Текст книги "Конрад, или ребёнок из консервной банки"

Автор книги: Кристине Нёстлингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Глава девятая

Конрад сидел за столом, застеленном черной шелковой скатертью, обложившись раскрытыми томами энциклопедии. Увидев госпожу Бартолотти, он сказал:

– Мама, я уже выучил шестьдесят семь новых иностранных слов, папа только что проверил меня.

Госпожа Бартолотти позакрывала все тома и сбросила их на пол. Потом сорвала шелковую скатерть, потому что от черного цвета у неё темнело в глазах, села к столу, положила на него руки и сказала:

– А теперь я разверну перед вами свой грандиозный план.

Господин Эгон сел в кресло, ожидая грандиозный план, но Конрад, видимо, совсем упал духом. Он сказал:

– Извините, мама, но мне кажется, что никакой план не поможет. Эти люди с фабрики очень хитрые. Они всюду найдут меня. Придумают тысячу способов.

– Они тебя не найдут, – сказала госпожа Бартолотти, – Ведь чтобы напасть на твой след, им нужно некоторое время, а если они таки нападут на него, ты уже будешь не ты!

– Что это означает? – Господин Эгон вскочил с кресла.

– Сядь, пожалуйста, и выслушай меня! – велела госпожа Бартолотти.

Господин Эгон снова сел в кресло, и она продолжила:

– Чрезвычайные обстоятельства требуют чрезвычайных мер. – Господин Эгон и Конрад кивнули. – Но! – Госпожа Бартолотти подняла указательный палец и победно покачала им. – Ведь отдел обслуживания ищет хорошего, очень вежливого, предупредительного, послушного фабричного мальчика. Именно такого, каких они производят. – Господин Эгон и Конрад снова кивнули. – Так вот, – госпожа Бартолотти нервно покачала пальцем, – так вот, нам надо изменить их изделие так, чтобы они и сами его не узнали.

– Ты хочешь покрасить ему волосы? – спросил господин Эгон.

– Ну и олух! – Госпожа Бартолотти покачала головой, смерила господина Эгона презрительным взглядом и повернулась к Конраду. – Какой мальчик будет противоположностью хорошему?

– Плохой, – ответил Конрад.

– А противоположность послушному?

– Непослушный.

– А противоположность тихому?

– Шумный.

– А противоположность вежливому?

– Невежливый.

– А смирному?

– Буйный.

– Видишь, каким он должен стать, – сказала госпожа Бартолотти аптекарю. – Тогда его уже никто не узнает.

– Нет! – взволновано крикнул господин Эгон.

– Так ты хочешь, чтобы его забрали?

– Нет! – крикнул господин Эгон еще взволнованнее.

– Ну так согласись, что Конрад должен полностью измениться.

– А иначе нельзя? – печально спросил господин Эгон.

– Нельзя! – решительно ответила госпожа Бартолотти.

Конрад кашлянул.

– Послушайте меня, – тихо сказал он, – План правда очень хороший. Но вы же знаете, мама, что я не могу стать другим. Я уже пробовал. Ради Кити пробовал, и ничего у меня не вышлю.

– Глупости, – фыркнула госпожа Бартолотти и заявила Конраду, что все уже подробно обсудила с Кити. – Это пустые разговоры, что ты не можешь стать другим, – сказала она. – Тебя таким не сделали, а так выучили. В отделе окончательной обработки. А теперь Кити переучит тебя! Они тебя ко всему этому приучали, а Кити отучит!

– Вы, правда, верите, что меня можно изменить? – спросил Конрад.

– Попробуем, – сказала госпожа Бартолотти.

Она попрощалась с Эгоном и Конрадом и поцеловала мальчика трижды в каждую щеку, потому что побаивалась, что не скоро его увидит.

Этой ночью она спала очень беспокойно, ей снился страшный сон. Словно два огромных серых человека ловили Конрада, а он убегал. Они поймали его, потому что пол был весь устлан мягкой жевательной резинкой, поэтому Конрад застрял в ней и не мог убежать. Госпожа Бартолотти хотела броситься ему на помощь, но тоже завязла в жевательной резинке и не могла сдвинуться с места.

