Текст книги "Месть проклятых"

Автор книги: Кристофер Банч

Соавторы: Аллан Коул
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

Глава 50

Стэн вжался в землю за бугорком, который был единственным, хоть и жалким прикрытием. Справа и слева на сто метров тянулось совершенно ровное пространство. Луч тюремного прожектора медленно полз по голой местности, разгоняя густые ночные тени. Стэну показалось, что этот луч остановился на нем, прежде чем двинуться дальше. В голове завихрились сумасшедшие мокли: а вдруг заложили? А что, если сейчас вспыхнет десяток направленных на него прожекторов, и из темноты выскочит дюжина таанских охранников, которые схватят его и уволокут в Колдиез, где он годами будет гнить в одиночке, где его будут время от времени пытать и в конце концов казнят?

Чтобы взять себя в руки, Стэну пришлось прочитать мантру, как учила в отраде "Богомолов". И действительно, пульс замедлил свое бешеное биение, да и дышать стало легче.

Луч прожектора полоснул по нему и заскользил дальше. Стэн поднял голову и сторожко всматривался в темноту. Он мысленно прошелся по взгоркам и уклонам, которые вели на задворки лагеря, где и находился его тайный ход. Потом направился туда короткими бесшумными перебежками. По дороге ничего не случилось.

Однако перед тем, как отвалить камуфляж, прикрывавший дыру в земле, и нырнуть в туннель. Стэн невольно задержался, скованный ужасом. Казалось, все тело покрылось гусиной кожей. Но он пересилил страх, юркнул в дыру и быстро прополз по туннелю к подземным катакомбам тюрьмы. Добро пожаловать в лагерь!

Алекс отчаянно протестовал против задумки Стэна вступить в личный контакт с Вирунгой. Однако Стэн заверил друга, что операция проще простого – и он обернется к рассвету. Одна нога здесь, другая там.

– Да ты совсем свихнулся, приятель, – сказал Алекс. – Как же я пропустил начальные симптомы! Я же тебе рассказывал, чему учила меня в детстве моя милая мамочка. Первое: никогда не садись играть в карты с незнакомым джентльменом или с незнакомой леди... – Тут Килгур одарил Сент-Клер полномерной сверхобаятельной улыбкой. – Второе: никогда не ешь в месте, которое называется "У Кэмпбеллов". Третье: избегай комнаты с железной решеткой!

"Эх, черт! – думал Стэн. – Старина Килгур был как всегда прав. Надо же: заглянуть на часок-другой в Колдиез!" Кровь стыла в его жилах при одной мысли о каменном мешке, в который он может угодить. И когда он окончательно решил повернуть назад и дать деру, пока Бог бережет, он услышал звук шагов. Таанский часовой.

Не надо было отдавать телу приказ: замри! Стэн и без того примерз к месту. Через полсекунды сработала выучка. Стэн проворно повернул голову и быстро скосил глаза – как хищник на охоте. Чтобы узнать повадки дичи, наблюдать за ней нужно только вот так – искоса. И принимать решение до того, как встретишься взглядом со своей жертвой.

Стэн просчитал, что часовой пройдет примерно в полуметре от его головы. Часовой шел медленно – вяло шлепая подметками.

Он или плохо обучен, или страдает ленью или непроходимой тупостью. А может быть, это женщина-надзирательница. Хлясь-хлясь, хлясь-хлясь – часовой приближался, что-то напевая. По мере его приближения Стэн узнал мелодию – песенка про разлученных войной влюбленных, которая популярна среди низших классов, но часто звучит и в заведении Сент-Клер.

Тут на его пальцы – убрать руку он уже не успел – внезапно надавил сапог. Стэну хотелось выдернуть пальцы, но он удержался. А часовой, как назло, именно в этот момент остановился – прямо на пальцах Стэна, надавив на них всем весом тела. Более того, насвистывая, он немного повернулся на каблуках и опять замер, не сходя с пальцев Стэна.

Затем охранница – теперь Стэн разобрался, что это была женщина – что-то решила, двинулась дальше и через несколько шагов остановилась. Стэн поднял раздавленные руки – пальцы плохо слушались.

