Текст книги "Рыцарь золотого веера"

Автор книги: Кристофер Николь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Последним шёл палач. Меч его висел на боку, а в руках он, словно поводья, держал концы верёвок, которыми были связаны руки приговорённых. По обе стороны от него шагало по солдату в полных боевых доспехах, вооружённых пиками. Концы пик лежали на плечах шедших впереди узников. Женщина, шагавшая в центре, была избавлена от такого бесчестья, но слёзы струились по её щекам, когда она проходила мимо остолбеневших голландцев. Не было никакого сомнения, что она с ужасом ожидает своей судьбы.

– Как её казнят? – прошептал Уилл.

– Ей отрубят голову, – прошептал Кагею. – Это обычная казнь для рядовых преступников. Смотри.

Уилл повернулся, и у него перехватило дыхание от ужаса – казнь вот-вот должна была совершиться. Процессия остановилась на краю неглубокой ямы, всего ярдах в пятидесяти от европейцев, и три жертвы опустились на колени. Не утруждая себя какими-либо церемониями и молитвами, палач взмахнул огромным мечом и обрушил его на первую обнажённую шею. Силой удара голову отбросило вперёд, и она скатилась в яму. Казалось, тело оставалось в вертикальном положении не менее секунды; из шеи фонтаном била кровь, стекая по плечам. Потом оно рухнуло вперёд. Палач уже стоял за спиной второго мужчины.

– Боже милостивый! – прошептал Квакернек. – Возможно ли это?

Второй преступник был мёртв. Даже с такого расстояния они видели, как вздрагивают плечи плачущей женщины. Но ни её содрогания, ни рассыпанная копна волос, казалось, не волновали палача. Ещё раз клинок – теперь уже не блестящий, а чёрный от крови – просвистел в воздухе. Палач шагнул в могилу к ещё вздрагивающему телу женщины.

Уилл облизнул пересохшие губы.

– Он должен и похоронить их?

– Нет, – отозвался Кагею, – это обязанность хонинов. Но так как это очень серьёзное преступление, мой господин Таканава приказал разрубить их тела на куски.

– Разрубить на… – Уилл с трудом сглотнул. Но меч уже взлетал и опускался – ритмично, мощно. А всего полчаса назад он считал себя находящимся почти в раю, и единственным огорчением было отсутствие Сикибу.

– Теперь идёмте, – сказал Кагею. – Господин Таканава ждёт вас.

Почти бессознательно Уилл шагнул вперёд. У ворот стоял стражник, но, прежде чем пропустить европейцев во двор, их тщательно обыскала дюжина тяжеловооружённых воинов в шлемах с забралами. Только после этого они в сопровождении солдат прошли к открытому крыльцу в центре здания. На мгновение внимание Уилла было отвлечено большой толпой людей, собравшихся по обе стороны крыльца и образовавших живой коридор. В толпе были и мужчины, и женщины. Ни один из них не походил на крестьянина. Женщины были одеты в яркие шёлковые кимоно, в руках они держали маленькие изящные веера. Одеяния мужчин были не менее яркими, и у каждого за поясом торчали по два меча – признак самурая, как и выбритые головы. Но больше всего они отличались надменными, высоко-мерными лицами. К удивлению голландцев, в руках они тоже держали веера.

Но это были зеваки. На крыльце, лицом к ним, сидели хозяева. С облегчением Уилл заметил Тадатуне, сидящего рядом с отцом в типичной позе – на коленях. Симадзу но-Таканава был мрачен лицом и, обведя моряков взглядом, нахмурился ещё сильнее. Но даже он выглядел добрее священника в чёрной сутане, стоявшего у подножия крыльца. Одна рука его покоилась на большом деревянном распятии, висевшем на шее.

– Этот человек задумал недоброе, Уилл, – проговорил Мельхиор Зандвоорт.

– Возможно. Но законы здесь в руках наместника, а Тадатуне нам друг.