Когда этот страшный сон приснился ей десять раз подряд, госпожа Бартолотти решила встать. Она надела халат и пошла в ванную. На улице было еще темно. Она начала краситься. Очень густо, потому что надеялась, что от этого станет веселой. Потом сварила кофе в большом кофейнике, закурила сигару и села к кухонному столу, ожидая непрошеных гостей. Она смотрела в окно и видела, как небо медленно светлело. Сначала на улице было совсем тихо, потом, когда небо на востоке порозовело, внизу загудели машины и зашипели шинами на повороте. Каждый раз, когда по лестнице кто-то шел, госпожа Бартолотти вздрагивала. И каждый раз, когда проходили мимо её дверей, она облегченно вздыхала.

Когда она выпила седьмую чашку кофе, на лестнице снова кто-то затопал, но в этот раз не миновал её дверь, а позвонил в неё.

Госпожа Бартолотти захотелось залезть под стол или спрятаться в угол за холодильником. Но она подумала: «Если не сейчас, то спустя некоторое время, а всё равно он придет» – и заставила себя выйти в прихожую.

Человек, который стоял за дверью, был очень худой и очень низенький, одет в голубой комбинезон. Возле него на половичке стояла большая блестящая банка с крышкой, которая не открывалась, а закручивалась.

«Он хочет запихать в неё моего Конрада», – подумала госпожа Бартолотти и так разозлилась, что весь её страх пропал.

– Что вам нужно? – спросила она, сердито глядя на мужчину в голубом комбинезоне сверху вниз, потому что была немного выше его.

– Я должен забрать ошибочно присланный заказ, – сказал человек в комбинезоне.

– Очень жаль, – ответила госпожа Бартолотти, – но ошибочно присланный заказ три дня тому назад исчез. Наверно, сбежал к чертовой матери.

– Куда?

– К чертовой матери! Туда, где и тот, что записан в метрике его отцом.

Человек в комбинезоне вытянулся, но от этого не стал намного выше.

– Вы не должны были допустить этого! – воскликнул он. – Ведь это собственность нашей фирмы.

– Допустить, допустить! – фыркнула Берти Бартолотти. – Нашлись меня умнее! Сначала присылаете то, что мне не нужно и что я не просила, а потом приходите и раздражаете меня.

– Вы заявили в полицию, что у вас произошла пропажа? – спросил человек в комбинезоне.

– Послушайте-ка, вы, недомерок! – Берти Бартолотти подошла к мужчине. – Кто будет заявлять в полицию, что у него пропало то, что ему не нужно? А теперь уматывайте отсюда вместе со своей фабрикой, чтобы я вас не видела! Зануда!

Человек в комбинезоне отшатнулся, схватил свою банку и бросился по лестнице вниз.

– Вы еще о нас услышите, будьте уверены! – крикнул он на лестнице.

Госпожа Бартолотти закрыла дверь, подошла к окну в гостиной и выглянула на улицу. Она увидела, как мужчина с банкой выбежал из дома, сел в голубую машину и поехал.

– Но они еще придут, деточка моя, – сказала госпожа Бартолотти сама себе. – Непременно придут.

Вернувшись в полдень из школы, Кити Рузика заявила матери, что она очень спешит, должна бежать к своей подружке Анни Маер. Анни в арифметике темная как ночь и нужно помочь ей выучить таблицу умножения.

– Хорошо, что ты ей помогаешь, – сказала госпожа Рузика. Она сразу поверила дочери, потому что Анни Маер правда была в арифметике темная как ночь, а Кити почти никогда не врала. – Не сидите там допоздна, – предупредила она дочку.

– Ну, пока Анни выучит умножение на три и четыре, то будет не меньше шести или полседьмого, – сказала Кити.

Конрад переночевал на кровати господина Эгона, а сам господин Эгон постелил себе в гостиной на диване. До обеда Конрад учил новые слова, в этот раз из тома «Бук – Дунай». Потом выучил на память умножение всех чисел на 49, аж до 49x49, и умножение всех чисел на 63, аж до 63x63. В полдень господин Эгон закрыл аптеку, поднялся по винтовой лестнице и сварил густой манной каши с корицей и сахаром. После каши они выпили витаминизированного морковного сока.

Теперь господин Эгон снова был внизу в аптеке. Кити сидела с Конрадом за большим столом в гостиной и убеждала его:

– Конрад, это же так просто! Все воспитание сводится к одному: когда ребенок делает что-то хорошее, его хвалят, а когда он делает что-то плохое, его либо ругают, либо не обращают на него внимания. Итак, за хорошее хвалят, за плохое ругают, понял?

