Текст книги "Маг-крестоносец"

Автор книги: Кристофер Зухер Сташеф (Сташефф)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

– Я... я ищу снадобье, с помощью которого могла бы избавиться от течки.

– От течки? – широко раскрыла глаза Идрис. – Странное ты, однако, выбрала словечко. Но, детка, с этим ведь ничего поделать нельзя. Тепло и покалывание мы, женщины, ощущаем каждый месяц – хотим мы того или нет. Если ты лишишься этого – у тебя никогда не будет детей. А ведь ты не хочешь, чтобы так вышло, правда?

– О нет! И это, о чем вы говорите, я готова терпеть...

– «Это»? – переспросила Идрис. – А что же еще?

– То... то, как это бывает у кошек, – пробормотала Балкис.

Идрис прищурилась.

– А откуда тебе известно о том, как это бывает у кошек? – Заметив, что Балкис растерялась, Идрис ласково проговорила:

– Ну же, детка, я не смогу помочь тебе, если ты не знаешь, что тебя тревожит. Если тебе кажется, что ты не можешь мне довериться, то уходи! Но если тебе и вправду нужна моя помощь, то ты должна сказать мне правду. Всю правду.

– Вы подумаете, что я сумасшедшая, – пролепетала Балкис. – Придется показать.

– Ну так покажи, – озадаченно отозвалась Идрис. Балкис сделала глубокий вдох, понадеялась на понятливость Идрис и... превратилась в кошку.

Глава 3

Идрис пару мгновений не мигая смотрела на кошку, затем проговорила:

– Да... Нечего было дивиться тому, что ты вся окутана волшебством. Теперь я понимаю, зачем тебе понадобилось снадобье от течки.

– Вы можете мне помочь? – спросила Балкис, забыв о том, что пребывает в кошачьем обличье. Идрис вздернула брови.

– Что ты сказала? Я почти поняла твои слова.

Балкис изумленно уставилась на Идрис. Прежде ей и в голову не приходило произносить человеческие слова, когда она превращалась в кошку – просто ей ни разу не доводилось при этом оказываться рядом с человеком, который не назвал бы ее чудовищем. Она попыталась снова задать тот же вопрос, стараясь говорить медленно, так чтобы ее мяуканье преобразилось в слова.

– Мяуожешь... лиу... тыу... помяуочь... мняуе?

Идрис кивнула:

– Да, ты умеешь говорить и будучи в таком обличье. Правда, звуки «ш» и «ч» больше походят на кашель, но если я хорошенько прислушиваюсь, я тебя понимаю. Тебе нужно упражняться, милочка.

Балкис затрепетала от удовольствия и радостно подпрыгнула.

– Что же до того, чтобы я помогла тебе... – задумчиво проговорила Идрис. – Никакого такого снадобья нет, но есть одно заклинание – оно поможет от кошачьей течки. Сиди смирно, сейчас я его произнесу.

Идрис опустилась на колени рядом с кошкой, свела ладони так, что пальцы почти соприкоснулись, и запела что-то на неведомом языке. Как ни странно, Балкис понимала, о чем речь в этой песне, и стала гадать, не подобен ли этот язык пению ветра в листве деревьев. Идрис призывала духов леса, воды, ветра и земли, просила их защитить Балкис и уберечь ее тело от плотских страстей на весь год, исключая одну-единственную неделю. На лбу Идрис выступили капельки испарины, но вот наконец она обессиленно уселась на пол.

– Ну вот. Теперь тебе не стоит превращаться в кошку в течение недели до и после самого короткого дня в году, но если ты все же забудешь об этом и превратишься в кошку, быть может, тебе повезет, и в эту пору рядом с тобой не окажется котов. Просто подбери себе дом, где ты будешь единственной представительницей кошачьего племени.