Он попытался встретиться глазами с Тадатуне, но тот выглядел крайне серьёзным. Но только тут Уилл разглядел, что за спиной хатамото, в тени, сидит и другая знать. Заинтересованные зрители из соседних имений? Или тоже судьи?

Тадатуне поднялся.

– Уилл Адамс, – произнёс он. – Я обращаюсь к тебе, поскольку мы оба понимаем по-португальски. Ты готов выступать от лица своих товарищей?

Уилл шагнул к носилкам, на которых лежал Квакернек:

– Якоб, они хотят, чтобы я говорил от имени всех.

– Конечно, Уилл. Остальные почти не говорят по-португальски.

Уилл дёрнул себя за бороду.

– Ты понимаешь, что мы на суде?

– Я понимаю то, что этот священник хочет представить нас в дурном свете.

– Ты понимаешь, что если мы не сможем оправдаться, – точнее, если моего красноречия окажется недостаточно, – то всем нам, скорее всего, отрубят головы ещё до обеда?

– Чушь. Мы ведь никому не причинили вреда.

– Тем не менее, Якоб, прошу – помолись за меня.

Он выпрямился. Пот градом катился по его лицу; этому виной, конечно, было солнце, поднявшееся над двором. И всё же нельзя показывать этим инквизиторам, что он боится возможного исхода.

– Я буду говорить от имени моих товарищей, господин Тадатуне. – Я рад, Уилл Адамс, – отозвался Тадатуне. – Я говорю от имени моего отца. Он хочет сказать, что, когда ваш корабль обнаружили у берега, мы пришли к вам с дружбой в сердцах и доставили вас в нашу страну, в наш город; что мы лечили ваших больных и оплакивали умерших. Мы сделали всё, что было в наших силах, чтобы помочь вам. Ты признаешь это?

– Охотно. Я и мои товарищи никогда не сможем в полной мере отблагодарить вас за всё то, что вы для нас сделали.

Тадатуне кивнул.

– Это мы понимаем и ценим. И всё же мы хотим задать вопрос: с какой целью вы появились в наших водах?

– Мы намеревались торговать, господин Тадатуне.

– Торговать, Уилл Адамс? Где же товары, которыми вы собирались торговать?

– Наши трюмы полны тканей…

– Ткани, – прервал презрительно священник. – Я не видел никаких тканей на борту этого корабля.

Хатамото впервые обратился к Уиллу.

– Это так, Уилл Адамс. Я посетил ваш корабль и не видел там никаких тканей.

– Но, сэр, это потому, что их забрали ваши люди уже здесь, в Бунго. В сущности, они начали разгружать корабль ещё до того, как нас доставили на берег, и если бы не доброта вашего сына, я сомневаюсь, что о нас кто-либо позаботился бы.

– Он лжёт, господин Таканава! – воскликнул священник. – Как я и говорил, они пришли с пиратской экспедицией. Я неоднократно рассказывал вам, господин Таканава, о том, как великий король Испании, могущественный Филипп, правит не только своей страной в Европе, но и всем континентом Америки. И старается воспитывать своих подданных в духе единственно истинной веры – точно так же, как я и мои соотечественники стараемся просветить людей здесь, в Бунго. Но его постоянно вынуждают отражать нападения на его владения со стороны этих проклятых еретиков из Голландии и Англии – стран, схожих с островами, лежащими недалеко от этих берегов и плодящими только пиратов.

– Мы не пираты, – заявил Уилл. – Мы пересекли океан, чтобы торговать.

Хатамото пристально посмотрел на Уилла.

– Солгать означает для человека поставить себя не только за рамки закона, но и за рамки уважения. – Мы прибыли в Японию торговать, – настаивал Уилл. – Я клянусь в этом.

– Но зачем вы вообще оказались в Южном море, господин англичанин? – требовал иезуит. – О, вот вы и попались! Вы нагородили достаточно лжи, чтобы вас повесить! Господин де Коннинг! Господин ван Оватер! Выйдите вперёд!

