Текст книги "Дуйбол-привет!"

Автор книги: Кристине Нёстлингер

Дуйбольные праздник

Скоро, очень скоро каждый в Верхнем Дуйберге постиг дуйбольную премудрость. Одним она давалась легче, другим – труднее. Тем не менее даже сестры Зудмайер, Анна и Мария, – а уж их никак самыми молодыми не назовешь—выучились дуйболу. Они прошли курс дуйбола для пожилых. Вместе со стариком Тюльмайером и тещей господина Лисмайера.

Среди мужчин первенство держал господин пастор, на пятки ему наступал господин Лисмайер, проигрывая лидеру какие-то крохи – 0,002 секунды.

Среди женщин первенствовала госпожа Харчмайер. Несмотря на свои необъятные телеса. За ней шли госпожа учительша и госпожа Тюльмайер.

(Господин учитель от соперничества самоустранился. Он заявил, что он главный тренер и главный менеджер, а потому времени для занятий спортом у него нет. Он попытался тренироваться дома, чайком, но убедился, что укротить дуло выше его сил. Он опасался за свой тренерский авторитет, стань его неуклюжесть для всех очевидной.)

Среди ребят вне всякой конкуренции были Фанни Харчмайер и Губерт Лисмайер. За ними на солидном расстоянии держались Титус и Марианна, в затылок которым дышала плотная группа преследователей.

Между ребятами и взрослыми случались и конфликты. Ребята потребовали, чтоб им выдали суперфены и большие шары! Ребята заявили, что они и с большими дулами справятся. В конце концов, они уже не маленькие. Дети Волмайера, Рогмайера и Быкмайера утверждали, что они якобы сильнее своих отцов. На сенокосе и заготовках дров они это сто раз доказывали.

Часть родителей не возражала против того, чтобы вооружить ребятню взрослым дуйбольным снаряжением. Но некоторые родители, и прежде всего господин Лисмайер и госпожа Харчмайер, были против. Они очень гордились своим спортивным уменьем. Они опасались, что их дети, имея гораздо больше свободного времени па тренировки с большим дулом и большой пеной, окажутся проворнее их самих. Этого-то им как раз и не хотелось.

– Тогда все уважение к нам, взрослым, наш авторитет – того, тю-тю! – горячились они. – До чего мы доживем, если дети будут уметь больше родителей!

Однако ребята не унимались. Особенно рьяно выступал Губерт. Он сказал:

– Если мне большое дуло не дадут, то играйте без меня! – И Фанни его поддержала.

– Это надо решить демократически, путем голосования, – высказался господин пастор. – Невзирая на грозящую перспективу – оказаться более слабыми дуйболистами, чем дети!

– Прошу вас учесть, – веско сказал господин учитель, – вы не вправе печься лишь о себе. Вы обязаны делать то, что во благо дуйболу, что способствует его распространению во всем мире, что сделает дуйбол королем спорта!

А господин Харчмайер сказал:

– Я как бургомистр, не желая влиять на ваше решение, все же полагал бы, что передача ребятам укрупненных дул и пен пошла бы на пользу дулу… то есть делу!

Господин Харчмайер дуйболист был самый слабый. Но главное, его до глубины души уязвляло, что собственная жена бегала и владела дулом намного лучше, чем он сам. И он предвкушал тот миг, когда Марианна выиграет у нее.

Граждане Верхнего Дуйберга проголосовали. Они отдали свои голоса за то, чтобы взрослое снаряжение детям выдать. (При одном воздержавшемся.)

Титус Низбергер написал тете Меланин открытку – на письмо времени не было:

«Дорогая тетя Мелания, наконец-то мы получили большие дула и большие пены. Это сказка.

Мы заткнули за пояс всех родителей, вместе взятых!

Сперва они раскисли, но потом поняли, что спорт от этого только выиграл.

Завтра у нас дуйбольный праздник, будет очень торжественно, сказал папа.

Жаль, что тебя нет с нами!

Привет. Титус».

