Текст книги "Среди песчаных холмов"

Автор книги: Кристина Ролофсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Он не сразу уловил смысл ее слов, но растерянное выражение на лице Эммы наконец вразумило его.

– Ты хочешь сказать, что никогда…

– Нет. Никогда.

– А твой жених…

– Хотел подождать.

Этот жених, должно быть, был холоднее льда, подумал Мэтт, однако он ничего не желал знать о другом мужчине, которого любила когда-то Эмма. Все, что ему следовало знать, она уже сказала. Женщины – непредсказуемые создания и обладают порой странными понятиями.

– Хорошо, – все, что мог сказать на это Мэтт. – Я ни с кем не занимался любовью очень-очень давно, – признался он, лаская губами ее губы. – Нам придется обучаться вместе, пока у нас не получится все, как надо.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Кое-как они разделись; постелью в сене для них стали их куртки. Теперь Эмма трепетно и радостно отзывалась на его прикосновения своей разгоряченной, сверхчувствительной кожей. Мэтт ласкал ее кончиками пальцев, что вызывало во всем ее теле дрожь, и она отвечала ему столь же настойчивыми ласками.

Он больше не спрашивал ее, действительно ли она хочет его близости. В этом не было нужды, ибо ее тело жаждало ласк не меньше, чем его. Он опрокинулся на спину, не выпуская ее из объятий. Она взглянула в его темные глаза и поняла, что он из тех, кому можно верить.

– Неужели бывает еще лучше? – спросила она дразнящим голосом.

– Да. Самого лучшего мы еще не достигли.

– Вот как. – Она склонилась и поцеловала его в подбородок. – Итак, когда мы это сделаем?

– Я думал, ты никогда не спросишь. – Он перевернул ее на спину. Эмма не удержалась от улыбки: – Я не знала, что полагается спрашивай..

– Это помогает, – сказал он, медленно ее лаская.

Он задержал ладонь на ее животе, потом скользнул ниже. Вскоре она не могла больше выносить острого наслаждения, которое вызывали в ней его пальцы.

– Теперь, – сказала она, вытягиваясь под ним, чтобы ему было удобнее.

– Я постараюсь не причинять тебе боль, – нежно выдохнул он ей на ухо. – Ты не причинишь.

И он не причинил, во всяком случае, не более чем на мгновение. Кратчайшая боль, которая последовала за ощущением открытости. Ощущением наполненности. Ощущением вхождения чужой плоти. А когда эта плоть стала осторожно двигаться внутри нее, она положила руки на широкие плечи Мэтта и спросила себя, ощущает ли в полной мере все так, как надо.

Мэтт проникал в нее глубже и одновременно всматривался в ее лицо.

– Все в порядке?

– Да.

– Хорошо чувствовать тебя внутри. – Она качнула бедрами, чтобы он вошел еще глубже, и Мэтт вздрогнул.

– Не торопись, любимая, – простонал он. – Не так скоро. Я хотел бы, чтобы это длилось дольше.

– Научи меня, – прошептала она, чувствуя, как он проникает все глубже.

Его движения становились сильнее и чаще, и наслаждение наконец полностью вытеснило боль. Она достигла вершины внезапно, это был слабый взрыв внутри тела, вызванный убыстренными толчками Мэтта, его проникновениями в самую глубь. Он продолжал двигаться внутри нее, пока его дыхание не замедлилось, и он перевернулся, увлекая ее на себя. Долго еще он поглаживал ее спину и нежно касался губами виска.

– Мы сошли с ума, – вымолвил он наконец.

– Почему ты так говоришь? – Его прикосновения были мучительно-сладостны, и она закрыла глаза в истоме.

– Мы никак не предохранялись. А я не юноша, чтобы не понимать, какой это риск.

