Текст книги "Пока не найду (СИ)"
Автор книги: Кристина Янг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава двенадцатая
Алиса
Тихо пробравшись в дом около пяти утра, я собрала подолы грязного, мокрого платья, чтобы не испачкать белые полы, и на цыпочках начала обходить гостиную.
С моего лица не спадала счастливая улыбка, потому что в голове все еще в ярких красках хранились воспоминания невероятной ночи, которые мне подарил Уильям. Они прокручивались каждую секунду и питали сердце всеми гормонами счастья.
Я не желала прекращать думать о том, что устроил Уильям, чтобы пробраться в мой дом и подарить мне счастливые мгновения. Уильяму порадовать меня не столь тяжело, достаточно вывести из дома и просто говорить обо всем на свете. Но ему удалось сделать намного больше.
Поднимаясь по лестнице, я размышляла о том, зачем Уильяму помогать мне и стараться скрасить мою жизнь яркими красками. Я вижу в его глазах, что моя судьба ему небезразлична и это понимание греет мою заледеневшую душу. Но, если Уильям так трепетно относится ко мне только потому, что я вызываю жалость или потому, что он видит во мне младшую сестру, то ему лучше остановиться, иначе это сделает мне больно.
Поэтому я пыталась выпытать из него правду и понять, зачем он это делает. Ответ был притянут за уши, и я решила выждать другой момент, чтобы выведать истину. Я должна знать причину того, что толкает Уильяма на такие необычные поступки, как переодевание в официанта, только чтобы пробраться в мой дом и найти меня. Хочу понять, зачем Уильяму тратить на меня свое время. Что им движет?
Незнание и мои собственные доводы сводят меня с ума. Я могу обманывать саму себя и придумывать причины, которые заставят сердце биться быстрее и питать его жестокой надеждой.
Надежда для меня всегда жестокая, потому что вечно разбивается вдребезги, так и не исполнив моих желаний, когда я так этого хотела. Надежда всегда появлялась в моей жизни, внушала, что будет приятный итог, а после просто уничтожала. Никогда не помогала, а лишь делала больно. А если и Уильям станет моей надеждой на счастливую жизнь, светлое будущее, то я этого не вынесу. Она всегда работает против меня, будто выбрала жертву для развлечений.
Все имеет жестокость в этом мире. Даже самое светлое чувство посыпано пыльцой мрака.
Я просто хочу быть счастливой, как сегодня. И чтобы так было всегда. Но всегда есть большие преграды, которые порой настолько сильны, что я падаю духом и перестаю бороться. Потому что все идет против меня. А Уильям буквально спасательный круг, который я не желаю терять, чтобы быть способной прожить эту жизнь. Но в то же время, я не хочу тащить его за собой в непроглядную бездну.
Как же сложно, когда эгоизм теряется среди голосов совести и разума.
Я с тяжелым вздохом открыла дверь своей спальни. Позитивные мысли быстро сменились на пассивные. Сейчас я избавлюсь от потрепанного платья, постою под душем и лягу спать. Закроюсь с головой под одеялом, отключу все звуки мира и провалюсь в царство Морфея, где меня не потревожит реальность. Но в последнее время имеется лазейка, через которую она проникает в мой безмятежный сон и продолжает беспокоить меня, задавать самой себе кучу вопросов о том, как я смогу жить в дальнейшем. Это уматывает. Я даже во сне не могу отдохнуть из-за…
…я оцепенела на месте, когда увидела Джексона, рассматривающего холст в углу комнаты. Мое сердце сначала замедлило свой ход, а после стало биться с такой силой, что мне приходилось с трудом втягивать в себя воздух.
Джексон медленно повернулся ко мне в пол оборота, чтобы он мог видеть не только меня, но и продолжать бросать холодный взгляд на холст. На нем распространились краски черного, бежевого, розового и, самого главного, голубого цвета. Мне пришлось долгое время разводить его, чтобы получить точный, как реальные глаза Уильяма.