Поколебавшись секунду, Гильберт де Коннинг и Ян ван Оватер вышли из толпы голландцев.

– Что это значит, Уилл? – прошептал Квакернек.

– То, что нас предали два негодяя, – процедил в ответ Уилл. – Чего вы хотите, Гильберт?

– Спасти свою шею, – ответил де Коннинг. – Священник уверял нас, что вас казнят как пиратов.

– А он спасёт вас за предательство ваших товарищей? Вы глупец, Гильберт де Коннинг.

– Итак, господин ван Оватер, – начал иезуит, – скажите господину Таканаве, какие были у вас обязанности на борту «Лифде».

– Я, сэр, купец из Амстердама, – ответил Ян ван Оватер. – Я загрузил корабли тканями и поплыл вместе с экспедицией, чтобы открыть торговлю между моими компаньонами и островом Ява, лежащим к югу отсюда. Дома я спрашивал, какой товар наиболее выгодно взять для продажи в этих краях, и мне говорили – шерстяную ткань. Она и находилась в трюме «Лифде». Только после того, как мы миновали Магелланов пролив и добрались до Южного моря, я случайно подслушал разговор матросов, бывавших и ранее в этих водах. Они смеялись над тем предлогом, под которым капитан повёл их в море, – везти груз шерстяной ткани, не удаляясь от экватора! Эти матросы прямо говорили, что наша цель – пиратство и что мы намеревались в действительности грабить и разрушать испанские поселения в Америке.

Уилл в изумлении глядел на него.

– Итак, господин англичанин? – потребовал иезуит. – Сознание вины лишило вас дара речи? Господин Таканава ждёт ответа.

– Сэр, что касается груза, то в этом я ничего не понимаю. Могу только сказать, что мысли наши были далеки от нападения на испанцев, единственной нашей целью было мирно миновать американские поселения, если они только сами не нападут на нас. – Мы так и думали, что вы скажете что-нибудь в этом роде, – сказал иезуит. – Но как вы опровергнете слова господина де Коннинга?

– Я не смогу их опровергнуть до тех пор, пока не услышу.

– Ну? – обратился священник к де Коннингу.

– Я считаю своим святым долгом присоединиться к признанию господина ван Оватера, – начал де Коннинг. – В качестве главного боцмана «Лифде» мне часто приходилось так или иначе отговаривать нашего капитана, господина Квакернека, от нападений на беззащитные испанские поселения на американском побережье. К таким налётам его склоняли этот англичанин Уилл Адамс и другие члены экипажа. Признаюсь, сэр, мне не часто удавалось удержать его, и тот факт, что нападения не совершались, можно отнести только к недостаточной храбрости самих пиратов. Однако потом они решили, что португальские поселения в Ост-Индии менее защищены, и вознамерились пересечь океан, неся в сердцах жажду крови и разбоя.

Хатамото сказал несколько слов своему сыну, стоявшему рядом. Священник нахмурился.

– Вы намеревались воевать с португальцами? – спросил Та-датуне.

Де Коннинг понял свою ошибку.

– Ни в коем случае, сэр. Всё не так просто. Ведь наши государства не находятся в состоянии войны. Мы замышляли пиратство не только против португальцев, но и против вашей страны, Китая, Островов пряностей. Итак, сэр, я признался в подготовке разбоя и беззакония и теперь жду, что Господь смилуется к моей душе.

– А теперь отвечай ты, Уилл Адамс, но хорошенько подумай сначала, – жёстко сказал Тадатуне. – Признание этого человека – серьёзнейшая вещь, ставящая под угрозу и его собственную жизнь.