Скромный дуйбольный праздник

Дуйбольный праздник начался через четверть часа после новогодней торжественной службы. Господин пастор и причетники сразу же после службы переоделись в ризнице в дуйбольную форму. Господин пастор и один из причетников заметно нервничали. (Этим причетником был Губерт Лисмайер.) Ведь сегодня на чемпионате деревни им обоим предстояло отстаивать свои лидерские позиции. Второй причетник, Ханси Харчмайер, не нервничал. (Его дуйбольная амуниция состояла всего-навсего из дула, перепачканной навозом пены и выцветшей островерхой шапчонки.)

Харчмайер Ханси плелся за господином пастором и Губертом к большой поляне. Сначала он процедил сквозь зубы: «Чертов балаган!». Потом: «Коль к новогодью чернеет земля, значит, не выбелит снегом поля!» И еще: «Коли не выбелит снегом поля, уж не заглянет клиент издаля!».

Эти новогодние присловья он вычитал в дедушкином численнике. На душе у Ханси кошки скребли.

Всем жителям Верхнего Дуйберга – кроме Ханси – зрелище большой поляны радовало глаз. Вокруг поляны были установлены скамьи, между скамьями врыты в землю высокие флагштоки, на флагштоках развевались белые флаги с изображением зеленых краснорогих коров. (Господин учитель долгое время рылся в архивных бумагах и установил, что зеленые краснорогие телки являлись древним гербом дуйбергских крестьян.)

У всех жителей Верхнего Дуйберга – кроме Ханси – была роскошная дуйбольная амуниция. Господин Харчмайер в зеленом тренировочном костюме с фиолетовыми наколенниками, розовой подвеской для дула, шапочкой с шестью кисточками и обтекаемым козырьком, а также пятнистой пеной удрученно оглядел Ханси с головы до ног.

– Парень, парень, – вздохнул он, – эх, парень, и не совестно тебе? Откуда ты такой взялся? Взгляни на своих друзей!..

– Пугала огородные! – буркнул Ханси.

– Бравые дуйбольные молодцы! – с упреком сказал господин Харчмайер. – На Титуса посмотри! Бери пример с Титуса! Вот как надо выглядеть!

Титус Низбергер и впрямь блистал среди всех блистающих дуйболистов. Тетя Мелания прислала ему не только красную ленту на подвеску плюс шапочку и наколенники. Сверх того она снабдила его кожаным браслетом и клиновидным нагрудником, который поддевался под куртку и здорово улучшал обтекаемость корпуса. К тому же, чтоб быстрее бегать по жесткому мерзлому грунту, Титус подбил кроссовки шипами. К тому же его мама, по совету Анны Зудмайер, связала трехпалую рукавицу. К тому же отец подарил ему четыре миниатюрных коровьих колокольчика. Они подрагивали, перезваниваясь, на ленточной: подвеске. К тому же на нем были ветрозащитные очки (которые иной раз совсем не отличить от солнцезащитных).

Другие дети хоть и уступали Титу су, но тоже были чудо как хороши. У Лисмайерова Губерта сзади, пониже спины, была укреплена обтекаемая подвеска, смахивающая на хвостовой плавник. Господин Лисмайер смастерил ее из жести.

На Харчмайеровой Марианне красовались – в этом году, в общем-то, абсолютно не модные – ее самые старые, узкие и тонкие брючки из джерси. Они плотно обтягивали ноги Марианны, не трепыхались на ветру и не морщили. Это резко уменьшало сопротивление воздуха. Волмайеровский отпрыск даже налокотники нацепил. Нечего и говорить, что все дула были в красочных наклейках, изящные подвески (это словцо закрепилось с легкой руки господина учителя) переливались всеми цветами радуги. (Только на Ханси по-прежнему болталась старая веревка.) И пены были размалеваны на диво. Господин пастор запечатлел на своей пене альпийский ландшафт; Марианна перенесла на пену целиком меню папашиного заведения; Тюльмайер, известный любитель рыбок, испещрил всю поверхность пены золотыми рыбками. Харчмайеровская пена была в красный горошек, а его запасная пена сплошь в синих звездах. (Едва ли не каждый верхнедуйбержец приобрел у господина Верхенбергера два или даже три шара, а господин Лисмайер купил Губерту второй фен. Для тренировок. Чтоб боевое дуло не износилось раньше времени.)

Кари и Карин Верхенбергер нарядились и снарядились абсолютно одинаково.