Но теперь охранница была повернута к нему спиной. Он вытянул шею и увидел поблизости что-то большое и белое. Голая задница!

Журчащий звук безошибочно подсказал, чем занята охранница. Пока она поднималась и оправляла юбку, Стэн поджал пальцы, и кинжал выскочил ему в ладонь. Соприкосновение с прохладной рукоятью действовало на нервы успокаивающе. И тут он уловил, как охранница испуганно дернулась. Он обнаружен! Стэн немедленно бросился на нее, словно морской хищник, которым внезапно – с фонтаном брызг – выпрыгивает из воды.

Онемевшие пальцы одной руки впились в глотку охранницы, а рука с ножом нацеливалась ей в живот. В эту сотую долю мгновения Стэн различил лицо охранницы. Совсем юная, не старше шестнадцати. И стройненькая – нет, худая. Такая худая, что выглядела несчастным воробушком в просторной шинели. Ее предсмертно расширившиеся простодушные глаза были полны животного страха. Ребенок, но ребенок, который обречен умереть.

Не жалость, а осторожность Стэна спасла жизнь худенькой девчушке. Стэн мигом сообразил, что у него не хватит времени спрятать тело, и поэтому в последнее мгновение так и не вонзил нож под ребра охраннице. Вместо этого он дал работу своим онемевшим пальцам – прежде чем девчушка закричит и всех переполошит. Он надавил на сонную артерию охранницы и подхватил ее легкое тельце, когда она стала падать, мгновенно потеряв сознание. Потом осторожно положил ее на пол и проворно сделал ей укол быстродействующего снотворного.

Когда при следующем обходе сержант найдет ее спящей на холодном полу сном праведницы, он устроит настоящий трам-тара-рам. Разумеется, изобьет ее в кровь за сон на посту. Однако что значат несколько сломанных ребер против вывернутых из живота и поблескивающих в свете звезд кишок!

Стэн убедился, что юная охранница лежит на полу в удобной позе, а затем двинулся прочь. В его голове навязчивым эхом отдавалась мелодия песенки, которую совсем недавно напевала эта девчушка.

* * *

Кресло обиженно скрипело под трехсоткилограммовым Вирунгой, когда он весело ерзал, выслушивая принесенные Стэном военные новости. Хотя Стэн старался рисовать не слишком радужную картину, он не мог не рассказать обо всем, что вселяло оптимизм, ибо н'ранья изголодался по обнадеживающим новостям.

Впрочем, о большей части своей деятельности на Хизе Стэн воздержался рассказывать, ограничился лаконичными сообщениями о главном. Но уж если что-то рассказывал, то позволял себе слегка приукрасить действительность, ибо знал, что Вирунга, передавая его истории друзьям, отберет только насущно необходимое.

В данный момент Стэн рассказывал своему бывшему командиру о приключениях Сент-Клер и Л'н – привирая совсем немного.

– ...и вот генерал Ланга кутит с парой своих адъютантов и дюжиной проституток женского и мужского пола, а тут – дзинь-дзинь – звонок. Государственной важности! Совершенно секретный! Гарантировать полную конфиденциальность! Ну, генерал, естественно, приказывает всей компании мигом выметаться, переключает свой телефон на суперсекретный канал со всякими электронными прибамбасами, которые исключают прослушивание, – и не успел пьяный рыгнуть, как генерал уже на связи с приемной самой леди Этего.

Ее адъютант все перепроверяет. С вами будет говорить леди Этего. Все ли в порядке? Нет ли любопытных ушей в платяном шкафу? Генерал лезет в шкаф, заглядывает под кровать и за занавески. Нет, говорит, все чисто. И тогда трубку на том конце берет Этего и приказывает генералу поднять свою жирную сановную задницу и сломя голову лететь в Приграничье, потому как там планируются большие дела.

Генерал, конечно же, слегка ерепенится. Дескать, дел накопилось, так сразу не получится. А на самом деле ему просто не хочется, чтоб его вышеупомянутая жирная сановная задница шлепнулась на самое горячее место во всей Галактике. Норовит увильнуть.

