сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)
Ничего не бойтесь! Потеря — и та приобретение, но для зрячего. Одна у вас жизнь, можете вы ее сэкономить, но для чего только?
Не забывайте о друге, не обманывайте женщину и любите ребенка. Будьте честны сами с Собой, вы ведь хотите этого!
Не ищете общества! Умейте быть одни, ибо сытому не до обеда. И только в одиночестве вашем узнаете вы, сколь довольны самими Собой!
Если же не довольны вы самими Собой, как можете радоваться вы Другому? Другой не должен стать для вас бегством, ибо не может Он быть им!
Не суетитесь! Никуда не опаздываете вы, не лгите, ибо не можете опоздать! В спешке же многое пропустить можно, но чего вы достигнете?
Не притязайте! Разве знаете вы разницу между «много» и «мало»? Требующему всегда мало. Все дело в позиции…
Не жалейте, ведь не знаете же, что будет! "Довольно!" — вот слово, которое я завещаю вам. Жизнь не переиграешь, так зачем плутовать?
Не стремитесь переиначить жизнь! Мир ваш дурно устроен, так не жалейте его. Но кто же разрушает дом собственный?
Не пытайтесь реформировать стадо! Проще реки повернуть вспять! И что ж это будет?! Реформа стада — стадная реформа.
Не пишите на знаменах! Не ставьте себя в зависимость от собственных установок, вы потеряете восприимчивость!
Не думайте о себе, ибо нет вас, когда вы о себе думаете! Представления иллюзорны, в королевстве кривых зеркал вы потеряетесь — берегитесь собственных отражений!
Не поклоняйтесь слову! Слово — лишь довесок к реальности, дурно, когда оно перевешивает, тогда негде жить человеку!
Не делайте идола из чувства вашего, но дорожите своим ощущением! Чувство — красиво, но не более того. Много в нем слов, но к чему вам иллюзии?
Не поклоняйтесь красоте, не мучайтесь! Поклоняющийся красоте живет в мире, что полон уродства. Чистенькому всегда грязно!
Ощущение больше мысли, ибо свидетельствует оно жизнь, а мир настолько прекрасен, насколько к нему вы чисты. Мысль грязнит неполнотой!
Не множьте «Я» ваши. Сосуд хорош целиком, но не когда его продают частями. Большое притягивает малое, малое же не влечет вовсе!
Не оглядывайтесь — голова закружится! За все вы платите сами, так что делайте, если хотите. А если не хотите — кто может заставить вас?
Не оправдывайте страхи свои высокими целями! Высокие цели ничего не стоят, если сами вы стоите на месте.
Страх парализует. Если не скует он движения ваши, то вас Самих обездвижит. Разве не пугает вас это? Вы хотите еще оправдаться?
Не объясняйте! Любую глупость объяснить вы способны, но станет она только больше от объяснений ваших! Надо вам — констатируйте и идите дальше!
Объясняете вы: "Это так, потому что…", "Это невозможно, поскольку…". Что ж, хорошо, если знаете вы, почему голодны. Но разве знание это насытит вас?
Не созидайте ценности! Все ценности уже есть. Почему, чтобы узнать цену самого дорогого, должны вы потерять это?
Почему, чтобы узнать радость жизни, должны вы прежде ослепнуть, слуха лишиться и возможности передвигаться? Глупо!
Вы так много говорите о ценности любви и о ценности дружбы, но спроси вас — более тех вы любите, кого нет с вами! Зачем вы говорите?!
Не думайте, что можете вы «узнать». То, что узнаёте вы, умирает, а жизнь продолжается. Зачем мертвечина вам?
Не думайте, что можете вы «понять». То, что поймете вы, станет для вас грузом мертвым, только утопленник радуется камню на шее!
Если пытаетесь вы познать внешнее — вы привнесете себя в познаваемое, исказите тем и знать не будете, где ошиблись.
Но к чему познавать вам то, что вовне, если в вас Самих есть все? Но не цените вы себя. Вы не эгоисты еще!
Не желайте большего — плох император, что побирается милостыней, ибо не владеет он тем, что дано ему».
* * *
Здесь Заратустра умолк на минуту и смотрел на нас с нежностью. Затем он продолжал говорить, но голос его изменился:
«Тяжелую ношу взяли вы на себя, канатные плясуны. Хочу уберечь я вас от падения.
Истинно любящий любит того, кого любит, а не того, кого хотел бы любить; не хочет он менять того, кого любит, ибо любит его.
Но взяли вы ношу на себя помочь другому Другим быть через вас Самих. Как же вам быть, канатные плясуны?
