Текст книги "Конрад, или ребёнок из консервной банки"

Автор книги: Кристине Нёстлингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Я не знаю, – ответил Конрад. Госпожа Бартолотти вздохнула.

– Ну, хорошо, я признаю, что не все люди такие, как я, и те, что не такие, тоже бывают правы. Если хочешь, я завтра куплю тебе синие штаны, клетчатую рубашку и синюю курточку, хорошо?

Конрад покачал головой и сказал, что это не нужно – зачем тратить деньги? Она надел бело-красные клетчатые трусы, майку с блестками, темно-сиреневые вельветовые штаны с зелеными заплаточками в форме сердца на коленях, голубую шапку с золотым колокольчиком и подпоясался кожаным ремнем с медной пряжкой в форме бычьей головы.

– Какой же ты очаровательный в этих нарядах, и правда красивее всех! – воскликнула госпожа Бартолотти с искренним восторгом. – Сроду не видала такого красивого мальчика!

Она взяла Конрада за руку, чтобы подвести его к зеркалу в прихожей.

– Идем, посмотрим в зеркало, и сам увидишь, какой ты красивый.

– Нет, спасибо, – произнес он, – Семилетние мальчики должны смотреть в зеркало только тогда, когда моют уши и чистят зубы, а то станут высокомерными и самовлюбленными.

– Извини, – прошептала госпожа Бартолотти и вдруг вспомнила о малиновом мороженом, – Господи, мороженое растаяло!

Глава третья

Она вытащила мороженое из сумки, побежала на кухню, разодрала коробку и высыпала все, что в ней было, на стеклянное блюдо. Потом достала из кухонного серванта банку с длинными тонкими вафлями и повтыкала их в мороженое. Вышло что-то очень красивое – словно ежик с длиннющими иголками. Госпожа Бартолотти взяла блюдо с мороженым ежиком и понесла в гостиную, где остался Конрад.

– Посмотри, что у нас есть, – сказала она. – Это страшно вкусное лакомство, оно тебе понравится.

– Разве мороженое едят не только летом? – спросил Конрад.

– Что ты! – воскликнула госпожа Бартолотти. – Мороженое едят всегда. Мне оно больше всего нравится зимой. Особенно, когда идет снег.

– А разве мороженое едят не на десерт? – спросил Конрад.

– Извини, сердечко мое! – воскликнула госпожа Бартолотти. – Я совсем забыла, что ты голодный. Я сейчас дам тебе хлеба с ветчиной, сварю яйцо всмятку и к нему соленый огурчик, хорошо?

– Я не голодный, – ответил Конрад. – От питательного раствора в течении двадцать шести часов чувствуешь себя сытым. Я просто не уверен, можно ли есть мороженое на пустой желудок.

– Тьфу, черт его побери! Что ты все время спрашиваешь, что можно и когда можно?

– Но семилетний мальчик должен же спрашивать, что можно и когда можно! – ответил Конрад.

– Я вообще не знаю, что можно семилетнему мальчику, а что нельзя! – в отчаянии воскликнула госпожа Бартолотти.

– Ну, так я сегодня не буду есть мороженое, – сказал Конрад, – А до завтра вы узнаете, когда его можно есть, хорошо?

Госпожа Бартолотти кивнула, хотя не имела представления, у кого она об этом узнает. Она была растеряна и из-за растерянности съела все мороженое вместе с вафлями, от чего у неё раздулся живот и заболело горло.

Конрад все время сидел напротив и смотрел, как она ест. Несколько раз госпожа Бартолотти переставала есть, подносила ему под самый нос ложечку мороженого или вафлю и предлагала хотя бы попробовать эти лакомства, но он каждый раз качал головой.

Когда госпожа Бартолотти наконец справилась с мороженым, Конрад спросил, чем бы он мог помочь в домашней работе. Может вымыть посуду или подмести пол, вынести мусор?

– А тебе нравится такая работа? – спросила госпожа Бартолотти.