– Я принимаю таблетки, – сказала она, стараясь не обращать внимания на то, как больно ее кольнули слова «я не юноша, чтобы не понимать». – Помнишь, я ведь предполагала выйти замуж? А он не хотел детей. – Она надеялась, что он не спросит, как давно она разорвала помолвку. Мэтт вздохнул и поцеловал ее в плечо.

– Есть иные причины использовать презерватив, Эмма.

– Да, но я ведь девственница… была, а ты сказал, что сохранял воздержание. – Она открыла глаза и посмотрела на него. Он нахмурился. – Ты же не лгал мне, правда?

– Нет, конечно, нет, однако ты не можешь заниматься сексом без презерватива, Эмма. Некоторые мужчины лгут. И будут лгать. С этого дня ты…

– С этого дня? Ты думаешь, я собираюсь заниматься любовью… то есть, прости, ты сказал «заниматься сексом», не так ли?., с кем ни попадя? – Она резко опрокинулась на спину, почувствовав с сожалением, как сразу распалось слияние их тел, и потянулась за одеждой. – Это было что-то особое.

– Да, было, – сказал он хмуро, потом сел и смахнул соломинки со своих волос. – Весьма особое, и прежде всего для того, кто ни разу…

– Я занималась с тобой любовью не из любопытства, не потому, что я не делала этого раньше. – Она нашла тенниску и натянула ее на себя через голову, не потрудившись прежде надеть лифчик.

– Я говорил о себе, – признался он, скользнув в рукава своей рубашки из шотландки. – Я не был с женщиной с тех пор, как умерла Патти. Это все, что я собирался сказать. Это было нечто особое и для меня.

Она не знала, почему на глазах у нее выступили слезы, но она не хотела, чтобы Мэтт увидел, как она плачет. Она не хотела, чтобы он узнал, как много для нее значит то, что случилось. Для него это было облегчение. Для нее это была… любовь.

– Я лучше пойду, – сказала она, схватив джинсы и рывком надевая их.

Мэтт поднял белье Эммы и передал ей. Она не взглянула на него, только запихнула одежду в карман куртки, потом отыскала носки и сапоги и не без труда натянула их на ноги.

– Дождь все еще льет, – сказал он, будто она сама не слышала, как дождь барабанит по крыше.

– Немного воды мне не повредит.

– Будь осторожна, Эмма, – произнес он обеспокоенно. – Гроза разбушевалась. Я лучше провожу тебя до дома.

– Нет, – сказала она, наконец одевшись. – Не стоит. Я прочнее, чем кажусь.

– По крайней мере позволь довести тебя до лестницы. – Он провел ее по пологому спуску в заднем крыле и через весь сарай до самой входной двери, положил ладонь на ее руку и остановился. – Эмма, – сказал он, вынуждая ее посмотреть ему в глаза. – Прости меня.

– Ты тоже.

Она направилась сквозь ливень к дому. Свет, горевший в сарае, освещал большую часть двора, а на оставшуюся падали огни из окон кухни. Слезы, которые она тщетно сдерживала, потекли по щекам, мешаясь со струями сентябрьского дождя. Она влюбилась в него. Она занималась с ним любовью. И тем не менее то дивное и страстное, что случилось, было ошибкой.

Она должна уехать, как только появится возможность.

– Эйки Брейки Харт, – возвестила тетя Рут, кивая на телевизор. – Хотелось бы, чтобы они загадывали головоломки посложнее. Эта была пустяковая, доложу я вам. – Она подняла свое вязание и задвигала крючком взад и вперед. – Называйте «а», дурачье.

Марта села на пол и прислонилась к краю дивана.

– Я думаю, они больше не целуются.

– Кто?

– Папа и Эмма.

– О-о. Что ж, золотце, люди не все свое время тратят на поцелуи, знаешь ли.

Марта обернулась и легла щекой на диванную подушку. Она-то надеялась, что тетя Рут знает, что делать.

– Папа больше не улыбается. А Эмма подолгу смотрит в окно.

