Текст книги "Истории про Петру"

Автор книги: Кристийна Касс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Касс Кристийна
Истории про Петру

С папой на санках

Зима потому классное время года, что идёт снег, можно лепить снеговиков, кататься на коньках и на санках.

– Ну-ка, доченька, одевайся потеплее, пойдем кататься на санках, – сказал однажды папа.

Если папа сказал, что пойдём кататься, то собираться нужно живо, потому что папа такое говорит нечасто.

Мама проверила, чтобы я надела теплую кофточку, колготки, рейтузы и шерстяные носки, шапку и шарф, толстую куртку и ватновые штаны, и непромокаемые варежки – это все, чтобы не замёрзнуть.

Папа надел только джинсы, футболку и куртку, а шапку надевать не стал.

Я сказала, что так нечестно, что папе не надо надевать шерстяной комбинезон и ватновые штаны, но папа лишь рассмеялся:

– Ха-ха! Вот когда вырастешь, то будешь надевать, что захочешь. Кроме того, на улице даже минуса нет.

На горке было много детей и мало взрослых. Почти все съезжали на санках или на лыжах и тотчас карабкались обратно. И почти все взрослые стояли на горе или по обочинам и кричали своим детям, мол, молодец, давай еще разок.

Но мой папа хотел быть лучше этих пап и мам, которые только криками подбадривают своих детей, машут руками и, дрожа от холода, смотрят на всё со стороны.

Мой папа сел со мною в санки, хотя двоим поместиться там трудно. Папа сильно оттолкнулся, санки понеслись вниз, и он закричал:

– Пропустите с ребёнком! Эй, внизу, поберегитесь, кому жизнь дорога!

На середине спуска папа вылетел из санок, но продолжал улыбаться.

– Бедненькие, стоят там и дрожат, – сказал папа. – Они и знать не знают, как здорово кататься на санках.

Мы съехали с папой еще пять раз, и каждый раз папа вываливался из санок. Последний раз он уже не улыбался, а только сказал, что на сегодня хватит, потому что штаны у него совсем промокли.

– Ты что, дома в туалет не сходил? – удивилась я.

А папа ответил, что это он не написал в штаны, а что они промокли от снега.

– Тебе тоже надо было надеть шерстяную кофту и толстые штаны, – сказала я.

И папа ответил, что я совершенно права.

Мне хотелось ещё покататься одной, и я забралась на горку и скатилась, потом опять забралась и опять скатилась, и мне было ужасно весело.

А мой бедный папа стоял под горкой в мокрых штанах, дрожал точно так же, как другие папы и мамы, и кричал мне, что здорово, давай еще разок.

Новогодний салют

Новый год – это так здорово. Если ты, конечно, не маленький и не боишься громких взрывов. И даже не решаешься выйти из дома, когда небо расцвечено разноцветными ракетами и папа зовет тебя во двор запускать салюты.

Папы такие смешные. Им прямо не терпится в Новый год устроить салют. Вот моему папе – точно не терпится.

– Сначала запустим штучки две… и потом ещё две… а потом ещё и ещё… они вон какие крутые! – приговаривал папа. – Ты пойдёшь смотреть папины салюты?

Я ответила, что я девочка, а девочки не любят, когда всё вокруг гремит. Мне бы понравились бесшумные ракеты.

Мама обещала пойти с нами. Она сказала, что после папиного салюта мы сходим на мост посмотреть большой салют. И мне разрешили одеть на шапку розовые наушники, чтобы не так сильно слышать грохотанье.

Мы вышли во двор, и папа запустил несколько ракет. Он радостно скакал по двору, прямо как я, когда получила от Деда Мороза в подарок санки с рулём.

Потом мы пошли на мост, потому что оттуда лучше всего видно салют, но там собралось столько народу, что было не протолкнуться.

И тут я увидела собачку. Маленькую, лохматенькую. Она была совершенно одна и боялась грохота, кажется, ещё больше, чем я, когда была маленькой. Какой-то мальчик поджёг бомбочку прямо рядом с этой собачкой. Пёсик страшно испугался и подскочил.

– Иди сюда, собачечка! – позвала я её. Она посмотрела в мою сторону, но подойти не решилась. Я снова поманила собачку, и она подошла ко мне. У неё тряслись уши, она вся дрожала, хотя шерсть у неё была густая. Я присела на корточки и погладила собачку, и она встала передними лапами мне на колени. Она вздрагивала и повизгивала при каждом взрыве.