– Дуйбольные близняшки да и только! – сказала своему мужу госпожа Верхенбергер.

А поскольку все у Кари и Карин было одинаковым, они стояли посреди луга и спорили из-за пен. Одна из двух пен (обе в розочках) вроде бы лучше слушалась воздушной струи, и та, что вроде бы получше, принадлежала вроде бы Кари. Но так как шары были одного веса, одного размера и одной формы, то разобраться, какой именно принадлежит Кари, было невозможно. Одна пена лежала у их ног, за другую шла борьба.

– Моя пена! – рванул на себя шар Кари.

– А вот как бы не так, она моя! – рванула на себя шар Карин, врезала Кари полукедом по лодыжке. А поскольку у нее на полу-кеде тоже были шипы, то Кари заверещал, словно его резали. Господин учитель подбежал к обоим и расцепил их.

– Весь наш праздник насмарку пустить решили! – взревел он возмущенно. – Марш по местам и чтобы немедленно помирились! Вы же в спорте друзья-соперники, спорт призван сплачивать людей!

Друг-соперник Карин умчалась вроде бы с лучшей пеной. Друг-соперник Кари подхватил вроде бы худшую, плюнул вслед сестре и побрел к краю поляны, где на семи сшитых в одно полотнище льняных скатертях, натянутых между двумя высоченными мачтами, значилось – СТАРТ. Там уже собрались все дуйболисты. Взрослые и ребята.

Престарелые дуйболисты, госпожа Лисмайер, маявшаяся воспалением вен, господин Рогмайер, у которого одна нога с рождения была высохшая, а также Волмайерша, которая должна была на следующей неделе разродиться, участия в общедеревенском чемпионате не принимали. Они расположились на скамьях между коровьими флагами. К ним подсели и нижнедуйбержцы: Козмайер, Курицмайер и Свинмайер.

Господин учитель, наэлектризованный, как шаровая молния, носился по большой поляне. На нем лежала прорва разных забот. Он был душой всего празднества. Поплевав на указательный палец, он поднял его вверх. Та сторона пальца, что была обращена к финишу, подсохла быстрее, чем та, что глядела на старт.

– Так-так, ветер встречный, – озабоченно констатировал господин учитель.

– Ну тогда шпарьте от финиша к старту! – предложил Свинмайер.

Господин учитель возмущенно мотнул головой и сказал:

– Свинмайер, так рыцари спорта не делают! Рыцари спорта открыто принимают бой с коварством природы!

– Ну тогда принимайте же бой, наконец! – бросил Свинмайер. У него уже порядком замерзли ноги.

Но господин учитель все еще не мог начать праздник и чемпионат. Кого-то он поджидал. Гостя он поджидал. Он ему вчера позвонил и сказал, что его наипервейший человеческий долг – появиться на празднике.

– Давайте начинать, начинайте, пожалуйста! – шумели уже ребята.

– Тихо! – повысил голос господин учитель. – Мы ждем почетного гостя!

– Тихо! – поддержали его родители. – Наш гость – важная птица, без него никак начинать нельзя!

Господин пастор в словесной перепалке не участвовал. Он совершал пробежки вокруг одного из флагштоков – разогревался. Хуже некуда – соревноваться с остывшими мышцами.

На Главной площади просигналила машина.

– Это он, – возвестил господин учитель, – сейчас он появится. – Кто, кто появится? – загалдела ребятня.

– Пресса! – благоговейно зашушукались родители.

«Пресса» явила себя в лице газетного репортера Грачмана. Газетный репортер Грачман прежде ежегодно проводил здесь зимние отпуска (когда в долине еще был снег). Теперь же в свой зимний отпуск он ездил в одну из девяноста семи долин, что слева и справа от Дуя, но притом считал себя по отношению к верхнедуйбержцам вечным должником.

Во-первых, он так и не расплатился с господином Лисмайером за свое последнее проживание в гостинице, а во-вторых, верхнедуйбержцы спасли ему жизнь три года назад.

Тогда репортер Грачман по глубокому снегу напоролся на дерево, сильно ударился головой, потерял сознание и лыжу. Свежевыпавший снежок запорошил несчастного.