Видите ли вы паяца, что по канату преследует вас? Он искушает вас, канатные плясуны! Он торопит! Он возлагает на вас ответственность за то, за что не можете вы отвечать! Сумятицу вносит он в души ваши!
Знаете ли вы, что сильнее паяц плясуна, ибо он наступает? Но он конечен, ибо нельзя наступать на пустоту, он живет, пока его препятствие живо. Не самодостаточен он, а зависим! И наступает он лишь потому, что зависим.
Но как вы думаете, канатные плясуны, что такое танцор? Танцор — это Солнце и танец Света. Он проходит насквозь, и потому он сильнее паяца, он отражается от препятствия, поэтому он гармоничнее плясуна. Но как бы там ни было, не теряется он, а становится теплотой, ибо он и есть теплота!
Заразителен танец солнечного танцора! Никто не танцует так, ибо нет границы, где кончается Солнце и начинается Свет!
Но думает плясун о своей публике, и сам оттого становится публикой, а двоим трудно на канате одном.
Боится плясун своей публики, и я бы на месте его боялся. Не значит ли это, что боится он самого Себя? Вот в чем беда ваша, канатные плясуны!
Разъединяет страх, что ж поклоняетесь вы разлучнику? Долго ли будете сыпаться вы? Не поглощать, но укреплять друг друга следует вам!
Двое вас, а Мир создан для Двух! Чего ж вы боитесь? Танцуйте! И пусть танец ваш станет песней вашей, и не нужно слов!
Дурно танцует тот, у кого отделен разум от тела, а разделяет страх, и он сковывает. Разделены вы пока на деятеля и смотрителя, ничего в вас нет, а пустое место одно, и плох танец ваш!
Один враг есть у вас — страх это, и он один. Должны знать в лицо вы врага вашего, так не бойтесь же смотреть на него, не то ослепнете!
По имени зовите врага вашего, ибо не сможете победить иначе! И не боритесь с ним, ибо борьба — безумие. Взгляните же на самих Себя, чего вам бояться?
Танцуйте! Ощутите же танец, и сам он повлечет вас, ибо нет нужды превозмогать вам открытое! Не бойтесь, не остановится жизнь без суеты вашей, не остановится!
Доверьтесь же самим Себе, своей нежности, канатные плясуны, доверьтесь, и будете Танцем вы! Соитие Света — вот что такое Танец!»
Сказав эти слова, Заратустра умолк, как тот, кто не сказал еще последнего слова; долго он сидел в нерешительности. Потом поднял глаза свои, и взгляды наши скрестились.
— Человек — это больше, чем вы о нем думаете, и меньше того он, на что вы рассчитываете. Нет, не знаете вы еще человека, ибо не знаете вы еще самих Себя. Но всему свое время, главное видеть, а не рисовать, белые пятна закрашивая. Все придет, ибо человек рядом. Только протяните руку…
После этих слов Заратустра встал, подошел к нам, присел на корточки и протянул свои руки. Мы ответили ему тем же. Теплые руки…
* * *
Вечером того же дня Заратустра вошел в мою комнату. — Все, мне пора, — сказал он, протянув мне сложенный в четверо лист бумаги.
В нерешительности я принял записку.
— Зар, как? Что значит «пора»? Ты что…
— Тихо, тихо, — прошептал Заратустра, обнял меня, потом указал мне жестом оставаться на месте и вышел из дома, закрыв за собою дверь.
«Тебе нужно, чтобы я уехал, — писал Заратустра в своем письме. — Меня не будет какое-то время.
Я читал твой дневник. Все хорошо, но хватит слов. Я теряюсь за твоими словами.
Не сердись, все будет хорошо!
Заратустра».
Я расплакался. Весь вечер, не шевелясь, просидел над своей тетрадью, ночью пытался спать, а утром отправился на работу…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ (сентябрь — октябрь)
«Видишь ты эту крепостную стену? Видишь, гордые и своенравные валуны сбиты в ней в безликую гладь? Но почему не рассыплются они, почему не разойдутся? Ты скажешь: их держит раствор? Неправда! Тесня друг друга и упираясь, сцепившись, раздавливая и опершись на грани соседа, друг друга удерживают они в несвободе!
Стена нерушима лишь потому, что камни сами сдавили друг друга! Не видать освободителю свободы, ведь имя стене — круговая порука!»
Так говорил Заратустра, но не о камнях, а о людях, но об этом умолчал Заратустра.
Дитя с зеркалом
Испытание на самодостаточность… Один… «Дневник канатного плясуна»… О чем теперь писать?
Наверное, мне обидно. Да, мне обидно.