Я взрывов так отчетливо не слышала, потому что на мне были шапка и наушники. А у маленькой собачки не было ни шапки, ни наушников, а просто голые уши. Тут мне в голову пришла хорошая идея. Я сняла наушники и одела их собачке. И надо же! Когда громыхнуло следующий раз, собачка не испугалась, а наоборот, стала лизать мне подбородок и вилять хвостом.

– Откуда взялась здесь эта собака? – спросила мама. – И почему на ней твои наушники?

Я рассказала, как собачка боялась громких хлопков, а мама рассмеялась и сказала, что я, конечно, очень добрая девочка, что одолжила собачке свои наушники, но её хозяину это может не понравиться.

– А у неё нет хозяина, она совсем одна, – сказала я и уже понадеялась, что мама разрешит мне оставить собачку себе.

– Во всяком случае у неё есть ошейник, – сообщил папа и погладил собачку. – И номер телефона есть!

Не успел папа достать из кармана свой мобильный, как вдруг к нам подбежала незнакомая толстая тётя и заголосила. Она кричала, что мы похитили её собаку и мучаем ее какими-то обручами. Толстая тётя подхватила собачку и скинула на землю мои наушники. Собачка страшно обрадовалась, хотя тётя была очень рассержена. Тётя даже не поблагодарила нас за то, что мы нашли её собаку, и ушла сердито топая.

– Таким вообще нельзя доверять собак! – проворчал папа и поднял мои наушники.

– Не стоит из-за таких людей портить встречу Нового года, – сказала мама. – Одевай-ка ты лучше опять наушники, тут ещё будет греметь и греметь.

Но я ответила, что я уже не маленькая и положила наушники в карман. На самом деле я надеялась, что увижу ещё какую-нибудь собачку, которая боится взрывов.

Утренняя спешка

Почти каждое утро мама отводит меня в детский сад. Она будит меня, достаёт из шкафа одежду и готовит завтрак. Когда все дела закончены, мы вместе шагаем в детский сад.

Но изредка бывает и так, что маме надо на работу очень рано, и тогда утром в детский сад меня собирает папа. Времени у него уходит на это гораздо больше. И у меня тоже.

– Где твоя одежда? – спрашивает папа, когда я разлепляю глаза.

– В шкафу, – отвечаю я. И папа идёт к шкафу.

Папе точно достанется от мамы, если она увидит, как он порылся в шкафу. Когда через несколько минут папа находит мне в шкафу чистые трусики, маечку, колготки, юбочку и кофточку, я вспоминаю, что мама с вечера уже приготовила мне одежду. Всё красиво сложено на стуле. Но папе я этого не говорю, иначе он на меня рассердится.

Когда я уже одета, папа отправляет меня в туалет и в ванную чистить зубы.

– А мама сначала всегда отправляет меня пописать и почистить зубы, – говорю я папе. – И только потом одеваться.

Папа отвечает, что нет никакой разницы, в каком порядке это делать. И разве не здорово, что с папой утром всё можно делать в другом порядке, чем с мамой. Я говорю, что, по-моему, было бы здорово, если бы я могла съесть десерт до завтрака, а папа отвечает, что на завтрак десерта вообще не бывает.

Я иду чистить зубы, а папа в это время насыпает в пиалку хрустиков. Уже за столом папа разглядывает мою красную кофточку и говорит, что я стала похожа на мухомор, потому что моя кофточка сплошь забрызгана зубной пастой. И, может быть, мама правильно делает, что отправляет меня сначала мыться и только потом одеваться.

Когда я ем хрустики, несколько капель молока попадают на кофточку, но это ничего страшного, я уже и так вся в крапинку.

– Теперь давай одевай скорее комбинезон, нам уже надо спешить! – говорит папа.

Я говорю, что мне ещё надо сделать хвостики, потому что мама всегда делает мне по утрам хвостики.

– Ну, давай тогда причешем тебя, – говорит папа.

– Где твоя щётка?

– В ванной, в ящике, – отвечаю я и приношу папе свою щётку.

Папа начинает меня причёсывать.

– Надо сделать пробор, – говорит папа, расчесав мне волосы. – Для этого нужна расчёска. Где твоя расчёска?

– В ванной, в ящике, – отвечаю я и приношу папе свою расчёску.

Папа делает мне пробор и собирает волосы с одной стороны головы в хвостик.

– Нам ещё нужны резиночки, – говорит папа. – Где они лежат?

– В ванной, в ящике, – отвечаю я и опять иду в ванную.

Но папа держит меня за волосы и говорит, давай пойдем вместе, тогда ему не придётся делать новый хвостик. И что я могла бы сразу принести всё нужное и время бы тогда не тратилось зря.