– Нравится ли? Я не знаю, – ответил Конрад. – Но семилетний мальчик уже умеет такое делать и должен помогать матери.

– Да, да, конечно, – согласилась госпожа Бартолотти, но потом заметила, что ведро не совсем полное, пол покрыт еще не очень толстым слоем пыли, а среди посуды есть еще несколько чистых тарелок, ложек, чашек и кастрюль, поэтому пусть лучше Конрад поиграет в новые игрушки.

Конрад взял коробку со строительными кубиками, открыл её и начал рассматривать.

– Очень хорошие кубики, такие красочные, – сказал он.

Госпожа Бартолотти облегченно вздохнула.

– Из них можно соорудить башни, паровоз, ратушу и даже самолёт, – пояснила она.

Конрад закрыл коробку, взял её под мышку и спросил:

– А где же мне играть?

– Как где? – переспросила госпожа Бартолотти, ничего не понимая.

– Я спрашиваю, где мой уголок, в котором я мог бы играть?

Госпожа Бартолотти сроду не слышала про какой-то уголок. Конрад объяснил ей, что у детей есть или комната, или свой уголок. А поскольку в жилище госпожи Бартолотти нет детской комнаты, то пусть она ему покажет какой-нибудь уголок, где он может играть.

Госпожа Бартолотти задумалась. У неё была гостиная, рабочая комната, спальня, кухня, прихожая и ванная комната, и каждая из них имела по четыре угла. Значит, всего двадцать четыре угла. Она полагала, что Конрад может играть в любом из них. Либо во всех двадцати четырех.

– И посредине комнаты ты тоже можешь располагаться, – сказала она.

– Большое спасибо, но мне достаточно одного угла, сказал Конрад.

– Ну, так выбирай себе его сам.

– А где я меньше всего буду мешать? – спросил мальчик.

– Кому мешать?

– Вам!

– Ты вообще мне не мешаешь. Ну, нисколечко! По мне, так играй хоть по всей квартире.

– Тогда я расположусь тут. – Конрад показал на угол между окном и дверью в прихожую. – Можно?

Госпожа Бартолотти кивнула. Конрад положил на пол коробку, открыл и снова оглядел кубики.

– Я накупила еще много и других игрушек! – сказал госпожа Бартолотти. – Вот посмотри. Медвежонок, кукла и книжка с картинками…

Конрад перебил её.

– По-моему, семилетнему мальчику лучше и разумнее не менять часто игрушки, а какое-то время все свое внимание сосредоточивать на одном, а то он станет слишком нервным, если будет хвататься за все сразу.

– Извини, я об этом не подумала, – озадаченно пролепетала госпожа Бартолотти.

Но потом она все-таки положила в угол между окном и дверью в прихожую все купленные игрушки. И куклу, которая умела говорить «мама», тоже. Конрад посмотрел на куклу и спросил:

– Это мне?

Госпожа Бартолотти кивнула.

– Но я же семилетний мальчик! – сказал он.

– Разве кукла, которая умеет говорить «мама», плохая игрушка для семилетнего мальчика? – спросила госпожа Бартолотти.

– В куклы играют семилетние девочки, – объяснил Конрад.

Госпожа Бартолотти подняла с пола куклу и сказала:

– Жалко, она такая красивая!

Она поправила белокурые волосики куклы, пощекотала животик и решила подарить ее девочке, которая жила этажом ниже. Девочку звали Кити.

Конрад ставил кубик на кубик. Он строил высокую башню.

– Слушай, Конрад, – начала госпожа Бартолотти. – Мне надо немного поработать. Выткать хотя бы три сантиметра ковра. Ты останешься тут или пойдешь со мной в рабочую комнату? Тебе, наверно, скучно будет одному?

Конрад как раз начал строить вторую высокую башню.

– Нет, спасибо, – ответил он, – Я останусь тут. Я так и думал, что у вас есть какая-то профессия и вы работаете. Нам сказали, что большинство матерей теперь работают. И что есть дети, которые живут у бабушек или ходят в сад, и что есть еще и так называемые «замкнутые дети».