Да, я сидела в своей спальне все три дня и рисовала его портрет. Эта идея посетила меня ночью, перед сном. Я настолько загорелась желанием нарисовать Уильяма, что забыла про сон и еду. Были только я, холст, краски и образ парня перед моими глазами. Каждый изгиб его лица, каждый контур, каждую деталь я рисовала с особой сосредоточенностью. После каждого мазка кисти я все ближе была к образу Уильяма, который стоял перед моими глазами. Осталось совсем немного доработать, чтобы получить его целостный портрет и радовать себя постоянно, стоит мне войти в свою спальню и видеть лицо Уильяма в углу.
Видеть его глаза и улыбку, пусть даже заставшие на холсте, для меня огромное счастье. Стоит увидеть Уильяма, как все тяжелое, сидящее во мне, испаряется или превращается в воздушный шар. Мне с ним легко во всех смыслах и с каждым днем желание находиться рядом чаще только возрастает.
После этих мучающих меня мыслей, которые насылали печаль в сердце, я и решилась нарисовать его портрет, чтобы хотя бы таким образом облегчить свою участь. Участь, когда мне приходится быть в одиночестве со своими дурными мыслями и делать все возможное, чтобы они не поглотили мою силу и не сделали из меня душевнобольную.
Ледяной взгляд Джексона на мне сейчас, словно камень на шее. Он тащит меня под воду, где невозможно дышать. Страх окутывает меня своим холодным дыханием и прибивает к полу. Я обездвижена.
Джексон окинул меня взглядом и снова посмотрел на мое наверняка бледное лицо.
– Где ты была? Почему в таком потрепанном виде? – Его голос сохраняет спокойствие, но в нем присутствуют стальные нотки, которые меня пугают. Хищник на моей безопасной территории, которая отныне тоже опасна. Куда бежать и где защититься в случае критического момента, я не имею понятия.
– Гуляла у моря, – тихо отвечаю я и сглатываю, пытаясь избавиться от кома в горле.
Сейчас самое главное не злить медленно просыпающегося зверя, сидящего в нем. Подавить свои гордость и презрение хотя бы на несколько минут, пока не выпровожу его из спальни. Своими спокойными, точными ответами я не подолью масла в огонь и сохраню свою относительную безопасность.
– Всю ночь? – продолжает пытать меня Джексон.
Я мысленно вздыхаю и выдыхаю, блокируя свою развязность.
– Да, всю ночь.
Джексон буравит меня внимательным изучающим взглядом, выделывая из меня статую античных времен – такую же бледную и неподвижную, затем переводить его на холст. От страха, что он может узнать его, меня бросает то в жар, то в холод. Я готова грохнуться в обморок.
– Кто это?
В груди зарождается небольшое облегчение. Его незаинтересованность людьми, которые намного ниже нашего социального статуса, сейчас играет довольно большую положительную роль. На этот раз я не презираю Джексона за предвзятость к простому люду, а наоборот, довольна этим качеством в нем. Конечно, тогда он не обратил никакого внимания на Уильяма, а был сосредоточен лишь на мне, поэтому Джексон не поймет, чей портрет на холсте. Я могу придумать любую отмазку, только бы он отстал от меня и покинул мою спальню, не сотворив при этом никакого кошмара, который будет преследовать меня до конца жизни, как кошмар, созданный им год назад.
Даже в такие страшные, тяготеющие, приносящие угрозу моей жизни мгновения я не в состоянии поверить в Бога.
– Модель, – наконец развязался мой язык. – Я нашла его в интернете, когда захотела потренироваться писать портреты. Писала с фотографии.
Сейчас главное убедить Джексона, что я никогда не встречалась с этим парнем, что мы никогда не проводили время вместе и что для меня он ничего не значит – всего лишь образ для тренировок. Хотя я не могу даже подозревать, в каких нездоровых масштабах в нем таится одержимость и чувство собственника. Может мне вообще, по его мнению, не разрешается даже на фотографии моделей смотреть.
