Текст книги "Рыцарь золотого веера"

Автор книги: Кристофер Николь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Ха, – фыркнул Марло. – Бессмертие. На кой оно будет нужно мне или даже тем червям, которые пообедают останками моего инструмента? Даже если оно и придёт, что само по себе маловероятно. Ты не слышал этих джентльменов, воображающих, будто они разбираются в литературе, когда они разбирали мои произведения. Даже не их, а просто мои способности. А твоё имя, Уилл, встанет в один ряд с именами Дрейка, Фроби-шера, Хокинса…

– Никогда.

– Что?! А корабль, на котором ты уходишь через неделю? Разве ты не идёшь сражаться с испанцами? Я слышал, сам Дрейк снаряжает экспедицию. Норрис будет командовать войсками. – Я плыву не с Дрейком. – Уилл поднял свой стакан. – Я не плыву ни с кем из них.

– Ага, вот тайна, которую я почувствовал с самого начала, дорогой Уилл. Временами твоё поведение не лучше моего. Говорят, моё не доведёт меня до хорошего. Твоё приведёт к тому, что тебя забросают на улице камнями, если узнают о твоих речах. Ты не собираешься воевать с испанцами?

– Я отплываю с голландской экспедицией, снаряжаемой одной торговой компанией из Амстердама. Мы собираемся двигаться на север и постараемся достичь островов пряностей, идя на восток вдоль северного побережья Европы и Азии.

Марло вскочил так неожиданно, что Мэг чуть не свалилась со стола, едва успев ухватиться за него.

– С голландцами, а не с англичанами? Скажи мне, почему так?

– Причина очень простая. Я штурман. Я знаю о море больше, чем сам Фрэнсис Дрейк. Я мог бы вычислить курс корабля, идущего на край света и обратно, используя при этом только свою голову и вот эти десять пальцев. Но я не могу командовать, Кит. Я не благородного происхождения.

Как легко было говорить все это в такой компании! Как легко слова складывались в предложения, выражая всё, что наболело у него на душе!

– Ты часом не бастард? – заметил Марло. – А что, голландцы дадут тебе командовать кораблём?

– Вряд ли. Но это дело национальности, а не знатности или богатства. В их флоте нет ни одного джентльмена, по английским представлениям.

Марло задумчиво кивнул.

– Я думал, что ты простой моряк с некоторыми зачатками образования. Теперь я начинаю понимать, что ты к тому же настоящий мужчина. С опасными взглядами, кстати. Но привлекательными. И у тебя есть честолюбие. Скажи же, что у тебя есть честолюбие, Уилл!

– Да, у меня есть честолюбие, – ответил Уилл. – Для дела. Ты понимаешь, Кит?

– О да, это я могу понять. Я тоже так думаю. Но разве сражаться с испанцами – это не дело?

– Каждый болван, мало-мальски способный прокладывать по карте курс, может поколотить испанцев и отобрать у них золото. – Не спорю. – Марло встал, широко расставив ноги, поднял бутылку над головой и принялся ловить ртом вино. – Том Кэн-диш, конечно же, не рядовой болван. Соберись-ка с силами, Мэг. Я чувствую, ко мне идёт желание. Смотри, как он встаёт! Клянусь, вино пошло мне на пользу. Давай договоримся, Уилл: разреши мне первому забраться на Мэг. Кстати, я более к этому готов.

– Пожалуйста, – согласился Уилл. – Я посижу здесь и выпью ещё вина.

– Посидишь там? – вскричал Марло. – Посидишь там?! Но это же совсем неинтересно. Мы должны вдвоём за неё приняться. Так что я начну с более подходящего для этого отверстия, а тебе достанется её рот. Вернее, пусть ты достанешься её рту.

– Да, мне тоже так больше нравится, – заявила Мэг, и не успел Уилл сообразить, что к чему, как она раздвинула его ноги и встала на колени между ними.

Неописуемым рывком он отшвырнул своё тело назад, успев только подхватить стул в дюйме от пола. Мэг упала лицом вниз.

– Проклятый мошенник! – запричитала она. – Я разбила себе губу.

– Уилл? – Марло поставил пустую бутылку на стол.

– Никогда губы женщины не прикоснутся к моему члену, – заявил Уилл. – Это неприлично.

