Текст книги "Бенито Муссолини"

Автор книги: Кристофер Хибберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Попытка фашистских биографов целиком отвергнуть обвинения в адрес Муссолини в соучастии в подобных преступлениях или игнорировать их являются по меньшей мере неискренними. После того как печать в значительной степени попала под фашистский контроль, об этих инцидентах сообщали лишь вскользь и часто вообще умалчивали. Несомненно, однако, что они имели место, как и то, что дуче сообщил по партийным каналам об условиях выживания фашизма. Для этого необходимо, чтобы его враги вынуждены были «жить в страхе».

Однако летом 1924 года миллионы людей, не являвшихся фашистами, но готовых смотреть сквозь пальцы на самые худшие эксцессы режима в надежде, что такова необходимая цена достойного будущего, были глубоко потрясены преступлением, которое было трудно простить и последствия которого невозможно исправить. Муссолини не отдавал приказ совершить преступление и даже не знал, что оно замышлялось, но его ответственность за это по меньшей мере так же велика, как Генриха II за убийство Томаса Беккета. Но в отличие от Генриха Муссолини не каялся у гроба жертвы.

Глава пятая
ДИКТАТОР
13 июля 1924 года – июнь 1940 года

Свобода не цель. Это средство.

Как средство она нуждается в контроле и управлении.

1

Летом 1923 года Муссолини разработал законопроект жесткой избирательной системы, согласно которому Италия делилась на пятнадцать избирательных округов, где каждый избиратель должен был голосовать за ту или иную партию по своему выбору. Партия, обеспечившая себе наибольшее, по сравнению с другими, число голосов, но не менее четверти от поданных, получала две трети мест в палате депутатов, а оставшаяся треть доставалась другим партиям, пропорционально числу поданных за них голосов. Хотя законопроект встретил сопротивление со стороны социалистов, либералов и католиков, большинство депутатов не разуверились в правительстве Муссолини и были готовы поддержать законопроект или по крайней мере воздержаться при его голосовании. В июле, под наблюдением вооруженных чернорубашечников, расположившихся на галерее для приглашенных, депутаты приняли его огромным большинством голосов, в ноябре он был еще более единодушно одобрен в сенате. В апреле следующего года состоялись выборы, во время которых избиратели проходили в кабины для голосования под бдительным оком фашистской милиции. Ввиду неспособности его противников выработать общую платформу оппозиции, а также благодаря кампании запугивания оппозиционных газет, результаты выборов оказались для проводимого им курса триумфальными – за него проголосовали 65, 25% избирателей, не считая голосов, поданных за кандидатов от малых партий, готовых поддержать правительство. Это была огромная победа – правительство получило самое большое число голосов со времен Кавура, и фашисты хвастали впоследствии, что она была достигнута без использования физического насилия или его угрозы, за исключением ряда отдельных случаев. Но хотя насилие и в самом деле применялось не столь широко, как об этом иногда утверждают, однако запугивание избирателей было обычным делом. Несомненно также и то, что триумф фашизма во многом был построен на подлоге. Почти на всех избирательных участках голоса, бюллетени и общие результаты фальсифицировались.

Однако внешне создавалось впечатление, что придя к власти под угрозой применения силы, фашизм был утвержден во власти проявлением воли народа. Вдохновленный достигнутым успехом, Муссолини рассматривал возможность возвращения к нормальной политической жизни и даже к сотрудничеству в той или иной форме с социалистами. 7 июня после того, как новоизбранная палата депутатов проголосовала за доверие правительству большинством в 361 против 107 голосов, Муссолини дал понять, что готов ввести в свой кабинет двух социалистов.

Спустя три дня депутат от социалистов Джакомо Маттеотти, богатый землевладелец из Ровиго, которого Муссолини называл «миллионером», исчез из Рима. Он был одним из самых сильных критиков фашизма и, как полагали, готовился опубликовать документы, разоблачавшие деятельность самых безответственных и жестоких приверженцев фашизма. 13 июля его тело, закопанное в землю на небольшой глубине, было найдено в двадцати километрах от города.