– О господи! – тихо пролепетала госпожа Бартолотти, еще более озадаченная.

Она пошла в рабочую комнату, села к станку и принялась вплетать в ковер ярко-красные, бледно-сиреневые и ядовито-зеленые нитки, совсем забыв об удивительном мальчике, который сидел в углу её гостиной. Когда госпожа Бартолотти ткала ковры, то всегда думала только о них и больше ни о чем. Может, поэтому они и выходили у неё такие красивые.

А раз госпожа Бартолотти думала только о ковре, то она и не замечала, как быстро проходит время. Вдруг, перед ней появился Конрад. Госпожа Бартолотти глянула сначала на мальчика, потом на часы и увидела, что уже вечер.

– Господи, ты, наверно, голодный! – испуганно воскликнула она.

– Только немного, – ответил Конрад. Он объяснил, что пришел совсем не потому. Он хотел петь, но, к сожалению, не имел никакого представления, что поют семилетние мальчики. К этому он совсем не подготовлен. Или, может, его и готовили, а он был не очень внимательным.

Госпожу Бартолотти его слова заинтересовали.

– Скажи-ка, а как же тебя готовили? Как это происходит. И кто тебя готовил? – спросила она.

Конрад молчал.

– У тебя там был учитель? Или тебя готовили рабочие? А ты все ли время был такой сморщенный? Извини, я хотела… хотела сказать… такой сухой, как до питательного раствора?

Конрад продолжал молчать.

– Тебе неприятно об этом говорить?

Наконец он сказал:

– Я должен говорить об этом только в случае крайней необходимости. А это крайняя необходимость?

– Нет, такой необходимости нет! – ответила госпожа Бартолотти.

Потом начала вспоминать, что она пела в детстве.

Самой первой она вспомнила песенку: «Кто прикатил на вокзал этот сыр?» – но больше не знала ни одной строчки. Тогда вспомнила: «Мой попугай, господин, ест только марципаны» – и снова дальше забыла.

Потом госпожа Бартолотти вспомнила:

 
А вот идет Лолита,
Вся в шелках летом,
Вся в мехах зимой,
сладкая, как изюм.
 

Но вдруг спохватилась, что все это не детские песенки, а модные куплеты, которые взрослые пели, когда она сама была еще ребенком. Наконец она вспомнила настоящие детские песенки: «На озере Чад двенадцать девчат купают утят», «А на дне, а на дне ловит баба окуней», «В кондитерской я и ты съедим все торты».

Госпожа Бартолотти допевала одну песенку и начинала другую, и становилась все веселой. Запела она также «Солдаты за погребом стреляют горохом».

А когда завела песню про господина Маера и его тетку и дошла до слов: «Приплелся господин Маер ночью домой», то заметила, что Конрад все больше бледнел. Но подумала: «Следующий куплет еще смешнее, он его наверняка развеселит». Поэтому запела:

 
И в миг на канистре
вверх он взлетел.
Подумали французы:
«Наверно, цеппелин!»
Быстро за винтовки
схватились они,
и выстрелами сбили
сердешному штаны.
 

Конрад побелел, как стена. Госпожа Бартолотти увидела, как он побелел, и, чтобы отвлечь его, запела: «Сидит господин в туалете, играет марш на кларнете».

Тогда Конрад заплакал.

– Конрад, что случилось? – Госпожа Бартолотти вскочила со скамеечки, вытащила платок из кармана штанов и вытерла мальчику слезы.

Он, всхлипывая, произнес:

– Я плачу, потому что не знаю, что мне делать. Семилетний мальчик должен внимательно слушать, когда его мать что-то говорит, рассказывает или поёт. Но семилетний мальчик должен немедленно перестать слушать, когда говорят, рассказывают или поют что-то непристойное.