Это из детства. Всегда этого хотелось, этого очень хочется, это нужно: кто-то должен быть рядом. Не кто-то, а тот, именно тот, с кем вечность кажется сиюминутной, настоящей, свершившейся, сложившейся в одно мгновение «сейчас». Думал ли я в своем детстве, что это будет странный перс с загадочным именем — Заратустра? Нет. Мне не хватает его.
Человек не может быть один, и должен.
Избавиться от желаний, они говорят, что надо избавиться от желаний. А зачем тогда жить?
Не зависеть от желаний… Хорошо, но разве не значит это — не желать?
Здесь что-то другое.
Он ушел — значит, хотел. Его желание свято — он Другой, и он дорог. И что теперь?
Этого никогда не будет… Все временно, наверное, это нужно принять. Радоваться, пока это есть, и не печалиться, когда этого не будет. Все приходит, и все уходит — череда перемен. Это и есть жизнь?
Что-то не так.
Проблема не в том, что меня одолевает желание, желания. Проблема в том, что я в действительности не знаю чего хочу. Предположим: звонок в дверь (он ведь оставил ключи), и входит Зар.
«Привет!»
«Привет!»
«Как дела?»
«Нормально».
«А ты?»
«Хорошо».
«Ты вернулся?»
«Как видишь».
«А чего?»
Вот, хороший вопрос! — главное, сам выпал: а чего, собственно говоря, ты вернулся? Это надо же! Обида? Или правда: неизвестно зачем. Чего мы хотим на самом деле?…
Кажется, что мы хотим чего-то, что не только невозможно, а чего нет даже в желании.
Хочется танцевать: буйно, неуемно, безумно!
Не хочется. Все тщетно.
Пора спать. Сон — апогей одиночества. Пусть будет сон…
Мне приснился сон, хотя сны мне почти не снятся. Мне снилось.
Маленький мальчик, кудрявый, как ангелочек, с большими голубыми глазами, шустрый, веселый, смеющийся, подошел ко мне и показал зеркальце. Он словно хвастался им, как умеют хвастаться любимой игрушкой маленькие дети. Он покрутился вокруг меня, а потом побежал прочь, взобрался на гору, поймал зеркальцем и направил на меня солнечный зайчик. Свет на мгновение ослепил меня и тотчас скользнул дальше.
Не знаю почему, но в этот миг мне отчаянно захотелось, во что бы, то, ни стало поймать это солнечное отражение, и я побежал. Казалось, я обезумел! В костюме и при галстуке, как оголтелый, я гонялся по бескрайнему изумрудно-зеленому полю моего сна и ловил этот то падающий на меня, то вновь ускользающий солнечный зайчик.
Мальчик смеялся. Он смеялся весело, задорно, заливался, как маленький колокольчик. Были моменты, когда и я отвечал ему тем же — в короткие секунды моего обладания светом, — но счастье мое было мимолетным. Через какое-то мгновение пятнышко света срывалось с места и вновь покидало меня, а я, не успев перевести дыхание, снова бросался за своей добычей.
В этом сне были безысходность, отчаяние — болезненное, дикое. Я бежал, выбивался из сил, задыхался, падал, закусывал губу, вставал и снова бежал. Я ловил, но не обретал, я гнался и не находил.
Подумать только, я гонялся за каким-то слабым отблеском, за лучиком, зайчиком, я, окруженный со всех сторон ярким солнечным светом! Бездной света!
Безумие, которому я оказался не в силах противостоять, открылось мне внезапно, с окончанием игры: нужно остановиться. Поздно, игра закончена.
Я уже не спал, но еще и не проснулся полностью. В моей голове сверкали, подобно вспышкам, слова Заратустры: «Нет смерти в смерти, смерть только в жизни — смерть», «Ваше желание — это свет, но вы не знаете своего хочу», «Суета мелочна», «Возможность есть», «Танец больше, чем жизнь», «Целомудрие — это близость», «Сердце эгоиста полно», «Радуйся движению», «Не бойтесь смерти, страшащиеся, вы уже мертвы», «У вас одна жизнь», «Хочешь — действуй», «Внешнее иллюзорно», «Все ценности уже есть», «Мир создан для Двух»…
Слова… Много солнечных зайчиков.
Зачем мы обмениваемся словами, этими коронованными пустотами? Что мы хотим донести другому своим нескончаемым говорением? Мысль, учение, мнение? Святая наивность!
«Мое учение в опасности», — как смешна эта фраза! С равным волнением можно, вскинув руки, театрально воскликнуть: «Взгляните, какой ужас — крот ослеп!» Комично.
Мы обмениваемся словами, а мысль остается внутри — невысказанной, неразъясненной, неясной. Неизбежного не избежать, а невозможное невозможно. Надо ощутить, надо стать, надо быть, причем самому.