Конрад кивнул.

– А чтобы переучить тебя, мы будем делать то же самое, только наоборот. Итак, за плохое будем хвалить, а за хорошее будем наказывать.

Конрад понял и это.

– А чтобы переучить тебя очень быстро, нам придется прибегнуть к чрезвычайным мерам…

– …которых требуют чрезвычайные обстоятельства, – перебил её Конрад.

– Именно так! – сказал Кити.

– И что же я должен теперь делать? – спросил Конрад.

– Теперь ты произнесешь все ругательные слова, какие знаешь.

– Я не знаю никаких ругательных слов.

– Неправда, – возразила Кити. – Флориан так часто называл тебя всякими словами, что ты какие-нибудь да должен был запомнить!

Конрад покраснел.

– Да запомнил, но я такие слова не могу произнести. Мне сжимает горло, и они застревают там.

– Говори вперемешку, одно хорошее слово, а одно ругательное! – предложила Кити.

– Любезная госпожа, – начал Конрад и вскрикнул: – Ой!

Вскрикнул потому, что Кити уколола его шпилькой в руку. Это был один из способов переучивания.

– Бо… – снова начал Конрад, но не договорил, слово застряло у него в горле. – Бо… – еще раз попробовал он.

Кити подбадривающе кивнула ему и шепнула:

– Пробуй до тех пор, пока не скажешь.

– Бо… бо… бо… болван! – выдавил наконец из себя Конрад.

Кити наклонилась и поцеловала его в щеку. Конрад радостно улыбнулся.

– А теперь говори вперемешку: «болван» и «любезная госпожа»! – велела Кити.

Конрад послушался. После каждого «любезная госпожа» Кити колола его в руку, а после каждого «болван» целовала в щеку.

Через десять минут Конраду расхотелось говорить «любезная госпожа». Он говорил лишь «болван, болван, болван» и после каждого слова получал поцелуй.

– Молодец, Конрад! – восхищенно воскликнула Кити. – Ты усваиваешь науку на удивление быстро!

И она устроила ему первый экзамен. Он подошел к телефону и набрал номер наугад: 25–79–51.

– Губер слушает, – отозвался голос.

Конрад сглотнул слюну, горло его сжало, на лбу выступил пот.

– Ну, говори уже! – шепнула Кити.

– Извините, – сказал Конрад в трубку.

Тогда Кити поднесла ему шпильку к самому носу. Конрад закрыл глаза, еще раз сглотнул слюну и сказал в трубку:

– Вы болван! – и положил трубку.

Кити за это поцеловала его в обе щеки. Она решила, что на сегодня науки уже хватит и теперь можно играть.

– Ты принесла викторину?

– Нет, мы будем играть в рисование на стенах, – сказала Кити и сунула ему в руки красный и зеленый мелки.

Конраду, конечно, не хотелось рисовать. Он считал, что господину Эгону это не понравится.

– Не думай ты про этого Эгона, – сказала Кити. – Лучше подумай, какие цветы ты бы хотел нарисовать.

– С вот таким стеблем, – сказал Конрад и перепугано замер, потому что невольно нарисовал на стене зеленую линию.

– Хорошо, Конрад! Чудесно! Ты молодец! – похвалила его Кити и засунула ему в рот мятную конфету.

Мятные конфеты Конрад любил больше всего.

К шести часам он съел целую коробку мятных конфет и разукрасил все стены, где не висели картины. Когда господин Эгон после окончания рабочего дня поднялся в гостиную и увидел разрисованные стены, он едва не умер, но Кити напомнила ему:

– Чрезвычайные обстоятельства, господин аптекарь…

– … требуют чрезвычайных мер, я знаю, знаю! – вздохнул господин Эгон.

И тогда Конрад трижды назвал его болваном.

– Вы должны его похвалить, – шепнула Кити на ухо господин Эгон, – а то все мои усилия будут напрасны!

Это была самая тяжелая минута в жизни господина Эгона. Он наклонился к мальчику и сказал ему:

– Как хорошо ты научился говорить «болван», сынок. Я горжусь тобой!