– Лауадно, – мяукнула Балкис. – Оу, спаусиубоу тебеу! Идрис кивнула:

– Не за что. Я была только рада помочь тебе. Но ты могла бы отблагодарить меня за услугу, рассказав, как это получилось, что ты обрела способность менять обличье. Что-то сомневаюсь я, что ты – урожденный оборотень. Ну, давай-ка, превращайся в девушку и расскажи мне все по порядку.

Балкис мысленно пожелала превращения, и вскоре перед Идрис уже стояла красивая девушка.

– Благодарю тебя, добрая женщина, – сказала она.

– Докажи мне, что ты и вправду мне благодарна, – предложила ей Идрис. – Расскажи, как ты научилась этой премудрости.

Балкис опечалилась.

– Не могу рассказать. Я не помню, как это вышло. Знаю только, что я всегда это умела.

– Но ведь ты сказала, что смутно помнишь, что тебя откуда-то привезли?

– Верно. Это было до того, как я пришла к Грете и Людвигу. – Слезы застлали глаза Балкис. – Упокой, Господи, их души.

– Они умерли в этом году, друг за другом? – сочувственно улыбнулась Идрис. – Трудное время для тебя настало, понимаю. Расскажи мне все, что помнишь – все, что можешь вспомнить.

Балкис только раскрыла рот, как Идрис объявила:

– Нет-нет, не здесь! Я очень устала. Давай-ка сядем да поедим похлебки.

«Похлебка» оказалась измельченными в порошок травами, опущенными в горячую воду. Балкис поведала Идрис историю своей жизни. Когда она сказала о смерти своих приемных родителей, женщина нежно коснулась ее руки. Вновь она сочувственно сжала руку девушки, когда та поведала ей о том, почему была вынуждена покинуть дом.

– Рано или поздно это случается со всеми нами, – сказала Идрис. – Если только не повезет и не полюбишь мужчину, который влюбится в тебя. Но я видела многих женщин, жизнь которых была истрачена попусту из-за того, что они выходили замуж за мужчин, которые не любили их, а только ради того, чтобы иметь дом и детей. – Она покачала головой. – Уж и не знаю, кого тут надо сильнее жалеть – такую женщину или ее детишек.

– Мне тоже доводилось встречать таких женщин, – сказала Балкис. Слезы ее высохли, ей стало жаль тех, кому повезло меньше, чем ей. – Большинство из них старались уверить себя в том, что они вполне счастливы.

– Как и их мужья, – мрачно произнесла Идрис. – Лишнее подтверждение тому, как люди умеют лгать самим себе. Нет-нет, ты правильно поступила, девочка, хотя это и трудный выбор. Ну а теперь постарайся повспоминать назад.

– Назад? – нахмурилась Балкис. – Из раннего детства?

– Именно так.

Идрис сняла с шеи цепочку, сжала ее в пальцах. Кристалл закачался на цепочке. Балкис не сводила глаз с Идрис, задумчиво смотревшей на кристалл, и с самого покачивающегося прозрачного камня. Кристалл сверкал в лучах света, проникавших в окно, отбрасывал в разные стороны радужные блики. Балкис вдруг захотелось тронуть его лапкой, но тут она вспомнила о том, что пребывает в человеческом обличье, и строго-настрого велела себе сидеть смирно.

– Успокойся, расслабься, – нараспев проговорила Идрис. – Сядь поудобнее, опусти руки. Пусть твой разум отправится в странствие, пусть твои мысли вернутся назад, все дальше и дальше. Вспоминай, но не позволяй воспоминаниям нарушать твой покой. Пребывай в покое, но постарайся вспомнить то мгновение, когда ты впервые превратилась в кошку.

