Текст книги "Обманный лес"

Автор книги: Кристофер Голден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

И тут он понял.

Понял, где находится.

Все прошлые разы, когда он оказывался здесь, он был достаточно мал ростом, чтобы беспрепятственно пройти здесь. Тропка-царапка. Даже будучи взрослым, когда он оказывался здесь, он снова становился мальчишкой. Тем самым Мальчиком.

Все было совсем по-иному. Воздух на коже, окружающая его ночь – все казалось таким нереальным. Не так, как во сне, а как бывало несколько раз в колледже, когда он ночами напролет сидел над учебниками, бодрствуя, когда все остальные спали, и мир прекращал вращаться для всех, кроме него и того, что рыскало во мраке. В те длинные ночи даже самый воздух был другим. Все становилось не сюрреалистичным, а гиперреалистичным.

У него было такое чувство, будто он снова стал девятилетним, и все казалось внове, и все было опасным и невероятным. Это было приключение.

Но это приключение было не для него. Единственное, что сейчас имело значение, это Натан.

Поэтому, когда Томас выбрался с тропки-царапки и ступил на утоптанную землю Путаного пути, вокруг которого во все стороны простирался Обманный лес, у него совсем не было ощущения, будто он очутился в незнакомом и пугающем месте. Скорее Томас Рэнделл чувствовал, как будто он вернулся домой, в края, где играл мальчишкой, и обнаружил, что на дереве до сих пор сохранились его вырезанные инициалы и никто не тронул их древесную крепость, которую они с Лени Левенсоном построили, когда им было по одиннадцать.

Он вернулся в воображаемый мир своего детства. Мир, который был ему родным и похитил его сына.

Он развернулся и зашагал по Путаному пути на север, не имея твердой уверенности, откуда начать, хотя и с такой верой в свои силы, какой он и вообразить не мог. И тут же застыл при виде маленькой хижины Ворчуна из камня и дерева с соломенной крышей и озера за ней.

Хижина сгорела дотла, и пепелище еще дымилось. Каменные стены обвалились, и лишь маленькая печная труба возвышалась над пожарищем, как полагается.

За ней чернело стоячее озеро, и на застывшей глади воды серебристыми брюшками вверх плавала дохлая рыба.

Под рыжими звездами Обманного леса Томас Рэнделл ощутил, как его воображение разваливается на куски, тоска по прошлому обращается в тошноту, ощущение силы и уверенности переходит в отчаяние.

Он оглядел Путаный путь к северу. Потом к югу. И понял, что понятия не имеет, с чего начать, потому что очутился в мире, который должен был быть почти частью его самого, но вместо этого стал почти чужой территорией, где друзья были врагами и где убивали невинных, где воображаемые друзья из его снов жаждали его крови и крови его ребенка.

Помертвевший, растерянный, Томас Рэнделл выкрикнул имя сына, но не получил никакого ответа.

ГЛАВА 12

Неудобно примостив голову на спинку кровати, Джо Хэйес боролся с дремотой. В его захламленной спальне было темно, он лежал под узким бледно-голубым одеялом и смотрел на черно-белые кадры, мелькающие на экране. Ему давным-давно следовало бы спать – без десяти девять утра у него начинался первый урок, но он включил «Эй-эм-си», наткнулся на марафон фильмов о Шерлоке Холмсе с Бэзилом Ратбоуном и засмотрелся.

В бледном свете телеэкрана – черно-белый фильм лишил комнату всех красок, как будто собственный мир Джо засосало в мир Голливуда тридцатых, – он наконец-то поддался непрекращающимся требованиям своего организма. Его веки дрогнули в последний раз, и он отключился, лежа все в том же неудобном положении, которое неминуемо должно было аукнуться ему утром затекшей шеей.

На экране Ратбоун и Найджел Брюс продолжали бубнить. Загавкала собака Баскервилей. Кто-то где-то постучал в деревянную дверь. Потом забарабанил. Громко.

Джо вздрогнул во сне. Где бы сейчас ни находилось его уснувшее сознание, части подсознания этот шум досаждал. Надо было выключить телевизор и устроиться в постели поудобнее. Какая-то часть его помнила об этом, и он глубже забрался под узкое одеяло и повернулся на бок, слившись в страстном объятии с двумя подушками под головой.

