Текст книги "Они ведь едят щенков, правда?"

Автор книги: Кристофер Тэйлор Бакли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Понятия не имею.

– Оставайтесь с нами, – сказал Крис Мэтьюз. – Вы смотрите программу «Бомбовый удар».

– Ну, как? – спросила Энджел Жука.

Они оба сидели в «Военной комнате».

– Отличный стервозный поединок, – отозвался Жук. – Думаю, можно смело утверждать, что в обозримом будущем вы не получите визу для визита в КНР. А если они и впустят вас, то я бы на вашем месте не приближался к краю Великой стены.

Телевизор показывал канал Си-эн-эн.

– Про Шафранового Человека – пока ничего? – спросила Энджел. – Почему они так долго с этим возятся?

– Ожидается сообщение. «С минуты на минуту». Это означает, что если вы отлучитесь в уборную, то рискуете пропустить сообщение.

Энджел глотнула кофе.

– Они говорят так уже несколько дней. Я понимаю, британская медицина – безнадежная, национализированная, но должен же там быть хоть один врач, который разбираетсяв магнитно-резонансной томографии? У них там вообще есть МРТ, в этой Англии?

Жук зевнул.

– А может, окружение Далай-ламы не торопится разглашать информацию. Может быть, у буддистов немножко другое отношение к времени – они не так спешат, как все остальные.

Энджел взглянула на него.

– Какой-то у вас усталый вид. Вы что – ночью не спали?

Жук снова зевнул.

– Я так возбудился от вашего выступления в «Бомбовом ударе», что не мог уснуть. – На самом деле Жук просидел до четырех утра, работая над своим романом. – Может, Барри одолжит мне половинку валиума?

– Очень смешно, – парировала Энджел.

На телеэкране появилась строка: прямое включение: сообщение о состоянии здоровья далай-ламы.

– Ну вот, – сказал Жук. – Ставлю десять долларов, что у него барахлит сердце.

– Мозг. Пятьдесят долларов.

– Ставка принята. – Жук умолк. – Послушал бы нас сейчас кто-нибудь. Интересно, мы уже перешли на Темную сторону?

– Мы никогда ее не покидали.

– Можно задать вам личный вопрос?

– Какой?

– Вы когда-нибудь кого-нибудь любили?

– Ну вот, начинается.

– Нет, я серьезно. Мне просто любопытно. Я хочу знать. У меня нет никаких тайных замыслов.

– Ну, а «при чем тут любовь? Да и что такое любовь? Эмоция, бывшая в употреблении»?

– При всем моем уважении к Тине Тёрнер, тут я с ней не согласен. Но вы уклоняетесь от моего вопроса.

– А вам-то какое дело?

– Я просто пытаюсь понять, как вы с вашим умом дошли до своего нынешнего состояния. Это не критика. У вас интересный ум. Только он немножко пугает меня – иногда.

– Да вы и половины моего ума не знаете.

– Вот как? И чем же занята эта невидимая половина? – улыбнулся Жук. – А! Вас ведь зовут Энджел – ангел. Значит, вот где разгадка? Значит, вы с сатаной… И давно вы с ним работаете в паре?

– Тихо, – сказала Энджел: на экране показались два врача в белых халатах, они уже шли к кафедре, ощерившейся множеством микрофонов. – Шоу начинается.

Глава 12

Бо?льший мученик, чем Анна Франк

До сих пор слово «феохромоцитома» было известно в основном эндокринологам, онкологам и тем, кто имел несчастье заболеть этой болезнью. Спустя несколько часов после прозвучавшего сообщения невозможно было включить телевизор или компьютер, чтобы не наткнуться на очередного медика, рассказывающего во всех подробностях об этом заболевании.

Жук просидел все утро у разных экранов и мониторов, почти не шевелясь и не подавая голоса.

Пришла Энджел, цокая высоченными каблуками. Жук не шелохнулся. Тогда она наклонилась и легонько постучала костяшками пальцев по его голове:

– Тук-тук, есть кто-нибудьдома?

– Бедняга, – пробормотал Жук. – Ну надо же.

– Эй, Дебби Даунер! Хватит траура! Пора по коням – и в путь!

– Не надо, Энджел. Только не сейчас.

– Послушайте, да что это с вами, а? Разве опять Джона Кеннеди застрелили?

– А вам-то что?