– Разве я пою что-то непристойное? – перепугалась госпожа Бартолотти.

Конрад кивнул. Госпожа Бартолотти поклялась, что никогда больше не будет говорить и петь ничего неприличного. И Конрад перестал плакать.

Неожиданно в дверь позвонили. Не так, как звонят разносчики денежных переводов или пожарники, а легонько, трижды кряду, как звонил аптекарь Эгон. И правда, была суббота, день их дружбы.

– Ох, это Эгон, я совсем забыла о нем! – воскликнула госпожа Бартолотти и бросилась к дверям. По дороге она ударилась локтем о шкаф, который стоял в прихожей, и хотела выругаться, но сдержалась, чтобы Конрад снова не заплакал.

Господин Эгон был в черном костюме и сером галстуке. В руке он держал букет фиалок.

– У меня есть два прекрасных билета в оперу, – сказал он.

– А у меня есть приемный ребенок, – ответила ему госпожа Бартолотти.

– Второй ряд, первый ярус, середина… – продолжал господин Эгон, но вдруг замолк, вытаращив глаза на госпожу Бартолотти, и спросил. – Как? Что?

В этот момент в прихожую зашел Конрад. Он подошел к господину Эгону, поклонился ему, подал руку и поздоровался.

– Добрый день, господин!

– Это мой сын, – произнесла госпожа Бартолотти. – Ему семь лет, и звать его Конрад.

Господин Эгон побледнел. Еще сильнее, чем Конрад от непристойных песенок. Госпожа Бартолотти почувствовала, что ему надо объяснить. Но не хотела ничего объяснять перед мальчиком, поэтому сказала:

– Конрад, лапочка моя, наверно, по телевизору показывают детскую программу.

– Вот хорошо! – сказал мальчик и резво побежал в гостиную.

Госпожа Бартолотти крикнула ему вслед:

– Сначала вытащи верхнюю кнопку, потом нажми третью снизу, затем…

– Спасибо, я знаю! – крикнул Конрад из гостиной. – Нас учили пользоваться телевизором!

Госпожа Бартолотти пошла с гостем на кухню, дала ему сигару, другую взяла себе, поставила воду для кофе и начала рассказывать о своем приключении. Когда вода закипела, она закончила рассказ, но даже когда она разлила кофе в чашки, господин Эгон еще не поверил ее словам. Убедила она его только тогда, когда показала пустую банку, пустой пакетик из-под питательного раствора, документы и письмо.

– Какая скверная история, – сказал господин Эгон. – Очень скверная.

Госпожа Бартолотти кивнула. И ее гость внимательно смотрел на черные блестящие носы своих лакированных туфель.

– Вы все тут? – послышался в гостиной голос из телевизора.

– Да-а, – нерешительно произнес Конрад, и по меньшей мере сто детских голосов в телевизионной студии крикнуло: – Да-а!

Господин Эгон по-прежнему не сводил глаз со своих туфель.

– Скажи же еще что-нибудь, Эгончик, – попросила госпожа Бартолотти.

– Отошли его назад, – тихо произнес господин Эгон.

– Как тебе не стыдно! – сказала госпожа Бартолотти еще тише, схватила его за руку, вытащила из кресла и повела через кухню и прихожую к дверям гостиной. – Посмотри, – прошептала она.

Господин Эгон заглянул в гостиную и увидел на экране пластмассового крокодила с зеленой чешуей, красными блестящими глазами и синим хвостом, который подкрадывался к невинному, беззаботному мальчику в красной шапочке. У мальчика была деревянная голова.

А на стуле перед телевизором господин Эгон увидел Конрада в голубой шапочке с золотым колокольчиком. Глаза у него были широко распахнуты, рот раскрыт, уши красные, как свекла, русые волосы, которые выбились из-под шапочки, взлохмачены, а указательный палец правой руки прижат к кончику носа. Необычайно красивый, милый, беззащитный ребенок.

– Ну? – спросила госпожа Бартолотти.