Спать.

Ватсон, Лестрейд или еще кто-то снова забарабанил в дверь.

Холмс позвонил в звонок.

Глаза Джо распахнулись.

Звонок раздался снова, и он бросил взгляд на будильник, уже страшась того, что обнаружит, открыв дверь. Шел третий час ночи. Когда кто-то стучится в твою дверь посреди ночи, рассудил он, это не к добру. Он натянул темно-зеленые спортивнее шорты и поспешно вышел в прихожую.

Его квартира располагалась над антикварной лавкой Трахтенберга, на круто уходящей в гору Мэйн-стрит, которая вела к Гудзону. Чтобы въехать в эту гору на велосипеде, приходилось крутить педали как проклятому, но Джо влюбился в эту квартиру с первого взгляда. Антикварная лавка находилась на первом этаже, а Джо занимал два верхних. На втором этаже у него были гостиная, столовая и кухня, просторные, с превосходно отреставрированными деревянными частями обстановки. На верхнем этаже располагались две спальни и ванная, а также просторная кладовка, которая появилась после последнего ремонта.

Квартирка идеально подходила для холостяка. Более чем идеально, и, пожалуй, обходилась ему дороже, чем следовало бы тратить на квартиру всего для одного человека. Но из второй спальни вышел отличный кабинет, и у него еще осталась уйма места для гостей.

С тех пор как он познакомился с Эмили, гости у него бывали нечасто.

Еще полусонный, Джо неуклюже спустился по лестнице к входной двери в квартиру, и только тогда начал понемногу просыпаться. Мысли об Эмили изгнали из его сознания последние остатки сна, и когда, открыв дверь, он увидел на пороге ее, то ничуть не удивился.

Начался дождь. На Эмили были бордовые шорты и темно-зеленая футболка, она, похоже, натянула их не задумываясь. Ее светлые волосы вымокли от дождя, несколько прядей прилипли к левой щеке. С кончика носа свисала крошечная капелька дождевой воды.

Джо открыл было рот и поднял руку – втянуть ее в квартиру. Как будто это был тот самый ответ, которого она ожидала, Эмили точно упала в его объятия, перешагнула порог и рухнула в его руки.

– Я пыталась заснуть, – сказала она; ее голос срывался от выплаканных и невыплаканных слез. – Я не знала, куда еще пойти. Я… я не хочу быть одна. Прости.

– Тише, – прошептал Джо ей на ухо и убрал мокрые волосы с ее лица.

Он поцеловал ее в макушку и прижал к себе, силой своих рук, широтой своей груди давая ей теплоту и надежность, безопасную гавань, которую она явно так отчаянно искала.

Придерживая Эмили за левое плечо, Джо потянулся и закрыл дверь, оставляя за порогом ночь и дождь. Он повернул замок, щелкнул засовом и снова обхватил Эмили, крепко обнял ее, потом чуть отступил назад и встретился с ее молящими глазами.

– Идем наверх, – сказал он и легонько подтолкнул ее к лестнице. Она тяжело зашагала по ступеням, как будто едва держалась на ногах, и он опасался, что так оно и есть.

В гостиной он уселся рядом с ней, погладил ее по щеке и задал вопрос.

– Что случилось?

Эмили заговорила; ее душили рыдания, она то и дело принималась мотать головой в отчаянии, точно отказывалась принимать очевидное. Ее руки бешено жестикулировали, как будто она бросала свою судьбу на волю ветров. В каком-то смысле так оно и было. У Джо разрывалось сердце, когда он слушал ее рассказ о том, как она обнаружила Томаса, о чувствах, которые раздирали ее, и о том, что ее бывший муж сейчас лежит в больничной палате, всего несколькими этажами отделенной от палаты их сына.

Она помолчала. Ее покрасневшие мокрые глаза искали его взгляд.

– Я… я не хотела приходить сюда, – призналась она. – Не была уверена, что ты поймешь. Извини, если я…

– Хватит уже извиняться, – перебил ее он и сочувственно улыбнулся. – Это мне надо извиняться. Извиняться за то, что не проявил того понимания, какое мог бы. Если бы я вел себя более по-взрослому, может быть, ты с самого начала пришла бы сюда, вместо того чтобы ехать спать домой.