Начинают они препираться. "За" и "против". Потом про то, какие корабли задействовать и куда двигаться. Короче, не отвертелся генерал. Одного бедолага не учел – что каждое словечко его разговора слышали чужие уши!

– В комнате... стоял... тайный... микрофон, – со знающим видом произнес Вирунга.

– А вот и нет! – возразил Стэн. – Эта комната служит постоянным местом генеральских развлечений. Так что его ребята и до и после его прихода проверяют каждую пядь на предмет "жучков".

– Тогда... как же?

– Л'н! – ответил Стэн. – Она слышала весь разговор. Все время, пока генерал разговаривал по телефону, она лежала в уголочке – свернувшись клубком. Прямо на виду. Генерал-то принимает ее за обыкновенное домашнее животное. Этакий крупный розовошерстный кот.

Вирунга в который раз рассмеялся. Но осекся и спросил встревоженно:

– Ты... уверен... что это... не вредно... для нее? Л'н... такая...

На сей раз он говорил прерывисто не из-за физиологических трудностей, а из-за нехватки словарного запаса для обозначения тех безобразий, которые Л'н приходилось ежедневно видеть в таком вертепе.

– Невинная? Застенчивая? Чувствительная? – попробовал подсказать Стэн.

Вирунга закивал.

– Вы не поверите, – сказал Стэн, – но от ее застенчивости и зажатости и следа не осталось. Она сделала головокружительный прыжок из Колдиеза на свободу и благополучно приземлилась на все свои четыре очаровательные маленькие лапки. Даже Мишель – я имею в виду Сент-Клер – диву дается, как расцвела Л'н. Теперь у нее лексикон портового грузчика. Или профессионального грабителя. От нее только и слышишь "чувак", "балдею", "не гони волну", а "дерьмо" и "засранцы" у нее в каждой фразе.

Вирунга удивленно заахал. Рассказы Стэна он впитывал буквально всеми порами. Проведя несколько лет в плену. Стэн отлично понимал, что уже через несколько дней вирунговская эйфория, вызванная ворохом услышанных новостей, спадет и сменится глубокой депрессией. И высокие стены Колдиеза станут давить еще пуще. А потом Вирунга – вместе со всеми, кому он передаст рассказы Стэна – станет скорбно ворочать в голове мысль: выйдем ли мы когда-нибудь на свободу или обречены сгнить в этой дыре? И велика вероятность того, думал Стэн, что именно пессимисты окажутся правы. Даже будучи уверен в скором конце войны, Стэн отлично понимал, что всякое может случиться с заключенными в смутные времена перед капитуляцией.

Правда, был один план на этот счет – план, который мог сделать больше, чем просто разогнать хмарь депрессии, не только спасти жизнь максимальному числу военнопленных, но и обеспечить хотя бы небольшое подспорье имперскому десанту, который будет брать Хиз.

Разумеется, пятой колонны не получится – об этом мечтать не приходилось. Но пятый туз, припрятанный в рукаве... И есть надежда, что карта ляжет в правильную сторону и в нужный момент.

"Нет, положительно я стал думать, как Мишель – то бишь Сент-Клер – с ее чертовым казино... Ах, эта Мишель! – будто чертик из ящичка, выскочили воспоминания о жарком теле. – Такая ладная фигурка. Мягкие нежные пальцы. Еще более мягкие губы. И этот ласковый шепоток в ухо... Нет, прекратить, командор. Или точнее – адмирал. Сосредоточься на деле. Помни, что ты теперь военный высочайшего ранга".

И все же адмиралу Стэну пришлось спрятать неуместно похотливую улыбку и нервно закинуть ногу на ногу. К счастью, Вирунга перебил его игривые мысли.

– Как... название... казино... Мишель... то есть Сент-Клер? Повтори?

Стэн пристально посмотрел на Вирунгу. Неужели он догадался? Но большое бровастое лицо сохраняло непроницаемый вид.

– Сакс-клуб. Почему вы спрашиваете?

– О... я просто... не ожидал... от молодой женщины... такой... любви... к музыке.