– Господи, Марта, неужто ты все вокруг высматриваешь?

– Разве ты не видишь? Эмма скоро уедет.

– Эмма не уедет. Она шьет балетные костюмы для вас к кануну Дня всех святых. Бедняжка ничего не умеет шить, кроме всяких пустяков, но она не сдается. Думаю, на праздник вы наденете еще те причудливые башмаки.

Марта не желала говорить о своих балетных туфельках. Она жаждала помощи.

– До праздника еще далеко. Возможно, она шьет костюмы теперь, чтобы поскорее уехать.

Тетя Рут опустила рукоделие на колени и издала один из своих глубоких, выразительных вздохов.

– Марта, у тебя глаза скоро состарятся.

– Что ты хочешь этим сказать?

– То, что твои глаза слишком много видят. Если Эмма захочет уехать, то мы ничего с этим не сможем поделать. А если твой папа хотел бы побольше времени целоваться и поменьше работать, что ж, он так бы и поступал.

– Они бы целовались, если б были наедине. Как это было в тот раз.

– Они не могут быть наедине, когда под ногами три ребенка и старая женщина. – Рут нахмурилась и уставилась в телевизор на «Колесо Фортуны». – Ого, черт возьми! Одна из тех новеньких головоломок.

– Мой учитель говорит, что если сейчас пойти по руслу реки, то можно наткнуться на кое-что занятное.

– Ну и при чем тут поцелуи?

Марта пожала плечами.

– Мы могли бы все вместе пойти на прогулку. Готова спорить, Эмма никогда в жизни не находила наконечников стрел или костей динозавра.

– И что?

– Папа тоже мог бы пойти.

А уж она найдет способ, как сделать, чтобы Мел и Макки не докучали им. Папа и Эмма будут наедине. Они поцелуются. И папа опять будет улыбаться, а глаза у Эммы перестанут быть опухшими и красными.

– Хорошо, – согласилась тетя Рут, притягивая к себе мешочек с пряжей. – У тебя уже, как я догадываюсь, есть план. Если ты не против, я останусь здесь на диване и продолжу вязать.

– Хорошая мысль, – одобрила Марта. – Пойду Скажу Эмме, что завтра мы устраиваем пикник.

– А где она?

– По-моему, купает в ванной Мел.

– Надеюсь, она не пропустит «Риск», – сказала тетя Руг. – Мы всегда вместе чаевничаем и соревнуемся, кто даст наиболее правильный ответ.

Марта сорвалась с дивана и кинулась наверх. Эмме понравятся поиски сокровищ.

– Держите Макки за руки, – предупредила Эмма старших девочек. – И не угодите в грязь.

Они понеслись вперед, их смех плыл в прохладном дневном воздухе. Мэтт не знал, как все это поручилось, однако он и в самом деле не был против того, чтобы провести субботний день, гуляя вдоль русла высохшей реки. Особенно когда рядом Эмма и с ней даже можно перекинуться словом. Если она угодит в яму, то ей придется звать на помощь. Нет, он вовсе не хотел, чтобы при падении она подвернула ногу или что-то вроде того, однако в этом случае, черт возьми, она вынуждена будет с ним заговорить. Она не сказала ему ни полслова почти за две недели, только спрашивала: «Хочешь еще кофе или мне выплеснуть его?» – или: «Передай, пожалуйста, помидоры».

Он пытался с ней поговорить, а она пыталась притвориться, будто его не существует. Он мучительно раздумывал, что ему предпринять, чтобы расшевелить ее.

– Мой отец часто здесь останавливался и искал наконечники стрел вдоль этой реки, – сказал Мэтт, надеясь, что Эмма скажет что-то в ответ. Хоть что-нибудь.

– Находил?

Начало положено. Мэтт сделал глубокий вдох и постарался ничего не напортить:

– Да. Кое-что. Сотни лет назад в этих местах селились люди. И некий профессор археологии просит разрешения на поиски костей динозавра.