– Неприлично? – Марло был искренне изумлён. – Но, дорогой Уилл, предположим, что акт любви совершается обычным путём, – как может что-то, связанное с ним, быть неприличным?

– И грешно к тому же, – сказал, задыхаясь, Уилл.

– Опять же, Уилл, любовь доступных женщин грешна сама по себе, как утверждают некоторые плохо осведомлённые люди. По сравнению с ней все остальные грехи – ничто.

– Грешно, – продолжал настаивать на своём Уилл, сидя на краю кровати. – Это мера нашей низменности как мужчин. Нет необходимости доводить дело до конца. Плотская любовь предназначена для продолжения рода после женитьбы. Люди похотливы и ищут удовольствий там, где их не должно быть, так же как многие ищут удовольствия в драках и убийстве других людей – а сражение и убийство должны считаться гнусной необходимостью. Но завершить преступление… Вот ты, Кит, приставив шпагу к горлу противника и зная, что ты должен убить его, – разве ты сначала, ради удовольствия, отрежешь ему нос и уши?

Марло обдумывал такую перспективу. – Вообще-то мог бы, если бы мне не была противна кровь. В нашей жизни не так уж много удовольствий, а в загробную я не верю. Нет на свете мужчины – если он не евнух, – который бы хоть раз не вонзил своё приспособление в другую женщину, кроме своей жены, или по крайней мере не мечтал бы об этом – а это, в сущности, одно и то же.

– О Боже! – Мэг поднялась с пола и взяла платье. – Вы нанимали меня для того, чтобы покувыркаться со мной в постели, а не для разговоров. Давайте мой шиллинг, я ухожу.

– Не выполнив своего дела?

– Дела? – Она негодовала. – Какого дела, господа? Я разливала вам вино и подавала еду. Если я сейчас лягу на спину, то только для того, чтобы уснуть. Посмотрите на себя. Вам не удастся поднять ваши отвисшие закорючки, если даже вы вставите в них деревянные подпорки. Давайте сюда шиллинг, и по-хорошему разойдёмся.

– Не видать тебе его, милашка Мэг.

– Ошибаешься, дорогой Кит. Давай его сюда, иначе я так закричу, что даже мёртвые сбегутся.

– Спаси меня Господь от этой обозлённой ведьмы! – Марло дотянулся до штанов, пошарил рукой в кармане и кинул ей монету. – По крайней мере не шуми, уходя.

Она повертела монету у свечки.

– Не поддельная, – пробормотала она. – Радостный сюрприз! Не забудьте помолиться за меня, мастер Уилл. Этой ночью я ещё на шаг приблизилась к аду.

– Жаль, – сказал Марло. – Из-за тебя я потерял целый шиллинг. Ну ничего. В любом случае, женщины – только незначительные обстоятельства в жизни мужчин. Они слишком нетерпеливы. Все бы им поскорее, поскорее, поскорее. Мужчины же лучше знают, что им надо, и поэтому могут приняться за дело не в такой спешке. – Он взял бутылку: – Пустая. Это тоже Божье благословение, только в другом обличье. Спиртное притупляет чувства, Уилл. В небольших количествах оно помогает замедлить плотские процессы. Но когда его слишком много, оно может испортить весь вечер.

– Боюсь, что я уже испортил вечер тебе, – проговорил Уилл, собирая с пола одежду. – В конце концов я простой моряк, мастер Марло. Я не люблю долго тянуть, когда мне подворачиваются маленькие радости жизни. Когда мне хочется женщину, я стремлюсь вонзить ей своё оружие как можно быстрее и как можно глубже. Я всего лишь плебей, мастер Марло.

– Не прибедняйся, Уилл. Что ты делаешь?

– Как что? Одеваюсь. В постель затащить вам больше некого.

– Уилл, Уилл, – обнял его за плечи Марло. – Ты думаешь, я собирался лечь в постель с той шлюхой? Она должна была только раззадорить нас, так сказать, нагулять нам аппетит для того, что должно последовать дальше. Ты только положись на меня и представь, что я не Кит, а прелестная Китти. Разве я не обещал стать твоей любовницей? Твоей Зенократой. Для меня существует только одна женщина – та, которую создал я сам, в своём воображении. Но даже она не сравнится с красотой истинной мужественности. Я сочинил для тебя отрывок из пьесы, Уилл. Как необычно для моего пола, моего умения владеть оружием, моей природы и моего имени, – как необычно быть в мыслях столь женственным и слабым. Но каждый воин, которого не обошла Фортуна и который жаждет славы, богатств и побед, падёт жертвой Красоты и Любви… Ну, как? Если Тамерлан мог сказать это, понять это – кто мы такие, чтобы подавлять наши инстинкты?