– Вы становитесь слезливы. Надо мне было раньше вас раскусить.

Жук развернулся, крутанув кресло.

– Да что вы взъелись на меня? Мне что – нельзя ни минуты посочувствовать Его Святейшеству? У него же феохромоцитома.

– Что? Он же Далай-лама – разве нет? Значит, он перевоплотится.

Жук снова развернулся, опять уставился в монитор.

– Я столько прочитал о нем. У меня уже такое ощущение, будто я лично с ним знаком. Такой добрый, порядочный человек.

Энджел застонала и прокричала на всю «Военную комнату»:

– Слушайте, у нас тут плакальщик появился! – Сотрудники повысовывались из-за своих перегородок, как луговые собачки. – Принесите кто-нибудь швабру!

– Знаете, Энджел, – сказал Жук. – Иногда вы ведете себя совсем как…

– Увидимся в следующий вторник?Nolo contendere[31].Ну, так что – вы собираетесь и дальше сидеть тут, проливая лужи слез, или оторвете задницу от кресла и попытаетесь помочь вашему доброму и приличному другу?

– Ах, вот как? Теперь вы, оказывается, желаете «помочь» ему?

– Быть может, это чересчур сложно для вашего понимания, однако попытайтесь настроить свои нейроны на работу, хорошо? Шафрановый Человек…

– Может, вы наконец перестанете его так называть?

– Простите. ЕгоСвятейшествопосвятил всю свою жизнь попыткам расквитаться с мерзавцами, которые захватили и подчинили себе его страну. Следуете за моей мыслью? Молодчина. Вся его жизнь, все его старания, все его труды – ну, конечно, когда он не левитировал и не делал мандалы из ячьего масла или из чего там еще они…

– Они не левитируют, Энджел. Они медитируют. Поверьте мне.

– Хорошо. Не важно. И вот теперь у него выявлен рак. Феохромасайонара. И вы в упор ничего не видите. Мы ведь только что попали в огромную ванну с маслом.

– Он же умирает. Далай-лама – один из самых почитаемых людей на всей планете.

– Ну, может, вы уже прекратите сыпать этими словами – «почитаемый», «порядочный», и «такой-сякой пресвятой»? Я вполне допускаю, что он очень славный малый. Просто душка. Лама среди лам. В общем, я тащусь от него. Но я же и призываю вас: дадим ему шанс уйти с помпой. Придадим его смерти смысл. Жук, послушайте меня. Ведь это же в нашей власти – да-да, в наших маленьких жарких ладошках, – сделать его самым большим мучеником после Анны Франк. Даже б?льшим мучеником, чем Анна Франк. Неужели мне нужно нанимать специальный самолет, чтобы тот написал для вас все огромными буквами прямо в небе? Ведь мы теперь, считай, держим этих мерзавцев за их красные яйца! Все, что нам нужно, – просто чуть-чуть подналечь.

Жук подумал:Она права. Хотя жуткие вещи говорит, но права.

– Ладно, я готов.

Энджел погладила его по голове.

– Ну вот, какой смелый мальчик. А теперь посовещайтесь с доктором Смертью и откопайте мне какие-нибудь правдоподобные патогены. – И она проговорила, отлично подражая манере Слима Пикенса[32]:– Пора энергично взяться за дело. Нам нужно состряпать отличную ложь!

И она ушла, цокая каблуками. Потом остановилась, обернулась и погрозила пальчиком:

– Жук!

– Да?

– Но чтобы никаких панд. Обещаете мамочке?

– Ладно, ладно.

Жук стал совещаться с доктором Твентом.

– Ну, выкладывайте.

Твент снял очки и откинулся на спинку кресла.

– Феохромоцитомы. Так называют опухоли симпатической нервной системы. Они возникают, когда железы надпочечников производят избыток эпинефрина. Обычно…

– Джереми, – устало произнес Жук, – за последние четыре часа я выслушал всех мировых специалистов по феохромоцитомам, которые выступали по телевидению. Так что, можно сказать, теперь я знаю о феохромоцитомах абсолютно все. Я спрашиваю вас о другом: что могли подсыпать ему в йогурт наши пекинские друзья, чтобы оно вызвало у него эту самую феохромоцитому?

Твент нахмурился.

– Ничего.

– Я надеялся на другой ответ.