Когда единственная и бесконечно одинокая лыжа, соскользнув по отвесному склону в долину, уткнулась в ноги сгружающего пиво господина Лисмайера, тот сразу же поднял тревогу: «Мамочки родные! Лыжина-то репортера Грачмана! В горы – спасать!»

В течение трех долгих часов верхнедуйбержская горноспасательная служба – то бишь все обитатели Верхнего Дуйберга поголовно – прочесывала и перелопачивала заснеженные склоны в поисках газетного репортера Грачмана. Они отыскали его, свезли в долину, растерли снегом, сделали ему искусственное дыхание и в конце концов выходили. С тех пор репортер Грачман помнил добро.

Господин газетчик приближался к большой поляне, издали здороваясь со всеми и приветственно размахивая руками. На животе у него болтался фотоаппарат, а из карманов пальто торчал блокнот с самопиской. Звонивший ему господин учитель предупредил: дуйбольный праздник во что бы то ни стало должен попасть на газетную полосу.

Репортер Грачман достиг большой поляны, господин учитель скомандовал: «Начинаем!»—а чтобы до всех дошло, он свистнул в свой судейский свисток. Один раз коротко и один раз длинно.

Все верхнедуйбержцы встали по стойке смирно. Сидевшие на скамьях вскочили и тоже вытянули руки по швам. Господин учитель выбежал на середину поляны и с ходу начал темпераментно дирижировать, верхнедуйбержцы грянули:

 
Дуйбол – игра
Бесснежная.
На первый взгляд
Несложная,
Но дуйболисту нужно
Многое уметь.
Он должен хватку
Нежную,
И поступь
Осторожную
И выдержку —
Да, выдержку
Железную иметь!
 
 
Припев:
Всей долиной дуйболяем,
Днем и ночью
Пены дуем.
Чемпионов прославляем
И не ноем, коль продуем!
 

Так как замечательная песня, сочиненная совместно господином пастором и господином учителем, исполнялась на известную мелодию «Мы шли тропою горною…», то никто не сфальшивил и не сбился; песня прозвучала очень стройно и выразительно. Репортер Грачман сделал несколько снимков.

Старейшины деревни и нижнедунбержцы наградили певцов аплодисментами. После чего господин Харчмайер вынул из квадратной шкатулки два небольших серебряных кубка и серебряную пивную кружку, поставил их в финишном створе и возвестил:

– Чемпионат деревни объявляю открытым. В программе забег мужчин и забег женщин. Перебежки после фальстарта отменяются, иными словами, допустивший фальстарт снимается с соревнований. Первыми стартуют женщины, за ними старт примут мужчины; надеюсь, все ясно, Зрители могут осмотреть призы.

Господин Харчмайер указал на серебряные сосуды. Господин Грачман был тут как тут и общелкал сосуды. Женская команда в полном составе выстроилась на старте, дрожа и безумно нервничая.

Хотела победить Фанни Тюльмайер, хотела победить госпожа Харчмайер, да и Марианна тоже во что бы то ни стало хотела победить.

– На старт! – дал команду господин учитель, хотя все давно уже были на старте. – Внимание! – крикнул он. – Марш! Подруги-соперницы затрусили ходкой рысцой.

Каких только досадных недоразумений не приключилось на дистанции. Тита Низбергер запуталась шипом левой кроссовки в шнуровке правой, споткнулась из-за этого, упала и распрощалась со всеми шансами на успех. Карин Верхенбергер тоже споткнулась – отчего неясно, – чтобы не бухнуться, оперлась на пену и была дисквалифицирована. Тюльмайеровой Фриде вступило в бок – на нервной почве, – и она передвигалась как черепаха.

Рогмайерова Кристль, которая и без того звезд с неба не хватала, никак не могла совладать с дулом: оно все время давало осечки. Позже выяснилось, что батареи подсели.