– Именно об этом мне рассказывала Марта, – промолвила Эмма, – но я по-настоящему не знала, верить ей или нет.

– Она была в Моррилл-Холле и видела там в университете динозавров. Поиски ископаемых костей лучше проводить, однако, в начале ноября, пока не ударили заморозки.

Мэтт бросил палку псу, которого, по настоянию детей, они взяли с собой. Мэтт не возражал: старому псу не мешало поупражняться, особенно после того, как в четверг Эмма безуспешно пыталась приготовить бефстроганов. – Как по-твоему, что мы найдем?

– Возможно, осколки фаянсовой посуды первопоселенцев, возможно, старые кости. – Собака прибежала, тяжело дыша, и опустила к ногам Мэтта палку. – Возможно, ничего.

– О, они что-нибудь отыщут, – заверила Эмма. – Красивые камушки или яркие листья. Девочки горазды на такое.

– Наконец ты со мною заговорила, – сказал Мэтт, бросая палку вновь. На безоблачном небе появилась широкая радуга, и собака возбужденно залаяла. – Я ценю это. Это означает, что ты готова принять мои извинения?

– Я в самом деле не хочу…

– … говорить об этом, – закончил Мэтт за нее. Он остановился и повернулся к ней лицом: – Но мы уже говорим об этом. Сейчас. Мы занимались любовью две недели назад, Эмма.

– Ты это так называешь? Я думала, это называется «заниматься сексом».

Он взял ее за руку, когда она стала удаляться от него.

– Мы занимались любовью, Эмма. И это было что-то особое. Я никогда не хотел причинить тебе боль. – Он наклонился и коснулся губами ее губ.

– Не надо, – сказала она, однако глаза ее говорили об ином. – Могут увидеть девочки.

– Они слишком заняты разглядыванием камней. – Мэтт улыбнулся. – Я прощен?

Эмма не расщедрилась на ответную улыбку.

Хотя минуло тринадцать дней, но при каждом взгляде на нее он сразу вспоминал о том, что был внутри ее тела. Вспоминал о ее коже и о том, как тесно было ее лоно. Всякий раз, как он заходил в сарай, у него перехватывало дыхание. И всякий раз он твердил себе, что не дело так зацикливаться на Эмме, что свет клином на ней не сошелся. Она – женщина из города, она здесь только на время, она ему не подходит. Но вопреки всему он стоял сейчас перед ней и жаждал вновь ее поцеловать, а единственное, чего опасался, – последствий.

– По-моему, нам надо просто держаться подальше друг от друга. – Однако она позволила ему взять ее под руку и повести вдоль русла реки. – До сих пор, как мне кажется, это действовало очень хорошо.

– А я думаю, нам следует пойти пообедать в ресторан, – воспротивился он. – Только ты и я. Тебе, должно быть, надоело готовить.

Она слабо улыбнулась:

– А тебе, должно быть, надоело есть мою стряпню?

– Любимая, этот пес и я съедаем все, что бы ты ни сготовила.

Сорроу отскочил назад и весело забегал вокруг них.

– Ты приглашаешь меня на свидание?

Он проглотил комок в горле и понадеялся, что его ответ будет правильным:

– Да, думаю, самое время. Ты согласна?

– Папа! – Мелисса неслась к ним навстречу с чем-то в руках. – Посмотри, что я нашла! – (Эмма выдернула руку из руки Мэтта.) – Но я не знаю, что это. – И девочка выронила какой-то предмет. – Что это?

Это был осколок кости. Находка помешала ему услышать ответ Эммы на приглашение о совместном обеде. Мэтт с интересом разглядывал кость.

– Я бы сказал, что это какое-то орудие язычников, возможно мотыга.

Мелисса запрыгала от радости, не обращая внимания на оклики сестер.

– Правда? Могу я взять это в школу?