Слово — это только пусковое звено, и запускает оно лишь тот процесс, который уже есть, который уже готов, который уже созрел и даже идет своим чередом, но пока еще слишком медленно, слишком вяло, скрыто, чтобы мы могли его заметить.
И это другой процесс Другого, слово — лишь эстафетная палочка, лишь символ. Здесь нет сообщения, здесь только условность.
Слово никогда не сравнится с опытом. Кто не знает, что ощущать самого Себя — счастье, тому не объяснишь этого словами, не расскажешь, не покажешь на пальцах. Счастливый несчастному не товарищ…
Мысль — это лишь слабое течение в бесконечном пространстве одиночества, одинокий Гольфстрим в холодном, бескрайнем арктическом океане. Зачем мы говорим внутри собственного холода?
Разговор — это способ получить удовольствие, это не близость, это только суррогат близости, ибо нет близости на словах и в словах ее тоже нет, она затерялась между слов, она затерялась.
«Новая речь» — это лишь новая форма в прежнем жанре. Содержание, поскольку нельзя его передать, даже более пусто, чем голая форма. Слова не позволяют переступить грань одиночества.
Разговор — это способ развлечься, это возможность развлечь. Иногда эта возможность блаженна, иногда мучительна. Избежать мучительности разговора — вот задача чуткого, и для этого он просто не должен ставить перед собой цели донести в разговоре мысль.
Зачем, скажите на милость, заранее обрекать себя на разочарование? Но как все-таки хочется понять и быть понятым! Как хочется говорить с Другим! Как не хотеть соприкоснуться с Ним своей мыслью? Передать ему самое дорогое из того, что кажется тебе дорогим… Но ведь Другой все равно не примет твоего дара, он ведь Другой.
Допустить, что твоя мысль может быть принята другим так, как ее понимаешь ты, значит отказать другому в праве быть Другим, значит отказать себе в радости ощущать Другого. Таким образом, называющий себя влюбленным уничтожает своей псевдолюбовью возлюбленного — вот в чем вся чудовищность этой мистификации!
Между Сциллой и Харибдой смерть неизбежна. Так, может, не плыть? «Нет любви, есть лишь контакт», — так говорил Заратустра. Это ли он имел в виду?
Как идти навстречу, если не знаешь направления? Если слова — лишь миражи, что же тогда укажет мне путь? Может быть, мне не нужно никуда идти?
Разве движение не есть иллюзия?
Буря, буря, буря… Молнии, сверкающие молнии, гром.
Я в пустоте. Странное дело, я уже не хочу говорить. Я не хочу даже слушать.
Заратустра все сделал правильно: мне нужно, чтобы он уехал. Нельзя потерять то, чем не обладал.
Нужно остановиться, перестать искать. Всё уже есть. Оглядеться, мне нужно оглядеться. Стоп.
* * *
Минула неделя. Я хожу на работу, смотрю на людей. Самое загадочное — это благодарность. Всякий раз удивляюсь, когда меня благодарят за помощь. Чем я помог? Разве что остановиться. Может быть…
От Зара стали приходить письма. Вот они…
На блаженных островах
Соловки
Привет! Не ожидал? Наверное, тем более приятно, правда?
Меня занесло на Соловецкие острова: блаженное место, доложу тебе! И как хорош северный ветер, что обнимает здесь скалы! Как красна здесь рябина! Ягоды сочные, кисло-сладкие. Ими питаются птицы, весело щебеча, но люди не знают, как хороши плоды рябины. Что ж удивляются они неспособности своей летать? Странное дело!
Мир вокруг нас полон, но кто замечает его исполненность? Кто поистине дорожит тем, что имеет? Странно, что не знаете вы слова «довольно», а ведь единственное, чего недостает человеку, чтобы быть Человеком, — это слова «довольно»!
Ты уже думаешь о Боге? Если нет, то еще не так плохо тебе, как ты думаешь. Так заключаю я, ибо здесь, на блаженных островах этих, повстречал я людей в черном, которые разъяснили мне, что есть этот ваш Бог.
В одиночестве, в болезни, в печали и разочаровании принято у вас думать о Боге — вот что я понял из слов их.
Долго слушал я речи черных людей этих. Думали они, что проповедуют мне Бога своего, но говорили они о себе, восторгающиеся своими чувствами. И вот, что ответил я им на слова их:
«Бог ваш — соломинка ломкая, а не радость. Создали вы Бога вашего из страданий ваших: Бог ваш страдает, и вам заповедует Он страдать.
Монстра, но не Бога придумали вы себе. Да и разве можно выдумать Бога? Разве лист родит дерево, а не дерево лист? Не можете вы выдумать Бога, вы или знаете Его, или нет. Но можете ли вы знать, не выдумывая?