Уилл натянул рубашку.

– Ты смущаешь меня своим красноречием, Кит. Боюсь, что ты слишком высокого происхождения для меня. Ты пьёшь вино, а я существую, накачиваюсь пивом.

– Тогда скажи мне одну вещь, Уилл. Эта мысль часто приходила мне в голову. Ты – моряк, а моряки проводят в море долгие месяцы, не имея никого рядом, кроме таких же мужчин. Как вы там обходитесь с этим делом?

Уилл нахмурился:

– Должен признаться, никогда об этом не думал. Мне не доводилось быть в море дольше нескольких месяцев за раз. Я предпочитаю дожидаться возвращения на берег.

– Так мне лучше было бы позвать сюда Шоттена? Подумай сам, Уилл. По два года и больше в море, и даже если удаётся раздобыть женщин, то только иссушенных цингой. Будь уверен, к концу того путешествия каждый человек на судне нашёл себе подходящего товарища. Как и я теперь. Уилл, Уилл… – Кит обнял его сзади, руки двинулись вниз, пальцы коснулись уже трепещущего заветного места… Господи, думал Уилл, я не должен сидеть здесь. Я не должен поддаваться этому – этому чудовищу. Мне надо оттолкнуть его, вырваться отсюда. Боже, как я околдован. А Марло уже стоял перед ним на коленях. – А вот и он, – прошептал он. – Стоит, как боевой флаг, вызывая на бой всякого. А мой… – он бросил презрительный взгляд вниз, – иначе как ничтожным его не назовёшь. Нет. Только не двигайся, Уилл. Сиди так и дай мне полюбоваться на тебя. Я мог бы стоять так, на коленях, целую вечность. Знаешь, что бы я сделал, если бы ты был моим? Я бы выдернул все волоски с твоего живота. Выдернул все, один за другим. Какая изысканная пытка! И когда я закончил бы, этот жезл остался бы один, во всей своей красе.

– Ради Бога, Кит! – Уилл сомкнул колени. – Ты живёшь в мире своего воображения слишком долго. Моя одежда…

– Нет, подожди. Расскажи мне о Мэри. Я знаю, я нарушаю своё обещание. Но я хочу помочь тебе, Уилл. Посмотри на себя – высокий, сильный мужчина, пышущий здоровьем и энергией, красивый, талантливый и умный, честолюбивый и настойчивый. И несчастный. Из-за того, что она не любит тебя? А ты – ты её любишь?

– Я женился на ней, Кит.

– Это не ответ, Уилл.

– Я любил её долгие годы. Я действительно любил её. – Уилл вздохнул. – И я всё ещё люблю её. Мои пальцы зудят – так мне хочется коснуться её тела. Но она считает физическое влечение нечестивым и с трудом его переносит.

– И такой человек, как ты, Уилл, терпит такое обращение от своей жены?

– А что, ты посоветовал бы совершать бесконечное насилие в своей собственной постели?

Марло хихикнул:

– По крайней мере занимательно.

– И поверь, Кит, я делал это не раз. Но чего ради? Она лежит неподвижная, как труп, пока я занимаюсь своим делом. А когда я выдыхаюсь, она встаёт на колени рядом с постелью и молится за спасение моей души. И ведь она права. В Библии написано то же самое, что говорит Мэри.

– Да будь она проклята, эта Библия, Уилл! Если бы Господь Бог не предназначил наши инструменты для такого пользования, будь уверен, он нашёл бы другой способ оплодотворения женщины. И всё же, ты ведь рассказал мне не все. Обладание прекрасной женщиной, которая всё-таки должна уступать, как бы неохотно она это ни делала, – оно бы удовлетворило любого мужчину. Но не тебя.

Уилл рассматривал своё тело. Как билось его сердце при мысли о том, что он не выйдет отсюда, пока Марло не добьётся своего! Да и сам он не так уж торопился уйти. Не из-за Марло, нет. Но сдаться этим страждущим пальцам… И как он хотел рассказать свою историю! Как он хотел этого с той самой первой ночи! Но кому? Кому? Тиму Шоттену?