– Фео возникают не от яда, – пояснил Твент. – Как правило, они связаны с генетическими отклонениями и…

– Нет уж. От генетических отклонений мне пользы не будет. Я хочу, чтобы вы начали мыслить нестандартно.

Твент вдруг надулся.

– Это научный факт.

– Ну, тогда займитесь научной фантастикой. Я же не требую от вас диссертации.

Твент задумался.

– Теоретически? Ну, они могли бы подсунуть ему нечто такое, что могло бы усугубить уже развивающуюся фео.

Жук усмехнулся.

– Ну вот, дело сдвинулось с мертвой точки. Превосходно. Продолжайте. Я благоговейно жду.

– Это всё. Всё.

– Хорошо. Но это ведь прежде всего означает, что китайцы уже знали о его диагнозе, верно?

– Ну да. Очевидно.

– А откуда бы они об этом узнали? Значит, нам следует предположить, что они прокрались к нему в римскую больничную палату посреди ночи, одетые как ниндзя, запихнулиего в мешок и засунули в агрегат для МРТ, после чего снова положили в кровать и ушли – забрав с собой данные МРТ?

– Да им не нужна была бы МРТ.

– Да? Почему? Расскажите подробнее.

– Они бы взяли суточную мочу. Не забывайте – врачи искали у него яйца глистов. Но если бы они проверили его мочу на содержание метанефринов и катахоламинов, то обнаружили бы уровень, который указывает на фео. – Тут лицо Твента сделалось озадаченным. Он сказал: – Но тогда я не понимаю – если учесть такой малый временной промежуток, – то почему врачи в Риме не выявили у него эту болезнь?

Жук задумался.

– Ну… они… гм… Погодите – они подменили его мочу – взяли чью-то еще. – И пожал плечами. – Почему бы нет?

– Очень маловероятно. Это ведь не простая клиника. Это больница, куда кладут Пап. Вряд ли они так халатно поступили бы с мочой Далай-ламы. Да, и еще: они там делают рентгеновский снимок и говорят о каком-то потемнении. А потом делают еще один снимок и говорят, будто оно исчезло. И валят всю вину на глистов. Или на несвежего моллюска.

– Давайте не будем уклоняться от версии с подменой мочи. Пускай это будет гипотезой.

– Но надо понимать, что это абсурдная гипотеза, – сказал Твент. – Впрочем… вы же сочиняете триллеры.

– Да, я романист. Но я бы не назвал свои романы триллерами.

– А вы… э… публиковались?

– Я жду завершения последнего романа моей серии. И тогда, пожалуй, я опубликую их все вместе, сразу. Это будет тетралогия.

– Как?

– Тетралогия. Цикл из четырех романов.

– А разве это не квартет называется?

– Может, лучше вернемся к нашему делу? Ладно. Итак, давайте представим себе, что у китайцев там, в больнице, есть свой «крот». И вот, они подменяют мочу Далай-ламы на мочу другого больного, который отравился несвежим моллюском. В этом нет ничего неправдоподобного.

Твент внимательно смотрел на него.

Жук продолжал развивать свою гипотезу:

– Таким образом, китайцы узнают, что он болен. Что у него фео. Но больше-то никто не знает! Вы говорили: человеку, больному фео, можно дать что-то такое, что может вызвать ухудшение, от чего фео сразу обострится?

– Теоретически – да. Целый ряд веществ. Некоторые токсины. Сыр.

– Сыр? – переспросил Жук. – Правда?

– В сыре полно тирамина. А от него фео дала бы серьезные осложнения. Среди симптомов были бы такие: сильное сердцебиение, обильный пот, боль в брюшине, увеличение сердечной мышцы, ретинальное кровотечение. – Твент повернулся к компьютеру и уткнулся в какой-то текст. – Часть этих симптомов действительно совпадает с теми, с которыми его госпитализировали.

Жук погрузился в раздумья.

– Ну, не можем же мы отправить мамочку на телевидение с заявлением, будто его пытались отравить стильтоном или чеддером. Эх, жаль, – вздохнул Жук. – Но… сыр? Как это будет звучать? Убийство с помощью сыра?

– Ну, есть и другие пусковые механизмы. Амфетамины.

– Да? Хорошо. Отлично. Значит, СПИД. Это явно лучше, чем сыр.

Раздалось цоканье каблуков – это возвращалась Энджел.

– Ребята, вы продвигаетесь геологическими темпами. Что скажете?