С кем я проживаю под одной крышей… С безумным маньяком с манией преследования меня, с бесноватым контролем моей жизни.
Джексон снова смотрит на меня. В черных безднах купается сумасшествие.
– Модель значит, – повторяет он низким голосом и засовывает руки в передние карманы своих спортивных штанов. После вздоха Джексон продолжает: – Неужели ты гуляла одна?
– Да, а что в этом такого?
Я стараюсь сохранять непринужденный тон, когда внутри меня все дрожит.
Джексон поворачивается ко мне всем корпусом и начинает медленно приближаться. Каждый его шаг отдается эхом в моей голове. В ушах появляется противный звон, который мешает ясно мыслить. Но я способна была уловить один напрягающий момент – шаги Джексона угрожающие, как и сам его мрачный вид. Хищник недоволен жертвой, над которой только и делает, что издевается. Она для него ради темных развлечений, чем сводит с ума.
Джексон останавливается в метре от меня. Это расстояние уже выводит меня из без того хлипкого равновесия, что мне трудно продержаться естественной – без какого-либо напряжения. Дыхание прерывается.
– Мне не нравятся твои ночные прогулки. Ты в последнее время появляешься дома под утро и неизвестно где проводишь ночь. Немедленно прекрати это безобразие, Алиса.
Он кидает этот приказ мне в лицо уверенным и властным тоном. Внезапная потребность отстоять свои личные границы перерастает в вспыльчивость и взрывает мое шаткое повиновение. Я поднимаю подбородок выше, позволяя гордости вылезти наружу, а высвободившейся дерзости управлять мною. Я бы могла терпеть его бесконечные расспросы и придумывать ответы даже при том, что моя голова накрыта пеленой страха и все, о чем я думаю рядом с Джексоном – это о спасении и бегстве. Но я не способна проглатывать его стремление командовать мною и подчинять, дрессировать, как неспособную к самостоятельной жизнедеятельности инфузорию.
На смену страху пришла злость, которая наполнила весь мой организм в одно мгновение, и толкнула к той опасной черте, когда я отстаиваю свои личные границы перед тем, кому это не нравится, и кто в разы сильнее меня.
– А мне не нравится твой тон. Ты не в праве указывать мне, где быть и с кем быть. Во сколько и в каком виде! – не сдержавшись, выкрикнула я, сжав платье в тиски.
Джексон лишь вскидывает одну бровь, продолжая сохранять холодную невозмутимость на лице. Только такую реакцию он дал на мой защитный барьер и вызванные им негативные эмоции.
Он делает еще два небольших шага ко мне, останавливается в жалких сантиметрах от меня и наклоняется ближе к моему лицу. Я осознаю, что ничем не смогу защититься в случае нападения. Могу только закричать, но боюсь даже мой пронзительный крик о помощи не разбудит маму, которая крепко спит до десяти утра. А после приемов и до полудня. Эммы еще нет в доме. Папа…но после каждого приема он уходит с партнерами и появляется дома к вечеру следующего дня. Отчаяние захлестывает меня холодной волной, но я пытаюсь устоять на дрожащих ногах.
Я смотрю в черные глаза Джексона, когда он изучает каждую деталь моего лица и, словно зритель наслаждается зрелищем с первых рядов. В нем проснулся рехнувшийся-психопат-безумец, действия которого невозможно предугадать. Ну вот, истинный Джексон Коллинз, который подорвал мое доверие год назад, показав свою природную сущность. Он устал притворяться, когда жертва так и не поверила его иллюзорным представлениям, когда он пытался ослепить меня фальшивым чувством вины. Может Джексон и мастер манипулирования, но у меня иммунитет на его маневры.
– Ошибаешься, – хрипло отвечает он на мои возмущения на грани шепота, обдав мое лицо своим горячим дыханием. – Ты под моим полным контролем.