– Завоёвывать, – пробормотал он. – Бесконечно. Как твой Тамерлан, Кит.

– А-а, – отозвался Марло. – Вот мы и дошли до истины. Это я и подозревал. Ты хотел бы, чтобы тебя понимали. Хотел бы не обладать, но разделить все поровну.

– Не только тело, клянусь тебе, Кит. Я хотел разделить рассудок. Я хотел разделить надежду и страх, боль и восторг, честолюбие и разочарование…

– Но перво-наперво – тело. Ведь оно и есть источник нашей надежды, наших страхов, нашей боли и восторга, наших устремлений и разочарований. Да, чувствовать нежные женские руки или, ещё лучше, губы, тянущиеся к сокровищу, которым ты обладаешь, – и всё же ты отказался от Мэг.

– Обычная шлюха? Понимания не купишь за деньги. – Уилл вздохнул, взял в руки пустую бутылку и посмотрел на неё. – Кроме того, это грешно. Как говорит Мэри, задача женщины – принимать, а не давать.

– А-а, – протянул Марло. – Ты разговаривал с ней об этом.

– И зря сделал. Я думал, что понимание может прийти через обсуждение, через проникновение в душу друг друга. Но с тех самых пор она смотрит на меня глазами, в которых затаился ужас.

– И она выражает мнение всех женщин, по крайней мере, в Англии. В Европе. Во всём мире. Женщины есть женщины, а мужчины – мужчины, и от этого никуда не деться. Чтобы получить больше, мы должны погрузиться в мир своей фантазии. Так было с Зенократой. Она моя, Уилл, потому что я создал её. Когда я прибегаю к помощи своих рук, я представляю, что это её руки. Создай в своём воображении такую женщину, Уилл. Представь её красоту, представь себе её, жаждущую твоих объятий. Она может стать твоей, Уилл, каждый раз, как ты закроешь глаза. Я дарю её тебе. Закрой же глаза, Уилл, позволь мне стать на время такой женщиной.

– И, открыв глаза, снова стать одиноким и разочарованным? Марло пожал плечами.

– Разве не такова судьба мужчины? Мы можем только уповать, что, прибыв на небеса, не испытаем такого же разочарования. Но сегодня, Уилл, – сегодня я вознесу тебя в рай, когда Зенократа, зная твоё желание и твою силу, подведёт тебя к самым вратам рая, перед тем как освободить твой дух.

Глава 3.

В такой зимний вечер хорошо быть на берегу– Ледяной ветер гремел чем-то на крыше, пробирался сквозняками в коридоры, и чёрный дым вздымался в камине, как волны в море, угрожая заполнить все комнаты и нехотя протискиваясь в дымоход.

Мэри играла на клавесине. Она играла хорошо, каждая нота была ясной и отчётливой – результат упорных тренировок. Её хорошая игра свидетельствовала одновременно и о трудолюбии, и о пустоте её жизни. Никакая другая хозяйка не могла сравниться с ней по чистоте дома или по количеству собственноручно вышитых покрывал. Выше всякой критики была пища, приготовленная ею. Соседи говорили о ней как об образцовой жене.

Такой она казалась. Она сидела перед инструментом, опустив пальцы на клавиатуру и слегка нахмурившись из-за недостаточного освещения. Но, если не считать насупленных бровей, лицо её было безмятежно. И прекрасно. Волосы она зачёсывала назад и прятала под чепец, как и подобает солидной матроне, которой перевалило за тридцать. Но лицо её не потеряло ещё красоты и было не менее прелестно, чем в день свадьбы.

Сегодня она играла с ещё большей, чем обычно, уверенностью. Что бы ни случилось в следующие несколько часов, этот вечер, несомненно, положит начало новому периоду мира и спокойствия в их семье. Если голландцы и придут к Уиллу, то только для того, чтобы предложить дальнейшую службу на их кораблях. Уилл опустился на колени к чертежам и картам, разложенным на полу. Деливеранс растянулась на животе рядом с отцом. Она была уже в ночной рубашке, готовая отправиться в постель в тот момент, когда к нему придут гости. Вообще-то ей давно уже полагалось спать, но одним из удовольствий для Уилла было портить своего ребёнка. Он так мало её знал. Он был в море в ту ночь, когда она родилась, и пять из следующих семи лет он тоже был в море. Ему нравилось смотреть на неё: она была так похожа на Мэри, и в то же время волосы у неё были отцовские, чёрные, как смоль. Ему нравилось разговаривать с ней, потому что она была, несомненно, умна. Она была его другом. Он знал – окружающие поговаривали, что Уилл Адамс улыбается только в присутствии своей дочери.