– Что ж, господин Тадатуне, – начал Уилл. – Я могу только поклясться в честности наших намерений. Наши хозяева в Голландии хотели только торговать с Островами пряностей. Такое путешествие, сэр, обязательно требует года и даже больше – как в нашем случае. Ни одному кораблю невозможно иметь на борту запасы воды и пищи для столь долгой экспедиции. Поэтому время от времени мы старались закупить всё необходимое в различных европейских поселениях в Африке и Америке, но каждый раз нам давали от ворот поворот. Мы все были в отчаянии, ежедневно наблюдая смерть наших товарищей от голода и болезней. Нас поставили в безвыходное положение, и раз или два нам пришлось отнять силой то, что нам не хотели продавать. Да, это можно назвать пиратским деянием, но любой предводитель на нашем месте прибегнул бы к нему. В том числе и вы, господин Тадатуне.

Тадатуне пристально посмотрел на него и повернулся к отцу.

– Не дайте словам этого человека затуманить ваш разум, господин Таканава! – вскричал священник. – Именно поэтому его и избрали отвечать за всех пиратов в тяжёлую минуту. Всё, что он ни скажет, – ложь, и по одной простой причине. Он утверждает, что этот корабль, весь флот, частью которого являлся этот корабль, покинул Европу только с целью торговли с Востоком. Так пусть же он объяснит, сэр, пусть он скажет – зачем восемнадцать пушек стояли у портов по бортам корабля? Зачем там было около пятисот фитильных ружей – это для сотни человек экипажа, заметьте! Пусть он объяснит пять тысяч ядер для пушек. Этого достаточно, чтобы уничтожить даже большое поселение. Этим они собирались торговать? И для пушек же пять тысяч фунтов пороха. Но что похуже всего прочего – пусть он расскажет о трёхстах пятидесяти зажигательных стрелах, оружии, предназначенном исключительно для нападения, мой господин. Оно служит для поджога укреплений с целью вынудить обороняющихся отступить. Все эти вещи там, и я подсчитал их там, на корабле. Если вы хотите осмотреть их – можете сделать это в любой момент. Нет-нет, господин, этот человек лжёт. Этот корабль, эти люди – часть пиратской экспедиции, замышлявшей сеять смерть и разрушения везде, где бы она ни оказалась. Ваш собственный народ избежал такой участи лишь потому, что этого не допустил всемилостивейший Господь, которого я так часто молил за вас. Они притворяются христианами, сэр, но поклоняются другому божеству – не тому, которому служу я и мои товарищи. И пусть они узнают, что такое страдание, эти проклятые еретики и преступники. Пусть их распнут, господин Таканава. Повесьте их тела высоко на деревянных крестах, установленных вдоль берегов Бунго, и пусть они служат предупреждением всем еретикам, которые в будущем могут рискнуть приблизиться к этой стране.

Он остановился, чтобы перевести дыхание, хватая ртом воздух, вцепившись в висевшее на шее распятие; лицо его пошло красными пятнами, глаза сверкали, правой рукой он указывал на них, будто позировал для картины, представляющей его в качестве ангела Божьего, подумалось Уиллу.

– И ты называешь себя священником, человеком сострадания и сочувствия? – спросил он.

Но дело было сделано. Таканава и сын тихо переговаривались, наклонившись друг к другу. Те из присутствующих, кто понимал по-португальски – а таких было несколько человек, – переводили своим соседям, которые, в свою очередь, передавали всё дальше, добавляя, несомненно, свои комментарии и соображения, так что двор вскоре наполнился шёпотом и шорохом. Даже три человека, сидевшие позади хатамото, выглядели встревоженными и огорчёнными происшедшим и сосредоточенно советовались. Наконец Таканава поднял голову, и шёпот медленно стих.

– Уилл Адамс, – произнёс Тадатуне, – нет никакого смысла давать тебе возможность ответить на обвинения священника. Я хочу лишь спросить – признаешь ли ты, что это оружие спрятано в трюмах твоего корабля?