– Нет, – пробормотал господин Эгон и сокрушенно покачал головой, – Этого мальчика нельзя отсылать назад!

– Конечно же! – произнесла госпожа Бартолотти.

На экране мальчик с деревянной головой в красной шапочке, который оказался не таким беззаботным, убил пластмассового крокодила и сто детей в студии заверещали, как обезьяны. Конрад убрал палец от носа и сказал:

– Бедный крокодил, бедненький, как мне тебя жалко!

Потом поднялся и выключил телевизор. Еще не успел крокодил выпрямить все четыре лапы, как изображение исчезло.

– Тебе такое не нравится? – спросил господин Эгон. (Он в детстве тоже не любил таких представлений).

– Надо сочувствовать животным! – ответил Конрад.

– Но это же Крокодил, Конрад! – воскликнул госпожа Бартолотти. – Крокодил – плохое животное, он ест людей со всеми косточками и потрохами!

– Этот крокодил в телевизоре хотел только спать, – возразил Конрад. – А этот в красной шапочке разбудил его, потому что вопил во все горло.

– Но ведь крокодил подло подошел сзади! – воскликнула госпожа Бартолотти. (Она в детстве очень любила такие представления).

– По-моему, животные не знают, что означает подло подойти сзади, – сказал Конрад.

– Да, но… – пробормотала госпожа Бартолотти.

– По местности, где живут хищные звери, этот, в красной шапочке, вообще должен ездить только в закрытой машине, – сказал Конрад. – Так намного безопаснее и для крокодила, и для него самого.

– Да, но… – снова пробормотала господин Бартолотти.

– Никаких «но»! – воскликнул господин Эгон, и в голосе его зазвенела бурная радость. – Ни каких «но»! Мальчик правду говорит! Вообще он, для своего возраста, необыкновенно умен!

Господин Эгон смотрел на Конрада с большой благосклонностью. Раньше он никогда не смотрел на детей с большой благосклонностью, не смотрел даже просто с благосклонностью.

Но благосклонность переросла в восторг, когда мальчик спросил:

– Скажите, пожалуйста, а не пора ли уже идти спать?

– Ты устал? – спросила госпожа Бартолотти.

– Дело не в этом, – ответил Конрад. – Дети редко бывают уставшими, когда им пора идти спать.

О том, когда детям надо идти спать, госпожа Бартолотти знала так же плохо, как и о том, когда им можно есть мороженое. Она лишь помнила, что ребенком вопила, как сумасшедшая, когда её посылали спать, а потом долго всхлипывала в постели. Поэтому сказала Конраду:

– Сиди, сколько тебе захочется. Ты сам заметишь, когда захочешь спать! – На этом слове госпожа Бартолотти вспомнила, что детская кровать, которую она купила, еще не привезли, и добавила: – С тобой все ясно. Ты пойдешь спать, когда привезут кровать.

И Конрад согласился на это.

Конраду до сих пор не хотелось спать по-настоящему.

– Может, съешь конфет? – спросила госпожа Бартолотти.

– Сладости вечером, перед сном, очень-очень вредны, – ответил он.

Но госпожа Бартолотти все равно поднесла ему ко рту шоколадную конфету с малиновой начинкой и миндалем. Она держала ее перед губами Конрада до тех пор, пока он не раскрыл их, потом быстро засунула конфету ему в рот.

– Ты, Берточка, ничего не понимаешь! – упрекнул ее господин Эгон. – Мальчик разумнее тебя, знает, какой вред сладости приносят зубам. Рад, что у тебя такой ребенок!

Госпожа Бартолотти пробормотала что-то похожее на «глупости». Она внимательно вглядывалась в лицо Конрада, хотела не пропустить тот момент, когда он засияет от удовольствия, – ведь конфета была на удивление вкусная. Однако лицо у мальчика не засияло, а наоборот, помрачнело. Он доел конфету и сказал:

– Спасибо, конфета вкусная, но мне тяжело.