– И здесь мы повернули назад, – рассказывал он. – Лёд был настолько толст, что корабли не могли пробиться дальше.

– Наверно, было очень холодно, папа?

– Да. Так холодно, что дыхание замерзало прямо у рта. И всё же, представь себе, это было прекрасно. Но те места не для людей. И прохода на восток там тоже не было.

Музыка стихла.

– К тебе гости, Уилл. – Мэри встала. – Идём со мной, Деливеранс. – Девочка взглянула на отца и нехотя поднялась на ноги.

– Поцелуй меня, малышка. – Отец склонился к ней. – А вы присоединитесь к нам, мадам?

– Если вы хотите, сэр. – Мэри взяла дочь за руку, и они вышли из комнаты.

Уилл собрал с пола карты, оправил камзол и вышел навстречу гостям.

– Холодный сегодня вечер, господа. Проходите, пожалуйста.

Их было четверо, все закутанные в плащи, чтобы хоть как-то защититься от пронизывающего ветра. Они потопали у входа, сбивая с ног снег и хлопая рукой об руку, чтобы поскорее согреться, и прошли в комнату.

– Самая подходящая ночь, чтобы быть где-нибудь у побережья Африки, а, Уилл? – произнёс Корнелиус Хоутман. – Клянусь, рад снова видеть тебя. – Он был невысок, с полным, краснощёким лицом. Одет в ярко-красный бархатный камзол – свидетельство как уверенности, с которой он шёл по жизни, так и богатства, которое эта уверенность ему принесла. – Друзья, это мастер Уилл Адамс. Уилл, познакомься с сэром Жаком Маху. Сэр Жак будет нами командовать.

Это оказался высокий худощавый человек с привлекательным, мужественным лицом.

– Рад. – Уилл пожал ему руку. – Сэр Жак?

– Рыцарское звание пожаловано ему самой королевой, Уилл. За заслуги в войне с испанцами. А это Якоб Квакернек, квартирмейстер сэра Жака. – Другой высокий человек, только значительно моложе командующего, с копной рыжих волос.

– Мастер Квакернек, добро пожаловать в Англию.

– И Мельхиор Зандвоорт, – представил Хоутман. – Мельхиор – мой племянник, Уилл. Он поплывёт с вами в качестве моего доверенного лица. – Зандвоорт был ещё совсем мальчишка, не старше двадцати лет, упитанный, как и его дядюшка, с таким же круглым и счастливым лицом.

– Мой дядя столько рассказывал о вас, мастер Адамс, – сказал он, – что мне кажется, будто я знал вас всю жизнь. Он говорит, что в Европе не найти лучшего штурмана.

– И более упорного штурмана, что не менее важно, – добавил Хоутман. – Когда мы путешествовали на север несколько лет назад, мы зашли в такие толстые льды, что можно было подумать – перед нами материк. А Уилл призывал плыть ещё дальше, разбивая льдины носом корабля.

Голландцы выглядели достаточно поражёнными. Но что ещё рассказал им Хоутман? Что его штурман – странный, сторонящийся людей человек, который мало пьёт и ещё меньше смеётся? Что он проводит всё свободное от вахты время в своей каюте? Что он – мечтатель? Это наверняка было всем известно. Потому что грош цена человеку, который не мечтает. И грош цена человеку, который только мечтает. Хоутман не знал ничего о его мечтах. Будучи в высшей степени практичным человеком, купец, конечно же, считал окружающих такими же. Он думал, наверное, что его штурман мечтает захватывать испанские галеоны, вести голландские и английские корабли к отдалённейшим уголкам света. Интересно, продолжал бы Хоутман расхваливать его, если бы узнал хоть часть того пылающего ада, который бушевал в таком квалифицированном мозгу?