Эмили закатила глаза.

– Я не могу спать. Не могу в том доме. Слишком много призраков.

Внезапно ее глаза расширились, и на лице промелькнуло выражение ужаса.

– Я не то имела в виду, – проговорила она быстро. – То есть не призраки, а…

Потрясенный ее отчаянием, Джо снова привлек ее к себе и крепко обнял. Эмили умолкла на полуслове и не договорила. Так, на диване, молча обнявшись, они сидели почти двадцать минут.

– Единственное, что тебе сейчас остается, это положиться на врачей, – сказал Джо, но слова показались неискренними даже ему самому. – Это их работа. Ты не виновата в том, что у Томаса случился психоз, и ты ничего не могла сделать, чтобы остановить его.

Эмили встретилась с ним глазами, решительно кивнула и еле заметно улыбнулась.

– Я хочу поехать в больницу завтра рано утром. Надо поговорить с врачами Натана, и Томаса тоже. Кроме того, мне…

– Тебе нужно еще позвонить своему адвокату, – закончил за нее Джо.

Как будто вся ее решимость была тонкой маской, при этих словах лицо Эмили потухло. Она кивнула, и в тот же миг на глазах у нее снова выступили слезы, покатились по щекам.

– Мне не хочется этого делать, но он… пока я не буду уверена, что он здоров, я не могу связывать себя его видами на Натана. Я… сейчас я нужна Натану как никогда. От его папаши ему вообще никакого толку!

Последнее предложение она произнесла с таким жаром, что Джо даже захлопал глазами, потом увидел в ее лице боль и все понял.

С точки зрения Эмили Томас бросил ее в трудную минуту, переложил на нее всю ответственность за Натана, а теперь еще и за себя самого.

– У Томаса есть какие-нибудь родные, которым нужно позвонить? – спросил Джо.

Эмили кивнула, утерла глаза.

– У него сестра в Калифорнии, Триша. Я ей звонила. Но у нее своя семья. Если Томасу не грозит никакая непосредственная опасность…

– Да уж, хорошая сестра, – негромко сказал Джо.

– Они никогда не были особенно близки, – сказала Эмили, как будто это все объясняло. Потом содрогнулась. – Не знаю, справлюсь ли я с этим.

– Справишься. Ты сможешь. Просто делай, что должна, – заверил ее Джо. – А я буду во всем тебя поддерживать.

Он снова поцеловал ее в волосы, и на этот раз Эмили подняла к нему лицо, и их губы встретились. В этом поцелуе были любовь и нежность, но еще и какое-то странное чувство облегчения. Он поможет ей преодолеть все это. Так или иначе.

Они вместе пошли по лестнице в спальню. Оказавшись на площадке, они повернули в его комнату, освещенную лишь слабым светом телеэкрана. Эмили расстегнула пуговицу на своих шортах, спустила их по ногам до самых лодыжек и переступила через них. В дрожащем свете она казалась сотканной из эфира, богиней, сошедшей с серебряного экрана в трехмерную реальность.

Но потом она обвила руками свое тело, обняла себя, и чары рассеялись. Иллюзий не осталось. Одна лишь боль.

– Я просто… просто хочу спать рядом с тобой, Джо. Просто спать в твоих объятиях. Это ничего?

Он протянул ей руку.

– Как может быть иначе? – спросил он.

Они забрались в постель, и она свернулась калачиком в его объятиях, спиной к нему. Он положил на нее ногу, накрыл рукой ее живот и в таком положении снова задремал.

Когда вскоре он проснулся снова, то почувствовал ее руку на своем теле, она успела привести его в состояние возбуждения еще до того, как он окончательно пробудился. Всего на миг перед ним мелькнуло ее лицо, боль и отчаяние на нем, и он открыл было рот, чтобы заговорить, но она заставила его умолкнуть жадным и страстным поцелуем. Горячечным. Лихорадочным.

Она целовала его в шею и шептала.

– Я совсем запуталась, – призналась она. – Я больше не знаю, кто я и кем должна быть. Что я должна чувствовать и кого должна любить.