Я выгибаюсь в спине, стараясь хотя бы как-то найти способы держаться от него дальше.
– И что дальше? Будешь держать рядом насильно?
Джексон без труда толкает меня назад одной рукой, и я спиной ударяюсь в стену. Он блокирует мне два выхода, опираясь ладонями о стену по обе стороны от моей головы. Платье падает с моих рук, когда я непроизвольно разжимаю кулаки и чувствую, как по ним начинает циркулировать застывшая кровь. Мое учащенное дыхание говорит о моем беспокойстве и страхе перед этим безумцем. Страх снова доминирует над всеми моими эмоциями и подавляет злость. От этих скачков у меня кружится голова.
– Чем я для тебя плох, Алиса?
Я не сдерживаю нервного смешка.
– Ты серьезно меня об этом спрашиваешь? Год назад я готова была убить тебя, только бы спастись, а теперь ты задаешь мне такой вопрос? Ты всем отныне плох для меня, Джексон. Я… – я отсекаюсь, сомневаясь, признаваться ли мне в очевидном даже для него. Нет, если я произнесу вслух о том, что боюсь его, то утеряю часть силы, благодаря которой могу стойко держаться перед опасностью. – …Я ненавижу тебя.
Джексон поджимает губы в одну тонкую полоску. Я вздрагиваю, когда он неожиданно бьет ладонью по стене, выплескивая свой пробудившийся гнев. Ему до такой степени не по душе моя ненависть?
– Это была минутная слабость перед ревностью, Алиса. Что мне сделать, чтобы ты простила? – спрашивает он практически рыча.
– Просто оставь меня в покое. Если у тебя действительно ко мне настоящие чувства, то дай мне свободу. Я уже не смогу ни понять тебя, ни простить.
Когда озлобленный взгляд Джексона меняется на пораженный, в моей груди возрождается надежда несмотря на то, что я ей не доверяю свое потрепанное сердце. Увы, но она существует самостоятельно, и мы не властны над наполняющими нас чувствами и эмоциями. Я буквально задерживаю дыхание, улавливая на слух рванное биение своего сердца, когда ожидала вердикт Джексона на мои слова. Пусть он будет благоразумным. Пусть его чувства ко мне будут чистыми, и он укоротит свою одержимость. А с его неконтролируемой ревностью я смогу справиться – достаточно всего лишь не провоцировать.
– Нет, – выплевывает он и крепко сжимает мое предплечье.
Я подавляю писк, когда ощущаю силу его болезненной хватки. И снова надежда толкает меня, ставит на колени перед осколками моих ожиданий, которые она разбила вдребезги. Клетка закрылась на ключ, так и не успев открыться. Теперь я окончательно осознала – никогда мне не быть свободной. В будущем я могу существовать лишь в бегах. Я вечная пленница, даже если буду скитаться по миру в одиночестве. Теперь я понимаю, каково птицам, которые жаждут летать, в клетке.
– Даже если ты не примешь меня, – продолжает Джексон у самого моего лица, на котором уже нет никаких эмоций, как и внутри меня: все сметает на пути разочарование в собственных ожиданиях, – все равно будешь принадлежать мне.
Я ухмыляюсь, отчего Джексон слегка теряется, задевая этим самоуверенность. Смотрю на него пустыми глазами и, позабыв о его больной реакции на мои отказы и протесты, выдаю:
– Отец когда-нибудь захочет выдать меня замуж.
Пусть не любимый муж из богатой семьи, но только не этот псих, которому требуется немедленное лечение. Моя жизнь из-за Джексона превратилась настолько в дерьмовую, что я за одно мгновение смирилась с тем, что у меня нет будущего с Уилом. Я бы могла возлагать проклятые для меня надежды, рискуя своим ментальным здоровьем, но теперь и их нет. В этой жизни мне не быть счастливой – страшный вердикт, который засасывает душу в бездну смерти. Я буду существовать, как призрак.