Но этого не случится. Если бы Марло был жив… Но его убили в пьяной драке в какой-то таверне пять лет назад. В драке, подобной той, которая могла бы вспыхнуть в ту ночь в «Лайм-хаузе», если бы Уилл не остановил Тома и не потворствовал тому сумасшедшему. Талантливый был поэт, говорят теперь. Человек странных взглядов и ещё более странного поведения, но талантливый. Растраченная впустую жизнь. А Киту было не больше двадцати девяти. Что они будут говорить об Уилле Адамсе, тридцати пяти лет, если вот сейчас он свалится мёртвым? Наверное, ничего. Едва ли мир узнает о его существовании.

Голландцы обменивались взглядами.

– Извините, джентльмены. Я плохой хозяин. Пройдём в гостиную, пропустим по кружечке эля. И расскажите, куда мы поплывём на этот раз. Берег варваров?

– Бери выше, Уилл, бери выше. – Хоутман вошёл в гостиную и уселся у огня. Он был сильно возбуждён. – Это – кульминация всех моих помыслов, Уилл, всех моих надежд. Острова пряностей, Уилл. Ява. Суматра. Кто знает, может быть, даже Индия. Португальцы обладали этими жемчужинами слишком долго. Пора и нам взять свою долю.

Карты расстелены на полу, мужчины стоят над ними на коленях… Мэри Адамс сидела в углу и печально смотрела на них. Как бы ни были любезны их приветствия, теперь она сидела, позабытая всеми, пока они тыкали пальцами в карты и проводили воображаемые курсы.

– Идём мимо мыса Бурь, – говорил Уилл вполголоса. – Потом Индийский океан. Бог мой, вам понадобится целый военный флот, мастер Хоутман.

– Не к Африке, Уилл. Согласен, мы будем подвержены риску встретиться с португальцами по всему пути. Мыс Горн. Мы пойдём по пути Магеллана, Дрейка. И Тома Кэндиша.

– Мне кажется, испанцы будут для нас ещё страшнее португальцев, мастер Хоутман.

– Доны не узнают о том, что мы вышли из гавани, до тех пор, пока мы не пройдём полпути. И это к лучшему, потому что они будут думать, что мы – пираты, а мы будем в это время уже на пути к Южному морю.

– Мы? – переспросил Уилл.

– У меня пять кораблей, Уилл. «Хооп» будет флагманом, на нём поплывёт Жак. Его водоизмещение – 250 тонн, берет на борт 130 человек. Солидный корабль, Уилл. «Троу» – 150 тонн и 109 человек. Капитаном будет Симон де Кордес, он же заместитель Жака. «Лифде»– 160 тонн, 110 человек, капитан Питер Беннинген. «Челооф» – 100 тонн, 86 человек. Сабольт де Верт – капитан. И, наконец, «Блийде Бодшап» – 75 тонн, 56 человек, капитан – Ян Бокхольт. Каждый корабль будет вооружён и экипирован так, чтобы отразить возможные атаки испанцев, в этом не сомневайся.

– Да, – промолвил Уилл. – Вокруг мыса Горн и через Южное море. Это займёт не меньше года, мастер Хоутман.

– Вот список с перечнем провизии. Хлеб, солонина, вино… Уилл бросил взгляд на испещрённый цифрами лист.

– А в Америке можно будет торговать, Уилл, – добавил Хоутман. – Тамошние индейцы не признают владычества испанцев.

– Это предприятие тщательно обдумано со всех сторон, мастер Адамс, – вставил Маху. – Насколько тщательно – вы можете судить об этом хотя бы по тому факту, что мы пришли к вам. Мастер Хоутман решил взять самого лучшего навигатора, и его мнение – что вы наиболее подходящий для этого человек. Мы предлагаем вам пост главного штурмана. Вы поплывёте на флагмане.

– А остальные?

Маху взглянул на Хоутмана.

– Мы думали предложить отправиться с нами Тиму Шоттену и вашему брату Тому.

– Хорошие ребята, – согласился Уилл.

– И ещё Том Спринг. Я слышал о нём много хорошего. – Хоутман похлопал Уилла по плечу. – Только английские штурманы для моего флота, Уилл. Только лучшее для Корнелиуса Хоутмана. Жаль, что не смогу сам отправиться с вами.

– Почему?

– Год, а может, и больше, – слишком много для меня, Уилл. Я должен присматривать за своей торговлей. Но от этого я буду дожидаться вас с ещё большим нетерпением. Вы повезёте одежду. Туземцы на островах пряностей с удовольствием продают перец в обмен на наши ткани и одежду. Говорю тебе, Уилл, это путешествие будет самым значительным в твоей жизни. И в наших жизнях тоже. Я чувствую это нутром.