То ли от действия «похлебки», то ли от звучания голоса Идрис, а быть может, всего лишь из-за того, что Балкис чувствовала себя в безопасности, все ее тело охватило прекрасное, невыразимое чувство тепла и расслабленности. Ее веки отяжелели, но она не решалась смежить их и перестать видеть чудесный покачивающийся кристалл и вспышки света, отбрасываемые его блестящей поверхностью. Ей стало казаться, будто бы кристалл увеличивается, разбухает, а в комнате темнеет, и наконец кристалл целиком заполнил собой поле зрения Балкис. Через какое-то время, когда очередная вспышка затуманила ее взор, она увидела лицо – зеленое лицо, обрамленное волосами, подобными речным водорослям, и зеленую руку, тянущуюся и прикасающуюся к ней.

Балкис напряглась.

– Я помню!

Но лицо тут же исчезло, а сверкающий кристалл снова стал всего лишь маленьким прозрачным камешком. Комната вдруг показалась Балкис такой огромной...

Идрис медленно и тихо спросила:

– Что ты помнишь?

– Зеленое... зеленое лицо. И зеленую руку. – Балкис откинулась на спинку стула. – Они были... такие громадные... заполнили собой весь мир.

– Речные духи, – задумчиво произнесла Идрис. – А ты – совсем крошка. Теперь постарайся снова расслабиться и освободить свои мысли. Отправь их в странствие, как прежде, пусть плывут назад... свободно... плывут назад... плывут... плывут...

В комнате потемнело. Кристалл светился все ярче. Руки и ноги Балкис снова отяжелели. На этот раз Балкис не удалось не закрыть глаза. Веки сомкнулись, сгустился мрак. Ей казалось, что стул под ней словно то поднимается, то падает, а потом снова поднимается и падает на волнах потока. Во тьме сияли звезды. Балкис видела звезды за зеленой головой и зеленой рукой, а голову и руку обрамлял светлый прямоугольник... Девушка принялась рассказывать Идрис о том, что видит, но посередине рассказа уснула.

* * *

Проснувшись, она увидела, что в комнате совсем темно. Только горели две высокие тонкие свечи да огонь в очаге. Балкис заморгала, огляделась по сторонам и разглядела Идрис. Та стояла у очага и помешивала деревянной ложкой какое-то варево в котелке, висевшем над огнем. Балкис пошевелилась. Идрис оглянулась.

– Проснулась?

– Ты меня околдовала, – с укором проговорила девушка.

– Называй как хочешь, – ворчливо отозвалась Идрис. – А я бы это так называть не стала. Ну, что ты помнишь?

Вопрос застал Балкис врасплох, но пробудил целый вихрь образов. Девушка вздрогнула, села прямо, уставилась на пламя.

– Я... я помню... Все помню!

– Это хорошо для такой малышки, какой ты тогда была, – кивнула Идрис. – Я была очень удивлена.

– Но... но кто они были такие? – умоляюще спросила Балкис. – И то, в чем я лежала... Наверное, это была какая-то коробка, а я была внутри нее, и наверное, плыла по воде, потому что чувствовала, как коробку покачивает... Но зачем моей матери понадобилось отправлять меня в плавание?

– Ты вспоминала о голосах, звучавших неподалеку. Крики, дикие вопли, – сказала ей Идрис. – Видимо, шла война, и твоя мать попыталась спасти тебя. Даже удивительно, что ты слышала эти голоса – ведь мать напоила тебя сонным зельем, чтобы ты крепко спала. Но звуки добрались до тебя во сне, а от зелья этот сон стал ярким.

– Ты хочешь сказать, что и зеленые лица мне тоже привиделись во сне?

– Может, и привиделись, но только уж очень эти зеленые создания похожи на водных духов, которые здесь у нас зовутся русалками. Не думаю, чтобы грудной младенец был способен выдумать такое. Нет, я думаю, что сонное зелье к тому времени, как ты увидела водных духов, перестало действовать, и духи были самые настоящие – это были русалки. Они были ошеломлены, увидев крошечную малютку в коробке, и решили спасти тебя.

– Послушать тебя, так получается, что это был просто каприз!