Наконец два хвостика готовы, и мне надо побыстрее одеваться, чтобы не опоздать в детский сад.

Папа помогает мне одеть сапоги и шапку. В тех местах, где папа сделал мне хвостики, у меня выпирает шапка, как будто выросли рожки.

– Где твои перчатки? – спрашивает папа и роется в прихожей на полочках и в ящиках. Лицо у папы становится очень красным, это потому, что он уже в пальто, и ему жарко от всей суеты.

– Мама кладёт мои перчатки мне в шапку, – говорю я.

– Ну, а она тогда где? – спрашивает папа, и я отвечаю, что шапка на мне.

Папа смотрит на мою шапку, ощупывает мою шишковатую голову и смеётся, хотя нам уже надо бежать. Потом он снимает с меня шапку и видит, что там внутри лежат перчатки.

Здорово, что папа в хорошем настроении, хотя мы и очень спешим. Было бы совсем не здорово, если бы папа нервничал и сердился бы, что я так долго вожусь. Поэтому я не скажу папе, что мне вообще-то хочется по-маленькому, потому что я забыла сходить в туалет.

Как мы с папой красили яйца

Сегодня мы с папой красили яйца.

– Уже скоро Пасха, – сказал папа. – Давай сделаем маме сюрприз и покрасим яйца сами, чтобы маме не пришлось возиться с луковой шелухой.

Я не знала, что такое возня с луковой шелухой. Да папа, наверное, и сам не знал. Во всяком случае мы не покрасили ни одной луковицы, зато покрасили почти целую коробку яиц.

– Где твои фломастеры? – спросил папа. – Думаю, что фломастерами можно хорошо покрасить яйца.

У меня есть большая банка, в которой стоят фломастеры. Некоторые уже высохли и больше не рисуют, а некоторые ещё очень хорошие. Особенно хорошо рисуют такие ужасные фломастеры, как чёрный, коричневый, серый и тёмно-лиловый.

Мне не хотелось красить яйца в такие страшные цвета, и я достала из шкафа акварельные краски и кисточку. Стаканчик я взяла из ванной, потому что сейчас никто не собирался чистить зубы.

Папа вынул из холодильника картонную коробку с яйцами.

– Как ты думаешь, может, их надо сначала сварить?

Я сказала, что если мы будем их ещё и варить, то не успеем покрасить до того, как мама вернётся из магазина, и тогда никакого сюрприза не получится. Папа сказал, что я очень даже сообразительная девочка. И он решил, что холодные яйца красить куда легче, чем когда они горячие и обжигают руки.

– Только смотри – осторожно, чтобы не разбились, ладно?

Я обещала быть очень осторожной.

И вот мы стали с папой красить яйца. Я покрасила одно яйцо полностью в жёлтый цвет.

– A-а! Это, наверное, цыплёнок, – сказал папа, взглянув на мое жёлтое яйцо.

Я нарисовала на яйце красные крапинки.

Папа прищурился и склонил голову на бок.

– У цыплёнка, кажется, ветрянка, – сказал он.

– Не-ет! – засмеялась я. Иногда папа всё-таки такой смешной.

– Хм, тогда у него корь.

– Никакая не корь, – сказала я.

– Волдыри от комаров? Прыщики? Веснушки?

– Ничего у него нет. Это просто жёлтое яйцо с красными крапинками, вот и всё.

Папа улыбнулся и стал красить другое яйцо. Он перепробовал все фломастеры, но они были подсохшие. Тут папа нашёл чёрный фломастер, и я уже подумала, что он закрасит всё яйцо чёрным. Но папа нарисовал на нём два больших глаза и рот, смешные ручки и перепончатые лапки. По-моему, яйцо у папы получилось очень классным.

– Это Клабуш, – сказал папа.

У меня есть такая книжка, в которой рассказывается про существо по имени Клабуш. Его сделали из яйца. Но папино яйцо было совсем не похоже на Клабуша, потому что у настоящего Клабуша красные руки и ноги, а на голове крутики из проволоки, похожие на пружинки. Папа сказал, что красный фломастер высох, и его «Клабушу» придётся теперь ходить с чёрными руками и ногами. Они у него, наверное, немытые.

Я посмотрела на свои руки. Они были немного жёлтые и немного красные. У папы пальцы были чёрные. Ничего страшного, потому что работу мы ещё не закончили. Я тоже сделала Клабуша, а папа раскрасил ещё одно яйцо акварельными красками в синие и зелёные полоски. Следующее яйцо я раскрасила под божью коровку – красную с чёрными точками, а папа нарисовал на яйце паука-крестовика.

Мне нравилось вот так сидеть вдвоём с папой и красить вместе яйца.