И снова он попытался заговорить, но умолк, когда она взяла его руку и положила ее на свое обнаженное бедро, привлекая его к себе.

– Это не пройдет, Джо, – сказала она с уверенностью. – Скоро не пройдет. Мне просто…

Она запрокинула голову и посмотрела ему в глаза, и он увидел, что ее слова – правда. Она запуталась.

– Мне просто нужно знать, хотя бы сегодня ночью, кто я. Где я. Найди меня. Напомни мне об Эмили.

Он взял ее, медленно, ласково и нежно, и сделал вид, будто не замечает ее слез. Когда Эмили заснула, Джо лежал без сна, смотрел на нее, гладил по голове и влюблялся все сильнее.

Эхо Томасова крика еще не заглохло до конца, когда он услышал на самой обочине тропинки тонкое дзеньканье колокольчика. Он стремительно обернулся, глядя на обгоревшие останки того, что когда-то было хижиной Ворчуна, Те немногочисленные бревна, которые остались на земле, покоробились и обуглились, и даже кирпичи почернели от огня.

За печной трубой что-то шевельнулось, и глаза Томаса расширились, когда звон колокольчика повторился.

Он изумленно прищурился. Потом, едва веря тому, что говорит это, он открыл рот и придушенным голосом позвал:

– Тилибом, выходи.

Где-то в глубине души Томас знал, что произойдет дальше. Но взрослый мужчина, которым он был, существо, занявшее место того мальчика, который впервые появился в Обманном лесу столько лет назад… этот мужчина просто стоял и смотрел. Во все глаза, чуть приоткрыв рот, смотрел, как из-за трубы выступил похожий на колокольчик крохотный человечек. Он был лысый, а кожа его отливала светло-голубым, нежная, как тонкий фарфор. Бледно-лиловая полоса шла вокруг его тела примерно на уровне груди, а другая – чуть повыше того места, где начинались ноги. Он слегка сутулился, почти как горбун, и, хотя грудь и живот у него были довольно плоскими, спина выпячивалась наружу, как у светляка или осы. А когда он двинулся к Томасу, язычок внутри – сердце любого колокола – шумно и радостно заколотил из стороны в сторону.

– Тилибом? – прошептал Томас; голова у него шла кругом.

Обманный лес существовал наяву, разумеется. Он всегда знал это, с самого первого своего путешествия. Но знание со временем тускнеет, как раны исцеляются. Он жил с этим знанием и истиной, которую держал при себе – чтобы его не сочли за сумасшедшего, – так долго, что бывали недели, быть может, даже целые месяцы, когда эта истина ускользала от него. Периоды, когда существование реальности Обманного леса просто вылетало у него из головы. В конце концов он совершенно позабыл об этом.

Мальчишкой он с полной уверенностью знал, что Санта-Клаус существует. И эльфы тоже. Вампиры. Вечная любовь. Все это он принимал на веру, пока эта вера не пошатнулась. Но ничего этого он никогда не видел. Обманный лес – совсем другое дело. Он бывал там. Видел его. Вдыхал его запах. Прикасался к нему. С ним расстаться было не так просто, как с мифами детства. И все же со временем даже реальность может затуманиться так, что будет вспоминаться лишь как сон.

Томас поморгал. С изумлением в глазах и в сердце он смотрел на Тилибома и против своей воли расплывался в улыбке.

На голубом лице колокольчика отразилось неподдельное блаженство.

– Наш Мальчик! – воскликнул он. – Это правда! Это действительно правда! Ты вернулся!

Мистер Тилибом потрусил к нему, из стороны в сторону колыхая колокольчиком, звон разнесся по всему Путаному пути, и Томас вдруг испугался. Не самого Тилибома – всего Обманного леса. Да, он не бывал здесь – по-настоящему, не просто во сне, – с самого детства. Но это был не тот Обманный лес, который он помнил. И это совершенно определенно был не тот Обманный лес, который он «создал» в своих книгах.

Он смотрел на счастливого маленького человечка. Томасу хотелось бы, чтобы его сердце пело от такой же радости, радости воссоединения с той частью его, которая осталась так далеко в прошлом. Даже в многочисленных снах, которые приснились ему за долгие годы, все те разы, когда он бывал в Обманном лесу, во сне или наяву, он никогда не казался Томасу столь реальным. Только в тот самый первый раз.