– Оно действительно там, господин Тадатуне, но…

– В таком случае его слова правдивы, а твои – ложь. Нет причин пытаться выяснить, против кого вы собирались пиратствовать. Солгав однажды, ты непременно солжёшь снова и снова. Ибо такова натура лжеца. Как пираты вы пришли в Бунго и как пираты умрёте – здесь, на побережье, как предлагает священник.

Уилл смотрел на него в ужасе. Перенести столько испытаний, выжить в стольких смертельных ситуациях, чтобы быть сейчас казнённым, подобно простому преступнику? Но что сказать, что сделать? Как сказать Квакернеку, Мельхиору и остальным, что он подвёл их?

До его сознания дошёл голос говорящего человека. Оглашают приговор? Несколько мгновений он не мог понять, откуда исходит этот негромкий голос. Но, вне всякого сомнения, он принадлежал высокопоставленному человеку. И Тадатуне, и его отец обернулись, священник тоже уставился мимо обоих хатамото; лицо его постепенно утрачивало выражение злобы, становясь почти комически испуганным.

Таканава ответил – очевидно, протестуя, – однако человек, сидевший в центре троицы позади хатамото, покачал головой и повторил сказанное ещё раз. Таканава помедлил и, взглянув на Тадатуне, отдал какое-то распоряжение.

– Уилл Адамс, – сказал Тадатуне не менее жёстко, чем до этого. – Твоё наказание будет отложено до более удобного времени. Это желание человека, ранг которого не ниже самого квамбаку, могущественного Тоетоми Хидеери, правителя Осаки. Он хочет выслушать тебя и затем решить твою судьбу. Поэтому решено, что вы поедете с этим человеком – Косукэ но-Сукэ. Ты можешь взять с собой одного из своих товарищей. Поторопитесь, ибо Косукэ но-Сукэ хочет вернуться в Осаку немедленно.

– Уилл! – прошептал Квакернек. – Что происходит, Уилл? Пока говорил этот папский прихвостень, я думал, что наши дни на этом свете завершены.

– Я тоже так думал, Якоб. Но сейчас, кажется, нам дали возможность апеллировать к более высокому суду. Я увижу императора или, по крайней мере, его представителя в Осаке. Это место в нескольких лигах отсюда, насколько я понял. Они говорят, что я должен взять с собою кого-нибудь ещё.

– Мне хотелось бы поехать с тобой, Уилл. Но, боюсь, такое путешествие мне сейчас не по силам. Кроме того, я должен быть рядом со своим кораблём и со своими людьми. Ты можешь взять любого по своему выбору.

– Тогда я возьму Мельхиора Зандвоорта.

– Отличное решение, Уилл. Хорошо, бери Мельхиора и отправляйтесь с Богом.

Уилл кивнул. Теперь им потребуется вся помощь, которую им сможет дать Господь. Если сможет. Он взглянул на Тадатуне, стоявшего с крайне серьёзным видом, на Косукэ но-Сукэ, медленно поднимавшегося на ноги, не замечавшего, казалось, вызванного им испуга, на священника, что-то разочарованно бормотавшего, затем на стоящих кругом людей, шептавшихся друг с другом.

На всех, кроме одного человека, стоявшего немного в стороне у порога дома, рядом со своим отцом. Веер Магоме Сикибу висел на руке, безвольно опущенной вниз, пока она в отчаянии глядела на Уилла. Но, встретившись с ним взглядом, она вскинула руку, расправила веер, словно он был продолжением её пальцев. Она прикрыла лицо, и веер тут же снова упал. Уилл проклинал про себя яркое солнце, слепившее глаза, проклинал многообразие красок и жестов, мелькающих вокруг него. Было почти невозможно разглядеть выражение её глаз, понять, что она хотела сказать этим жестом – приподняв и опустив веер. Несомненно только то, что его глупый взгляд смутил и обеспокоил её. Веер снова очутился на своём месте, но теперь она отвернулась.

Магоме Сикибу.