Убийство смелого и уважаемого человека стало главной новостью газет всего мира. В то время, как фашистские апологеты представляли его как ничем не примечательного коварного агитатора, причиной смерти которого явился «достойный сожаления инцидент», либералы повсюду отзывались о нем как об одном из великих героев и мучеников социализма, имя которого будет жить вечно. Так это и случилось, Муссолини же вспоминают как его убийцу; он им и был в определенном смысле, но не в том, который имели в виду его враги. Антифашистски настроенный журналист Карло Сильвестри, часто видевший Муссолини в последние месяцы его жизни, был убежден, что он ничего не знал о заговоре и не может нести за это ответственность. Синьора Маттеотти также была уверена в том, что Муссолини не причастен к смерти ее мужа и глубоко потрясен его гибелью.

В 1947 году в ходе судебного процесса оставшиеся в живых участники этого события подобное мнение в общем подтвердили, и была выдвинута версия, что убийцы – фашистские фанатики, озабоченные возможным сползанием Муссолини к парламентаризму, не намеревались убивать Маттеотти, а хотели лишь избить его, как они избивали его сторонников, и Маттеотти в действительности умер от сердечного приступа. Несомненно, поведение Муссолини после этого убийства вряд ли согласуется с поведением убийцы или соучастника преступления. «У меня не было ни минуты сомнений и пессимизма», – писал он в своей автобиографии; но фактически несколько недель он находился в состоянии возбуждения, граничившего с истерией. «Его жизнь, – отмечает Маргарита Сарфатти, – казалось, потерпела крушение». Он сохранял на людях бодрый вид, но в частном общении было видно, что его скорбь неподдельна, он даже говорил Сильвестри, что собирается подать в отставку. Когда одна из близких к нему женщин выразила ему свое сочувствие, он сломался. «Худшие враги, – сказал он, – не смогли бы нанести мне такого вреда, как мои друзья».

Через два дня после того, как было обнаружено тело Маттеотти, депутаты-социалисты и их союзники, возглавляемые Джованни Амендолой, отказались от депутатских полномочий и образовали оппозиционную группу, получившую широкую общественную поддержку, что было бы немыслимо за неделю до этого. Смелая обличительная речь Амендолы прерывалась взбешенным Муссолини двадцать семь раз. Они стали известны под именем «Авентинский блок» по примеру римских плебеев, удалившихся на Авентинский холм в знак протеста против аристократии. Участники блока напомнили стране о недавних нападках Муссолини на Маттеотти и заявление газеты «Пополо д'Италия», что «если Маттеотти сломает себе голову, то виновен будет в этом лишь он и его собственное упрямство». Надеясь, что их действия убедят нерешительного короля использовать свое влияние для поддержки парламентаризма, они требовали подавления любых проявлений насилия со стороны фашистов и роспуска фашистской милиции. Каждый вечер, когда Муссолини отправлялся домой из своей резиденции в Палаццо Киджи, перед зданием выстраивалась толпа людей, молча глядевших на него с осуждением, а на стенах римских домов появились сотни антифашистских лозунгов.

Как соучастники преступления были арестованы четыре известных фашиста: исполнительный секретарь партии Джованни Маринелли, редактор «Коррьере итальяно» Филиппо Филиппели, глава фашистской службы печати Чезаре Росси и Филиппо Нальди. Но шум вокруг этого дела не утих. К концу месяца те оппозиционные газеты, которые еще не были подмяты под себя фашистами, усилили критику режима, и 8 июля Муссолини ввел в действие закон, предусматривавший временное приостановление выпуска газет, публиковавших материалы, которые можно было считать подрывными или призывающими к насилию. Этот акт позволил отстранить от руководства одной из самых влиятельных итальянских газет «Коррьере делла сера» антифашистски настроенного сенатора Альбертини и передать ее в руки редактора, готового поддержать Муссолини. Несколько других либерально-демократических газет, включая «Стампа», были также насильственно поставлены под контроль фашистов. Одна из тех газет, которая на тот момент избежала репрессий, – «Мондо», издаваемая Амендолой, – поместила в конце декабря документ, поставивший точку в полугодовой многотрудной оппозиции фашистам. Это было заявление Чезаре Росси, бывшего руководителя фашистской службы печати, арестованного в связи с убийством, в котором он обвинил Муссолини в причастности к покушению. Дуче отбросил все надежды примириться с либералами. Следуя советам Роберто Фариначчи, бывшего железнодорожного чиновника, ставшего юристом и одним из самых непримиримых фашистских лидеров, и бывших «сквадристов», прибывших со всей Италии с целью подстегнуть его, он заявил в палате через пять дней после публикации версии Росси, что он не предпринимал действий против своих вероломных противников, желая успокоить своих нетерпеливых сторонников. Но теперь настало время действовать. «Я заявляю здесь перед этим собранием, – заявил он, – и перед итальянским народом, что я и только я один несу политическую, моральную и историческую ответственность за все происходящее. Если искаженной цитаты достаточно, чтобы повесить человека, тогда дело за петлей и виселицей! Если фашизм – это касторка и клуб, и не являет собой благородный порыв лучших представителей итальянской молодежи, то в этом виноват я. Если фашизм выродился в преступный заговор, если насилие является результатом определенной исторической, политической и моральной атмосферы в обществе, то я отвечаю за это, потому что я умышленно создал такую атмосферу… Италия желает мира и покоя, работы и спокойствия. Я достигну этого любовью, если это будет возможно, и силой, если это окажется необходимым».