– А я не знал, что вы любите музыку, – удивленно заметил Стэн.

– Любил... Но теперь... уже не могу... больше... наслаждаться. – Вирунга похлопал себя по ушам. – Музыкальный слух... потерял. Старый... артиллерист. Обычное... дело. Гром... пушек... убил... тонкий... слух. А молодым... наслаждался... музыкой. И даже сам... играл. – Он сделал вид, что играет на воображаемом инструменте. – Немного. На саксофоне. Не на электронном. На обычном... саксе. С настоящими... клапанами. Как он... звучал! Не передать!

Какое-то время Вирунга задумчиво молчал – словно слыша жалобные причитания саксофона сквозь грохот тысячи орудий.

Надо сказать, что в Колдиезе произошло много перемен с тех пор, как Стэн впервые беседовал с Пэстором. Начать с того, что тюрьма очень быстро заполнилась до отказа разного рода видными военнопленными – от офицеров высшего ранга до дипломатов. Прибыло даже несколько губернаторов целых звездных провинций, которые по каким-то причинам угодили в плен. Таанцы рьяно складывали все свои золотые яйца в одну корзинку с прочными каменными стенами.

Слова Стэна насчет деликатного обращения с военнопленными Пэстор воспринял как руководство к действию. При переводе пленников в Колдиез он прибавил к их числу несколько своих верных агентов, которым было велено наблюдать за действиями охраны и докладывать о том, как обращаются с заключенными. Внедрил своих людей и в администрацию лагеря. С начальством он лично провел беседу, приказав строжайшим образом соблюдать все международные нормы обращения с военнопленными – подписав соответствующие договора, Таанский Союз никогда не соблюдал ни дух, ни букву этих законов, поэтому тюремщикам пришлось долго втолковывать, что означает обращаться с заключенными по-человечески. Накачка, последующий нажим и проверки были настолько строгими, что даже Авренти и Генрих – в особенности Генрих – и пальцем боялись тронуть заключенных.

Вдобавок ко всему Пэстор устроил себе офис в Колдиезе и взял за правило время от времени приезжать с неожиданными инспекциями. Во время этих наездов замеченные в грубом обращении с заключенными подвергались разносу в офисе Пэстора, а кое-кто был незамедлительно уволен со службы и послан на передовую.

Но с питанием заключенных возникали большие трудности. Экономическое положение Таана было близко к полной разрухе, и Держину было крайне сложно удерживать дневной рацион питания заключенных на сколько-нибудь сносном уровне. Возникали проблемы с охраной – платили мало, кормили плохо, и охранников не хватало. Приходилось нанимать или стариков, или гонцов. Плохое питание сказывалось на моральном духе охраны. Пленников кормили лучше, чем охранников, что тоже возбуждало ропот тюремщиков: что за жизнь? Хотя бы в морду можно было дать этим вражеским выродкам! А то и это не позволено!.. Запасы еды и разных вещей, найденные Кристатой и Стэном в катакомбах, позволяли заключенным не только подкармливаться самим, но и подкармливать охранников, а также давать им щедрые взятки, дабы получать разного рода поблажки.

Для полуграмотных и необученных таанских охранников, голодных и затурканных начальством, заключенные мало-помалу стали ближе тюремной администрации. Случись в лагере бунт, большинство охранников могло бы инстинктивно выступить на стороне заключенных. Разве не заключенные их кормили? Разве не от них они имели в месяц больше денег на содержание своих семей, чем от правительства за год?

Кроме того, даже Этего хватало разума считать, что никакая полиция не сможет подавить слухи о близком конце войны – и в не в пользу таанцев. Подобно Четвинду, многие охранники подумывали о своей дальнейшей судьбе и хотели добрым отношением к пленным подстраховаться на случай будущих потрясений.

Таким образом, в атмосфере веяли добрые ветры. Но как бы не случилась какая-нибудь мерзкая чертовщина, когда Таанский Союз будет действительно при последнем издыхании. Вот почему Стэн счел нужным рискнуть своей шкурой, пробраться в Колдиез и обговорить ситуацию с Вирунгой. Тот должен быть во всеоружии, когда наступит решающий момент.