– Могло быть и так, – задумчиво проговорила Идрис. – Они очень легкомысленны, русалки, нет у них никакого чувства ответственности, да и сострадания – всего капелька. Жизнь для них состоит из радостей и игр, а когда им что-то не доставляет удовольствия, они не станут терпеть. Честно говоря, я очень удивлена тем, что ты надолго завладела их вниманием и что они доплыли с тобой до берега и позвали дриад, попросив их помочь тебе.

– Это женщины, которые выходят из деревьев! Это были дриады?

– Именно так, – ответила Идрис. – Они живут в большинстве деревьев. Леса просто кишат дриадами – для тех, разумеется, кто способен их видеть. Они – нежные, сострадательные создания, наделенные материнским чувством. Они и должны быть такими – ведь они заботятся о том, чтобы их семена проросли и превратились в деревья.

– И они пожалели сиротку, хотя я была не их племени?

– Да. Каждый год в лесу бросают детей на произвол судьбы те родители, которые не в силах их прокормить. В живых остаются только те детишки, заботу о которых берут на себя дриады. Но в случае с тобой самое главное то, что они наделили тебя даром превращаться в кошку, и это спасло тебе жизнь. Они неоднократно прикасались к тебе, как и русалки, нянчились с тобой, и каждое их прикосновение окутывало тебя волшебством. Точно так же вели себя с тобой и аллюстрийские дриады. Они наделили тебя такой волшебной силой, что тебе на всю жизнь хватит, и еще останется!

– Но я не ведаю никакого волшебства! – возразила Балкис, но тут же осеклась. – Кроме умения менять обличье.

– Ну так стоит поучиться, верно? – обернулась Идрис. – И мне придется учить тебя.

Сердце Балкис часто забилось от того, как добра была Идрис, но все же девушка воскликнула:

– Ведь я же пришла только за снадобьем от течки!

– И получила его, так что теперь можешь превращаться в кошку, когда пожелаешь, – кивнула Идрис. – А я всегда мечтала иметь кошку. Да, милая моя, лучше бы тебе остаться у меня и поучиться волшебству, ибо тебе предначертана особая судьба. А для того, чтобы она осуществилась, тебе нужно как следует овладеть искусством волшебства.

– Судьба? – вытаращила глаза Балкис, – Но откуда тебе это известно?

– Я ясновидящая.

Сердце Балкис встрепенулось от предчувствия.

– А я?

– Пока рано судить, – проворчала Идрис и добавила: – Между прочим, могла бы и «спасибо» сказать.

– Спасибо! Большое-пребольшое спасибо, – смущенно откликнулась Балкис. – От всего сердца благодарю тебя!

* * *

Обучение волшебству давалось Балкис легко, и она никак не могла понять, почему Идрис то и дело говорила ей о том, какой это тяжелый труд, что ей не надо огорчаться, если поначалу у нее что-то не будет получаться, что надо брать себя в руки и очень стараться, чтобы чему-то научиться. Балкис доказывала своей учительнице, что та не права: любое заклинание она запоминала наизусть с первого раза, с первого взгляда запоминала каждый жест и каким-то образом ухитрялась вкладывать чувства и волю в заклинания столь же легко, как дышала.

– Все дело в том волшебстве, которое было заключено в тебе самой, – как-то раз заявила Идрис. – Столько лет меняя свое обличье, ты приобрела чутье к тому, как пользоваться волшебством. Оно дается тебе так же легко, как умение ловить мышей! Это несправедливо – ведь мне пришлось так долго и так упорно трудиться, чтобы овладеть всеми премудростями!

– Но у меня и в помине нет такого острого ума, как у тебя, – возразила Балкис.

– Нет? А я бы сказала – наоборот! Ума у тебя никак не меньше, чем у меня. Стоит тебе только о чем-то задуматься – и у тебя все получается!

– Ну конечно, – удивленно подтвердила Балкис. – А зачем ждать?