Было 3 января 1925 года, ставшее одной из важнейших дат в истории фашизма.

После этого о компромиссе, о возвращении назад уже не думали. Хотя убийство Маттеотти имело широкий антифашистский резонанс в неожиданно прозревшей стране, оно продемонстрировало также, что противники фашизма слабы и дезорганизованы и в основном не готовы к активному сопротивлению.

В течение последующих пяти лет с помощью нового секретаря партии Роберто Фариначчи Муссолини сумел достичь обещанной цели – «полной фашизации» Италии. Большая часть остававшихся свободными газет была либо закрыта, либо перешла под фашистский контроль. Оставалось несколько газет, провозгласивших себя независимыми, но они были настолько серыми, что режим относился к ним с презрением, а его противники не проявляли к ним никакого интереса. Оппозиционные партии были распущены, и со свободными выборами было покончено. Палата депутатов стала лишь средством придания фашистским декретам видимости национального одобрения; сенат заполнился «сенаторами», готовыми в случае необходимости носить черные рубашки и скандировать фашистские лозунги. Муссолини создал Великий фашистский совет, став его председателем, получив право определять его повестку дня и решать вопрос о его составе. Совет стал дополнением к конституции, гарантией от любого проявления независимости отдельными членами кабинета. Назначенные сверху «подеста» заняли место ранее избиравшихся мэров. Фашистская партийная песня Jiovinezza распевалась на пышных хореографических представлениях, которые любил дуче, и зачастую – вместо «Королевского марша» (Marcia Reale), так как партия отныне становилась единым целым с государством. Было объявлено, что забастовки и локауты несовместимы с новой тщательно разработанной корпоративной системой, которой, по словам Муссолини, «предначертано стать цивилизацией двадцатого века». В этом корпоративизме, менее сложная форма которого была развита Д'Аннунцио во Фьюме, все трудовые конфликты должны были рассматриваться в специальных трибуналах при апелляционных судах, которые должны были представлять интересы как работодателей, так и рабочих. Поскольку все профсоюзные работники двадцати двух различных категорий занятий и профессий в конечном итоге назначались партией, корпоративная система стала со временем удобной маской для диктатуры. Еще более антидемократичными были законы, направленные против масонства и проживавших за границей итальянцев-антифашистов, а также законы, расширявшие полномочия главы правительства.

Как и во всех тоталитарных режимах, особое внимание уделялось молодежи: с четырехлетнего возраста дети загонялись в фашистские молодежные организации, поставлявшие им детские пулеметы и черные рубашки. Эти меры последовали с целью навязать характерные особенности фашистской системы государству, всем его институтам и гражданам и обеспечить – по примеру русских большевиков – контроль государства за всеми средствами информации страны, практически не вызвали противодействия со стороны основной массы итальянского народа. Итальянцы не пытались оспаривать постоянно повторяемое правительством утверждение о терпимости и даже доброжелательности по отношению к ответственной оппозиции, в то время как злонамеренная, антинациональная, скандальная, лицемерная и раскольническая оппозиция не должна рассчитывать на снисходительность. Хотя эти законы и были тоталитарными, они были восприняты – как ранее и более умеренные фашистские законы – в качестве справедливой платы за новую Италию. А Италия уже удивляла мир.