И они изложили ей версию со СПИДом.

Энджел поморщилась.

– Мне бы очень-очень хотелось вообще не упоминать ни о какоймочеДалай-ламы.

– Но это очень правдоподобная реконструкция событий, – возразил Жук.

– Жук, оставьте это для своих романов.

– Да что с вами со всеми сегодня? Можно подумать, романист – это инвалид какой-то, да?

– Подождите, – сказала она. – Забудьте про яд. Забудьте про мочу. Все это нам не нужно. Разве вы не видите? Он умирает.

– Видим. Ну и?

Энджел усмехнулась, совсем как ведьма:

– Ну и. Подумайте хорошенько. Что сейчас произойдет?

– Ну, – сказал Жук, – наверное, его привезут в США для лечения. В Кливленд – там лучшие врачи. Или в Слоун-Кеттеринг.

Энджел проговорила нетерпеливо:

– Ну да, да, но разве это что-то изменит? Ну, может, продлит ему жизнь на несколько месяцев. Ведь, если верить прогнозам, он, считай, уже покойник?

– Да, так говорят.

– Ну, вы, ребята, что-то очень туго сегодня соображаете.

– Ладно, – сказал Жук. – По древней тибетской традиции, вначале они должны обратиться к оракулу Нечунга. А затем начинаются поиски новой реинкарнации живого Будды, после чего…

– Знаете, – прервала его Энджел, – иногда это очень тяжело – быть самым умным человеком в комнате. Выбросьте вы все это из головы.Он захочет умереть на родине. На родине! Слышите? В Тибете!

– Вот оно что… Ну да, – сказал Жук. – Ну и ну.

– И что, по-вашему, ответит на это Пекин?

– Ну, что-то такое, что в переводе с китайского значит: «Ни в коем случае!»

– Вот именно. Эти красные ублюдки даже не позволят несчастному сукину сыну вернуться на родину, чтобы мирно умереть там. – Энджел радостно потерла руки. – Ребята, мы только что получили в руки сразу все старшие карты – от десятки до туза!

Она поцеловала в лоб и Жука, и Твента и зашагала прочь, прокричав им напоследок:

– Я бы с вами даже переспала – но я не сплю с помощниками!

– Похоже, мамочка довольна, – заметил Твент.

Жук пожалел о том, что версия с отравлением оказалась невостребованной – это после такой-то проделанной работы! Ну, раз так, тогда он вплетет ее в сюжет своего романа.

Глава 13

Большой секрет товарища Фа

– Все в сборе, товарищ президент, – возвестил Ган, открывая дверь секретного конференц-зала под Чжуннаньхаем.

Президент Китайской Народной Республики вошел в зал. Он кивнул, адресуя коллективное приветствие всем восьмерым членам Постоянного комитета Политбюро. Сейчас не тот момент, чтобы обмениваться рукопожатиями и любезностями с каждым.

На кивок президента Фа не ответили двое: министр Ло и генерал Хань. Ло даже не потрудился оторваться от лежавших перед ним бумаг. Генерал Хань, как обычно, смерил Фа снисходительным, почти презрительным взглядом. Фа несколько раз совершал сознательные попытки установить с генералом добросердечные отношения; Хань же уклонялся от этих приманок, как старый, ожиревший карп, спокойный и равнодушный, – царь в собственном пруду. Он всегда вел себя с нарочитой простотой и грубостью, разыгрывая бесхитростного вояку-пролетария, непоколебимо преданного народу и партии. При ближайшем рассмотрении Фа находил эту личину не вполне убедительной. Генерал обнаруживал странную осведомленность в таких специфических областях знания, как болгарские вина, мурены и яйца Фаберже. Он способен был цитировать (по-китайски) – причем в довольно утомительных количествах – целые номера из выступлений Дина Мартина и Джерри Льюиса – американского дуэта комиков 1950-х. Позже он признавался своей наперснице, что повторение в уме именно этих номеров – а отнюдь не 427 мыслей председателя Мао[33]– помогло ему не сойти с ума, когда он сидел в удушливой тюремной камере в годы «культурной революции». Как и многие китайцы, жестоко пострадавшие в ту тяжелую пору, он до сих пор способен был испытывать чреватое когнитивным диссонансом почтение к человеку, который когда-то жестоко втоптал его в грязь. И в этом смысле он был хорошим солдатом. В 1979 году, во время карательного вторжения Китая в Северный Вьетнам, он командовал пехотным полком китайской Армии Народного Освобождения (АНО), а десятилетием позже возглавил другую кровавую усмирительную акцию – операцию на площади Тяньаньмэнь. Ходил слух (никогда не звучавший громче шепота), будто в числе демонстрантов был – и с тех пор бесследно исчез – родной сын Ханя, с которым у него складывались напряженные отношения.