Уилл рассеянно глядел на карту, а перед его глазами вставала таверна «Лаймхауз», лица Тима Шоттена и Кита Марло. Вокруг Горна и через Южное море. В легендарный Китай? К Тамерлану и Зенократе? Нет. На Яву за грузом перца. И всё же как убыстряла свой бег кровь в его жилах при одной только мысли – побывать в тех местах! Не он ли мечтал долгие годы об этих странах и о том, что он мог там найти?

– Вы принимаете пост, мастер Адамс? – спросил Маху.

Уилл перевёл взгляд на них: Маху – серьёзный и нетерпеливый; Квакернек, не менее серьёзный, но более уверенный в себе; молодой Завдвоорт, улыбающийся и рвущийся в бой. Эти люди будут его товарищами в бесконечном плавании.

– О да, сэр Жак, – сказал он. – Я принимаю пост.

– Ты здесь, Томас Спринг? – Тимоти Шоттен, работая локтями, проложил себе дорогу сквозь народ, толпящийся у набережной. Он пожал руку молодому человеку. – Добро пожаловать. Ты знаком с Уиллом Адамсом?

– Знаком, мастер Шоттен. – Спринг протянул руку. Несмотря на его молодость, его лицо уже было задублено солёными морскими ветрами.

– Рад возможности плыть вместе с вами, мастер Адамс.

– Вы говорите так, как будто я известный человек. Это мой брат Том.

– Рад познакомиться, мастер Томас. – Спринг смотрел на рыбачьи судёнышки, на зевак, собравшихся на набережной; затем перевёл глаза на ярко-голубое июньское небо, повернул слегка голову, чтобы ощутить лёгкий бриз на щеке. – Неплохой денёк для отправления, не так ли, мастер Адамс?

– Хороший день для начала хорошего путешествия, – согласился Уилл. – Вы уже плавали с голландцами, мастер Спринг?

– Нет, сэр, ещё нет, – признался Спринг. – Но я слышал только хорошее о них как о моряках.

– Скоро вы обнаружите, что это правда, – сказал Том Адамс. – При условии, что вы будете помнить: они ожидают от своих штурманов хорошей работы.

– Начался прилив, Уилл, – сказал Тим Шоттен. – Надо выходить в море.

Уилл кивнул и пересёк площадь у набережной. Зрители расступились, давая ему дорогу. Мэри с дочерью ждали его.

– Ну, дорогие, мне пора. Прилив высок, нужно отчаливать. Мэри кивнула.

– Надо же, мне кажется, я сейчас заплачу.

– Ты, дорогая жена? Ну-ка, скажи мне, сколько раз мы прощались на этих самых ступенях и с такой радостью встречались, когда я возвращался? – Я не знаю, как я выдержала все эти встречи и расставания. Когда я была моложе, я меньше заботилась о будущем. К тому же, что значит путешествие к Берегу варваров, или в Средиземное море, или к берегам Африки по сравнению с этим?

– Дело нескольких лишних миль, только и всего. Кроме того, за мной будут присматривать Том и Тим. Лучших нянек не придумаешь. Смотри, они уже собираются отплывать. Ты ведь не хочешь, чтобы из-за главного штурмана весь флот упустил прилив?

Она взяла его за руки, крепко сжав в своих:

– Не ворчи, Уилл. Ты всегда был так терпелив со мной. И всё же ты не всегда был таким в душе, я знаю это.

– Я – мужчина, следовательно, подвержен перемене настроений.

– И, следовательно, подвержен страстям, ты имеешь в виду… О, Уилл, Уилл, когда ты вернёшься?

Он пожал плечами:

– Год. Может, два.

– Или никогда?

– Не говори глупостей.

– Глупостей, Уилл? Да, действительно, в прошлом мы подолгу бывали в разлуке, но никогда у меня не было таких дурных предчувствий. Я была счастлива с тобой, Уилл. В этом я клянусь. Хотелось бы мне, чтобы ты мог сказать то же самое.

– Охотно.

– Я сказала – мог бы. Не скажешь, не должен говорить. Я не хочу, чтобы ты лгал мне. Спеши же на корабль, муж мой. Возвращайся поскорее с карманами, набитыми золотом. И не ходи больше в море.