После многих лет периодически повторявшихся кризисов итальянская экономика наконец окрепла, и страна начинала жить в условиях, близких к общеевропейским. Это причислялось к заслугам фашизма и его курса на самообеспечение страны посредством планирования в экономике. Хотя на деле Муссолини совсем не разбирался в проблемах экономики и торговли, он быстро согласился признать свою роль в деле экономического подъема, который начался еще до его прихода к власти, подобно тому, как позднее он приписал себе в заслугу подъем экономики страны после кризиса, вызванного, отчасти, его собственной политикой. Внешне создавалось впечатление, что должное воздается по заслугам. Стремясь разрешить проблему катастрофического для экономики страны военного долга Соединенным Штатам, он послал в Вашингтон делегацию во главе со своим заместителем министра иностранных дел Дино Гранди. Результатом стало соглашение, согласно которому Италии списали значительную часть долга.

Стремясь выиграть, выражаясь его словами, «битву за пшеницу», он объездил всю страну, выступая перед «смелыми фермерами, сражающимися на передовой»; и ежегодно урожай возрастал. Уже в 1925 году урожай достиг 64 миллионов центнеров по сравнению со средним довоенным уровнем в 49 миллионов центнеров. Стремясь превратить Италию в мощное современное государство, соответствующее его представлениям, он развернул программу общественных работ, не имевшую аналога в современной истории. Возводились мосты, каналы и дороги, больницы и школы, вокзалы и сиротские приюты, осушались болота, осваивались и орошались земли, разводились леса, выделялись деньги на строительство университетов. К концу 30-х годов крупные проекты проводились в жизнь не только на итальянском материке, но и в Сицилии и Сардинии, Албании и Африке, и были обещаны, запланированы и разработаны еще более грандиозные проекты.

В эти годы, согласно фашистской статистике, на общественных работах постоянно было занято не менее 100 000 трудящихся, а к лету 1939 года на дорогах и ирригационных сооружениях одной лишь Албании работали 170 000 человек. За период между 1922 и 1942 годами министерство общественных работ затратило на такие мероприятия 33 миллиарда 634 миллиона лир. Стремясь пробудить в людях память о славном прошлом, режим финансировал археологические работы. «Через пять лет, – заявил Муссолини, выступая перед городским советом Рима, – этот город покажется современному миру настоящим чудом, огромным, организованным и мощным, каким он был во времена первой империи Августа. Подходы к театру Марцелла, Капитолию и Пантеону должны быть очищены от всего, что наросло вокруг них за эти века декадентства. Не позднее чем через пять лет холм, на котором стоит Пантеон, должен быть виден через авеню, ведущее от Пьяцца Колонна… Третий Рим будет простираться через холмы, через берега священной реки до побережья Тирренского моря».

Но хотя делалось многое – внушительное и впечатляющее, достижения в области общественных работ, экономического роста и индустриализации, как и в большинстве отраслей предпринимательства, далеко отставали от намерений и деклараций. Начатые работы часто не доводились до конца, и огромные деньги были растрачены на грандиозные планы или же перекочевали в карман коррумпированных чиновников и высокопоставленных фашистов, стремившихся нажить состояния, пока представлялась такая возможность.

Тем временем за фасадом широко разрекламированных проектов модернизации и улучшения благосостояния людей полмиллиона итальянцев по-прежнему жили в состоянии полнейшего убожества. Ради туристов полиция очистила улицы от попрошаек; однако нищеты не убавилось от того, что ее убрали со всеобщего обозрения. Ради победы в «битве за зерно» фермеры получали медали и денежные субсидии; но сельское хозяйство понесло известный урон за счет такой концентрации на зерновых, производство которых не являлось ни тогда, ни когда-либо ранее рентабельным в условиях Италии. Тысячи мелких фермеров и недовольных своим положением крестьян покидали земли, и в то же время не было сделано ничего, чтобы покончить с крупными земельными владениями, что было одной из причин их недовольства. Зарплата годами оставалась прежней, и условия работы в городах, как и в сельской местности, не улучшались в той степени, в какой это происходило в большинстве других стран Западной Европы.

И тем не менее мало кто винил в этом дуче. Фашизм представлялся несовершенным, но его основатель оставался человеком, ниспосланным самой судьбой. Антифашисты в стране были, но людей, настроенных лично против Муссолини, было немного. Едва ли кто подвергал сомнению его действия. Он был не только диктатором. Он был идолом. Его фотографии вырезали из газет и развешивали на стены в тысячах квартир, повсюду была видна белая краска восхвалявших его лозунгов; стаканы, из которых он пил, кирки, которыми он пользовался во время длительных поездок, приравнивались к священным реликвиям. В 1929 году он решил проблему, разделявшую с 1870 года общественное мнение Италии. Подписав с Ватиканом пакт, известный как Латеранское соглашение, в своей популярности он достиг новых высот. Все прошлые антиклерикальные и кощунственные нападки на «мелкого ничтожного Христа» были прощены и забыты критиковавшими его ранее католиками, признавшими Латеранское соглашение началом новых приемлемых отношений между церковью и государством. С его двусмысленным отношением к католичеству и христианству, позволявшим ему, с одной стороны, говорить о своей «глубокой религиозности», о себе как «католике и христианине», а с другой стороны, во всеуслышание заявлять о своем атеизме, было покончено объявлением дуче практикующим католиком.