Итак, за суровостью Ханя стояло определенное прошлое, и Фа уважал его за это, однако замечал в нем один порок: этот человек шел на поводу у своей – возможно, патологической – ненависти к чужеземцам. В этом Хань был верным учеником Вэй Юаня, мандарина-конфуцианца, жившего в XIX веке и сформулировавшего политический принцип, которому китайское руководство продолжало следовать (втихаря) и поныне: «Пусть варвары истребляют варваров».

Фа с огорчением заметил, что на стол не поставили пепельниц.

– Товарищ министр Ло, может быть, вы начнете?

Ло поклонился и заговорил похоронным тоном:

– Как уже знают члены Комитета, несколько недель назад можно было избежать сложившейся ситуации. Однако, – тут он бросил взгляд на президента Фа, – эта возможность так и не была использована.

Фа стиснул челюсти. Он предвидел нечто подобное. Ган его предупреждал. В последнее время по коридорам Чжуннаньхая и в партийной верхушке прокатилась волна слухов и шепота. Вернее, целый шквал – целый ураган шепота, докладывал Ган.

Президент Фа выказывал «недостаток стали» в деле Навозного Лотоса. Такой оборот означал довольно суровый упрек, учитывая, что половина членов Постоянного комитета – и многие в партийном руководстве – были инженерами-металлургами по профессии. Более того, докладывал Ган, министр Ло будто бы отпускал в адрес президента Фа замечания «личного характера» во время заседания Исполнительного комитета Государственного совета.

А еще случилась вот какая неприятность: среди членов Центрального комитета начал гулять каламбур, обыгрывавший имя президента и вызывавший смешки и хихиканье.Фаозначало «посылать вперед».Фань– «смертный».Товарищ президент Фань.

И наконец, в «Ежедневнике Армии Освобождения», официальной газете АНО, появилась статья с заголовком:

ГЕНЕРАЛ ХАНЬ ГОРЯЧО БЛАГОДАРИТ

МИНИСТРА ЛО

ЗА ТВЕРДОСТЬ, ПРОЯВЛЕННУЮ

ПРИ ПОДАВЛЕНИИ

ТИБЕТСКОГО БАНДИТИЗМА

Возмутительно! Так и слышался грохот танковых батальонов Ханя, уже разогревающих моторы. Кризис в Тибете дал бы ему необходимый предлог для отстрела «бандитских элементов».

Поэтому сегодня утром Фа не был настроен на демонстрацию обиды и прочие театральные эффекты.

– Товарищ министр Ло, – прервал он его. – Может быть, мы будем продвигаться вперед – или вы предпочитаете отнимать у нас время разговорами о прошлом?

Все повернули головы к Фа. Раскрыли рты. Ло изумленно вытаращился. Глаза генерала Ханя сузились, превратившись в смотровые щели танка.

Ло хмуро проговорил:

– По нашим сведениям, его собираются везти в Кливленд. Штат Огайо. США.

– И это – всё, что вы можете нам сообщить? – спросил Фа.

– Обследование там займет от сорока восьми до семидесяти двух часов.

– Но ведь уже известно, что он смертельно болен – разве нет?

– Об этом я поставил вас в известность еще десять дней назад, – отчеканил Ло.

Генерал Хань рассмеялся:

– А может быть, раз за него сейчас молится весь мир, произойдет чудесное исцеление!

Несколько членов комитета рассмеялись. Хань по-товарищески поглядел на Ло и сказал:

– Жаль, что мы так и не предприняли мер, когда у нас был такой шанс.

Вице-президент Пэн Чанпу сказал:

– А сейчас уже поздно выполнить то, что предлагал товарищ Ло?

У Пэна было прозвище Барометр: он всегда первым в зале ощущал перемену погоды.

Ло тяжело вздохнул, давая понять, как все это мучительно для него.

– Представился удачный момент – и миновал, товарищ. Как только он приземлится в Америке, то сразу же попадет под защиту их секретной службы.