Джексон задумался над моими словами и наверняка уже начал выстраивать план в своей голове. Теперь ухмыляется он.
– Я с этим легко разберусь. Как ты сама всегда подчеркиваешь – мы сводные брат и сестра, а значит, можем и поменять статусы на муж и жена.
– Тогда я лучше умру, – процедила я сквозь зубы.
Лицо Джексона мрачнеет.
– Гордячка неприступная! – с презрением выплюнул он. – Я уничтожу все, что ты знаешь, все, что ты любишь, пока у тебя не останется другого пристанища, кроме меня. Вот увидишь, ты будешь лишь во мне видеть свое спасение и держаться за меня, как за спасательный круг. – Он сильнее сжимает мою руку, что я приподнимаюсь на носки и сжимаю челюсть. – Сделаю так, что без меня не сможешь представлять своей жизни, потому что она будет зависеть от меня.
– Я избавлюсь от такой жизни, – шепчу я, придерживаясь на своей позиции. Не позволю, чтобы его безумные слова подорвали мою уверенность и внутреннюю силу.
– Это вряд ли.
Его мрачная улыбка заставляет мое сердце пропустить удар, а в голове уже рой подозрений. Что задумал этот больной ублюдок и успею ли я дожить в относительной свободе до совершеннолетия, чтобы успеть сбежать?
Джексон выпускает меня из своей хватки. Я прижимаюсь спиной к стене, чтобы не упасть.
– Чтобы отбить у тебя желание гулять по ночам, я, пожалуй, запру тебя на пару дней в спальне.
– Что? – шепчу я онемевшими губами, не веря в услышанное.
Поворачиваю голову и вижу, как Джексон вытаскивает ключ из замочной скважины, открывает дверь и исчезает за ней. Захлопывает, а после я слышу щелчок замка. Все произошло будто за секунду, потому что я не успела среагировать и помешать ему. Я отрываюсь от стены и дергаю за ручку только тогда, когда дверь уже заперта и мне не выбраться.
– Джексон! – кричу я высоким голосом и бью ладонью о дерево. – Открой немедленно! Ты совсем из ума выжил!?
– Тебе же нравится сидеть в своей спальне. Там все удобства и там безопасно, ведь так?
Я сжимаю челюсть и на этот раз бью о дверь кулаком, затем ногой, а после, уже понимая, что мне не выбраться и мне не откроют, я сажусь на пол. Слышу лишь свое свирепое дыхание и удаляющиеся шаги за дверью.
– Будь проклят день, когда ты появился в моей семье, – процедила я сквозь зубы, вкладывая в это проклятие весь свой внутренний негатив.
Каждый член семьи в этом доме из меня сделал рабыню, которая должна выполнять их прихоти и желания. Эту несправедливость невыносимо уже терпеть. При таком отношении я точно перестану сдерживаться и буду «плохой дочерью», которая без зазрений совести начнет позорить родителей своим недопустимым поведением в обществе на каждом приеме и перестанет их слушаться. Пусть лучше отец посчитает меня за ненормальную и отправит в лечебницу, только бы избавиться от Джексона Коллинза! Черт возьми, из-за него мне приходится подставлять себя под удар и выживать в экстремальных условиях. Я уже готова забыть о собственном комфорте и благополучии, только бы находиться подальше от него и его безумных планов на меня.
Посмотрим, кто еще чью жизнь превратит в ад.
Негативные эмоции меня вымотали слишком быстро, учитывая то, что я еще не спала всю ночь. Поэтому вскоре мне удалось заснуть прямо на полу в грязном платье. Меня это не волновало, и я быстро сдалась сладостному и пленительному сну, не заставляя себя сначала принять душ, а после уже в комфорте принять сон.
Проснулась я от стука в дверь. Вскочив с пола как дикарка, которую поймали за непристойным делом, я протерла глаза пальцами, не переживая за макияж, от которого у меня уже начинают щипать глаза.