Фактически он был всего-навсего непоследовательным католиком. При этом он всегда был исключительно суеверным и не стыдился этого. Когда он был на людях, часто видели, как он засовывал руку в карман, чтобы дотронуться до яичек и тем самым оградить себя от сглаза, если среди присутствующих находились те, кто, по его мнению, был способен на это. По словам Маргариты Сарфатти, у него были странные верования «относительно луны, влияния ее холодного света на людей, их поступки и опасности, которой подвергается спящий человек, когда на него падают лунные лучи» [11] 11
  Вера в пагубное воздействие лунного света было, видимо, унаследована им от отца, который приписывал лунным лучам случившийся с ним в 1902 году приступ цинги, когда он находился в тюрьме.


[Закрыть].

Он гордился своим умением толковать сны и знамения и гадать на картах, и ему всегда доставляло удовольствие, когда ему предсказывали его собственную судьбу и гадали по ладони руки. Одна хиромантка, предсказавшая убийство Маттеотти, произвела на него столь сильное впечатление, что он посылал начальника полиции к ней за консультацией, когда сталкивался с неразрешимой проблемой. Однажды вечером, прочитав в «Тайме» о сокровищах, обнаруженных в гробнице Тутанхамона, и проклятиях, которые египтяне навлекали на тех, кто потревожит их останки, он бросился к телефону и распорядился немедленно убрать подаренную ему мумию, выставленную в салоне в Палаццо Киджи. Ящики его стола были забиты всякими амулетами и предметами религиозного культа, которые он получил от своих почитателей и не осмеливался выбросить. До конца жизни он носил на шее реликвию, завещанную ему матерью, и древнюю медаль, полученную от матери короля королевы Маргариты, которая, будучи одной из самых ярых его почитательниц, просила не снимать медаль в память о ней. Он считал, что эти амулеты защищают его от смерти и от рук врагов.

Первое из четырех покушений на его жизнь было совершено 4 ноября 1925 года, когда бывший депутат социалист Тито Дзанибони – по утверждению Муссолини, «наркоман на службе Чехословакии» – был арестован близ Палаццо Киджи в номере отеля, откуда он намеревался стрелять в дуче, когда тот прибудет принимать военный парад. Спустя пять месяцев ирландка, достопочтенная Виолетта Гибсон, стреляла в него во время визита в Триполи. Но лишь после четвертого покушения в Болонье 31 октября 1926 года, когда толпою был растерзан мальчик, которого Муссолини не считал виновным, дуче предпринял ответные действия. Его предшествующая терпимость ценилась высоко; его действия против масонов и социалистов считались вполне справедливыми; храбрость и хладнокровие, проявленные им при каждом покушении, явились предметом восхищения. «Представьте себе! – заявил он, не смутившись, после того, как посланная мисс Гибсон пуля царапнула ему переносицу. – Представьте себе! Женщина!» «Если я иду вперед, – выкрикивал он группе официальных лиц, – идите за мной! Если я отступлю, убейте меня! Если я умру, отомстите за меня!» Сразу же после одного из других покушений он принял британского посла, который понял, что произошло в действительности, лишь после того, как услышал приветственные крики на улице перед окном [12] 12
  Король Виктор-Эммануил также держался замечательно, когда один юноша хотел убить его в 1941 году в Тиране. «Этот парень, – сказал он спокойно премьер-министру Албании, сидевшему напротив него в карете, – плохой стрелок, не так ли?»


[Закрыть].

«Бог оберегает дуче, – заявил секретарь партии, обращаясь к находившейся в состоянии дикого восторга толпе. – Он величайший сын Италии, законный наследник Цезаря».

«Дуче! Дуче! Дуче! – скандировали в ответ собравшиеся. – Мы с тобой до конца».