Стэн рассказал Вирунге, что Соренсен был боевым компьютером отряда "Богомолов", и передал ему кодовое слово, активирующее Соренсена. Теперь Гааронк будет дублирующим компьютером. Что до того, как конкретно использовать Соренсена...

– Вы когда-нибудь поднимались на стены, чтобы следить за окрестностями? – спросил Стэн.

– Несколько... раз. Трудно... с моими ранениями, – сказал Вирунга, покрепче сжимая свою трость.

– Когда вы смотрите на город, что вы видите?

Вирунга рассмеялся.

– Недавно... большие... дыры... в земле. Наши бомбардировщики... поработали... хорошо!

– Согласен, – сказал Стэн. – Но я имел в виду не это. Я спрашиваю вас как бывалого артиллериста. Что вы замечаете, когда глядите на город?

Гигантские брови Вирунги заходили ходуном, глаза почти скрылись под ними. Потом он снова рассмеялся – на этот раз саркастическим, лающим смехом.

– Колдиез... господствует... над городом, – сказал он. – Если бы... у меня... здесь... были пушки...

Тут он даже смежил веки, представляя, как снаряды будут падать на Хиз. Снаряды его орудий. Вирунга мигом очнулся от грез, однако Стэн заметил азартный блеск в глазах полковника. Да, тюрьма находилась на возвышенности, и отсюда можно было предельно эффективно обстреливать город. Но ведь в катакомбах хранилось достаточно оружия!

– Я... могу... добыть... пушки. Правда... они... очень устарели... и в плохом... состоянии. Я... постараюсь привести в порядок.

Вирунга посмотрел на Стэна – и в его взгляде сквозила решимость.

– Когда? Скажи... мне... только... когда?

Стэн подошел к огромному н'ранья – этакой мохнатой глыбине – и дружески похлопал его по плечу.

– Я сообщу точную дату. А пока готовься.

Вирунга лишь солидно кивнул. Но Стэн видел, что в своем сознании Вирунга уже командует батареей и снова наводит пушки на цель.

Глава 51

Стэн ускользнул из Колдиеза незадолго перед рассветом. Как и было запланировано, он спрятался в руинах вокруг старого монастыря и дождался, когда из пригородных трущоб потянутся на заводы толпы сонных рабочих. Две группы пришлось пропустить. Костюм на нем был не то чтобы дорогой, но уж очень непохож на полулохмотья этих работяг, вкалывавших, очевидно, на какой-нибудь красильной фабрике. Третья группа состояла из рабочих, одетых поопрятнее и не так нищенски. К ним и присоединился Стэн. Прислушавшись к разговорам, он сообразил, что это работники фармацевтического и оружейного заводов.

К тому времени, когда его попутчики проснулись в достаточной степени, чтобы спросить себя, что за незнакомец затесался в их ряды, они уже достигли центра города и Стэн благополучно смешался с толпами тех, кто спозаранку вышел отоваривать продуктовые карточки.

По дороге он купил сомнительного вида кусок жаркого – лучше, впрочем, не достать – и не спеша двигался в густой толпе прохожих в сторону Шабойи и Сакс-клуба. Еще два поворота, одна улица – и он будет дома и сможет наконец заморить червячка.

Вдруг толпа перед ним затопталась на месте, зло загудела. Прежде чем Стэн успел сообразить, что происходит, толпа вынесла его на следующую улицу, перекрытую цепью зеленых полицейских мундиров. У Стэна сердце упало, потом подскочило, и он стал пробиваться обратно – работая локтями, отдавливая кому-то ноги и не успевая огрызаться. Однако и та улица, по которой он пришел, уже была блокирована цепью таанских полицейских. Облава!

Дородные полицейские наступали на толпу, помахивая дубинками, пряча лица за темными щитками шлемов. Толпа примолкла. Это молчание показалось Стэну странным. Потом оно сменилось вскриками тех, по кому уже прошлась полицейская дубинка с электрошоком, и глухим ропотом остальных.