– Алиса?
Услышав приглушенный голос мамы за дверью, я прильнула к дереву. Настенные часы показывают одиннадцать утра. Я спала как младенец на жестком полу, не ощущая ни жары, ни холода. Даже забыла о своей участи пленницы. Злость перед сном дала свои плоды и, вместо того, чтобы переживать, я как обычно смогла вырубить отчаянный и молящий о спасении голос своего внутреннего ребенка.
– Мама? Выпусти меня. Джексон совсем рехнулся, – спокойно проговорила я, уверенная в том, что меня вот-вот освободят.
– Мои методы воспитания уже не помогают. Да и разбаловала я тебя, Лиса. Может, воспитание Джексона поможет вывести из тебя непонятную, ниоткуда взявшуюся дурь.
Ее слова меня ошарашили. Расширив глаза от неожиданных слов, я ударила по двери ладонью и выкрикнула:
– Мама, ты спятила!?
– Тебе правда стоит посидеть взаперти и подумать о своем поведении, – настаивала на своем мама, сохраняя в голосе безмятежность. Ей совсем плевать на то, что из ее дочери делают пленницу? Мало того, она еще и руку прикладывает к моему аресту.
– Если ты сейчас мне не откроешь, то считай, что у тебя больше нет дочери, – серьезно проговариваю я.
Я действительно перестану разговаривать с ней и называть своей матерью, если она позволит Джексону держать меня взаперти.
– Вот видишь! Раньше ты не позволяла так со мной разговаривать.
Она как маленький ребенок… Я уже успела забыть о ее гребаном диагнозе, поскольку в Майами провожу с ней времени намного меньше. Здесь я действительно постоянно сбегаю из дома и готова спать даже на песке. Мое терпение на исходе.
– Да пошли вы все!
Я отошла от двери, шагая в ванную комнату. Мама еще что-то кричала, возмущалась моим поведением и моим словам, но я уже не разбирала ее слов и не пыталась даже понять их смысла. Не желаю больше мириться с несправедливостью и подавлять себя настоящую – ту, которая отстаивает свои права.
Я приняла душ, переоделась в майку и шорты и легла на свою кровать, спрятавшись под одеялом. Надела наушники и включила аудиокнигу. Буду продолжать заниматься своими делами и не показывать этим психам, что их действия меня как-то задевают.
Единственный минус этой каторги – я не смогу увидеть Уильяма. Могу смотреть на него только на портрете и радовать душу этой мелочью. Кто знает, насколько запер меня Джексон в моей собственной комнате. Думаю, ему не надоест держать меня в четырех стенах, ведь я таким образом под его полным контролем. А больше ему ничего не нужно. Такая будущая жизнь меня ждет, если Джексону удастся изменить статус наших отношений на глазах общества – я не буду подчиняться и повиноваться ему, а он в свою очередь, чтобы приручить меня, будет запирать меня в четырёх стенах и держать до тех пор, пока я не сойду с ума.
Зря душевнобольных держат в одной комнате. От этого они еще сильнее теряют рассудок. От четырех стен им плохо, и они намеренно теряют всякую надежду на исцеление.
А может надежда сама по себе не несет жестокости? Может ее сила сдувается потому, что окружающие находят способы подавить ее? А надежда просто не в состоянии сопротивляться.
Джексон заходил один раз, чтобы оставить на прикроватной тумбочке поднос с едой. Я не одарила его ни одним взглядом, хотя чувствовала его пронзительный взгляд на мне и ожидания, что я брошу на него хотя бы мимолетный взор. Когда он вышел, я с облегчением выдохнула.
Ближе к вечеру меня настигла скука. Ближе к вечеру я осознала, что так и не обменялась с Уильямом номерами телефона. Сейчас бы могла переписываться с ним. Не говорила бы ему о своем домашнем аресте, но хотя бы на расстоянии общалась с ним обо все на свете, чувствовала его присутствие и питала свое сердце счастьем.