С течением времени, по мере того как множились триумфы, игнорировались или отрицались неудачи, создавались и поддерживались легенды, а истина искажалась или подавлялась, образ дуче как доброго супермена стал все сильнее завладевать умами людей. Его непоследовательность, неумение глубоко вникать в дела; его тщеславие, проявляемое на людях; его опасная вера в то, что он всегда может быстро, решительно и верно овладеть ситуацией и разрешить конфликт; его постоянные перетасовки министров, партийных секретарей и любых официальных лиц, особенно в случаях, если кто-то пытался соперничать с ним, как это однажды сделал Бальбо; мелочность, руководствуясь которой он заставил итальянских журналистов освистать Хайле Селассие перед его выступлением в Лиге Наций от имени Абиссинии; концентрация власти в его руках, когда он одновременно был не только премьер-министром, министром иностранных дел, министром внутренних дел и председателем Великого совета, но и министром по делам корпораций, командующим фашистской милицией, а также министром армии, авиации и флота, – все это было забыто или игнорировалось, утаивалось или было неизвестно.

Разумеется, существовали диссиденты, одиночные голоса, требовавшие свободы, критиковавшие дурновкусицу официоза, интеллектуальный примитивизм и вульгарный материализм фашистов, но к ним, как правило, не прислушивались и даже относились с презрением. Успех ценился, казалось, выше политической свободы; гарантированная зарплата – выше права бастовать в условиях неэффективной промышленности. Ярких и смелых антифашистов, как, например, Игнацио Силоне, действовавших против государства внутри Италии или за границей, было мало и, как правило, они не оказывали особого влияния на людей, которых заставляли подчиняться не столько угрозами, сколько принуждением и обманом. Свобода, утверждали фашисты, не очень-то важна для крестьян, боявшихся повторения голода. Протестовавших писателей и интеллектуалов, своего рода политических и социальных агитаторов, каким когда-то был сам дуче, снимали с должностей, ограничивали их возможности действовать или с помощью подкупа заставляли повиноваться, а иногда даже поддерживать мнение властей, проводивших политику, которую Муссолини с откровенным цинизмом называл политикой «кнута и пряника».

Те же писатели, художники, ученые, которые имели все основания не поднимать голос протеста, могли делать вид, что связывают конец авторитаризма с окончанием чрезвычайного положения, или надеются на реформирование фашизма изнутри. Они могли по крайней мере констатировать терпимость, которую проявляют по отношению к несогласным. Ссылка за границу, на острова Средиземноморья, в деревни Калабрии или содержание в немногочисленных и далеко не всегда строгих «зонах» противопоставлялись смерти в камерах пыток, пожизненному заключению в концлагерях или годам, проведенным в рудниках с использованием принудительного труда, которые ожидали непокорных в менее терпимых диктатурах. Карательные экспедиции местных фашистских банд, неподконтрольных полиции, которые унижали своих противников, заставляя их глотать касторку или есть на людях живых жаб, вызывали отвращение; но им можно было противопоставить сравнительную свободу, дарованную таким противникам нового фашизма, как Бенедетто Кроче. OVRA [13] 13
  Opera Vigilanza Repressione Antifascismo – Бдительные действия по подавлению антифашистской деятельности.


[Закрыть]казалась абсолютно безобидным учреждением по сравнению с ОГПУ или гестапо, а ее шеф Артуро Боккини не был человеком злобным, несмотря на позднее сложившуюся репутацию. К 1927 году дуче, убежденный в успехе и видя, что Маттеотти почти забыт, счел возможным заявить своим префектам, что «сквадризм» более не нужен, а «период возмездия, подавления и насилия закончен».

Муссолини ни на минуту не сомневался в своей правоте. Как-то Эмиль Людвиг спросил его о впечатлениях от пребывания в тюрьме. «Я сидел в тюрьмах в разных странах», – сказал Муссолини, наклонившись к свету, излучаемому высоким торшером, и положив руки на стол, как он всегда делает, когда хочет разъяснить что-то или рассказать историю. В такие моменты, продолжает Людвиг, он особенно искренен. Он выпячивает подбородок, немного надувая губы, тщетно стараясь скрыть хорошее настроение, хмуря брови. – «Я сиживал за тюремной решеткой во многих странах, всего одиннадцать раз… Это всегда давало мне возможность отдохнуть, чего я был бы иначе лишен. Поэтому-то я и не таю злобу по отношению к моим тюремщикам. Как-то во время отбывания очередного срока я прочитал „Дон Кихота“ и нашел его чрезвычайно занимательным».