Внушительный отряд полицейских отделился от основной массы и принялась рассекать толпу. Стэн пригляделся к знакам различия, и ему бросилось в глаза, что отряд состоит сплошь из сержантов. Они ястребами оглядывали толпу, всматриваясь в лица, и с выкриками: "Ты! Ты! И ты!" – выхватывали кого-то, отшвыривали назад к рядовым полицейским, которые хватали несчастного и в мгновение ока запихивали в полицейский фургон.

Стэн стал быстро-быстро пробираться через толпу к стене, чтобы вдоль нее юркнуть куда-нибудь между чьих-нибудь ног. Но едва его локоть вместо мягкой плоти ощутил твердость стены, как один из сержантов вызверился на него поверх толпы и, тыча дубинкой в его сторону, выкрикнул: "Ты!"

И через секунду трое полицейских вывернули Стэну руки за спину и поволокли к фургону.

* * *

Более миллиона человеческих тел жались друг к другу на гигантской центральной площади Хиза. Предполуденное солнце пригревало все сильнее и сильнее, и запахи пота поднимались над толпой, как дымка над доисторической топью.

С трех сторон площадь окружали исполинские телеэкраны высотой в несколько этажей. С четвертой стороны находилась высоко поднятая над площадью трибуна, за которой зияло пустое пространство – там некогда стоял провалившийся под землю дворец Верховного Совета.

Группу, в которую включили Стэна, поставили слева возле трибуны, чуть в стороне от остальной массы людей. В руки им дали большие плакаты. Все еще ожидая худшего, Стэн тупо смотрел на огромные кроваво-красные буквы, начертанные на транспаранте, который он держал. Надпись гласила: "Долой империалистическую гегемонию!"

Громила сержант погрозил дубинкой.

– Ну-ка махать лозунгом! – прогремел он тоном, которым он, видно, шугал новобранцев на плацу.

– Хорошо-хорошо! – проворно согласился Стэн и принялся размахивать транспарантом.

– Кричите: "Да здравствует победа!" – пророкотал полицейский.

– Как прикажете, – сказал Стэн.

И стал совершенно искренне орать: "Да здравствует победа!" При этом он еще пуще размахивал транспарантом. На душе у него воцарялся покой. Оказывается, дело не так уж плохо. Он-то думал, что попал в облаву, а от него требуется всего лишь кричать здравицы таанскому режиму перед телекамерами, выслушивать зажигательные речи ораторов, продемонстрировать единство таанского народа и правительства и тихо-мирно уйти домой. Ну, задержится на пару часов – невелика беда.

Затем он вспомнил, что в тоталитарном обществе коротких речей не произносят и один оратор может проговорить полдня. Так что задержится он на этой площади часов на пять-шесть. Тяжкое испытание после бессонной ночи, но ему случалось бывать и в более глупых ситуациях. Он решил не унывать и забавляться на всю катушку. К здравицам он стал подмешивать крутую брань, благо в общем крике никто ничего не улавливал.

Через пять часов Стэну пришлось констатировать, что он еще не излечился от своего патологического оптимизма. Толпа вокруг продолжала орать – даже с большим энтузиазмом, чем прежде, а если и показывала некоторые признаки усталости, дубинки полицейских немедленно подбавляли бодрости. Но к речам на трибуне еще и не приступали. Там было пусто.

Затем вдалеке раздался характерный подвывающий звук, который говорил так много бывалому пехотинцу. Стэн вжал голову в плечи еще прежде, чем у горизонта появился идущий на полной скорости боевой истребитель. Пролетев над руинами дворца, он низко-низко, на бреющем полете, прошел над толпой. Многие инстинктивно пригнулись.

Даже Стэну было трудно сдержаться и не грохнуться на землю, когда за первым истребителем последовала целая эскадрилья – и тоже на бреющем полете, а затем все небо потемнело от боевых кораблей всех назначений и конфигураций – вплоть до гигантских межзвездных линкоров. Это был парад военной мощи Таанского Союза.

