Текст книги "Один прекрасный вечер"
Автор книги: Кристина Додд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Глава 19
В канаве сливок не найдешь.
Старики Фрея-Крагс
Полковник Огли ждал этого всю жизнь. С триумфом явиться в Маккензи-Мэнор. Ловить на себе восхищенные взгляды женщин, наслаждаться восхищением мужчин. И чтобы Бренда, его наивная богатая женушка, покрепче прижималась к нему.
Смаковать тщательно скрываемую досаду графа Хепберна.
О, Хепберн сказал все, что положено говорить в таких случаях. Он приветствовал Огли в просторном зале Маккензи-Мэнор, всем своим видом выражая удовлетворение хозяина, принимающего высокого гостя.
Но Огли знал, что Хепберн его ненавидит. Огли все сделал для этого. Он подпитывал его ненависть все годы службы в Пиренеях и потом тоже. Огли позаботился о том, чтобы этот заносчивый лорденок, присланный к нему в подчинение, превратился в желчного циника. Но несмотря на все усилия, Огли не смог заставить Хепберна сдохнуть мучительной смертью.
Но как выяснилось, то, что Хепберн выжил, было не так уж плохо. Зато теперь он, Огли, мог насладиться сполна. Пусть смотрит, как Вальдемар, бывший первый помощник Хепберна, стоит по стойке «смирно» у него, Огли, за спиной. Власть над лучшим другом своего врага дарила Огли ощущения более сильные и острые, чем то насилие, которым он вволю насладился во время военных действий. Огли отнял у Хепберна все, что тот имел, за исключением титула. Впрочем, Огли со дня на день рассчитывал получить титул барона. И сознание того, что Хепберн, ненавидевший его всеми фибрами души, вынужден будет изображать уважение, доставляло ему истинное удовольствие.
– Полковник Огли, миссис Огли, для нас большая честь давать бал в вашу честь. – Леди Миллисент, чем-то напоминавшая жену самого Огли, поспешила им навстречу. – Я прочла вашу книгу, полковник Огли, и восхищена вашими подвигами на Пиренеях. Надеюсь, путешествие вас не слишком утомило и вы составите нам компанию этим вечером в гостиной и расскажете о своем героизме.
Гости собрались вокруг него и зааплодировали.
Бренда вцепилась ему в предплечье.
– Пожалуйста, Оскар, ты знаешь, как я люблю тебя слушать. – Огли похлопал жену по руке и снисходительно улыбнулся Миллисент:
– Ну, разве она не прелесть? Миссис Огли слушала мои рассказы бессчетное число раз за время моего турне по Англии и просит меня рассказать еще.
– О, Оскар, – Бренда раскраснелась от восторга, – я с упоением читаю твои рассказы. Если знать, что ты по собственной воле подвергал свою жизнь опасности, все это звучит почти как волшебная сказка.
Огли несколько напрягся, но Хепберн ничего не сказал. Его губы даже не тронула сардоническая усмешка. Казалось, Хепберн все забыл. А в это Огли поверить не мог. Этот надменный ублюдок ничего не забывал, и именно поэтому Огли так старался, чтобы его убили. И то, что Огли в этом не преуспел, свидетельствовало о везении Хепберна и его мастерстве.
Но что мог Хепберн сделать сейчас? Если он попытается сказать правду, ему никто не поверит. Он выставит себя жалким охотником за почестями. И слава Огли засияет еще ярче. Огли самодовольно ухмыльнулся. Он загнал Хепберна в ловушку. Этот старомодный кодекс чести! Огли буквально упивался ничтожеством Хепберна.
– Полковник Огли, принцесса Клариса просила меня познакомить вас с ней. – Хепберн вышел из круга, ведя под руку женщину необыкновенной красоты. – Ваше высочество, этот тот самый полковник, автор книги, со страниц которой вы узнали о его героических подвигах. Принцесса Клариса, имею честь представить вам полковника Огли и его жену леди Бренду.
– Прошу вас, – сказала Бренда, – называйте меня просто миссис Огли.
– Я понимаю, миссис Огли. – Странного янтарного цвета глаза принцессы лучились восхищением. – Какая честь быть женой героя!
– Да, это верно. – У Бренды не хватило ума насторожиться при виде симпатичной принцессы или реакции мужа на ее появление. Бренда восхищалась мужем.
И он не собирался открывать ей правду.