Кити решила для безопасности не ходить к госпоже Бартолотти. И Берти Бартолотти решила по той же причине не ходить к господину Эгону и не видеться с Кити. Но Кити и госпожа Бартолотти нашли легкий способ переговариваться. Через вытяжное отверстие в ванной комнате. Ведь ванная комната Рузиков размещалась как раз под ванной комнатой госпожи Бартолотти. И у обоих у ванны было четырехугольное зарешеченное отверстие для вентиляции. Скажешь в него слово, и тебя очень хорошо слышно и вверху, и внизу. Кити и госпожа Бартолотти назначили время для своих разговоров. Каждый вечер с семи до половины восьмого. А если бы потребовалось сообщить что-то срочное, то они договорились так: если такая потребность возникнет у госпожи Бартолотти, она в кухне забьёт три гвоздя в стену, а если у Кити будет какое-то известие, то сыграет на губной гармошке, ведь через стены было слышно и то, и то.

Поэтому в семь вечера госпожа Бартолотти зашла в ванную, присела у вытяжного отверстия и крикнула:

– Кити, ты уже там?

– Тут! – прозвучало в ответ. Голос в колодце страшно изменялся. У Кити был голос старого гнома.

– Какие там успехи у моего Конрада? – спросила госпожа Бартолотти.

– Чудесные, он моментально всё схватывает!

– Ко мне приходил человек из отдела обслуживания. Такой маленький зануда. Я его и на порог не пустила!

Госпожа Бартолотти подождала, но никто не ответил. Она приложила ухо к отверстию и услышала, как госпожа Рузика ругалась:

– Что это ты так долго делаешь в ванной?

Госпожа Бартолотти вздохнула, ведь ей хотелось подольше поговорить с Кити. Она встала и вышла на кухню, чтобы приготовить себе какой-нибудь ужин из одного яйца. Она размышляла, не будет ли вкуснее яйцо с мелко нарезанной маринованной селедкой, как в дверь громко позвонили. Два длинных звонка. Госпожа Бартолотти сделала меньше огонь под сковородкой с яйцом и тихонько подошла к двери. В ней был глазок, прикрытый медным щитком. Госпожа Бартолотти осторожно отодвинула щиток. Она хотела взглянуть на лестницу, и от испуга едва не упала, когда встретилась взглядом с чьим-то выпученным голубым глазом. Она отшатнулась. Человек снаружи был, наверно, не такой пугливый, как госпожа Бартолотти, потому что не отшатнулся. Его выпученный голубой глаз словно прилип к глазку.

– Госпожа Бартолотти, откройте, – послышался грубый голос.

– Мы знаем, что вы дома, – послышался средний голос.

– Она сама не откроет, – послышался тонкий голос.

«О боже, их аж трое!» – подумала госпожа Бартолотти и оглядела дверь: накинута ли предохранительная цепочка, задвинут ли засов и заперт ли замок.

Снова прозвучал звонок. Трижды. И тонкий, средний и грубый голоса произнесли хором:

– Немедленно откройте, госпожа Бартолотти!

– Что вам нужно? – спросила госпожа Бартолотти, стараясь, чтобы её голос звучал громко и бесстрашно.

– Нам надо поговорить с вами, – отозвался тонкий голос.

– По поводу ошибочно полученного заказа, который вы присвоили, – ответил средний голос.

– Если вы немедленно не откроете, мы зайдем силой.

Дверь у госпожи Бартолотти была из старого дуба, толстый засов из бронзы, а предохранительная цепочка из самой крепкой стали.

– Попробуйте, – ответила госпожа Бартолотти.

Тонкий, средний и грубый зашептались под дверью, потом послышалась тяжелая поступь, которая медленно отдалялась. Госпожа Бартолотти облегченно вздохнула. Она решила, что непрошеные гости ушли прочь.

– Теперь мне надо что-нибудь выпить, а то я не успокоюсь, – пробормотала госпожа Бартолотти и пошла на кухню.