Поначалу и на Стэна все эти корабли произвели сильное впечатление. Однако чем больше он приглядывался к пролетающим над ним кораблям, тем больше странностей замечал его цепкий и наметанный взгляд. Если приглядеться к каждому из кораблей, то обнаруживалось, что новых почти нет, сплошь старые, покореженные в боях, латанные и перелатанные. Но, похоже, в толпах вокруг было мало глазастых специалистов, потому что народ реагировал совсем иначе, нежели Стэн. Теперь кругом восторженно кричали не по принуждению, а от души.

Через несколько минут небо очистилось, и профессиональный сарказм Стэна сменился подлинным страхом, ибо высоко в небе появилось три одиноких исполинских корабля. О, Стэну таких аппаратов еще не доводилось видеть. Эти новопостроенные боевые космические монстры превосходили все, что он видел прежде, а видел он в своей жизни немало. Закругленные обводы, черный – как черная дыра – корпус. И со всех сторон рельефные порты, за которыми таятся – что там таится? Какой мощи пушки? Какие ракеты?.. Стэну не удалось как следует разглядеть все детали, потому что корабли очень быстро исчезли из виду – ушли вертикально вверх.

Толпа даже перестала кричать – только гудела, охваченная гордостью и преклонением перед гением таанских строителей. Даже полицейские попритихли, и в их глазах заблестели слезы патриотического умиления. Что-то вроде религиозного откровения, подумалось Стэну. Да, толпа была как бы в трансе. Надо полагать, таанский Дух Святой предпочитал все, что эффектно взрывается.

Низкий жужжащий звук заставил Стэна встрепенуться, оторваться от своих размышлений и, подобно сотням тысяч людей на площади, завертеть головой в поисках источника странного звука. Жужжание доносилось со стороны дворцовых руин.

Стэн с любопытством наблюдал, как что-то ослепительно белое поднималось над руинами. Это нечто напоминало огромное колесо со спицами. Сперва оно зависло над руинами, вознесясь примерно на полкилометра в небо, – зависло на несколько минут. Потом из этого грандиозного оптического эффекта – чего-то вроде белого солнца, восставшего из пепла и этот пепел поправшего, – прямо из слепящей белизны выдвинулся огромный черный летательный аппарат и заскользил вниз, к помосту, на котором находилась трибуна.

Миллион голов запрокинулось, чтобы разглядеть черный аппарат, опустившийся на стальной помост. Перед самым касанием из брюха аппарата выдвинулись пружинистые лапы. Он приземлился в полной тишине. Щелкающие звуки изнутри, затем впереди отъехал красноватый люк и из чрева аппарата выдвинулись алые ступени.

Из гигантских акустических колонок (Боже, все на этой площади было гигантским, давящим каждого отдельного человека) полился военный марш. Из чрева аппарата появились несколько десятков таанских гвардейцев в парадной форме, которые чинно, чеканя шаг и высоко поднимая колени, спустились на платформу.

Они стали по периметру помоста. Стэн заметил, что у них не церемониальное, а боевое оружие и держат они его так, что могут в любой момент начать пальбу. Среди них оказались и офицеры – те не остановились, а продолжали сновать по платформе, напряженно шаря глазами по толпе. Очевидно, это работники службы безопасности, переодетые гвардейцами. Но цепкие глаза, очевидно, ничего дурного не заметили. В толпе царило единство – все горели любовью к своим вождям. Музыка звучала громче и громче – и вот наконец из глубины летательного аппарата появился первый член Верховного Совета.

Мало-помалу все руководство цепочкой потянулось к трибуне. Стэн узнавал их лица, не раз виденные по телевизору, и примечал, в каком порядке они станут на трибуне – кто ближе к центру, кто дальше, так можно было определить нынешнюю расстановку сил в Совете – кто в фаворе у председателя, чья позиция ослабела. Кроме бросающегося в глаза отсутствия Пэстора и Вичмана, расклад казался привычным.