Огли обольстительно улыбнулся принцессе.
– Разумеется, я буду сегодня рассказывать о своих приключениях, причем с величайшим удовольствием. – Он не знал, откуда родом принцесса, но ему было все равно. Он видел перед собой великолепный образчик женской плоти и решил поразить принцессу рассказами о своем героизме.
Казалось, его дерзкий взгляд насторожил принцессу. Неужели он неправильно интерпретировал ее интерес к нему? Но он все понял правильно. Он достаточно долго служил офицером, чтобы ни с чем не спутать это свечение, которое исходит от женщины, когда она хочет мужчину.
Огли перевел взгляд на Хепберна, который, нахмурившись, наблюдал за ними. Еще лучше, если у Хепберна к ней свой интерес. Огли уложит принцессу Кларису к себе в постель, и это будет последним ударом для Хепберна, последним пушечным выстрелом в той битве, которая началась, как только Огли узнал о том, что Хепберн поступает к нему на службу. И этот залп отправит Хепберна прямиком в ад.
– Полковник Огли, миссис Огли, пожалуйте сюда, – вмешалась леди Миллисент, лишив Огли возможности укрепить свои позиции в отношении принцессы.
Впрочем, это было неплохо, поскольку Бренда тоже была рядом. Огли все сделает потом, когда под боком не будет жены. И принцесса Клариса, вне всяких сомнений, не станет ломаться.
Леди Миллисент повела чету наверх, и полковник взмахом руки приветствовал собравшихся внизу гостей и слуг. Видит Бог, ему нравилось быть героем. Он махнул принцессе Кларисе рукой в знак особого почтения и улыбнулся, заметив, как подозрительно прищурился Хепберн.
Затем Огли переключил внимание на леди Миллисент.
– Мы поселим вас в комнатах хозяина. Все к вашим услугам, вам надо лишь попросить.
Огли легонько похлопал жену по руке:
– Ты у меня такая, нежная и слабенькая. Позволь я попрошу, чтобы тебе принесли поднос с ленчем сюда, а ты полежи пока, наберись сил перед вечерним празднеством.
– Оскар, я прекрасно себя чувствую. Меня нисколько не утомляет это турне. – Бренда прикоснулась к его щеке. – Напротив, приободрило.
– Прости меня, ты знаешь, как я о тебе беспокоюсь. – Он понизил голос до шепота, чтобы леди Миллисент не услышала: – Особенно если учесть, что, возможно, ты в интересном положении.
Бренда хотела подарить ему сына, не подозревая о том, что Огли принимает все меры предосторожности, чтобы дети не появлялись.
Она была дочерью богатого и влиятельного барона. Ее отец выдавал Огли ежегодное содержание. За его деньги Огли купил себе престижную должность. И все потому, что Бренда его боготворила. Огли не желал, чтобы его место в ее жизни занял кто-то другой, даже их ребенок.
Склонив голову, Бренда пробормотала:
– Да, дорогой, я сделаю, как ты скажешь.
Когда лакей открыл дверь в хозяйские апартаменты, Огли сказал:
– Леди Миллисент, могу я попросить, чтобы моей жене принесли поднос сюда? Ей надо отдохнуть перед вечерним празднеством.
– Конечно! – Леди Миллисент участливо обратилась к Бренде: – У вас болит голова? Может, вам принести настойку от головной боли?
Огли между тем разглядывал помещение. Он умел распознавать богатство. Просторную гостиную иначе как величественной не назовешь. Старинные резные стулья возле камина, массивный письменный стол с бумагами, ручками и чернилами, цветной ковер, поблекший от древности, но с таким отличным ворсом, что и сейчас выглядит превосходно, драпировки из королевского пурпурного бархата и золотые портьеры из тяжелого шелка. Резной стол покрыт вышитой бархатной скатертью. Поднос для визиток отлит из золота. Вальдемар, одетый в ливрею слуги, выгружал из сумки военные мемуары Огли, которые тот повсюду за собой таскал.
Из гостиной открывалась дверь в спальню, и там у позолоченной кровати стояла горничная Бренды, расстилая хозяйке постель. Кровать стояла на возвышении, словно хозяин Маккензи был царем, достойным поклонения. Тот же королевский пурпур и золото доминировали в убранстве спальни, в цветах покрывала и портьер, и Огли с черной завистью подумал, что Хепберн, должно быть, чувствует себя королем, когда спит здесь.