– Зачем? Да потому что у тебя что-то может и не получиться, а если не получится, будет беда!

– О, я ведь не могла позволить, чтобы такие мысли останавливали меня, – объяснила Балкис. – То есть мне нужно было уразуметь, почему мама не могла видеть меня, хотя я ее звала, понимаешь? А когда я поняла, что стала кошкой, мне нужно было поскорее преобразиться в девочку.

– Вот как? – Идрис, прищурившись, уставилась на Балкис, уперев руки в бока. – Ну конечно, как же еще! И сколько же тебе тогда было лет?

– О... – Балкис уставилась в одну точку. – Год. Может быть – два.

– Мало кто помнит себя в таком нежном возрасте.

– Это люди не помнят. А кошка может вспомнить себя в двухлетнем возрасте, – лучисто улыбнулась Балкис. – Я об этом вспоминала, как кошка, когда мне было десять лет, так что теперь помню, как человек.

– Ну да, конечно, – изумленно выговорила Идрис. – Но ведь ты должна была научиться не превращаться в кошку и там, где тебя видели люди, верно?

– Да, я это понимала, – призналась Балкис. – Особенно я думала об этом тогда, когда мама рассказывала мне сказки про колдуний, живущих в лесу, и о страшных чудовищах, которые там обитают.

– А после смерти родителей? – прищурилась Идрис. – Сколько прошло времени, прежде чем ты решила, как тебе жить без чьей-либо опеки?

Балкис чуть насмешливо улыбнулась:

– Я все решила, как только догадалась, что соседские парни и даже старики поглядывают на дом моих родителей с такой же страстью, с какой смотрят на меня. Ответ был прост – превратиться в кошку и уйти.

– Да, очень просто, – озадаченно покачала головой Идрис. – Бросить все пожитки, что остались в наследство, – чего уж проще. Но ведь ты же могла превратиться в кошку во время течки.

– Мне пришлось дождаться того мгновения, когда я уверилась в том, что это время миновало. Ну а потом я надеялась только на то, что успею разыскать тебя в лесу до того, как придет время новой течки, – ответила Балкис. – Я слышала рассказы о колдунье, живущей в лесу, и надеялась, что ты сумеешь мне помочь – и согласишься это сделать. – Она ослепительно улыбнулась. – Будь же благословенна, моя подруга и учительница, ты мне действительно помогла!

– И очень тому рада, – откликнулась Идрис, но тут же озабоченно нахмурилась. – Выходит, что всю жизнь тебе приходилось отвечать на вопросы, а ответы претворять в жизнь немедленно. Нечего и дивиться тому, что ты щелкаешь, как орехи, те магические упражнения, которые я тебе задаю.

– Я никогда не задумывалась об этом, – медленно проговорила Балкис. – Наверное, это мой дар.

– Дар, который ты честно заработала, – уточнила Идрис. – Ну что ж, детка, вот тебе тогда новая задачка. Всего за шесть месяцев ты обучилась всему, чему я могла тебя обучить, но ты явно способна научиться большему.

– Но ведь мне это ни к чему, правда? – вскричала Балкис. – Разве я не могу остаться здесь и жить с тобой?

Идрис смягчилась, протянула руку и погладила волосы своей ученицы.

– Живи у меня сколько хочешь, детка. Но ты поступишь несправедливо по отношению к себе, если не станешь такой, какой можешь стать. Если ты останешься здесь, как ты сможешь научиться большему?

Балкис задумалась. Она понимала, каков ответ, но ей так хотелось от него отвернуться.

– Быть может, я могла бы сама придумать какие-то новые заклинания?

– Это возможно, но опасно, – ответила Идрис. – И этому надо очень долго учиться.

У Балкис екнуло сердце.

– Ты хочешь сказать, что я должна найти другого учителя.