Он смотрел на Тилибома и припоминал, что, когда Натан впервые начал делать свои безумные заявления, высказывать страхи относительно Обманного леса, он сказал, что Ворчун с Султанчиком убили Дичка, его воображаемого друга.

Впервые с тех пор, как разразилось все это безумие, ему пришло в голову, что, возможно, так оно и было. Страх и ярость всколыхнулись в душе Томаса Рэнделла, и теперь его чувства, казалось, пришли в смятение. В этом месте нигде нет безопасности. Больше нигде. Ничему нельзя доверять.

Мистер Тилибом добрался до Томаса и вскинул ручки, как ребенок, ждущий, что его поднимут высоко в воздух и начнут подкидывать вверх, как будто он летает. Томас лишь смотрел на него.

Улыбка медленно сползла с бледно-голубого лица Тилибома.

– Где мой мальчик? – подозрительно спросил Томас – Где Натан?

– Мы можем помочь тебе найти его, – сказал Тилибом и энергично закивал, отчего язычок заколотился в такт его движениям. – Идем, Наш Мальчик, у нас мало времени.

Казалось, Тилибом погрустнел, но радовался, что может быть полезным. Томас не верил этому, вернее, не мог поверить. Он протянул руку, схватил Тилибома за то место, которое можно было назвать шеей, и оторвал его от земли. Крошечные ручки Тилибома слабо замолотили по пальцам Томаса.

– Наш Мальчик! – в ужасе вскрикнул колокольчик. – Ты… ты не можешь обидеть нас!

– Еще как могу! – отрезал Томас.

Сердце у него разрывалось. Он не представлял, как может сделать такое, да еще с существом, которое всегда считал таким добрым, таким ласковым.

– Я не могу тебе верить! – крикнул Томас – Я никому из вас не могу верить. Я просто хочу вернуть Натана, и это все, что имеет значение.

Тилибом обмяк в руках Томаса, уязвленный его словами.

– Ты хочешь сказать, что мы не имеем значения. Мы, позабытые, не имеем значения.

Наступила долгая тишина, и Томас начал казаться себе ужасным мерзавцем от того, как он обошелся с Тилибомом. Пока колокольчик не поднял на него полные ярости глаза.

– Наверное, шакал Фонарь был прав, Наш Мальчик, – процедил Тилибом. – Это все из-за тебя. Ты все испортил и бросил нас здесь. Теперь все разрушено, потому что ты просто не обращал на нас внимания. Но за своим ребенком ты пришел, так ведь? Наверное, Фонарь был прав.

Последние слова он произнес слабым и грустным голосом, и вся ярость схлынула из его взгляда, сменилась ужасной, тягостной грустью. Крохотные синие и золотые крапинки в его синих глазах начали краснеть, и Томас решил, что Тилибом вот-вот заплачет. Губы у него задрожали, глаза забегали, как будто он согласен был смотреть куда угодно, только не на Томаса.

Он поставил маленького человечка на землю. Опустился перед ним на колени прямо на пыльную тропинку, молчаливо моля о прощении.

– Прости, Тилибом, – сказал он со всей добротой, на какую был способен. – Просто… я должен найти Натана. Пожалуйста, я просто хочу, чтобы он вернулся домой целым и невредимым. Потом… если я виноват в том, что здесь произошло, даю слово, я сделаю все возможное, чтобы все исправить.

Тилибом всем телом заколыхался от возбуждения, почти как пес, стряхивающий с себя воду. Его улыбка была широкой и заразительной, тельце зазвонило так счастливо, как Томас никогда еще не слышал.

– Наш Мальчик! Наш Мальчик! Ты действительно вернулся! Я знаю, что у тебя получится, я знаю, что получится! Ты все исправишь! Конечно же, мы будем помогать тебе, и когда твой ребенок вернется в другое место, ты останешься здесь, с нами. И Обманный лес снова станет безопасным и прекрасным.

На какое-то мгновение Томас усомнился в здравом рассудке Тилибома и потому не стал разубеждать маленького человечка в его видении будущего. Все, что сейчас имело значение, – спасти Натана.