Когда она зашла туда, то увидела, что яйцо сгорело. В кухне стоял страшный чад. Госпожа Бартолотти выключила газ и выкинула яйцо вместе со сковородкой в ведро, потому что яйцо превратилось в угли, а она не любила чистить черные, как угли, сковородки. Потом открыла окно, чтобы вышел чад, и взяла бутылку с настойкой. Она открутила крышку и поднесла бутылку ко рту. Когда госпожа Бартолотти пила просто из бутылки, то всегда закрывала глаза. Глотнув настойки, она поставила бутылку на стол, раскрыла глаза и глянула в окно. Там, на фоне темного вечернего неба, качались три пары штанин голубого цвета, а из них торчали три пары голубых ботинок. Сначала ботинки были на уровне верхнего стекла, потом опустились до середины окна, штанины всё удлинялись и удлинялись, и наконец на карниз ступили трое мужчин в голубых комбинезонах. На головах у них были голубые каски, а на руках серебристые рукавицы. Подпоясаны они были серебристыми патронташами, из которых торчали рукоятки серебристых пистолетов.

Госпожа Бартолотти испугалась еще больше, чем тогда, когда открыла банку с Конрадом. Она шлепнулась на скамеечку. Кухня вместе с тремя мужчинами на карнизе закрутилась у неё перед глазами.

Мужчины сказали хором:

– Если бы вы себя так не вели, нам не пришлось бы лезть через крышу!

Кухня понемногу перестала крутиться.

– А кто вы вообще такие? – спросила госпожа Бартолотти.

– Фабричная бригада! – ответили мужчины и соскочили с карниза в кухню.

Они сначала осмотрели кухню, потом гостиную, рабочую комнату и спальню. Обыскали так же туалет и ванную комнату. Даже перерыли всё в шкафу, который стоял в прихожей. Госпожа Бартолотти сидела на скамеечке в кухне и ругала их:

– Упрямые ослы, я же говорила вам, что он убежал, уже четыре дня, как сбежал! – А дальше: – Прочь отсюда, это нарушение неприкосновенности жилища! – и снова: – Кто вам дал право на это?

Мужчины не обращали внимания на её ругань. Они так старательно перетряхивали помещение, словно искали малюсенький драгоценный бриллиант. Иногда госпожа Бартолотти слышала, как грубый голос говорил:

– Берлога, а не квартира.

А средний голос отвечал:

– Грязное логово.

А тонкий добавил:

– Правда, хоть плюнь да беги.

Но потом грубый голос крикнул:

– Ого, что я вижу!

Мужчины зашли на кухню и ткнули госпоже Бартолотти под нос развернутую тетрадь Конрада. В ней было вчерашнее домашнее задание и вчерашняя дата.

– Так он исчез четыре дня назад? – насмешливо спросил человек с тонким голосом.

– Теперь мы вас уличили! – воскликнул человек со средним голосом и схватил госпожу Бартолотти за плечи.

Но госпожа Бартолотти ужас как не любила, чтобы её хватали за плечи. Поэтому она укусила своего обидчика за руку. Тот вскрикнул и отпустил её.

– Идем, – сказал человек с тонким голосом. – У нас достаточно доказательств. Старуха куда-то его дела, когда получила письмо от фирмы.

Человек со средним голосом свернул тетрадку и спрятал в карман комбинезона. И все трое двинулись к двери.

Госпожа Бартолотти слышала, как они сняли предохранительную цепочку, отодвинули засов и повернули ключ в замке. Дверь закрылась, и мужчины ушли.

Госпожа Бартолотти взяла молоток и забила в стену три огромных гвоздя, потом побежала в ванную и крикнула в вытяжное отверстие:

– Кити, Кити, ты слышишь меня?

Кити не отвечала. Она уже спала, а господин Рузик, который еще читал в гостиной газету, сказал своей жене:

– Какое нахальство! Не может эта старуха днем забыть свои проклятые гвозди.

Глава десятая

На следующий день после школы Кити Рузика снова сказала матери, что пойдет к Анни Маер учить таблицу умножения. Это растрогала госпожу Рузику.

– Ты, вижу, любишь помогать другим, дочка, – похвалила она Кити.

Кити кивнула. Её не мучили сомнения: разве не все равно кому она помогает, Анни Маер или Конраду Бартолотти?

На сегодня Кити придумала особую программу. Когда она поднялась на второй этаж к Конраду, тот спросил её:

– Как там моя мать?

– Я сегодня глухая! – ответила Кити. – Напиши мне, пожалуйста, свой вопрос.