Волмайерова Эви и Быкмайерова Труда шли по дистанции старательно, но недостаточно резво. Посреди поляны пена у Труды вышла из повиновения, вильнула в сторону; растерявшись, Труда погнала пену не туда, куда следовало, и в результате прикатила ее обратно к старту. Госпожа Низбергер и госпожа Верхенбергер старались изо всех сил, но вскоре сильно отстали. Быкмайерша и Волмайерша тоже быстро вышли из игры. Лидировали госпожа Харчмайер, Марианна и Фанни, преследуемые госпожой Тюльмайер. Ребята, то есть мальчишки, что сгрудились у финиша, подбадривали Марианну и Фанни. «Жми, жми!»—орали они. «Марианна, Марианна!»—ревели одни. «Фанни, Фанни!»—ревели другие. Большинство взрослых болели за госпожу Харчмайер, потому что госпожа Харчмайер при своих несусветных габаритах была еще и коротконога. В глазах взрослых это вдвое повышало ценность ее скоростных качеств. Даже господин Тюльмайер без передыху скандировал (чего госпожа Тюльмайер ему никогда бы не простила, узнай она об этом): «Харч-май-ер-ша, Харч-май-ер-ша, хоп, хоп!» Но незадолго до финиша случилось непредвиденное. Госпожа Тюльмайер хотела обойти госпожу Харчмайер, госпожа Харчмайер этого не хотела, и вдруг обе оказались на земле. В ту пору в Верхнем Дуйберге не существовал еще спортивный арбитраж, посему этот инцидент не мог быть всесторонне проанализирован. Одни утверждали, что, дескать, госпожа Харчмайер подставила ножку госпоже Тюльмайер, а та, падая, в отместку увлекла за собой Харчмайершу. Другие божились, что-де своими глазами видели, как госпожа Тюльмайер не могла вырваться вперед: просто-напросто госпожа Харчмайер была быстрее. Тогда Тюльмайерша, обозлившись не на шутку, ухватила госпожу Харчмайер за брючину и рванула на себя. Обе женщины грянулись оземь как подкошенные.

На снимке репортера Грачмана, поймавшего объективом эту сцену, запечатлелась лишь могучая спина в соседстве с двумя к этой спине не относящимися короткими ножками, что не проясняло случившегося. Когда обе матроны очутились на земле, у зрителей вырвался слитный вопль ужаса. Он отвлек Марианну Харчмайер. Она оглянулась и в паническом замешательстве увидела дражайшую матушку поверженной. Сначала, на секунду, ее взяло сочувствие к маме, но через секунду взяла себя в руки она сама, вспомнив, что поклялась выиграть (кровь из носа). Однако момент был упущен! Фанни Тюльмайер финишировала, ее поздравляли, фотографировали, а господин Харчмайер увенчал ее венком из еловых веток и вручил серебряный кубок. Ну и расстроилась же Марианна, что там говорить. (Кстати, после этого чемпионата между госпожами Харчмайер и Тюльмайер существует легкая, но уже во веки веков неустранимая неприязнь.)

После забега женщин настал черед мужчин. И тут надо пояснить еще одно обстоятельство, которое за праздничной суетой и перипетиями женского забега настолько отодвинулось в тень, что на него никто внимания не обращал. Вот какое обстоятельство: господин Харчмайер хоть и расточал улыбки направо и налево, хоть и вручал награды и распевал во всю глотку дуйбольный гимн и еще тряс руку репортеру Грачману, однако все это время в нем кипела дикая злость на Ханси, которую он не мог в себе побороть. И все время шпынял Ханси. Он брюзжал, что сгорает со стыда из-за Ханси, что Ханси самый выдающийся пентюх и слизняк во всей округе, что у Ханси даже цветной подвески для дула нет, что ему до любого примерного и спортивного малого как до луны и что, наконец, Ханси позор здешних мест. Тут и в Ханси мало-помалу стала подниматься дикая злость. А поскольку отвечать отцу Ханси побаивался – господин Харчмайер раздавал затрещины часто и с удовольствием, – то злость в Ханси разрасталась. Никогда в жизни его еще так не распирало от злости. От такой дикой злости у него даже дыхание перехватило. Он стоял на старте, между господином пастором и Губертом Лисмайером. Злился он не только на отца. Он злился на всех верхнедуйбержцев, и на свою заляпанную навозом пену, и на свое дуло – на весь белый свет. Ему хотелось лишь одного: вернуться домой, забиться в самый темный угол и выть, кусая кулаки.