– Видимо, поэтому вы и сажаете в тюрьмы своих противников, – с иронией спросил Людвиг, и он улыбнулся. – Разве ваши собственные тюремные испытания не заставляют вас повременить с этим?

– Ни в коем случае! Мне кажется, я весьма последователен. Они первыми начали сажать меня. Теперь я плачу им той же монетой.

И действительно было нелегко поверить, что этот человек – какими бы скользкими ни были его аргументы – способен на эксцессы, которых обычно ожидают от диктаторов. Он не был жестоким, и в этом общественная оценка его деятельности справедлива. Он был суров, мог не простить обидчику, часто проявлял цинизм и обескураживал своим безразличием. Однако за угрозами тирана и каменной невозмутимостью, которую он любил придавать своему массивному лицу, скрывался эмоциональный и сострадательный человек. Маргарита Сарфатти рассказывает о том, как он награждал «нескольких человек преклонного возраста» Звездой труда. Он начал с того, что, как и положено, обнял старика, стоявшего первым, и, переобнимав всех остальных, непринужденно беседовал с ними с таким заразительным возбуждением, «как будто они нашли в нем давно пропавшего брата». М. Маккартни, работавший в 30-е годы в Риме корреспондентом «Тайме», описывает еще два случая, когда дуче поддался охватившим его эмоциям. Первый раз, когда он услышал о смерти своего брата, о чем сообщил ему адмирал граф Констанцо Чиано, отец министра иностранных дел. Муссолини полностью потерял самообладание и безутешно рыдал на плече старого адмирала. Как сообщает Маккартни, он расчувствовался, когда ему подарили куклу на приеме, который давал президент Ассоциации иностранной прессы для аккредитованных в Риме корреспондентов из других стран. Подарок предназначался для его младшей дочери Анны-Марии, болевшей менингитом, болезнью, которая свела в могилу его мать… «На его глаза навернулись слезы, – писал присутствовавший при этом корреспондент „Дейли миррор“. – Он принял куклу и находился какое-то время в нерешительности, откашливаясь и пытаясь что-то сказать. Затем с трудом прошептал синьору Альфиери, министру по делам прессы: „Я не в состоянии говорить. Скажите что-нибудь Вы“. Дуче отошел в сторону и, повернувшись к нам спиной, выглянул из окна. Еще раз он рыдал от горя при известии о том, что его второй сын убит на фронте; когда вдова сына пришла на церемонию получения предназначавшейся для мужа золотой медали с внучкой Муссолини Мариной на руках, которая протянула к деду свои ручонки, Чиано, разделивший „волнение и боль“ своего тестя, увидел в его глазах „блеск, выдавший эмоции, которые он пытался скрыть, собрав в кулак свою железную волю“.

Дуче горячо любил своих пятерых детей. Любил играть с ними и учить их играм. В прессе регулярно появлялись его фотографии, на которых он был представлен не только как большой спортсмен, замечательный наездник и прекрасный пилот, но и как «домосед» – homo casalingo, что считалось в Италии наилучшим качеством семейного человека.

О его «донжуанских» наклонностях практически не было известно. Временами в иностранных газетах появлялись скандальные истории, но итальянская общественность на редкость мало знала о любовных увлечениях своего дуче, которые сам он старался скрывать. К примеру, одна из его ранних любовниц, неврастеничная Ида Дальзер, родившая от него умственно отсталого с физическими недостатками ребенка, в течение многих лет была для него источником беспокойства. Она устраивала дикие сцены, недовольная тем, что он бросил ее, и ее в конце концов пришлось отправить в сумасшедший дом. Начиная с 1913 года, она утверждала, что Муссолини обещал на ней жениться или уже женился и что ее не удастся купить подачками на содержание. По словам Чезаре Росси, она часто приходила в редакцию «Пополо д'Италия» в Милане. Однажды, когда с сыном на руках она кричала, чтобы Муссолини спустился к ней, если посмеет, он подошел к окну и пригрозил ей пистолетом. В другой раз она была арестована в Тренто за нарушение спокойствия, когда подожгла мебель в номере отеля «Бристоль», истерично выкрикивая, что она жена дуче. Она умерла в психиатрической лечебнице в Венеции в 1935 году, а ее сын Бенито умер в таком же заведении в Милане в 1942 году. Но обо всем этом итальянцы, за редким исключением, ничего не знали.