Она дала Конраду измятую, засаленную бумажку и тупой изгрызенный карандаш. Конрада ужаснулся эти измятая бумажка и изгрызенный карандаш, но он очень хотел узнать, как там чувствует себя госпожа Бартолотти, поэтому переборол себя и написал на грязной бумажке: «Как там моя мать?»

Он дал Кити записку. Кити глянула на написанное и крикнула:

– Я не могу читать такие ровные, одна к одной буквы! Они такие ровные, даже противно! Напиши это немного кривыми буквами. Одна пусть клонится вправо, другая влево, и строчка пусть будет не такая ровная.

А поскольку Конрад непременно хотел узнать, как чувствует себя госпожа Бартолотти, то заставлял себя писать некрасивыми, кривыми буквами. Он исписал девять засаленных, грязных бумажек, пока наконец Кити признала, что его письмо достаточно плохое.

– Спасибо, госпожа Бартолотти чувствует себя хорошо, – сказала она, прочитав девятую записку.

Теперь Кити снова захотела его послушать. Она велела Конраду петь песню. Конрад запел:

– «Май ясный, веселый…»

Кити достала из кармана ржавый звонок, такой, как коровам цепляют на шею, и зазвонила. У Конрада даже уши заболели, и он перестал петь. Кити перестала звонить. Конрад снова запел:

– «Мои утята…»

И Кити снова зазвенела. Так же она встретила и песню «Тихо, тихо месяц всходит».

– Кити, под такой звон разве споешь!

– Пой песню про солдат, – велела Кити.

Конрад отказался:

– Это непристойная песня.

– Всё равно пой! – приказала Кити.

– «Солдаты за погребом…» – начал Конрад.

Кити не зазвенела, а принялась тихо подпевать ему. Конрад обрадовался, что ужасный звон прекратился и Кити так хорошо подпевает ему, и продолжил: – «…стреляют горохом».

Никогда еще Конраду так хорошо не пелось. После песни о солдатах он хотел запеть «Лети, майский жук», но Кити затрясла звонком. Песню «Куда твой путь лежит, Аннамария» она также встретила этим неприятным звоном. И только когда он запел: «А на дне, а на дне ловит баба окуней…» – Кити снова перестала бренчать и принялась звонким, чистым голосом подпевать ему. А когда он запел: «Спи, моё дитятко, носорог – твой папа, верблюдица – мать, но выбирать мы не можем мать, спи, мой маленький» – Кити подхватила так весело и с воодушевлением, что он даже заметил, какая это действительно хорошая песня. Они спели её вдвоём раз десять. Потом они развлекались тем, что рвали газеты, мазали кремом пол под столом и подмешивали шпинат в малиновый пудинг. А в заключение своего обучения Конраду пришлось обрезать все кисти с черной шелковой скатерти. Сначала его будто кто-то за руки держал, над каждой кистью он стонал и вздыхал. Но когда он обрезал одну сторону, то уж только тихо постанывал, после второй вообще перестал стонать, а с третьей управился очень легко, а четвертую обрезал уже играючи. Когда на пол упала последняя кисть, Конрад захохотал. За это Кити поцеловала его трижды в каждую щеку. А черные кисти велела повыкидывать в окно.

– Черный снег идет! – захохотал Конрад.

В семь вечера Кити смогла сообщить госпоже Бартолотти, что Конрад делает грандиозные успехи.

– Он фантастически изменился! – похвалила его Кити.

– Может, всё кончится хорошо, – сказала госпожа Бартолотти.

С тех пор как у неё побывали трое мужчин в голубом, она пала духом. Да и Кити не была так уверена и весела, как изображала. Она была внимательна и когда вечером возвращалась из аптеки, то увидела у подъезда человека в голубом. Он читал газету. Но кто вечером, в сумерках стоит у подъезда и читает газету? Кити показалось это очень подозрительным. А потом, за ужином, госпожа Рузика рассказала:

– Представьте себе, сегодня ко мне приходила инспекторша школьного управления. Спрашивала о Конраде.

Кити от испуга уронила с вилки картошку, и господин Рузик прикрикнул на неё:

– Ешь как следует, дочка!

А госпожа Рузика продолжила.

– Инспекторша хотела узнать адрес отца Конрада.

– Но неизвестно же где он живет! – воскликнула Кити.

И тогда госпожа Рузика заявила, что дала инспекторше адрес господина Эгона.