Господин учитель крикнул: «На старт, внимание, марш!» Затем свистнул. Ханси со всей яростью нажал пусковую клавишу дула и яростно погнался за своей пеной. Господин пастор, Лисмайер, Губерт и все остальные верхнедуйбержцы просто глазам своим не верили! (Они же не подозревали, что его гнала вперед злость.) Ханси обогнал всех до единого! Финишировал он с огромным отрывом.

Господин Харчмайер добрался до финиша последним. Тем не менее улыбался он от уха до уха. Он бешено гордился сыном. Он считал, что Ханси самый славный малый на всю округу. (Вот как скоро изменяют отцы подчас свои мнения.)

Господин пастор проиграл достойно: он пожал руку Ханси. Лисмайеров Губерт не был столь смиренен. Его бы воля, он был дал Ханси хорошего пинка. Все ж и он протянул Ханси руку. Потому что для него это была единственная возможность попасть в кадр – репортер Грачман не жалел пленки на чемпиона. Но после он сказал детям учителя и Титусу:

– Надул он нас всех, сам поди тренировался втихаря! А еще недотепу из себя корчил, только чтоб мы его всерьез не принимали! Хорош гусь!

Супер-люкс-прием-банкет

В воскресном выпуске «Вестника долин», той самой газеты, где служил господин Грачман, можно было увидеть снимок Ханси. Как он пожимал руку Губерту. На заднем плане просматривался господин пастор. (Но узнать его мог лишь тот, кто запомнил, что футболка в непомерно крупную полоску и клетчатый галстук – форма господина пастора.)

Под фотоснимком была заметка:

Долина Дуя дуется в дуйбол!

Из-за отсутствия снега жители долины реки Дуй изобрели новый вид спорта, которым можно заниматься без снега, вооружась дулом и пеной. На нашем фото победитель деревенского чемпионата (слева) со вторым призером (справа). На заднем плане (без головы) пастор скромной общины, с улыбкой взирающий на охваченных спортивным азартом юных прихожан.

Губерт Лисмайер снимку обрадовался: как-никак вторым призером (справа) был он. Ханси от фото было ни горячо ни холодно. Господина пастора оно возмутило. В конце-то концов он вовсе не «взирал с улыбкой», а тренировался как одержимый и пробился в призеры. Господин пастор сказал господину Харчмайеру:

– Осел этот Грачман!

Харчмайер озадаченно почесал в затылке. Затем позвонил в газету репортеру Грачману. Грачман сказал: в том, что перепутали победителей, он не виноват. Виноват наборщик. А в том, что его репортаж обкорнали, виноват главный редактор. Дуйбол, заявил он, совершенно неинтересная тема.

– Вы тоже так считаете? – спросил господин Харчмайер в трубку и побелел как полотно.

– Что вы, что вы! – завопил Грачман до того пронзительно, что слышно было даже господину пастору, стоящему рядом с Харчмайером. – Я и вас люблю, и вашу игру! Но только, – тут Грачман сделал паузу, – надо подумать о толковой рекламе. В наше время без рекламы ничего путного не сделаешь!

И еще, сказал Грачман, он-то сам работает в незаметной газетенке, на мировые события нисколько не влияющей. Солидные газеты и журналы – вот кому бы написать о Верхнем Дуйберге!

– Но кроме вас в мире прессы я никого не знаю! – запричитал господин Харчмайер. – Даже если их пригласить, разве ж они соизволят приехать!

Грачман и Харчмайер еще долго висели на телефоне. Говорил в основном Грачман, а Харчмайер тряс головой, успевая в редких паузах промямлить: «Н-да, вон оно как, ну, мы тогда, значит…» Прощаясь, он сказал:

– Ладненько, дорогой господин Грачман, заранее благодарю и надеюсь, что вы это для нас сделаете!

– Что этот Грачман для нас сделает? – спросила Марианна.

– Он нам в газетной типографии билеты отпечатает, – сказал господин Харчмайер.

– Автобусные? – спросила Марианна.

– Пригласительные! – сказал господин Харчмайер.

– Куда это он нас приглашает? – не унималась Марианна.

– Не будь дурой, – нахмурился господин Харчмайер, – мы приглашаем всех корреспондентов и всех редакторов изо всех главных газет. Всю прессу созовем!

– Так они и приедут! – хмыкнул Ханси.

– Не каркай! – взорвался господин Харчмайер.