Тогда он сделает все, что сможет, чтобы спасти Обманный лес, что бы для этого ни потребовалось.

Он отвернулся от сияющего Тилибома и снова посмотрел в другую сторону от тропинки. Сожженная хижина, озеро и Путаный путь, ведущий в удивительный мир за ними. Пока он толковал с Тилибомом, стемнело и наступила настоящая ночь. Рыжие звезды уже мерцали над головой, и Томас почувствовал, что устал. Он нуждался в отдыхе.

Но он пока не станет отдыхать. И еще некоторое время. Только когда иначе будет совсем никак.

Он нахмурился и снова повернулся к Тилибому.

– А где все остальные? – спросил он и тут же понял, что пока еще не выведал у Тилибома ровным счетом ничего, кроме факта, что шакал Фонарь находится в рядах его недругов.

– Остальные? – спросил Тилибом.

Потом он затрясся, как будто его зазнобило от холода. Но в лесу было тепло.

– Тилибом? – настаивал Томас.

Но Тилибом не отвечал. Он дрожал, глядя в усеянное оранжевыми звездами небо, и у Томаса вдруг промелькнула нелепая мысль, что маленького человечка как будто бьет током. Очень уж странно он стоял, почти застывший, дрожащий.

За спиной у Томаса раздался негромкий рык. Потом слова:

– Он все время такой, как деревня сгорела. Смычок хотел бросить его, но я не позволил.

Томас обернулся и поднял глаза, все выше, выше и выше, пока не уставился на морду и крошечные кроткие глазки гризли Брауни. У него были огромные лапы, а зубы походили на кинжалы, но Томас совсем не испугался. В одно мгновение он поверил Брауни. Пожалуй, подумал он, его беспокойство за Тилибома связано с сомнением в здравом рассудке человечка. И в его собственном Брауни – совсем другое дело.

В точности так же, как когда ему было восемь лет, Томас нырнул в мягкие влажно-мохнатые объятия гризли и ощутил себя в безопасности. Он прошептал медвежье имя, и Брауни похлопал его по спине, как делал всегда в прошлом, всегда, когда Томас плакал по ночам.

– Наш Мальчик, – прошептал Брауни. – Мы найдем Натана. Ты здесь не один. Ты удивишься, когда узнаешь, кто встал на твою сторону.

Это заставило Томаса на миг заколебаться. Он ощутил, как медвежьи лапы крепче сомкнулись вокруг него, и слегка задохнулся. Потом он отстранился от гризли, взглянул снизу вверх на него, затем снова на безумный маленький колокольчик, и тогда Томас Рэнделл кивнул.

Он в Обманном лесу. У них его сын, его Натан, но он здесь не беспомощен. Обманный лес на самом деле не его творение, но этот Обманный лес… Этот Обманный лес он создал сам. Все, что Томас сделал, лепило его, ваяло его. Воспоминания Томаса изменили его, слова Томаса определили это. Да и брошенный на произвол судьбы, он начал погружаться обратно в хаос, возвращаться к своим собственным законам, к своим собственным понятиям.

Но он знает это место. И знает о нем все. В этом его сила, и Томас был исполнен решимости пустить эту силу в ход против шакала Фонаря. Она ему понадобится.

– Лесные стражи, – произнес он хмуро. – На чьей они стороне?

Брауни издал негромкий рык. Тилибом по-настоящему хихикнул, и его язычок дважды звякнул.

– Стражи не поддержали ни одну из сторон, насколько мне известно, – сказал Брауни неодобрительным тоном.

– Нет. Толстосук пришел ко мне, в моем собственном мире и предупредил меня, – признался Томас. – Если их командир принял мою сторону, все стражи должны сделать то же самое.

– А вдруг они откажутся? – спросил Тилибом, тревожно хмурясь.

– Тогда я сожгу их, – ответил Томас Гризли и по-настоящему поежился.

Томас развернулся и зашагал к югу, и двое других поспешили за ним.

– Думаю, тащить Тилибома мимо того, что осталось от его деревни, – не самая хорошая идея, – негромко сказал Брауни, глядя на маленького человечка, который с радостным звоном семенил по тропинке у них под ногами.