– Пустяки, – засмеялась госпожа Бартолотти. – От маленькой конфеты не бывает тяжело в животе. Чтобы было тяжело, надо съесть их целый мешок!

Конрад покачал головой и объяснил, что ему от конфеты тяжело не в животе, а на душе, поскольку есть конфеты перед сном запрещено. Ему, сказал он, всегда тяжело от того, что запрещено. Это в нем заложено. Он с грустью сказал, что до сих пор всегда гордился, когда после нарушения запретов ему было тяжело, ведь один из самых важных учебных предметов, которые они проходят в отделе окончательной обработки.

– Это называется «чувство вины», – пояснил Конрад, – и уже готовые дети, которые этого не усвоили, вообще не выходят с фабрики.

Сказав это, он испуганно замолк, потому что не имел права говорить о фабрике, если для этого не было крайней необходимости.

– Какой ужас! – пробормотала госпожа Бартолотти.

Зато господин Эгон воскликнул:

– Такого чудесного мальчика я сроду не видел! Если бы все дети были такие, я бы давно завел себе дочку или сына! Такой воспитанный, ласковый, учтивый, вежливый семилетний мальчик – просто сокровище!

– Эгончик, ты глупый, – сказала госпожа Бартолотти.

Но господин Эгон не слушал её, он восторженно рассуждал о добродетелях Конрада.

Господин Эгон говорил еще долго, не замолк даже тогда, когда наконец-то привезли детскую кровать. Говорил, пока госпожа Бартолотти натягивала наволочку на подушку, пока она застилала простынею матрас, пока она заправляла в пододеяльник самое красивое и самое легкое свое одеяло. Говорил все время об одном и том же: что такой чудесный, воспитанный, послушный ребенок, как Конрад, – большая редкость и что такой ребенок требует присмотра, особенного ухода, которое ему не может дать госпожа Бартолотти.

Госпожа Бартолотти кивала, ведь, взбивая подушку и заправляя постель, она не очень прислушивалась к его словам. Но когда она уловила в этой длинной речи трижды произнесенные через короткие промежутки слово «отец»», то перестала кивать. Она крикнула ему:

– Минуточку, Эгончик!

Потом затащила кровать в спальню, вернулась, села напротив господина Эгона в кресло-качалку и спросила:

– Скажи мне, Эгончик, что ты плел об отце?

– Мальчику непременно нужен отец, – ответил господин Эгон.

– У него же он есть! – воскликнула госпожа Бартолотти. – Об этом написано в метрике! Его отец – Конрад Август Бартолотти!

– Если Конрад Август Бартолотти его отец, – возразил господин Эгон, и на лбу у него появились четыре глубокие морщины, – Пусть он немедленно возвращается и берет на себя воспитание этого чудесного ребенка! Это его обязанность.

Услышав такое, госпожа Бартолотти рассердилась.

– Мне не надо никакого Конрада Августа Бартолотти! – Я когда-то послала его к чертовой матери, и туда ему и дорога, пусть там сидит!

– Если так, то должен кто-то его заменить, и я… – начал господин Эгон, но не закончил, потому что на пороге появился голый Конрад и спросил, где бы он мог бы умыться и есть ли в доме для него зубная щетка.

Зубной щетки для Конрада в доме не было.

Но госпожа Бартолотти, вздохнув, решила, по крайней мере, вытащить из умывальника джинсы и пуловер, чтобы мальчик мог умыться.

– Подожди минутку, – сказала она, – Я сейчас уберу в ванной комнате.

И она еще трижды вздохнула. Ей было жалко себя, ведь уборку она считала самой худшей работой в мире.

Когда она вернулась в гостиную, господин Эгон и Конрад сидели рядом и улыбались.

– Я уже его отец, – заявил господин Эгон. – Конрад согласился на это.

Мальчик кивнул. Госпожа Бартолотти взглянула на Эгона, потом на Конрада и, вздохнув, сказала:

– Ну что ж, мне все равно…