Папа рассказывал, что в некоторых странах мамы и папы прячут от детей в саду шоколадные яйца, а дети должны их искать. А если мамы и папы спрячут очень много яиц, то им самим потом тоже кое-что достаётся, потому что дети не могут найти все яйца.

Папа пообещал мне купить завтра несколько «киндер-сюрпризов», если я буду хорошей девочкой и сама докрашу остальные яйца. Потому что по телевизору как раз началась такая передача, которую папе страшно хотелось посмотреть.

А мне пришло в голову кое-что получше. Я решила сделать папе и маме сюрприз и всё придумала сама.

Я взяла сине-зелёное полосатое яйцо и спрятала его в мамину большую коробку с чаем. Ложечкой засыпала сверху чаинками, чтобы яйцо не торчало. Потом взяла своего Клабуша и положила его папе в сапог.

Яйцо с пауком-крестовиком я уложила в мамину мохнатую шапку. Хорошо, что мама не надела эту шапку, когда пошла в магазин, потому что мохнатая шапка – это отличное место, где можно замаскировать яйцо. Яйцо с божьей коровкой я положила папе в портфель. Там как раз был кармашек, где яйцо прекрасно поместилось. Клабуша, которого сделал папа, я отнесла в спальню и положила в ящик туалетного столика охранять мамины серёжки.

Оставалось ещё одно яйцо. Некоторое время я разглядывала жёлтое яйцо в красную крапинку, а потом пририсовала глаза, клюв и две маленькие лапки. Так и быть, пусть это будет цыплёнок, который болеет ветрянкой. Я взяла цыплёнка и бережно перенесла его в родительскую спальню и пристроила у папы под подушкой. Вот папа обрадуется, когда найдёт его там вечером!

Взрослые разговоры

Взрослые иногда говорит такие странные вещи! Так что ребёнку вообще ничего не понять.

Например, если я нечаянно опрокинула на столе стакан с молоком или нарисовала принцесс на важных бумагах, папа всегда кричит: «Ну замечательно! Вот молодец!» И, конечно же, тогда он не улыбается, хоть и говорит «замечательно».

Или вот бабушка каждый раз, когда меня видит, радуется: «Боже милостивый! Ты ОПЯТЬ выросла!»

И тогда мы идём к двери мерить меня. Там у бабушки на косяке сделаны отметки, какого роста все мои двоюродные братья и сёстры, и я вижу, что не выросла ни на миллиметр.

Не стоит верить тому, что говорят взрослые. Даже тому, что говорит мама.

Однажды, когда мама расчёсывала мои длинные волосы, она сказала:

«Тебе было бы очень хорошо и без чёлки!» Потом она ушла в магазин, оставила меня дома с папой и, конечно же, забыла про этот разговор.

Но я решила удивить маму.

Когда папа заснул, – а засыпает он всегда, как только по телевизору начинается детская передача, – я достала из ящика на кухне ножницы и стала подрезать себе чёлку.

Это было очень непросто, зато интересно. Я решила, что когда вырасту, то стану парикмахером и буду стричь людям волосы так, как сама захочу.

Когда мама вернулась домой и увидела мою новую причёску, то сначала она только улыбнулась и сказала: «Привет, солнышко!» Но очень скоро выяснилось, что улыбалась она только потому, что была без очков.

Когда она подошла поближе, она вдруг вскрикнула:

– Что ты наделала со своими волосами? Ты обкромсала свою чёлку! Как ты вообще до этого ДОДУМАЛАСЬ?

Я расплакалась:

– Ты же сказала, что мне было бы очень хорошо и без чёлки.

На это мама сказала:

– Я же не имела в виду, что ты её ОБРЕЖЕШЬ, а то, что ты её ОТРАСТИШЬ.

Откуда ребёнку знать, что думает взрослый человек?

Я считаю, что должно быть так: если ребёнок нечаянно опрокинул стакан с молоком или нарисовал на важных папиных бумагах принцесс, то папа должен сказать: «Ай-ай! Вот это ты плохо сделала!»

Если ребёнок приходит в гости к бабушке, как и на прошлой неделе, то бабушка должна сказать: «Ты такого же роста, как и была! Я не верю, что ты выросла хотя бы на миллиметр, но давай всё же измерим».

И мама тоже должна похвалить своего ребёнка за причёску: «Тебе хорошо именно с такими волосами!»

Тогда жить детям было бы намного проще. И взрослым людям тоже.

Дядя фотограф

К нам в детский сад приходил фотограф. Этот дядя пришёл фотографировать своим аппаратом меня и всех других детей.