Идрис сокрушенно кивнула:

– Да. Если ты поступишь иначе – ты откажешься от той судьбы, которая, как я вижу, тебе предначертана, детка. Только помни: я не гоню тебя, а когда ты уйдешь, я с нетерпением буду ждать тебя в гости. Но ты должна идти, иначе будешь жалеть о том, что не сделала этого, всю жизнь.

– Но куда же мне идти? – в отчаянии воскликнула Балкис. – Где я смогу быть в безопасности?

– Где ты теперь можешь быть в безопасности? Ты еще спрашиваешь? – Идрис искренне улыбнулась. – Где угодно. Ты вполне достаточно владеешь волшебством, чтобы защитить себя и справиться с кем угодно, кроме волшебника или волшебницы, которые окажутся сильнее тебя. Можешь не сомневаться: рано или поздно такой человек встретится на твоем пути, детка, даже если ты останешься здесь. Уж лучше тебе употребить свои старания на то, чтобы разыскать доброго волшебника, чем дожидаться, когда тебя разыщет злой колдун.

Балкис от этой мысли содрогнулась.

– Но где же мне найти доброго волшебника?

– В Меровенсе, – решительно заявила Идрис. – Ибо там женщин жалуют больше, чем где бы то ни было.

Балкис нахмурилась.

– А почему?

– Быть может, потому, что этой страной правит женщина – королева Алисанда. А быть может, и потому, что из-за нее тамошние менестрели стали распевать песни о прекрасной возвышенной любви, о таком обожании, что одни эти песни сами по себе способны разжечь страсть у женщины. Эту страсть совсем необязательно утолять – она сама по себе приводит в экстаз. Такое отношение возвышает женщин. Так к ним не относятся больше нигде на свете. В других странах нас считают только животными, способными вынашивать и рожать детей, либо разменной монетой.

Балкис поежилась.

– Ну хорошо, пусть будет Меровенс. Но к какому волшебнику мне там нужно будет обратиться?

– Почему бы не начать с самого лучшего? – лучисто улыбнулась Идрис. – Обратись к лорду-магу – супругу королевы и принцу-консорту. Судя по тому, что о нем рассказывают, он самый могущественный волшебник в этом королевстве! Если он отвергнет тебя, отправишься к волшебнику поскромнее – но я думаю, он возьмет тебя в ученицы ради своей жены, если не ради себя самого.

Балкис задумалась, а потом проговорила те слова, которых не произнесла Идрис:

– А потому, что его жена – королева, он вряд ли станет докучать мне приставаниями?

– Именно так, – подтвердила Идрис. – Но еще более – потому, что он черпает волшебство у сил Добра. Супружеская измена может сильно сказаться на его магическом даре. Да, детка, тебе надо разыскать лорда-мага Меровенса, и тогда тебе не будет грозить никакая опасность. У него ты многому научишься!

– Буду надеяться, – мрачно вздохнула Балкис.

* * *

Кошачья память сослужила Балкис хорошую службу. Она без труда обосновалась при караване, направлявшемся в Меровенс, в качестве охотницы на мышей. Купцы наняли вооруженных наемных воинов, занимавшихся охраной торговцев, поскольку каравану предстояло проходить через густые леса и пересекать широкие реки. Дважды воины отбивали нападения лесных разбойников, а один раз им пришлось вступить в бой с речными пиратами. Но до Меровенса караван добрался, имея всего десять раненых. Раны у некоторых воинов были очень тяжелы, и они могли бы умереть, если бы Балкис тайком не пробиралась в фургон-лазарет, где лежали бредящие и стонущие раненые, и не мяукала целительные заклинания. Двое воинов потом рассказывали своим товарищам о том, какие странные им снились сны: якобы во сне им являлась кошка, что жила при караване, и разговаривала с ними. Товарищи дружно и весело смеялись над этими, по их мнению, завиральными рассказами.