Но Хепберн отдал эту спальню почетному гостю, и это не могло не вызвать у Огли улыбки. Может, Хепберн его боится? Может, хочет его подкупить? Неужели этот л орденок вообразил, будто, умаслив Огли, заставит его забыть об оскорблениях и Огли станет вести с ним честную игру?
Не было ничего честного в той ночи четырнадцатилетней давности, когда совсем юный и пьяный лорд Хепберн вызвал только что комиссованного Огли на бой на шпагах и победил. А потом насмехался над Огли.
Огли был третьим ребенком из шести сыновей в бедной дворянской семье, и, казалось, это ему будут вечно доставаться тумаки и ссадины. Если кому доводилось Свалиться с дерева, то это был Оскар, если кого сталкивали с санок, то это его, и даже в игре в прятки его всегда находили первым. Он был козлом отпущения для всех пятерых братьев, и он мстил им, как умел: вынюхивал, подслушивал и жаловался, за что им сильно попадало. Он ненавидел их, а они его. Когда ему исполнилось двадцать и отец отправил его на службу, он впервые почувствовал себя человеком. Он любил армию. Любил форму, армейские порядки и возможность командовать теми, кто ниже по званию, теми, у кого нет выбора и кто должен подчиняться. И ему было наплевать на то, что никто из офицеров его ранга его не любил. Он был красавчиком, и его любили женщины, и Огли этим пользовался.
И тогда победа Хепберна сделала из него посмешище. Над ним смеялись все офицеры в армии. И что еще хуже, Хепберн подлил масла в огонь его ненависти, когда явился к нему на следующий день и извинился. Никчемный мерзавец извинился за то, что был пьян и непростительно груб, и это извинение только прибавило Хепберну очков: его победил семнадцатилетний юнец, к тому же пьяный, который едва стоял на ногах.
Лишь когда Огли женился на Бренде и купил себе новую должность, издевок стало меньше. Некоторые продолжали шептаться у него за спиной, но никто из младших офицеров не смел и слова сказать, а когда старшие по званию дразнили его… Огли научился мстить еще в семье и в армии применял те же методы, которые срабатывали на его братьях. Ему ничего не стоило преподать простому офицеру урок. Он нанял свору разбойников, чтобы те научили его хорошим манерам.
Разумеется, его отправили на Пиренеи как в ссылку, но для него это не было бедой. Во-первых, он вырвался из-под удушающе заботливого крылышка Бренды, а во-вторых, в мутной воде разорения и смуты легко ловилась крупная рыбка.
И в чем ему по-настоящему повезло, так это в том, что старый Хепберн устал от выходок своего беспутного сына и купил ему назначение. То самое, которое привело молодого Хепберна прямиком в полк Огли.
Даже сейчас Огли не мог вспоминать об этом без довольной усмешки. Как приятно было отправлять на усмирение неоперившемуся птенцу подонков прямиком из тюрем! Требовать от него, чтобы он отправлял их туда, откуда живыми не возвращаются. Но Хепберн выводил их из самого ада. Число солдат сокращалось вдвое после таких вылазок, но Огли не унимался. Он докладывал начальству о том, что готов бросить полк на выполнение очередного задания. Но при этом он делал все, чтобы до начальства не дошли сведения о том, кто был истинным героем. Никто не должен был узнать о том, что это Хепберн одерживал победу там, где другие терпели поражение. На полуострове, в относительной, изоляции, это нетрудно устроить, если имеешь мозги и регулярно отправляешь на родину мемуары о своих подвигах, которые немедленно публикуются. К тому времени как Огли вышел в отставку, он уже пользовался репутацией героя и как герой вернулся на родину.
Взгляд его задержался на Вальдемаре.
И никто не осмелится сказать правду. Уж точно не Хепберн. Покуда Огли держит Вальдемара при себе, пока друг Хепберна в его, Огли, власти. Но Огли не такой дурак, чтобы отпустить Вальдемара. Огли еще раз мысленно поздравил себя с тем, что природа наделила его умом и хитростью.
Бренда взяла его за руку.
– Какие великолепные покои, правда?
– Да, великолепные. Спасибо вам, леди Миллисент, за то, что поселили нас здесь.
Леди Миллисент затрепетала. Так всегда бывает со старыми девами, когда им говорят приятное.