Я и все другие дети были нарядно одеты, за исключением Калле. Его мама забыла, что мы сегодня фотографируемся. На Калле была розоватая кофточка и просто колготки. Хорошо хоть в детском саду есть запасная одежда на такие случаи. Это такая одежда, в которую переодевают детей, если они сделали в штанишки.

– Идите сядьте на диван, – сказал дядя фотограф и стал играть с пластмассовыми буквами и цифрами. Мне тоже захотелось поиграть, и я пошла посмотреть, что делает дядя фотограф. Все остальные дети тоже пришли посмотреть, что делает дядя фотограф.

– Я пишу на табличке, какой это детский сад, – сказал дядя фотограф и отправил меня и других детей обратно на диван.

Мы туда все не помещались, и поэтому маленькая Мари упала. Дядя фотограф сказал, что мы и не должны все сидеть на диване, кто-то может сесть и на пол. Тогда мы все захотели сидеть на полу. Там всем хватило места, но дядя фотограф вытер лоб платком и сказал, чтобы девочки сели на диван, а мальчики – на пол.

Дядя фотограф хотел, чтобы мы все улыбались на фотографии. Поэтому он стал нас смешить.

– Как делает кошка? Бэ-э? – спросил у нас дядя фотограф.

– Не скажем! – ответил Эрик. – Ты что, глупый и не знаешь, как делает кошка?

– А что у козла острое – рога или зубы? – спросил дядя фотограф и стал строить рожицы.

Эрик и Том тоже стали строить рожицы и играть в козликов, а дядя фотограф сказал тогда:

– Оу ноу.

Том случайно боднул рожками Аннику прямо в косичку, да так, что у Анники с косички слетела резиночка и приземлилась в углу. Анника закричала, и воспитательница Сирли стала её утешать. Воспитательница Катрин стала ругать Эрика и Тома.

Остальные побежали искать Анникину резиночку, а дядя фотограф опять сказал:

– Оу ноу.

– Садитесь теперь все красиво на диван, – сказал дядя фотограф, когда мы нашли резиночку Анники и воспитательница Сирли снова заплела ей косичку. Тогда мы все опять побежали и сели на диван, а маленькая Мари опять упала с края дивана. Какое-то время мы все смеялись, и дядя фотограф, и воспитательница Сирли, и воспитательница Катрин сказали, что вот теперь получится по крайней мере весёлая фотография.

– Ладно, а теперь, мальчики, садитесь-ка на пол, будьте паиньками!

Мы все пересели на пол, и вот тут вышла бы совсем весёлая фотография, потому что мы все смеялись, прямо держались за животики.

– Послушайте, мне скоро уже надо быть в другом месте, – сказал дядя фотограф. – Давайте уже быстренько хоп-хоп и закончим, ладно?!

– Хоп-хоп! Хоп-хоп! – выкрикнул Эрик и опять засмеялся.

А дядя фотограф сказал:

– Будьте уже немного посерьёзней, чтобы я мог вас нормально сфотографировать.

– Тогда расскажите им какую-нибудь грустную историю, – нашлась воспитательница Сирли.

Дядя фотограф стал рассказывать про свою собаку, которая была очень хорошая и весёлая, но совсем недавно умерла.

– Она была большая или маленькая? – спросила Катарина и погрустнела.

– Большая, – сказал дядя фотограф.

Мы все тоже очень запечалились, и тогда дядя фотограф сказал, чтобы мы только не начинали реветь, ведь ничего страшного не случилось.

– Почему она умерла? – спросил Анти.

– Да она на самом деле не умерла, – сказал дядя фотограф и снова вытер платком лоб.

– Ты её похоронил у себя в саду? – спросила я.

– Да нет, вы поймите, у меня на самом деле нет собаки! – сказал дядя фотограф и замахал руками.

– Я эту историю просто выдумал. Теперь сидите все красиво и улыбайтесь, будьте так добры!

– А она была очень старая или очень больная? – спросил Том.

– Собачка умел-ла, – сказала маленькая Мари и заплакала.

– Оу ноу, – сказал фотограф и щёлкнул фотоаппаратом. Больше фотографий он делать не стал, а сказал только, что придёт в другой раз, а сейчас он очень спешит.

Дядя фотограф обещал придти в какой-нибудь другой день снова, но, наверное, не придёт. Воспитательница Сирли сказала, что нас придёт фотографировать другой фотограф, какая-то тётя, которая знает много весёлых историй.

Нам немного жалко, что тот самый фотограф не придёт. Мы у него ещё спросили, какого цвета была его собака и какие её проделки он помнит.