И вот наконец в один прекрасный день утреннее солнце разогнало туман, и стал виден небольшой городок, раскинувшийся на склонах продолговатого холма. На вершине холма возвышался замок, обнесенный высокими стенами с изящными башнями.

– Бордестанг! – вскричали купцы, и глаза их загорелись от предвкушения удачной торговли и высокой прибыли. – Столица Меровенса, где живет королева!

Сердце Балкис забилось часто-часто. Вот только она сама не понимала, от чего – от радостного волнения или от страха. Ведь ей тоже, в некотором смысле, предстояла нелегкая сделка.

* * *

А далеко на востоке калифу Сулейману нужно было принять не простые решения, и притом – в разгар боя. Голова его была накрыта тяжелым стальным шлемом, немного приглушавшим шум битвы – крики воинов, вопли боли и ярости, бряцание стали. Мечи скрещивались с мечами, копья ударяли по щитам. Сулейман, однако, соображал здраво и быстро.

– Назад! – скомандовал Сулейман своему адъютанту. – Наши воины более смелы, но стоит им прикончить одного варвара, как его место занимают пятеро, и все конные!

У самого Сулеймана лишь половину войска составляла кавалерия. Адъютант мрачно и решительно кивнул и, не подумав усомниться в справедливости приказа владыки, обернулся и махнул рукой трубачу. Трубач поднес к губам рог, и по рядам воинов пронесся сигнал к отступлению. Запели и другие рога, и на несколько мгновений их звук заглушил шум боя. Ряды арабского войска сомкнулись, воины начали отступать. Шаг за шагом они отходили назад, отбивая атаки чересчур ретивых варваров. Распаленные предчувствием победы, многие всадники скакали к флангам арабов, пытаясь убить как можно больше мусульман. Некоторые пытались даже обскакать войско с тыла, но арабы отступали к реке, а арьергард надежно охранял подступы к мосту. Один за другим натыкались варвары-кочевники на воткнутые в землю под углом копья и гибли.

Их товарищей, пытавшихся нападать на арабов с флангов, ждала та же участь: звенела туго натянутая тетива арабских арбалетов, и стрелы сражали варваров еще до того, как они могли приблизиться к войску калифа. Стрелы пронзали грудь врагов, те падали с коней наземь и умирали. Их соратники поворачивали коней, но перед этим мстительно пускали стрелы из своих крепких, коротких, изогнутых луков. Многие из пущенных ими стрел не долетали до цели, а те, что долетали, ударялись о легкие доспехи арабов или их щиты и беспомощно падали на землю. Лишь немногие стрелы попали в живую плоть, и лишь немногие воины-арабы пали на флангах при отступлении.

Хуже приходилось их сородичам, отступавшим по центру. Там враги превосходили арабов впятеро. По мере отступления бывшие передовые шеренги превратились в арьергард. Арабы дрались отчаянно и яростно. Лучники и арбалетчики ничего не могли поделать, поскольку враги отставали от отступающих всего на несколько ярдов. Варвары гнали и гнали вперед своих окровавленных коней, нанося удар за ударом. Лошади дико ржали, вставали на дыбы, били друг дружку острыми копытами. Конные варвары налетали на вышколенную и умелую арабскую кавалерию. А позади поджидали пехотинцы, которые только и ждали, когда освободится хотя бы несколько футов свободного пространства. Тогда пехотинцы ловко орудовали копьями, после чего снова отступали. Любой удар приносил удачу, потому что варвары скакали верхом на пони. Если арабу не удавалось сразить копьем коня, он пронзал всадника. Кавалерия калифа успешно отбивала атаки варваров, и хотя для того, чтобы прикончить зловредных коротышек, порой приходилось наносить десять ударов вместо одного, враги все же гибли.