Это было, по крайней мере, что-то похожее на корабль, вспоминал потом Уилл. Длиной галера была около сорока футов, и с приличной скоростью она скользила по спокойной воде, увлекаемая вперёд ударами весел – по дюжине с каждого борта. Но только потому, что вода спокойна. Из Бунго они отбыли не столь уж немедленно, да и прилив, пройдя шесть тысяч миль открытого океана, заставлял лодку нырять и взлетать на волну, раскачивая её при этом с боку на бок. Водяная пыль высоко взлетала над хрупким носом судна, заставляя гребцов горбиться и цепляться с угрюмым упрямством за вёсла. Но через час они нырнули в скалистую бухту и очутились в скопище островков, отделённых рифовой грядой от открытого моря. Вода здесь была спокойна, словно в озере, а её густой синий цвет наводил на мысль о бездонных глубинах. Да, эти кораблики были созданы именно для таких вод – точно так же, как финикийцам было достаточно их галер для плавания по Средиземному морю. Только выйдя за Геркулесовы столбы, они поняли, что им понадобятся суда с лучшими мореходными качествами.

Теперь гребцы запели, погружая весла в воду, самураи заняли свои позиции на носу, позволяя ветру играть блестящими бумажными вымпелами, трепещущими на их шлемах; солнце сияло на оружии и доспехах. Отличные у них доспехи – разрисованные самыми разными красками, среди которых преобладали красные, чёрные и золотые тона. Знаков различия не было заметно, хотя у всех было одинаковое оружие – длинные мечи в белых ножнах, и Уилл не сомневался, что они принадлежат к одному отряду.

За исключением своего предводителя. Косукэ но-Сукэ не надел доспехов и не прошёл на нос лодки, а оставался всё это время в самом удобном и безопасном месте – на корме. Он сидел, спрятав руки в рукава своего кимоно, сшитого из очень дорогого шелка, с рисунком в виде трёх цветков в круге. Цветки, сильно напоминавшие мальву, опирались стеблями на края круга и сходились в центре. Широкополая крестьянская шляпа защищала голову от солнца, из-под тульи виднелось его худое вытянутое лицо, казавшееся ещё более длинным из-за обвислых усов и узкой бородки. Выглядел он мирно и расслабленно. Но на поясе его красовались два меча – отличительный знак самурая.

Интересный народ, подумал Уилл. И живут в интересной и красивейшей стране. Мирный вид озера, по спокойной глади которого скользила лодка, контрастировал с горами, окружавшими их со всех сторон. Горы рвались ввысь, ввысь, на вершинах многих из них все ещё виднелся снег, несмотря на летнюю пору. И красивый народ к тому же. Некоторые из них. Он не мог забыть лицо Магоме Сикубу, её радость, когда она поняла, что его всё же не вздёрнут на крест и не оставят умирать страшной и позорной смертью. К этому воспоминанию примешивалось и другое, более раннее, – о том, как она абсолютно невозмутимо стояла рядом с бадьёй, в которой он, обнажённый, стоял на коленях, и его обмывала нагая молодая женщина. И обо всех других членах команды, за купанием которых она наблюдала. Это воспоминание было поистине смесью кошмара и наслаждения: с одной стороны, невероятная мысль о том, что обнажённые тела и всё, что за этим могло и должно было последовать, никак её не трогали. С другой – почти столь же немыслимое предположение, что если обнажённое мужское естество ничего для неё не значило, то это лишь потому, что она повидала его слишком много; и, развивая мысль до логического завершения, – где же будет тот порог, после которого она почувствует тревогу и шок из-за проявления желания? Где? И, помимо всего прочего, он всё ещё ощущал лёгкое прикосновение её руки.

Но как совместить Сикибу с предполагаемым варварством, окружавшим его, с решением изрубить на куски несчастную неверную жену?

– Твой спутник крепко спит, – проговорил Косукэ но-Сукэ по-португальски.

– О Господи, сэр, вы застали меня врасплох, – вздрогнув, отозвался Уилл. – Я понятия не имел, что вы понимаете португальский.