– Почему бы и нет? Думаю, это сделано, скорее всего, из кости буйвола. Когда будем в следующий раз в Линкольне, можем заглянуть в Моррилл-Холл и спросить.

– Здорово!

Он протянул кость Эмме:

– Ты когда-нибудь видела такое?

– Нет. Никогда. – Она вернула находку его дочери.

– Не зря говорят: белая, как кость, да?

Мелисса покачала головой:

– Белая, как загадка. Белая, как вода.

– Этот ручеек коричневый. Как грязь, – сказал Мэтт. – Что ты видишь в нем белого? Его дочь вздохнула:

– Иногда он белый, когда на него падает солнце.

– Ого.

Эмма сказала, что из нее выйдет художник. Мэтт догадывался, что они видят вещи вокруг по-разному, потому что в его глазах ручей был коричневым, и только.

– Невероятно, что ты что-то нашла, – сказала девочке Эмма. – Покажи мне где.

– О'кей.

Теперь не он, а его дочь взяла Эмму за руку. Мэтт стоял на речном берегу и следил, как они бегут туда, где остальные склонились над холмиком под тополями. Он боялся, что Эмма уедет, когда у Макки перестанет болеть ухо, однако она осталась. Не из-за него, он не строил иллюзий на свой счет, просто Эмма знала, что Рут не справиться с девочками одной. Его тетка по-прежнему почти не вставала с дивана, ковыляла на кухню лишь затем, чтобы поесть, и он знал, каких мучений ей это стоит. Он полагал, что Эмме тоже это известно. Однако что произойдет, когда Рут переедет в свой дом и Эмму больше ничего не будет удерживать?

Мэтт поспешил присоединиться к своей семье. Он знал, что в случае нужды найдет кого-нибудь, кто позаботится о его девочках. Однако заменить Эмму будет непросто.

Его бросало в жар от одних лишь раздумий на эту тему.

Эмма маялась всю неделю, не в силах прийти наконец к какому-то решению. В воскресенье она ездила в Норт – Платт покупать себе платье на те деньги, что приберегла. Она не могла пойти в ресторан (если вообще могла решиться на такой шаг) в джинсах и тенниске. Она купила также бледно-зеленый вязаный свитер под цвет шерстяных носков. И денег еще с избытком оставалось на то, чтобы купить билет на самолет до Чикаго, что при необходимости ей придется сделать.

Она уточнила стоимость билета в маленьком аэропорту Норт-Платта просто для собственной уверенности.

Оставшиеся дни недели были такими же, как обычно. Эмма сопровождала девочек в школу и обратно, покупала продукты, готовила еду и даже (когда не было выбора) хваталась за пылесос и чистила ковры. Макки непрестанно болтала о своем грядущем дне рождения. Как-то днем приходила подруга Марты, чтобы поупражняться в балетном танце. А однажды утром она присоединилась к двум женщинам-матерям и пила с ними кофе в кафе, пока воспитатели детского сада совещались. Она по-прежнему валилась в кровать от усталости около половины десятого, однако больше не плакала, когда не ладилось с приготовлением того или иного блюда. Томсоны в любом случае съедали все.

– Ты пропустишь передачу!

– Иду!

Эмма поспешила вниз, уложив прежде в постель для послеобеденного отдыха Макки и Мелиссу.

Она обогнула угол гостиной и уселась на стул лицом к телевизору. Рут объяснила ей сюжет «Дней нашей жизни», и теперь она была так же подкована, как и старая дама.

– Вот, – сказала Рут, вручая ей крохотный прямоугольник, который когда-нибудь в следующем тысячелетии должен был превратиться в покрывало из шерсти афганских коз. – Я прошлась и закрепила эту выемку, и я не вплетала зеленой пряжи, поэтому, когда пожелаешь сменить цвета, можешь связать зеленый.