Билеты, что отпечатали по заказу господина Грачмана, были размером со школьную тетрадь. На лицевой стороне зеленая корова с красными рогами выдувала из носа розоватое облачко, которое своим острием упиралось в большой красный шар. Под коровой изящной вязью было выведено:

ВЕРХНИЙ ДУЙБЕРГ – КОЛЫБЕЛЬ ДУЙБОЛА.

И ниже в скобках:

(ПРИЯТНАЯ ПОЕЗДКА БЕЗ ЦЕПЕЙ ПРОТИВОСКОЛЬЖЕНИЯ).

И еще ниже, без скобок:

ВЕРХНИЙ ДУЙБЕРГ ПРИВЕТСТВУЕТ ВАС НА СУПЕР-ЛЮКС-ПРИЕМ-БАНКЕТЕ ПО СЛУЧАЮ ОТКРЫТИЯ ДУЙБОЛЬИОГО СЕЗОНА ПРЕДСТАВИТЕЛЯМИ ПРЕССЫ.

На оборотной стороне сообщалось:

1. Приветствие прибывших журналистов—господин бургомистр.

2. Бык на вертеле и бочковое мартовское пиво у Харчмайера.

3. Молодая дуйбольная поросль под управлением господина учителя исполнит дуйбольный гимн. (Соло на губной гармошке – госпожа учительша.)

4. Старинная фруктовая наливка, копченое сало по-верхнедуйбержски, подовый хлеб.

5. Господин учитель знакомит журналистов с правилами дуйбола. (Имеются различные информационные материалы.)

6. Вручение представителям прессы сувенирных пен и дул.

7. Общий танец, жаркое из свинины и салаты – продолжение приема-банкета.

8. Ночлег в гостинице господина Лисмайера. Номера с душем. (Расходы берет на себя правление общины Верхнего Дуйберга.)

– Ну, уж если это не выгорит… – сказали довольные Харчмайер и Лисмайер, когда на заседании совета общины была зачитана оборотная сторона пригласительного билета, и все прочие члены совета одобряюще закивали. Только крестьянин Рогмайер – он должен был выставить быка на вертеле – сокрушался:

– Деньжищи-то какие уйдут!

– Зато потом туризм все с лихвой окупит! – урезонивал его Тюльмайер.

– Да откуда у меня туристы возьмутся, от сырости? – упорствовал Рогмайер.

– Очень ты, мил человек, узко мыслишь, – вступил и разговор господин учитель. – Во-первых, что лично тебе мешает пускать постояльцев; надо только чердак соответственно обустроить. Во-вторых, отныне в нашем селении вводится въездная пошлина, стало быть, община получит средства, на эти средства мы новую дорогу отгрохаем, и ты больше никогда не будешь застревать в грязи на своем тракторе!

Это и Рогмайера убедило. Новая дорога стоила в его глазах одного упитанного бычка.

На супер-люкс-прием-банкет прессы понаехало видимо-невидимо. На Главной площади яблоку негде было упасть, не то что машину припарковать.

Бык на вертеле источал ароматы, Харчмайер почал уже седьмую бочку пива, журналисты без конца щелкали Ханси и Фанни и брали у них интервью. Под тяжелым взглядом Харчмайера Ханси с опаской долдонил одно и то же:

– Еще бы, еще бы, я ужас как люблю дуйбол, это просто ужас как здорово!

Братья и сестры во прессе были едины в своей оценке: Ханси скромный дуйбольный вундеркинд, сохранивший детскую непосредственность и простодушие.

Ближе к полуночи, когда журналисты поглотили не только всего быка и все пиво, но и вдосталь шнапса, сала и подового хлеба, господин учитель и господин Тюльмайер перешли к вручению памятных сувениров.

Журналисты ликовали, как дети. Они схватили пены с дулами и умчались в яснозвездную ночь гонять пены взад-вперед по всему Верхнему Дуйбергу. Потом им приспичило устроить ночное первенство среди журналистов. Рогмайер, Волмайер и Быкмайер подогнали тракторы к поляне и врубили фары. Ханси все это видел из своего окна. Ночной тарарам, учиненный прессной братией, не давал ему заснуть. Ханси вспомнил журналистку, которая спросила его, когда он шел спать:

– Ну, юный поклонник спорта, король пен, как чувствуем себя в роли лучшего пенодува?