– Это мой брат настоял.
– Жаль, что ему придется пожертвовать ради нас своим комфортом, – посетовала Бренда.
– Прошу вас, не беспокойтесь. – Леди Миллисент, как и Хепберн, говорила с легким шотландским акцентом, акцентом бедняков, людей низшего сорта. – Мой брат здесь не спит. Вернувшись с войны, он предпочитает ночевать в коттедже в дальнем конце усадьбы.
– Тогда другое дело, – просияла Бренда.
Иногда от ее добросердечия у Огли сводило живот.
– А ты как думаешь, Оскар?
Нет, ему от этого легче не стало. Он хотел бы занять место Хепберна, хотя бы для того, чтобы в очередной раз унизить своего бывшего подчиненного. Взяв Бренду под руку, он с несколько неуместной настойчивостью заявил:
– Прошу прощения, леди Миллисент, но моей жене действительно надо отдохнуть.
– Конечно. Я позабочусь, чтобы ей принесли поднос. – Сделав быстрый реверанс, леди Миллисент умчалась выполнять поручение.
– Ты был груб. – Бренда потянула его за пальцы, от которых оставались синяки на руках.
Он повел жену в спальню, помог забраться на кровать. И, поцеловав ее в лоб, обратился к горничной:
– Позаботься, чтобы она отдохнула.
Выйдя из комнаты, он плотно прикрыл за собой дверь, Вальдемар следил за разгрузкой багажа.
– Оставь сундуки под дверью, парень. Ах, девочка моя, – он ущипнул горничную за шеку, – как приятно смотреть на такую красотку!
Лакей усмехнулся, а горничная захихикала. Всем нравился Вальдемар, симпатичный парень со светлыми, как морской песок, волосами. Его добродушные и сметливые голубые глаза, опушенные светлыми ресницами, блестели из-под светлых бровей. Нос его был усыпан веснушками. Посмотришь на него – сама честность и простодушие. Выдавали его лишь длинные и проворные пальцы карманника и скользящая кошачья походка.
Вальдемара вытащили из грязной тюряги и поставили перед выбором: умереть за Англию или умереть на виселице. Он выбрал путешествие на полуостров, но, разумеется, едва добравшись до места назначения, попытался бежать. Он не спешил исполнять долг перед отчизной, которая обращалась с ним, как злая мачеха. Потому что был дерзким и наглым. И что бы ни делал с ним Огли: ни плеть, ни карцер, ни даже каленое железо – ничто не могло его исправить.
И тогда появился Хепберн: отчаянный, несдержанный, благородный Хепберн, и Вальдемар предпочел пойти с ним хоть в ад.
По крайней мере Огли пытался превратить в ад каждый день, каждую минуту существования Хепберна, и в этом он преуспел, чем очень гордился.
Огли прочистил горло.
И горничная тут же прекратила хихикать. Лакей бочком скользнул за дверь. Вальдемар встал по стойке «смирно». Улыбка исчезла с его лица.
– Ну и как тебе, – глумливо поинтересовался Огли, – встреча с твоим боевым командиром?
– Нормально, сэр. – Вальдемар промаршировал к письменному столу и положил в корзину несколько экземпляров книги Огли, чтобы отнести их в гостиную.
– Время, проведенное на Пиренеях, никак на нем не сказалось. – Огли потер позолоту на раме одной из картин, висевших на стене, размышляя, не заказать ли ему парочку портретов для украшения собственной спальни.
– Похоже, нет, сэр. – Вальдемар выложил на стол ремень и саблю Огли, а также знаки боевых отличий и эполеты.
– Если не считать шрама у него на лбу. Он плохо заживает. Ты заметил? – Огли налил себе виски, сделав вид, что воспоминание привело его в смущение, – Но какой же я глупый! Его шрам точно такой же, как шрамы на твоих руках, те самые, что ты заработал, вытаскивая его из огня. Как это произошло?
Вальдемар не шелохнулся. Даже глазом не моргнул.
– Не помню, сэр.
Медленно и со вкусом Огли провернул лезвие в ране.
– Тебе стоит прочесть об этом в моей книге. – Вальдемар промолчал. Лицо у него было бесстрастным, а глаза пустыми, словно у фарфоровой куклы. Огли захихикал:
– Наконец-то ты стал таким, каким командир желает видеть своего помощника.