– Спасибо. – Эмма никогда не делала ничего подобного, только подсчитывала вышитые салфетки на уроке домоводства у мисс Финч. В Небраске мисс Финч не продержалась бы и трех часов. – Я по-настоящему ценю ваши уроки вышивки тамбуром.

– Не могу поверить, что ты начинаешь с нуля. Когда ты берешь вязание и приступаешь к работе, той указательный палец находится в абсолютно правильном положении.

Эмма уложила пряжу на колени и взяла крючок.

– Вы приняли лекарство?

– Забыла. – Рут вздохнула и потянулась за свои таблетками. – Я не думала, что буду так долго еть. Ненавижу причинять беспокойство.

– Вы и не причиняете, – заверила Эмма. – А кроме того, вы вынуждены оставаться здесь, пока я осваиваю вязание тамбуром.

Рут вздохнула:

– Н-да, по-моему, это означает, что я пробуду здесь чертовски долго. А ты?

Улыбка исчезла с лица Эммы, когда она встретилась глазами с больной.

– Не думаю.

– Есть причина?

– Да. Несколько.

Рассерженный отец. Жизнь в Чикаго. Лживый бывший жених. И фермер, который никогда ее не полюбит, который думает, что однажды она станет заниматься любовью с другими мужчинами. Что ж, возможно, он и прав, однако ей трудно вообразить такое, пока она по уши влюблена в Мэтта Томсона.

– Надеюсь, они хорошие, – сказала Рут, пялясь на телеэкран. – Что ты думаешь о дочери Марлены, разорвавшей свою помолвку?

– Думаю, она поступила правильно. – Эмма обмотала вокруг пальца нить желтой пряжи и во ткнула крючок туда, куда, как она надеялась, и было нужно.

– Да, пожалуй, женщина должна быть уверена в своем мужчине, прежде чем идти с ним под руку к алтарю. Вот что я думаю.

– Вы мудрая женщина, – согласилась Эмма.

– Солнышко, когда ты три раза побываешь замужем, как я, ты поймешь, почем фунт лиха. И будешь лучше знать мужчин.

Эмма подумала о Мэтте и о его приглашении пообедать вдвоем в ресторане.

– Как вообще можно понять мужчин?

– Главное для них – секс и еда, – хихикнула Рут. – Вот чем они живут. Этим и еще желанием защищать своих женщин. Ты должна вселять в мужчину чувство, будто он – король горы, будто он – существо особое.

– Как этого добиться? – Клубок зеленой шерсти соскочил с ее колен и упал на пол.

– Если он хорош в постели, то ты его кормишь, ты его любишь и обращаешься с ним по-доброму. Некоторые из них не слишком-то умны, но все они довольно чувствительны. – Рут изменила положение тела и содрогнулась от боли. – Передай мне вон те ножницы, ладно? Меня утомил фиолетовый цвет.

Она ответит ему согласием, решила Эмма. А кроме того, она уже много недель не держала в руках меню и не имела удовольствия заказывать по нему блюда.

Мэтт ожидал ее в гостиной. Когда Эмма вошла комнату, он встал и улыбнулся ей.

– Я готова, – сообщила она, удивляясь, отчего то все на нее так уставились. – В чем дело?

– Ты… ты выглядишь великолепно, – вымолвил Мэтт, запинаясь от волнения.

Мелисса сновала рядом, прикасаясь к ее яркой юбке:

– Зеленая, как яблоки.

– Именно так барышня в магазине назвала зеленое яблоко.

– А где платье принцессы? – Марта была разочарована. – Я думала, ты сегодня будешь в нем.

– Я люблю это платье еще больше, – заверила ее Эмма. – Но белый цвет не годится для этого времени года.

– А еще мне нравятся твои сапоги, – сказала Марта. – У моей учительницы такие же.

Эмма посмотрела на закругленные мыски своих кремовых ковбойских сапог. – Я не смогла устоять. Они были уцененные.

– Очень мило, – сказал Мэтт. – Мы сделаем из тебя настоящую женщину Запада.