Ханси чувствовал себя гадко. Он отошел от окна, лег на кровать и закрыл глаза. Но спать не мог. Чрезмерно громкий гогот мужчин и повизгивание женщин звучали жутковато. Ханси было страшно.

Через два дня, под вечер, Верхенбергеры и Низбергеры собирались обратно в город: в школе начинались занятия. Уезжали и два подзадержавшихся газетчика. Один сильно перебрал спиртного и переел жареного на супер-люкс-прием-банкете, после чего долго отсыпался – в оздоровительных целях – на лисмайеровских перинах.

Другой же до того увлекся дуйболом, что оторваться не мог от дула и пены. Не зная усталости, скакал он по долине и установил, что пену можно гонять по слаломной трассе, а еще задувать вверх по склону.

Это неожиданное открытие он сделал благодаря Ханси. Дело было так: наутро после супер-люкс-прием-банкета Ханси, хмурый и невыспавшийся, отправился на большую поляну, где наблюдал за журналистом, который в телячьем восторге носился за пеной. (Все его коллеги еще спали.) Журналист обрадованно сказал Ханси:

– Не ты ли тот юный кудесник, что первенствовал на деревенских игрищах?

Ханси мрачно кивнул.

– Не обучишь ли своей технике?

Ханси покачал головой; не из дерзости, а потому, что никакой техники у него не было.

– Пятьдесят шиллингов в час, – приманивал журналист, он вытащил из бумажника две сотенных купюры и сунул их Ханси под нос. – Одна утренняя тренировка – и они твои!

Ханси снова покачал головой, потому как был он парень из порядочных. Без сомнения, он бы и дальше качал головой, если бы не увидел бегущую к поляне Марианну.

Еще издали она крикнула:

– Ханси, а ну домой живо, у нас свинарник, а не ресторан! Мама велела, чтоб ты шел со всеми убираться!

Ханси еще рано утром осмотрел ресторанный зал и КОТ, воистину, такого свинарника он в жизни не видел. Битые рюмки, опрокинутые пепельницы, обглоданные бычьи мослы, горчичные разводы, лужицы разлитых напитков на полу. У Ханси волосы встали дыбом. Марианна еще раз позвала: «Идем же, Ханси!»

И тут Ханси срочно принял решение. Он схватил две сотенные купюры, буркнул журналисту «спасибо», а сестре сказал:

– Недосуг мне с вами убираться. Не видишь, я господину редактору урок дуйбола даю?!

Рассвирепев, Марианна удалилась ни с чем. Ханси призадумался. «Скажи я ему, жмите, мол, на эту кнопочку и – вперед, – думал Ханси, – так на пятьдесят шиллингов это явно не потянет! Тогда он, чего доброго, денежки обратно потребует, а я – иди колупайся по колено в грязи!»

Тогда-то Ханси изобрел дуйбол-слалом и «альпийскую горку». И еще кучу всякого-разного: что начинают строго с левой ноги, что бежать надо на особый манер – пригнувшись и ссутулившись, что время от времени желательно менять темп.

А поскольку газетчик жаждал брать уроки и после обеда, и на следующий день, Ханси пришлось подстегнуть свою фантазию. Среди прочего он сочинил: дуйбольную закладку, дуйбольный накат, маленький и большой экспресс, плотное ведение пены и резаный поддув, укороченную хватку…

(Лисмайеров Губерт и учительские отпрыски стояли на краю поляны и внимали Ханси с раскрытыми ртами. Они думали, что рассекретили его чемпионские уловки и хитрости!)

За два дня Ханси заработал четыре раза по двести шиллингов, что его, конечно, радовало. Однако кроме шиллингов ему досталась и одна затрещина. Когда Ханси махал вслед своему отъезжавшему ученику, рядом с ним стоял господин Харчмайер. Он тоже помахал. А потом спросил Ханси:

– Ну, Ханси, теперь у тебя, считай, целый капитал! Что делать-то с ним станешь? Купишь себе что-нибудь этакое?

Ханси кивнул.

– Что же купишь? – полюбопытствовал отец.

– Новые лыжи! – выпалил Ханси. И получил затрещину.