– Родной отец ему аптекарь или не родной, – сказала она, – а со мной он всегда говорил о Конраде как о сыне!

Теперь Кити выпустила из рук уже вилку. И господин Рузика снова прикрикнул на неё:

– Говорю же тебе, ешь как следует!

Кити подняла вилку с пола и спросила:

– А как эта инспекторша была одета?

И совсем не удивилась, когда мать ответила:

– Ну, я внимательно не приглядывалась, во что-то голубое с серебряными пуговицами.

Сначала Кити хотела сыграть на губной гармошке и все рассказать госпоже Бартолотти. А потом подумала: «Она и так огорчается и все равно ничего не сделает. Действовать можем только мы с Конрадом».

Она решила завтра не идти в школу, а самого утра бежать к Конраду, спасать то, что еще можно спасти. (Кити не любила прогуливать уроки. Не такой был характер. Но она сказала себе: «Чрезвычайные обстоятельства требуют чрезвычайных мер!»)

Ровно в восемь господин Эгон поднял жалюзи. Перед дверью стояла Кити.

– Что это такое, Кити? – тихо сказал господин Эгон. – Нельзя приходить сюда так, чтобы все видели.

– Уже нет смысла прятаться, – ответила девочка. – Посмотрите на телефонную будку. Кто там стоит?

– Человек в голубом комбинезоне, – ответил господин Эгон.

– А кто стоит на трамвайной остановке?

– Женщина в голубой одежде.

– А перед цветочным магазином?

– Человек в голубом костюме.

– А не многовато ли голубого для такого хмурого утра, как вам кажется? – спросила Кити.

Господин Эгон озабоченно кивнул. Кити потянула его внутрь.

– Так что, всё пропало? – опечалился господин Эгон.

– Ничего не пропало, – ответила Кити. – Я сейчас иду к Конраду, и мы начинаем работать по ускоренной программе. Будет небольшой тарарам.

– А мне что делать? – спросил господин Эгон. – Может позвать Берти? Она, по-моему, смелее меня.

Кити похвалила аптекаря за эту мысль. Господин Эгон взял листок бумаги и написал на нем: «Берточка, нависла страшная опасность! Немедленно приходи!».

Он сложил листок вчетверо. Перед аптекой дворничиха подметала тротуар.

– Госпожа Шнурпфайль! – позвал господин Эгон из дверей аптеки. – Вы не были бы так любезны отнести это письмо госпоже Бартолотти?

Госпожа Шнурпфайль согласилась и взяла письмо.

– Только не отдавайте его человеку в голубом, если он подойдет к вам, – попросил господин Эгон.

– Можете на меня положиться, – сказала дворничиха и вперевалку двинулась к дому, где жила госпожа Бартолотти.

Господин Эгон и Кити смотрели ей вслед. Дворничиха проходила мимо трамвайной остановки и женщины в голубом.

– Она отберет у неё письмо! – испугался господин Эгон.

Женщина в голубом и правда схватила дворничиху за руку. Но госпожа Шнурпфайль треснула её метлой по голове, да еще и заорала:

– Караул, спасите!

Женщина в голубом бросилась наутёк.

– Записка осталась у дворничихи, – удовлетворенно сказала Кити и направилась через три комнаты к винтовой лестнице.

Конрад в этот момент стоял под душем в ванной комнате. Он обрадовался, что Кити пришла так рано.

С тех пор как он под руководством Кити начал переучиваться, ему расхотелось сидеть над томами энциклопедии.

– Конрад, они узнали, где ты, – сказала Кити. – У тебя есть еще последний шанс!

– Ну, так за работу! – крикнул Конрад. Он горел желанием переучиваться.

В половине девятого Берти Бартолотти пришла в аптеку. Сегодня у неё было еще больше косметики на лице, к тому же она оделась в штаны сиреневого цвета и в желтую кофту. Пока господин Эгон отпускал за прилавком лекарства, она делала вид, что вытирает пыль. Она обмахивала изнутри окно и следила за людьми в голубом. Того, что стоял у телефонной будки, она узнала. Это был человек с тонким голосом. А у цветочного магазина караулил человек со средним голосом. А на углу читал газету человек с толстым голосом. Всего госпожа Бартолотти насчитала вблизи аптеки семь особ в голубом.