Сукэ слегка склонил голову.

– Это моя обязанность, Уилл Адамс, – знать всё и пытаться понять всё.

Двусмысленное замечание… Уилл толкнул локтем храпящего Мельхиора, но безрезультатно. – Он счастлив, что снова плывёт по волнам.

– А этот корабль идёт очень хорошо, не так ли?

– Да, у него неплохая скорость. В спокойной воде.

– Как ты знаешь, наши лодки не предназначены для плавания в открытом море. К чему это, если только не для пиратства?

Ловушка?

– Пиратство, господин Косукэ, несмотря на воображение иезуита, – самая последняя причина, по которой люди отправляются бороздить океан, – ответил Уилл.

– Каковы же остальные?

– Ну, сэр, первая и основная – это стремление торговать.

– Зачем?

– Зачем? Но, сэр… – Уилл почесал в затылке. – Ну, скажем так: предположим, у меня есть отличная корова, а у вас – замечательный выводок цыплят. Было бы выгодно для нас обоих, если бы я получил от вас яйца в обмен на моё молоко.

– Здесь, в Японии, у нас есть всё, что требуется и чего можно пожелать.

– Но, тем не менее, вы терпите португальцев. Сукэ кивнул.

– Они жаждут золота и серебра. Они приобретают его дальше к югу, но всё же ищут и здесь.

– А в Японии есть золото и серебро?

– Конечно.

– Неужели у нас, европейцев, нет ничего, что вы хотели бы иметь взамен?

На лице Сукэ появилось подобие улыбки.

– Португальцы в обмен предлагают нам любовь и защиту их бога.

– Но это вам не по вкусу, так ведь?

Сукэ поднял глаза к небу, затем перевёл взгляд через борт корабля, на воду, убегающую мимо корпуса.

– Их бог, по их словам, могущественней всех других, но всё же это бог мира, братской любви, жалости. Более того, этот бог считает единственно правильным поведением молитву и заставляет человека отвергать плотские потребности, чтобы сосредоточиться на духовных. Ты веришь в такого бога, Уилл Адамс?

– Я вырос и воспитывался с такой верой, господин Косукэ, – осторожно ответил Уилл. – Но теперь, став взрослым мужчиной, ты видишь мир в ином свете?

– Теперь, будучи мужчиной, я иногда сомневаюсь, но чувствую потом угрызения совести.

– Ты умеешь владеть мечом, Уилл Адамс?

– Я бы сказал, что по сравнению с вашими самураями я чувствую себя новичком.

– Ты человек странной честности, Уилл Адамс, и я ценю честность выше всех остальных добродетелей. Но мне пришлось бы очень долго разыскивать японца, который бы признался в неумении биться на мечах, как это только что сделал ты. Португальский бог – это поистине детский бог. Вот что я скажу тебе, Уилл Адамс: докажи мне, что его сила больше силы солнца, более ужасна, чем океан во время шторма, что она непреодолимее ветра, разрушительнее землетрясения.

– Португальцы сказали бы, что их бог устраивает все эти вещи, – ответил Уилл.

– Слова, которые вряд ли можно доказать, – заметил Сукэ. – И которые можно опровергнуть их же собственными положениями. Потому что если он действительно ставит любовь и честь выше всего прочего, то объясни мне враждебность того священника к вам. В сущности, враждебность всех священников ко всем тем, кто не исповедует их веру. Он вполне мог бы распять тебя, Уилл Адамс. Существует ли более жестокая судьба, чем эта?

– Мне кажется, смерть – сама по себе жестокая судьба, – ответил Уилл. – И вы ускоряете её в этой стране направо и налево.