Уилл вглядывался в холодные серые глаза. Когда она говорила так, как сейчас, она снова превращалась в ту девушку, за которой он ухаживал девять лет назад. Когда она смотрела так, как сейчас, она могла оживить всю страсть, которую он когда-то к ней испытывал и о которой всё ещё сохранил воспоминания в дальнейшем уголке своей памяти. Но это были иллюзии, только и всего. Она отдалась в его объятия вчера, потому что ему предстояло уйти в море более чем на год. Это было её долгом, и она отнеслась к этому как к выполнению долга. Её долг – сдаться и выполнять все прихоти мужа, если их нельзя было победить с помощью здравого смысла и молитвы. – Муж, – спросила Мэри Адамс, – ты не хочешь мне этого обещать?

Он поцеловал её в щёку.

– Мы поговорим об этом, когда я вернусь, дорогая Мэри.

Сохрани Господь тебя и ребёнка.

Слух расползался по залам Осакского замка. «Хидееси умирает», – слышалось повсюду. Придворные, собравшиеся перед опочивальней, услышали его первыми и обменялись испуганными взглядами; за исключением последних десяти лет, Япония не знала мира в течение пяти веков. А теперь Тоетоми Хидееси умирал, и горизонт вдруг снова заволокло тучами. Стражи услышали новость, когда она расползалась по коридорам, и невольно встали навытяжку. Многие из них были ветеранами. Они следовали за Хидееси почти сорок лет, наблюдая его взлёт от рядового самурая до полководца, которого он добился только благодаря своим личным достоинствам, и от простого генерала до диктатора всей Японии, что удалось ему только благодаря его целеустремлённости. Он претендовал на титул не ниже квамбаку, или регента. Регента от имени упразднённых сегунов – военных правителей, которые держали в феодальном правлении всю Японию в течение столетий? Регента от имени императоров в Киото? Или регента самого бога? Солдаты предпочитали последнее.

Слух достиг женских покоев и коснулся ушей Асаи Едогими. Она ветераном не была – ей не было ещё и тридцати. Но она считалась ветераном интриг, которые окружали спальню Хидееси.

Слух достиг её, когда она спала. Она села в постели, глядя на офицера стражи широко открытыми глазами и не веря своим ушам. Сначала до неё не мог дойти сам факт того, что офицер находится здесь – у постели неофициальной жены квамбаку – в столь ранний утренний час. Смысл новости дошёл до её сознания потом.

И всё же в данный момент его присутствие здесь было самым главным событием. Он был даже моложе её самой. Невысокого роста, хотя значительно выше её господина; мелкие, тонкие черты лица хорошо соответствовали маленьким, тонко очерченным рукам. Его тело было телом мальчика. Возможно, он и был всего лишь мальчиком. Мальчиком, боготворившим Луну и нашедшим путь в её спальню в качестве вестника смерти. Она откинула волосы со лба, и тяжёлый чёрный водопад заструился по её плечам, сбегая за спину. Какой он её видел? На её лице не было белил, без одежды, только стёганое одеяло защищало её от взора. Он видел её такой, какой никто, кроме Хидееси, не видел её с тех пор, как она покинула отчий дом. Он видел ту красоту её лица, которая действительно там была, ту красоту, которая, как говорили, свела Хидееси с ума, отвратила его от подобающей внешней и внутренней политики и заставила отречься от законного сына в пользу возможного сына от неё. Хидееси было 57, когда он пришёл в её постель, уже истощённый тридцатью годами непрерывных войн и непрерывного отцовства, и всё же через год она забеременела.

Она знала, что говорили о ней за её спиной. Враги выискивали её любовника среди вельмож, даже среди стражи. И всё же Хидееси не сомневался, что именно он был отцом её сына. Но мальчику было сейчас только пять лет, а его покровитель умирал. А может быть, внушаемый его именем страх переживёт его самого?

В любом случае, ей понадобится каждый возможный друг внутри дворца или вне его. Так что же видел этот мальчик сейчас? Самую красивую женщину в Японии? Высокий лоб, маленький прямой нос, небольшие глаза, казавшиеся только прорезями в гладкой смуглой коже лица, неожиданно широкий рот, который мог улыбаться с такой непринуждённостью, заострённый подбородок… Или только любовницу своего господина?