– Мы не зайдем так далеко, – отозвался Томас. Медведь внимательно посмотрел на него, но Томас больше ничего не сказал.

Огонь был голубой.

Это стало первым, что натолкнуло генерала Арахисовое Масло на мысль: что-то не так. Со Смычком на плече генерал неутомимо шагал по самой старой части леса. Деревья здесь отстояли чуть подальше друг от друга и были много выше и толще, чем в остальных местах. За некоторыми могли бы спрятаться четыре человека, стоящие плечом к плечу, а где они заканчивались, не мог разглядеть даже генерал, несмотря на свет рыжих звезд.

Они двигались по большей части в молчании, эта странная пара путников. То немногое, что было у них общего, происходило из беспокойства о мальчике Натане и о самом Обманном лесе. И их путешествие. Одно лишь путешествие имело значение. Оно да еще кровь, которая должна была пролиться в его конце.

Животный мир здесь был скудным, не считая разнообразных ночных птиц и стычки с лисом Тротом[14]14
  В английском Fox Trot – буквально «лисья рысь» – фокстрот, название танца. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Хотя генерал и лис Трот не раз сообща расстраивали планы Мальчика и тех, кто жил в лесу неподалеку от хижины Ворчуна, генерал никогда не доверял ему. Как не доверял рыжехвостому и сейчас.

И все же лис Трот не был другом Фонаря и не стал бы делать ничего, что не сулило бы ему прямой выгоды. Генерал был уверен: и в теперешнем противостоянии можно рассчитывать на то, что хитрый зверь не станет ни во что влезать. По правде говоря, он подозревал: увидев их в лесу и смекнув, что, вероятно, грядет битва, лис Трот скроется где-нибудь до конца худших времен.

Умный и проказливый, лис при всем при том был трусом.

После этой короткой встречи они продолжили свой путь и не наткнулись больше ни на кого. Апельсиновые вопильщики помалкивали, как приказал им генерал, и шныряли между деревьями по обеим сторонам от тропинки. Вскоре они стали попадаться на глаза генералу так редко, что он почти забыл об их присутствии.

Настала ночь. Темнота переползала от дерева к дереву, от ветки к ветке, и тишина окутала Обманный лес. Лис Трот, казалось, был не единственным, кто спрятался.

– Смычок? – спросил генерал, впервые за час нарушая молчание. – Почему ты это делаешь?

Дракон заволновался, заколыхал своими музыкальными крылышками впервые за долгое-долгое время, и генералу снова пришлось на него шикнуть. Но Смычок вытянул длинную чешуйчатую шею и заглянул в затянутые нитями арахисового масла глаза генерала.

– Что ты имеешь в виду? – спросил дракончик.

Генерал кивнул, сообразив, как невразумительно он задал вопрос.

– Если Фонарь схватит тебя – или, если уж на то пошло, до тебя доберутся Долгозуб или Скалоголовый, – они убьют тебя, мой оранжевобрюхий друг. Ты это понимаешь? Что умрешь?

Головка Смычка опустилась совсем низко, и он взглянул на генерала сквозь щелочки глаз, всего несколькими дюймами отделенные от генеральского лица. Он фыркнул, и из его ноздрей вырвалось пламя, опалило генералу нос.

– Мои родители умерли, да? – спросил дракон.

При этих словах генерал Арахисовое Масло вскинул брови, хотя ни один из тех, кто увидел бы его, не опознал бы его выражение. С таким-то покрытием Он ответил дракону таким же взглядом. В голове у него крутилось множество вопросов, но вместо того, чтобы задать хоть один из них, он просто медленно кивнул и сказал:

– Да, конечно.

– Любовь, – проговорил Смычок мгновение спустя. – Я здесь ради любви Нашего Мальчика, и его сына тоже, и Обманного леса. Никакие другие причины в голову мне не приходят.

Дракон наклонился так близко, что жар, пышущий из его ноздрей, казалось, плавил арахисовое масло на носу генерала.

– Что бы мне хотелось узнать, генерал, так это почему ты здесь?

– У меня нет выбора, – отозвался генерал. – Что, полагаю, делает честь твоей отваге.