Она пошевелила кончинами пальцев на ногах.

– Они гораздо удобнее, чем я думала.

– Тогда пошли. Поедем в город. – Он взял ее за руку, и она не возражала, когда их пальцы переплелись. Он нежно сжал ее пальцы и потянул за собой к двери, а она на ходу давала указания, как готовить легкий ужин, когда ложиться в постель и до которого часа смотреть телевизор.

– Никаких ужастиков, – настаивала она. – И ровно в девять в постель.

– Нет проблем, – сказала Марта, глядя на них сияющим взглядом. – Хорошо вам повеселиться.

Эмма замечательно провела время. Она убеждала себя, будто это потому, что ей не нужно было готовить ужин. Потому, что у нее был официант, было меню и был столик с зажженными свечами.

А вовсе не потому, что она влюблена и любимый мужчина сидит рядом с ней. О нет, не поэтому. Быть влюбленной в него не означает дать ему почувствовать это. Действительно, для нее много лучше, чтобы он об этом не знал. Недавно ее гордость и без того была уязвлена. Ей ни к чему, чтобы теперь ее остатки затоптал ковбой. Их сапоги шлепнулись на пол одновременно.

– О, хорошенькое дело, – пожаловалась Эмма, дотягиваясь до кончиков своих разбитых ног. – Я никогда больше их не надену.

– Полежи, – сказал Мэтт. Эмма вытянулась на его широкой кровати, а он стал растирать ей ноги. – Лучше?

– Много лучше. У меня никогда не было проблем с туфлями на высоких каблуках. Я думала, в elinorax будет куда удобнее.

– Тебе нужно их разносить, – шептал он, поглаживая ее ногу. Он приподнял краешек ее платья и коснулся губами внутренней стороны колена.

Руки Мэтта забирались все выше и выше, и Эмма чувствовала, как тепло распространяется от ее коленей вверх.

– Ты говоришь о сапогах или о чем-то ином?

– Ты не можешь слишком многого требовать сразу, – сказал он, не обращая внимания на ее вопрос, – если рассчитываешь встать на ноги на следующий день.

Она уставилась куда-то в потолок:

– Что я сейчас здесь делаю?

Его губы медленно поднимались вверх по ее бедру.

– По-моему, это вполне очевидно, любимая.

– Когда ты называешь меня «любимая», я понимаю, в какой я опасности.

Она почувствовала, как его пальцы скользнули ей под трусики.

– Мы оба в опасности, – сказал он. – С той минуты, как ты взглянула на меня в «Золотом загоне».

– Да. – Стоило им остаться в ресторане наедине, как их помыслы невольно устремились к сексу. Они отказались от десерта, решив не засиживаться. Потом он гнал фургон домой со скоростью восемьдесят миль в час. Ее дыхание участилось, когда он провел рукой вдоль ее живота и приспустил ее нижнее белье. – Все рестораны в Небраске носят такие диковинные имена?

Ее платье было задрано на грудь, трусики очутились на полу вместе с сапогами и носками, а губы Мэтта ласкали внутреннюю сторону ее бедер. Она подумала, падал ли кто-либо в обморок от нестерпимого наслаждения? Она прикусила губу, чтобы не закричать. Взрыв чувств, горячих, неведомых прежде, сотряс ее тело. Мэтг продолжал целовать ее уже медленнее, пока она не обессилела. Тогда он снял с себя одежду, и Эмма почувствовала, как прогнулась под ним кровать.

– Давай, любимая, я помогу тебе снять платье.

– Это еще не все? – спросила она обессиленно, но все-таки с трудом приподнялась и стянула через голову платье.

– Мы только начали, – сказал он, проводя пальцем по ее спрятанной под кружевами груди.

– Что будет теперь?

Он поцеловал ее и улыбнулся в ответ:

– Ты все узнаешь, прежде чем покинешь эту постель.