Хань покачал головой.

– Умный воин всегда навязывает врагу свою волю. Он не допускает, чтобы враг навязывал свою.

Кивки и одобрительный ропот.

Фа уже ожидал – когда же Хань начнет цитировать Сунь-цзы. Что ж, по крайней мере, это лучше, чем в очередной раз выслушивать реплики Мартина и Льюиса.

Фа кротко улыбнулся Ханю и произнес:

– Ни один правитель не должен выводить войска на поле брани, только чтобы потешить собственную гордость. Ни один правитель не должен затевать битву из одного только тщеславия. – Дальше он пропустил слова из середины. – А посему просвещенный правитель неизменно вдумчив, а хороший правитель – полон осторожности.

На шее у Ханя вздулась жила. Ло поспешил на помощь товарищу с собственной цитатой из «Искусства войны».

– Не совершать ошибок, – сказал он, – вот залог верной победы, ибо это означает, что враг, которого предстоит победить, уже разгромлен.

Хань одобрительно хрюкнул, как бы давая понять, что именно эта, заключительная фраза вертелась у него на языке.

Фа улыбнулся.

– Ну, мы – поистине ученый Комитет, товарищи. Может быть, еще кто-нибудь желает поделиться своей любимой цитатой из Сунь-цзы?

Несколько человек рассмеялись.

Фа повернулся к Си Реньшу – председателю Постоянного комитета Национального народного конгресса. Си всегда стремился достичь консенсуса. Он сумел бы найти точку равновесия даже на склоне крутого утеса.

– Товарищ Си, если предположить, что нам поступит прошение о возвращении, то каковы будут ваши рекомендации?

– Если предположить? – горько рассмеялся Ло.

Фа оставил без внимания его издевку.

Си нахмурился и сказал:

– Я не уверен, что понял вас, товарищ генеральный секретарь. Ведь не может быть и речи о том, чтобы позволить ему вернуться?

Си в замешательстве обвел взглядом стол, ожидая поддержки.

– Хорошо, – сказал Фа. – Я поясню. Допустим, мы позволим ему вернуться?

Воздух в зале словно застыл. Все боялись шелохнуться.

Си, которому был адресован этот несуразный вопрос, смотрел на президента с раскрытым от изумления ртом.

Наконец Ло нарушил всеобщее молчание.

– При всем моем уважении к вам, товарищ, вы сейчас рассуждаете, словно стоя на коленях.

Сидевшие за столом судорожно вздохнули.

Фа хладнокровно ответил:

– Это ведь вы, товарищ, читали нам целые лекции об упущенных возможностях. Ну вот, пожалуйста, есть такая возможность. Почему бы ею не воспользоваться?

Генерал Хань осуждающе проговорил:

– Это безумие.

– Благодарю вас за диагноз, товарищ генерал, – сказал Фа и обратился к остальным: – Товарищи! Перед нами два пути. Путь первый: мы ждем подачи прошения, а затем отказываем. А после этого – выдерживаем бурю. Путь второй: мы перехватываем инициативу и сами приглашаем его вернуться. Да, разумеется, на определенных условиях. Министр Ло и генерал Хань наверняка сумеют удержать его внутри железного кокона, когда он окажется в Лхасе. На этот счет можно не испытывать никаких опасений. Давайте зададимся вопросом: что мы теряем при этом? И спросим себя заодно: что мы можем приобрести? Уважение. Почет. Восхищение. Все будут говорить: «Китай уверен в себе. Китай небоится больных, умирающих стариков и их глупых выдумок о переселении душ. Китай щедр. Китай великодушен. Воистину, Китай велик».

Никто не произнес ни слова, не шелохнулся. Стояла гробовая тишина. Министр Ло вдруг засмеялся. Он смеялся все громче и громче. Он схватился за живот, будто готов был лопнуть от смеха.

Остальные члены Постоянного комитета Политбюро недоуменно переглядывались. Ло продолжал хохотать, а потом, с трудом переводя дух и утирая бежавшие по лицу слезы, он с таким стуком опустил ладонь на стол, что исполняющий обязанности премьер-министра Ву Шэнь подпрыгнул на месте.

– Ну, товарищи, – проговорил Ло, прикасаясь носовым платком к углам глаз, – теперь мы знаем большой секрет товарища Фа! Он мечтает о Нобелевской премии мира!