Он долго и пристально смотрел на дракона, прежде чем отвести глаза, как будто показывая, что его следующий вопрос не значит ровным счетом ничего.

Но генерал Арахисовое Масло был не из тех, кто любит пустую болтовню.

– Позволь мне задать тебе вот какой вопрос, Смычок, – начал он. – Ты помнишь времена до моего появления? Времена, когда генерала Арахисовое Масло не было?

– Ты задаешь ужасно странные вопросы, – ответил дракончик.

После этого оба снова погрузились в молчание. Даже в лесу было тихо. Они шли между деревьев. Временами казалось, будто они выбрались на тропинку, но вскоре оказывалось, что это не больше чем неровности рельефа.

Однажды они набрели на крошечный ручеек, видимо, приток реки Вверх, поскольку он тек вверх по крутому склону ущелья, а потом исчезал в лесу.

Чуть спустя показался огонь. Голубой мерцающий свет, который отбрасывал между деревьев призрачные тени. А в листве у них над головами, повсюду в лесу началось какое-то шевеление, и генерал не думал, чтобы это были апельсиновые вопильщики. Затрепетали крылья, как будто рой мотыльков кружился вокруг паяльной лампы. Зашелестела листва. Генерал почувствовал, как Смычок затоптался у него на плече, и яростно шикнул на него, чтобы сидел тихо.

Впереди, ярдах в восьми от них, лес расступался и образовывал поляну. Огонь полыхал на ней, бело-голубой, потрескивающий от неутолимого голода. За поляной, в дальнем ее конце, стояло дерево, такое высокое, какого генерал Арахисовое Масло никогда еще видел. Но он всего однажды бывал в этой части Обманного леса и ни разу – на этой поляне.

Это надо было исправить.

– Огонь, – внезапно прошептал Смычок, указывая худой лапкой на круг. – Это камни. Они жгут камни.

Генерал увидел, что это так. Тот, кто разбил здесь лагерь, посреди леса развел себе костер из камней. Каким образом это было сделано, генерал не знал. Но он не сомневался, что это сделать возможно, поскольку видел результат своими собственными глазами.

– Мы должны повернуть назад, – предложил дракончик.

Краешком глаза генерал заметил, как Смычок изогнул шею, и почувствовал, как он весь напрягся, готовясь упорхнуть. Генерал спокойно положил правую руку на рукоять меча и, не оборачиваясь, сказал дракону:

– Мы идем вперед. Это единственная дорога. Если ты попытаешься бежать, я сам вырежу твое пылающее сердце.

Смычок ничего ему не ответил. С драконом на плече генерал осторожно приблизился к поляне. С хлопаньем крыльев что-то вспорхнуло с ветвей деревьев и метнулось генералу в лицо. Он пригнулся, вскинул руку, чтобы защититься, и еще несколько тварей появились и мгновенно бросились на него.

– Назад! – рявкнул генерал и бросился в бой. Он задел что-то и услышал, как оно с треском пролетело сквозь листву и грохнулось на лесной ковер.

Еще одно существо полетело на него, и теперь генерал ясно разглядел его. Он разглядел, а Смычок назвал.

– Древесные нимфы! – прорычал дракон. Так оно и было. Крохотные сказочные существа, чьи тельца состояли из дерева и коры, а крылья – из листьев. Лица у них были свирепые, в глазах горели злые огоньки.

Многие из них были покрыты какой-то оранжевой массой, и ее запах ударил им в нос. Глаза генерала расширились от ужаса. Эти существа крались за ними, окружили их с боков и бесшумно умертвили апельсиновых вопильщиков. Ни один из них даже не вскрикнул.

– Генерал, ты чувствуешь?.. – начал Смычок.

– Они все мертвы, – угрюмо отозвался генерал.

Из ноздрей дракона полыхнуло пламя. Древесные нимфы тучей окружили их, и генерал вязким рывком вытащил меч из ножен. Арахисовое масло отстало от блистающего лезвия, и он взмахнул им перед собой. Клинок зазвенел, рассекая дерево. Арахисовое масло у него на плече расступилось, как он и обещал, и Смычок взвился в воздух, музыка его крылышек звенела в темноте, переливаясь в такт мерцанию голубого пламени впереди.