– Как ты можешь так говорить? Разве смерть не является неизбежным концом любого человека, будь то даймио или ита? Но она должна наступать быстро, не принося страданий. Отрубить человеку голову – самый чистый способ казни. Оставить же его на кресте медленно умирать от голода, жажды и жары – бесчеловечно. Однако эти священники поступили бы именно так, и, по их словам, в своей стране они именно так и делают. Мы, по крайней мере, избегаем такой жестокости. Если мы и поднимаем человека на крест, то сразу же закалываем его копьём, чтобы положить конец его мучениям. Нет, Уилл Адамс, португальский бог может быть могуществен, хотя я и сомневаюсь в этом. Он может быть милостив, хотя краткое изучение природы заставит любого думающего человека изменить своё мнение. Он может быть непорочным, хотя давно известно, что соблюдение чистоты и безгрешности идёт рука об руку с трусостью и бесчестием, тогда как именно тот, кто не отказывается от земных радостей, почти всегда оказывается человеком чести и отваги. Здесь, в Японии, мы обходимся без Христа. – Он вытянул руку: – Осака.

Уилл поднял голову, вглядываясь в приближающийся берег. Внутреннее море, по которому они приплыли, сужалось здесь в залив, горы расступились, открыв долину, расширявшуюся к северу. Конец её терялся за горизонтом. По ней медленно текла широкая река, образуя дельту у впадения в море. Недалеко от берега начиналось скопление домов, по сравнению с которым опрятные посёлки Бунго выглядели жалкими, ибо улицы здесь расходились, казалось, по всем направлениям. Виднелось несколько зданий довольно больших размеров, хотя даже отсюда было ясно, что солидными их не назовёшь. Но, кроме домов, здесь было несколько живописных храмов, взметнувших свои черепичные крыши к небу. К западу, на берегах реки, он увидел крепость, по сравнению с которой многие европейские показались бы просто частоколом – если, конечно, стены, казавшиеся с моря такими крепкими и толстыми, не были сделаны просто из раскрашенной бумаги, а башни, возвышающиеся над крепостью и городом, – всего лишь из дерева.

– Немалый город, – заметил Уилл.

– Есть ли у вас города, которые можно сравнить с этим?

– Может быть, один, – допустил Уилл. – Это здесь находится ваш император?

Сукэ отрицательно качнул головой.

– Микадо живёт в Киото, расположенном в нескольких милях к северу отсюда, на берегах озера Бива. Осака – это резиденция квамбаку, регента сегуна. Но так как сегуна у нас больше нет, Осака является центром временной власти всей Японии.

– И я предстану перед этим квамбаку? Сукэ улыбнулся.

– Тоетоми Хидеери всего семь лет, Уилл Адамс. Он унаследовал видимость власти по воле своего отца, великого Хидееси. Страной управляет совет регентов из пяти даймио.

– Симадзу но-Тадатуне объяснил мне это. Так эти вельможи будут беседовать со мной?

Снова лёгкая улыбка. – Эти вельможи и не подозревают о твоём существовании. В сущности, только двое из них сейчас в Осаке, и для всех будет лучше, если по крайней мере один никогда не обнаружит твоего присутствия.

– В таком случае, господин Косукэ, вы совсем сбили меня с толку, – признался Уилл. – Так наше путешествие напрасно?

– Это путешествие ты совершаешь под мою ответственность, Уилл Адамс. Как только я узнал, что у берегов Бунго обнаружили чужестранный, но не португальский корабль, я со всей возможной поспешностью отправился туда, чтобы посмотреть самому и узнать всё лично. А сделав это, я решил, что должен доставить тебя в Осаку, чтобы тебя увидел мой господин. Это великий человек, Уилл Адамс, и он станет ещё более великим. Если ты честно ответишь на все его вопросы и окажешься ему полезным, он сможет многое сделать для тебя.

– Речь ведь идёт не о мальчике Хидеери?

– Ни в коем случае, Уилл Адамс. Мой хозяин – принц Токугава Минамото но-Иеясу, величайший из даймио, сильнейший из воинов, правитель Эдо и восточного побережья. Понравишься ему, Уилл Адамс, и твоё будущее будет в твоих руках.