Вернувшись после собрания к себе в кабинет, Фа ослабил узел галстука – а такое он делал очень редко. Рубашка была мокрая от пота. Он закурил сигарету, глубоко затянулся и уставился в пустоту. Кажется, так он еще никогда не уставал.

Собравшись с мыслями, он вызвал звонком Гана, который, по обыкновению, слушал все, что говорилось, через специальные наушники.

– Ну, как?

Ган ответил:

– А вы собирались сделать такое предложение – пригласить его в Тибет?

Фа улыбнулся проницательности своего помощника. Ган прекрасно его знал.

– По правде говоря, нет. Могу сказать – меня осенило.

Ган кивнул.

– Так я и подумал. Это… не похоже на вас, товарищ президент.

– Да. В последнее время я и вправду сам не свой.

– Ну, – сказал Ган, – теперь дело сделано. А вы действительно полагаете, что это разумный шаг?

Фа задумался.

– Одержать сотню побед в сотне сражений – это еще не высшее мастерство. Покорить врага, избежав сражения, – вот высшее мастерство.

Ган улыбнулся.

– Я вижу, сегодня Сунь-цзы потрудился на славу.

– Здесь есть определенный риск. Я хорошо понимаю, поверьте мне. Как, по-вашему, они пойдут на это?

Ган покачал головой.

– Нет ни малейшего шанса. Хань этого не допустит. И Ло тоже. А они не зря трудились, обрабатывая остальных. Особенно тех, кто… не без уязвимых мест.

– Да. Теперь Хань, наверное, всем говорит: «А представляете, что было бы, если бы мы сделали Фа председателем Центрального военного комитета?» Ло тоже будет бесноваться. Я его переломил, а этого его гордость не потерпит. – Фа усмехнулся. – Может, мне самолично полететь в Кливленд и придушить Лотоса прямо на больничной койке?

– Это наделало бы много шуму.

– Ган?

– Да, товарищ президент?

– Как вы думаете, Ло… Я плохо понимаю, что такое этот рак, но как вы думаете – может ли быть, чтобы агенты Ло… каким-то образомзаразилиего?

– Я прочитал о раке все, что можно. И ничто из того, что я узнал, не приводит меня к мысли, что эту болезнь можно как-то передать человеку. Но сейчас меня не это тревожит. Я тревожусь за вас. Ведь теперь Хань и Ло будут называть вас «Фа Лотосолюбивый».

– Ну, в таком случае, готовьте самолет. Мы полетим в Кливленд. А разделавшись со стариканом, посетим Зал славы рок-н-ролла.

Но Ган, присмотревшись к Фа, увидел в его лице страдание и страх. Ему были знакомы эти приметы. Он мягко проговорил:

– Тот кошмар, товарищ… Он вернулся?

– Пока нет.

Он закурил сигарету и уже собирался сказать Гану: «Позвоните адмиралу Чжану», но что-то остановило его. Он написал несколько иероглифов на листке бумаги и передал записку Гану. Ган прочел, поглядел на президента, кивнул – и оставил своего господина Прохладную Прозрачность наедине с собственными мыслями.

Глава 14

Как назывался тот фильм?

Жук готов был даже на убийство – лишь бы не идти на великосветский ужин в клубе «Хвост и Грива» именно в этот субботний вечер. (Или, говоря начистоту, в любой другой субботний вечер – тоже.) Но бороться у него не было сил: он и без того вымотался до предела.

Он приехал в «Разор» поздно вечером в пятницу, устав за длинную неделю и от раздувания синофобии, и от писательского труда (каждую ночь он засиживался чуть ли не до утра, работая над четвертым томом своей тетралогии, или квартета, или как там это называется, «Армагеддон»), и от препираний с Энджел. Все, чего ему хотелось сегодня вечером, – это просто влезть в пижаму, налить себе стакан бурбона, бьющего по мозгам, и перечитать то, что успел написать. Но такого рода удовольствия сегодня не были ему уготованы.