К десяти вечера я начала засыпать. Провалилась в дремоту, когда услышала оживленные голоса за дверью. Слова были грубыми и эмоциональными. Сквозь сон я не сразу могла понять, кто так сильно возмущается, пока моя дверь с грохотом не распахнулась, и я не увидела покрасневшего от ярости папу.
– Дочка, родная моя, – прошептал он и приблизился к моей постели, присаживаясь на нее и рывком заключая в свои объятия.
Вслед за ним вошли испуганная мама и умиротворённый Джексон.
Папа отстранился от меня, продолжая сидеть на кровати держать за руку, но своим корпусом повернулся к вошедшим домочадцам.
– Еще раз ты позволишь себе такую выходку, Джексон, я самого тебя запру в спальне! Ты меня понял? – пригрозил отец не только грозным голосом, но и пальцем.
Джексон сохранял на лице спокойствие. Ему плевать на слова отца и его не волнуют его угрозы. Ему лишь досадно то, что отец имеет власти больше, чем он – что в доме, что надо мной.
Отец снова посмотрел на меня и погладил ладонями по голове, целуя в лоб. Его взгляд на мне виноватый и беспокойный. Настигший меня сон отступал медленно, поэтому я не сразу поддалась эмоции удивления. Отец сейчас переживает за меня и защищает. Мне казалось, что я все-таки заснула и теперь вижу сон, который утешает меня, поскольку в реальности мне этого никогда не добиться. Но через секунду снова понимаю, что это моя недопустимая реальность, к которой мне в данный момент тяжело привыкнуть. Я растерялась и ничего не могла сказать. Лишь наблюдала за происходящими широко раскрытыми глазами.
– Мы ее разбаловали, Даниэль, – заговорила мама, теперь уже в собранном виде. – Ничего страшного, если бы она посидела взаперти два дня. Одумалась.
Отец резко повернулся и приковал маму на месте недовольным взглядом. Как я и обещала ей и самой себе, больше ни за что не заговорю с ней. Для меня Катрина Коллинз в этом доме отныне призрак. Ее жестокость просто уничтожила все мои оставшиеся трепетные чувства к ней, как к матери. Или это я сейчас так рассуждаю, все еще пребывая в дикой злости на нее, а через неделю снова прощу за неразумность и холодность.
– Давай я тебя запру на дня два, Катрина! Может ты уже научишься правильно воспитывать дочь и начнешь ее ценить!
Мама потеряла дар речи, как собственно и я. Папа никогда не позволял себе так обращаться с супругой, которую боготворит. Лицо мамы накрыла злость. Развернувшись, она покинула мою спальню. Папа снова заострил на мне свое внимание и потеплел, заключая в свои объятия.
– Прости меня, дочка. Будь я дома, не позволил бы этому случиться, – пробормотал он, поглаживая меня по голове.
В носу противно закололо, когда меня заполнила сентиментальность и вспыхнувшая детская любовь дочери к отцу. Я думала, что уже никогда не почувствую такого трепета к отцу после того случая в Измире, когда он не поверил мне. Сегодняшний его поступок словно вывел из меня всю обиду, и я крепко обнимаю отца, прижимаясь к нему. Чувствую от него исходящую защиту и у меня будто открывается второе дыхание, как во время бега. На глаза навернулись слезы. Как мало мне оказывается нужно, чтобы во мне разожглась теплая любовь к родителю – просто поддержка и защита.
Я подняла глаза, вспоминая, что Джексон все еще стоит в моей спальне. Он смотрел на нас с папой каким-то ледяным сердитым взглядом, который пустил мурашки по моему телу. Я напряглась и тогда папа сжал меня в своих объятиях еще крепче. Джексон скорчил лицо в презрении и покинул комнату.
Я судорожно выдохнула и сглотнула, ощущая какую-то непонятную, внезапно возникшую тревогу в груди.