А потом по плавучему мосту загрохотали копыта. Войско калифа Сулеймана начало переправляться на другой берег. Но как только воины арьергарда миновали первую из тех лодок, на которых покоился мост, они тут же обрубили веревки, которыми лодки были связаны между собой. Варвары бросились на мост следом за отступавшими арабами – и потонули под испуганное ржание лошадей. Быстро остановиться они не могли, поскольку сзади напирали другие конники. Тысячи варваров на полном скаку влетали в реку и вскоре тонули, в то время как расцепленные лодки расплывались в стороны.

Некоторые варвары так преуспели в том, чтобы ворваться в гущу арабского войска, что в итоге оказались среди отступающих и вопили в отчаянии на десятке различных варварских наречий. Однако как только арабы размахнулись ятаганами, дабы разделаться с ними, «варвары» хором вскричали на превосходном арабском:

– Не смейте, тупицы! Мы – лазутчики калифа!

Воины им не очень-то поверили, но рисковать не решились. Они связали самозванцев и взяли с собой.

Как только все войско переправилось на другой берег, а остатки моста расплылись по реке, рога сыграли сигнал остановиться. Арабы принялись рыть ров, дабы оградить себя со всех сторон, и разбивать шатры. Когда стемнело, зажглись походные костры, потянулся парок от кипящих котелков. Войско зализывало раны, дозорные зорко следили, не появится ли хотя бы один варвар под прикрытием ночной тьмы. Варвары могли изыскать способ переправы через реку, хотя это и было маловероятно: судя по тому, как они скакали на лошадях, они явно были родом с бескрайних равнин и потому вряд ли знали, что такое настоящие реки.

У шатра калифа ярко пылали факелы. Одного за другим приводили в шатер пленных, и те должны были отвечать на хитрые вопросы – отвечать паролями, если знали их.

– Кто принес Каабу?

– Ибрагим и Исмаил.

– Что привозят из Толедо?

– Сталь.

– Что бывает дамасское?

– Мечи.

Мудрецы сидели рядом с калифом и отличали тех, кто воистину знал ответы, от тех, кто просто догадывался. Среди пленных оказалось несколько варваров, которые говорили по-арабски с таким жутким акцентом, что было ясно: они учили его, как иноземный язык, и притом – без должного тщания. А вот некоторые и вправду оказались лазутчиками калифа, завербованными другими лазутчиками. Каждый из них по какой-то причине возненавидел дело, за которое его вынуждали драться.

Тех, кто не ответил на вопросы или ответил не правильно, отвели к воинам, которые в тот день потеряли в бою братьев и отцов. Когда истинные лазутчики были отделены от случайно попавших в плен, калиф сурово вопросил:

– С кем мы сражаемся?

Пара лазутчиков перевела его вопрос варварам, которые уже, можно сказать, состояли на службе у калифа. Эти могли рассказать намного больше, чем переодетые арабы, потому что ответы были им известны в течение многих лет.

– Все мы – из разных орд, – ответил один из варваров. – Вы бы назвали их племенами. Народностей у нас много – турки, печенеги, монголы, киргизы, казахи, манчжуры – все, кого Олгор-хан уговаривает к нему на службу пойти.

– А кто такой этот Олгор-хан? – сдвинув брови, вопросил Сулейман.

– Вы бы его царем назвали, – ответил другой варвар. – Он – сын хана Азовской Орды, но когда он пришел к власти, явился с далекого юга жрец с горящими очами, назвавшийся Арьяспом, и сказал ему, что если он поклонится богу тьмы и приведет все народы под его владычество, то этот бог возвысит его и сделает властелином мира.

– И он, движимый жаждой власти, дал себя соблазнить? – спросил Сулейман.

– Жаждой власти и богатства, – отвечал третий варвар. – Ибо жрец посулил ему все сокровища мира, горы золота и драгоценных камней, если он станет почитать того бога, которому поклонялся Арьясп.

– И каково имя этого бога? – требовательно вопросил Сулейман.

Варвары хором ответили:

– Ангра Майнью, или Ариман.

Калиф вздрогнул и в ужасе уставился на варваров.