В девять часов женщина в голубом, которая стояла на трамвайной остановке, перешла улицу и зашла в аптеку.

– Что вы хотели? – спросил господин Эгон дрожащим голосом.

Женщина подала ему рецепт на лекарства, которых у господина Эгона не было в запасе, потому что их очень редко спрашивали.

– Но я могу их заказать, – сказал он.

– Так закажите, пожалуйста, – сказала женщина в голубом и изумленно подняла глаза к потолку, потому что все люстры в аптеке ходили ходуном.

Господин Эгон позвонил в аптечный пункт срочного обслуживания. Там пообещали прислать лекарства через два часа.

– Когда вы придете через два часа, лекарства будут уже готовы, – сказал господин Эгон.

Но женщина в голубом не захотела уходить из аптеки. Она заявила, что лучше подождет здесь, и села на лавочку, удивленно поглядывая то на люстру, то на пузырьки, которые тоже начали раскачиваться и звенеть.

В четверть десятого в аптеку зашел человек в голубом, тоже подал рецепт на редкие лекарства и тоже захотел подождать. Он сел на лавку рядом с женщиной в голубом и удивленно уставился на мокрое пятно на потолке, которое все росло и темнело. (Над аптекой была спальня господина Эгона, и Конрад учился там поливать водой ковер).

В десять часов пришла дворничиха, страшно взволнованная.

– Господин Эгон, вы только представьте себе: в подъезде стоят два человека в голубом, во дворе возле контейнера с мусором тоже двое, тоже в голубом, и я никак не могу прогнать их оттуда! – сказала она.

– Нас окружили! – прошептала госпожа Бартолотти.

Люстры под потолком так раскачивались и дрожали, а пузырьки на полках так звенели, что дворничиха спросила:

– У нас снова землетрясение?

– Нет, нет, – ответил господин Эгон. – Там у меня наверху работает столяр.

Дворничиха успокоилась и пошла дальше ругаться с людьми в голубом.

В половине одиннадцатого в аптеку зашел человек в голубом плаще, в очках в серебряной оправе и серебристым портфелем в руке. За ним появился человек в голубом комбинезоне, а потом какая-то супружеская чета в сером. У жены был маленький острый носик, а у мужа большая лысина.

Жена с мужем сели на лавку. Человек в очках сказал им:

– Скоро вы сможете обнять своего сына.

– Да и пора уже, – ответил лысый.

– Вы это обещаете не первую неделю, – сказала его жена.

Кроме четырех людей в голубом и семьи, в аптеке было еще два обыкновенных покупателя. И тогда человек в комбинезоне открыл дверь и громко сказал:

– Появилась угроза эпидемии, покиньте аптеку!

У покупателей от испуга вытянулись лица.

– Выходите уже! – крикнул человек в очках и показал покупателям на дверь.

– Это всё вранье, никакой эпидемии нет! – воскликнул господин Эгон.

– Никуда не уходите! – обратилась и госпожа Бартолотти к покупателям.

Но человек в комбинезоне вытолкал их на улицу. Потом закрыл дверь и перевернул табличку на стекле. Теперь с улиц на ней была надпись «ЗАКРЫТО».

– Получу я, наконец, своего вежливого, воспитанного мальчика или нет? – спросила остроносая женщина.

– Сейчас, любезная госпожа! – заверил её человек в очках и крикнул господину Эгону: – А ну отдавайте мальчика! Он принадлежит мне, вы не имеете никакого права на него! – Затем обернулся к госпоже Бартолотти и выкрикнул: – А вы тем более, чучело! – И он вместе с человеком в комбинезоне направился к задней двери.

– Только через мой труп! – воскликнул господин Эгон, но его дрожащий голос прозвучал тихо и жалостливо.

– Не пускай его! – крикнула госпожа Бартолотти. – Врежь ему по носу!

– А мне не надо туда идти, я и так его заберу, – улыбнулся человек в очках. – Мои фабричные дети слушаются меня с одного слова. – Он сложил ладони в трубочку и позвал: – Конрад!

Человек в очках еще трижды кричал: «Конрад!», а потом: «Конрад, немедленно иди сюда!» Но Конрад не появился. Люстры продолжали раскачиваться, пузырьки на полках продолжали звенеть, а мокрое пятно расплылось уже на пол потолка.