Когда они с Минди одевались, Жук умоляющим голосом задал вопрос, который, наверное, задает множество американских мужей: «Дорогая, а может быть, мы все-таки останемся дома?» Но он прекрасно понимал, что ничего из этого не выйдет. Сегодняшний вечер был победным раундом Минди – первым вечером в клубе после ее зачисления в команду. И Жук, хоть и возмущался тем, что придется опять отстегивать сотни тысяч долларов на парочку новых лошадей, чувствовал, что его жена все-таки заслуживает всеобщих аплодисментов. Она славно потрудилась – и вот теперь добилась некоторого признания. EQ[34],эта глянцевая библия конноспортивного мира собиралась подготовить большой репортаж о ней и прислать фотографа – и даже стилиста – прямо в «Разор». Подумать только!

Жук с симпатией и одновременно со смехом наблюдал, как Мин примеряет то одни, то другие украшения. Сегодня она никак не могла решить, какие же ей надеть.

– Может быть, эти?

– Отлично, – проговорил Жук.

– Уолтер, – вздохнула Минди, – ну какой от тебя толк, если ты на всё подряд говоришь «отлично»?

– Детка, мне понравились первые серьги. Мне понравилась и вторые. Когда я увидел третью пару, мне от счастья захотелось биться головой об стенку. Те, которые на тебе сейчас, мне тоже нравятся. Но, если ты так хочешь, я запросто могу сказать: «Ну, нет, это полный отстой!»

Минди уселась перед зеркалом, возясь с волосами.

– Нет, мне ни за что не надо было соглашаться наEQ.Я пошла на это только ради Сэма.

– Ради твоего тренера? Что-то я не понимаю.

– Это же знак благодарности, признательности ему. Мне-то это ни к чему. Кстати, они приедут в среду. Это целый день займет. Было бы хорошо, если бы ты тоже присутствовал. Хотя бы раз. А то люди уже начинают недоумевать.

– Недоумевать по поводу чего?

– По поводу нашего брака. Застегни-ка мне молнию.

– Ну, – сказал Жук, – если ты тревожишься за наш брак, тогда послушай: давай сегодня вечером останемся дома и будем развлекаться на полную катушку до первых петухов. Я откупорю бутылку восемьдесят второго года. Ну, давай! Что скажешь?

– Ты ведь не собираешься пойти туда в этом поясе и бабочке? Ну, Уолтер, ну пожалуйста. Они смотрятся так, как будто ты купил их в «Уол-Марте». Там же собираются люди со вкусом.

– Нет, дорогая, просто люди с деньгами.

– Ну, во всяком случае, они не носят таких поясов на талии и галстуков-бабочек с узором из ракет.

Этот пояс и галстук были прошлогодним рождественским подарком Чика Девлина.

– Мы будем сидеть за столом Гарри.

– Чудесно, – солгал Жук.

– Не знаю, почему ты решил его невзлюбить. Он-то к тебе вполне расположен.

– Вполне? Хочешь сказать – на минимально допустимом уровне?

– Уолтер! Если ты собираешься испортить мне вечер еще до того, как он начался…

Они молча доехали до клуба, где Минди встретили как местную героиню.

– Вы должны так гордиться! – твердили Жуку со всех сторон.

Он и гордился. Искренне гордился. Но ему не слишком-то нравилось, когда посторонние люди требуют от него подтверждения этого факта.

Гарри Бринкерхофф, владелец летающих конюшен, настиг Жука в углу, где тот укрылся, подвергнувшись очередному натиску реплик в духе «вы-должны-так-гордиться». Он сидел там с водкой и тоником – уже третьей порцией, – листая книгу из тех, что обычно кладут на кофейные столики: о знаменитых лошадях, носивших клички вроде Лорда Кардигана или Джеронимо и выступавших на скачках с препятствиями.

– Уолли! Вот вы где!

Гарри с некоторых пор взял привычку называть Жука «Уолли». Таким именем его никто больше не называл, и оно ужасно не нравилось Жуку. Он в отместку стал называть Гарри «Хэнком».

– Привет, Хэнк.

– Я вас повсюду искал!

– Ну, – улыбнулся Жук, – вот вы меня и нашли.

– Я просто хотел поблагодарить вас за спортивный азарт.

– Да я-то не большой спортсмен. Так – немножко теннисом занимаюсь, время от времени.

– Да нет, я говорю про лошадей для Мин. Я так рад, что она разрешила мне купить их для нее!

Из Жука как будто разом вышел воздух. У него была такая сумасшедшая неделя, что он и позабыл позвонить в банк и попросить о расширении кредитного лимита. Значит, Миндействовала на свое усмотрение? И ничего ему даже не сказала?