Последовала пауза. Как бы заминка. Затем из глубины летательного аппарата выдвинулся первый воин в полном боевом облачении. Он был исполинского роста. За ним последовали другие – такого же устрашающего роста и вооруженные до зубов. Когда подразделение выстроилось справа и слева от люка, Стэн вспомнил, что уже видел когда-то этих исполинов. И тут на платформу ступила сама леди Этего. Очевидно, во всей Таанской империи только ее телохранители были выше ее самой.

С толпой произошло что-то невообразимое. Приветственный вопль грозил обрушить соседние здания.

Телохранители провели Этего в центр трибуны, но далеко от нее не отошли, готовые в любой момент при необходимости закрыть госпожу своими телами.

Леди Этего вскинула обе руки над головой, и народ на площади взорвался еще более громкими приветственными криками. Стэн ощутил себя таким одиноким в этой остервенелой миллионной толпе. Ему припомнилось, когда он в последний раз видел леди Этего. Это было на Кавите в начальные дни войны. И одета она была точно так же, как сегодня, – красный плащ поверх зеленого мундира.

Тогда она стояла в ста пятидесяти метрах от него. Он помнил, как вынул свой виллиган и прицелился. Ее зеленый мундир оказался в перекрестье мушки. Он вдохнул, выдохнул воздух наполовину и положил палец на курок. Еще секунда, и шарик АМ-2 пробьет в зеленом мундире огромную дыру. Но тут один из телохранителей, которые вертелись вокруг Этего, как балерины на сцене вокруг примадонны, заслонил ее. И вслед за этим Стэн видел только белые мундиры телохранителей – красное и зеленое мелькало лишь уголками.

До сих пор Стэн не мог понять, почему он не выстрелил. Из трусости или потому, что действительно не было возможности уверенно попасть в цель? Сейчас, глядя на леди Этего, которая вознеслась на такую высоту, он корил себя и за трусость, и за неповоротливость. А впрочем, стоит ли жалеть. Что орел, что решка – в любом случае выигрыш не выпадал. И все же он не мог не фантазировать: а что бы произошло, если бы он тогда – убил? Кто бы сейчас стоял на сцене, исполняя главную роль? Вичман? Пэстор? Кто-то еще?

Тем временем леди Этего опустила руки и упивалась приветственными криками толпы. Затем коротким жестом призвала толпу к молчанию. Все разом затихли.

– Спасибо, соотечественники, – начала она свою речь. – Спасибо вам, что вы пришли на это праздничное торжество.

Стэн воровато покосился на соседей, надеясь обнаружить иронические искорки в их глазах. Нет, все очень серьезны. Никого не смущает тот факт, что они не сами сюда пришли, а их согнали дубинками полицейских. Да и никого не резанули слова "праздничное торжество". Праздновать в нынешней ситуации как будто нечего!

– Мой народ переживает трудные времена, – продолжала Этего. – Наша решимость и воля подверглись самому большому испытанию со времен Великого Стыда. Сегодня мы празднуем то, что эта решимость и эта непреклонная воля к сохранению нетленных ценностей таанского образа жизни, пронесенных нами через историю, – эта решимость и воля по-прежнему крепки в нас!

Однако мы не просто полны непреклонной решимости сберечь для истории генетический код нации. Мы готовы пожертвовать всем, дабы сохранить...

Она сделала эффектную паузу, чтобы последнее слово, стократно усиленное динамиками, хлыстом пало на толпу.

– ...честь!

– ЧЕСТЬ! – взревела толпа. – ЧЕСТЬ!

– Да, честь, – сказала леди Этего. – Пусть ни один иноземец не заблуждается касательно того, что это слово значит для всякого таанца. Для нас это не просто громкое слово, ибо оно требует жертв ради будущего наших детей и детей наших детей. И мы пожертвуем всем ради нашей чести. Все мы лучше умрем, чем увидим честь нашей нации попранной.

Она сделала новую паузу, набычилась.

– Ибо без чести не может быть будущего. Утратив честь, таанский народ перестанет существовать как раса. И если нам придется всем до одного умереть, дабы утвердить высокое понятие о себе и отстоять свое понимание священной чести, – что ж, погибнем все, разве это важно? Пусть мы исчезнем, однако оставим яркий, несмываемый след в истории Вселенной!