– Так точно, сэр, – по-военному четко ответил Вальдемар.
Огли не кривил душой. Он действительно наконец-то увидел признаки того, что ему удалось сломать Вальдемара, которого Хепберн считал стойким и несгибаемым как сталь. Глаза Вальдемара зияли пустотой, и его простецкая физиономия утратила былую выразительность. С ним стало почти скучно, но Огли никогда не оставит его в покое. Никогда. Вальдемар будет при нем всю жизнь. Огли добыл себе приз, который не смог добыть Хепберн. Огли дорожил этим призом уже потому, что мог дразнить им Хепберна сколько душе угодно. Сколько бы тот ни задирал свой орлиный нос, до Огли ему все равно не дотянуться.
– Представляю, как тебе не хватает Хепберна и всех тел великих приключений, в которых вы вместе участвовали, – продолжал дразнить его Огли.
Вальдемар выдержал паузу. Горькую многозначительную паузу.
– Я не помню никаких приключений, сэр. Я верю, что это вы участвовали во всех этих приключениях.
Огли прошел к окну с бокалом бренди.
– Да. И не смей об этом забывать. Это я прорвался в арсенал французов и украл их амуницию. Это я вытащил Хепберна из французской тюрьмы, куда он попал после дурацкой попытки шпионить за ними. Это я… – Огли внезапно осекся.
Женщина с изящными формами прошла по лужайке под окнами. Черные блестящие волосы ее были убраны назад, и в волосах ее был гребень, на котором крепилась мантилья, ниспадавшая на лицо. Он не мог разглядеть ее черты под черной вуалью, но ее походка, ее манера держаться, руки, сложенные в молитвенном жесте, томные движения, словно ничто на земле не могло заставить ее ускорить шаг, – все это напомнило ему Кармен. Когда-то он влюбился в нее именно из-за ее походки. И еще: на той женщине внизу, на лужайке, было красное платье того самого оттенка, который нравился Кармен.
Огли закрыл и снова открыл глаза. Как могла здесь появиться Кармен? Огли оставил ее, даже не оглянувшись на прощание. Дома его ждала жена. Не может быть, чтобы Кармен приехала за ним сюда, в эту Богом забытую шотландскую деревню.
Должно быть, ему померещилось. Встреча с Хепберном навеяла неприятные воспоминания.
И тогда женщина повернула голову и уставилась в его окно.
– Господи! – Огли подпрыгнул от неожиданности, расплескав бренди. Чистая накрахмаленная сорочка теперь испорчена.
Это была она. Кармен.
– Сэр, что-то не так? – спросил Вальдемар. Огли отскочил от окна.
– Да! Ты мне это объяснишь! – Он нервно ткнул пальцем в сторону окна.
Боязливо покосившись на Огли, Вальдемар подошел к окну и выглянул.
– Ну? – нетерпеливо бросил Огли.
Вальдемар съежился, словно боялся, что Огли его ударит.
– Я… я ничего не вижу, сэр.
Огли отшвырнул Вальдемара от окна и выглянул. Кармен исчезла, словно растворилась в воздухе.
Глава 20
Гонит волну лишь тот, кто гребет в лодке.
Старики Фрея-Крагс
Под деревом, в тени, Роберт накинул на плечи Кларисы коричневый плащ и сжал ее в объятиях. Он видел, как Огли и Вальдемар смотрят из окна на лужайку. Огли с шумом распахнул окно, высунулся и нервно оглядел местность.
Вальдемар, стоя за его спиной, обвел территорию взглядом. Вальдемар не сказал ни слова, но Роберт точно вычислил момент, когда Вальдемар их заметил. Роберт и Вальдемар встретились взглядами и незаметно кивнули друг другу. Потом, не обращая внимания на вопли хозяина, Вальдемар закрыл окно.
Вальдемар освоил науку наблюдать и подмечать каждую мелочь еще в бытность домушником. Это он научил Роберта видеть то, чего другие не замечают. Огли так этому и не научился и поэтому вызывал насмешки солдат, коротавших время у походного костра.
Разумеется, это не имело значения. Он отомстил Роберту. Постоянно посылал его на самые опасные задания, а теперь держал в пожизненном услужении Вальдемара, лучшего друга Роберта. Роберт не собирался с этим мириться.
Обнимая Кларису одной рукой и придерживая капюшон на ее голове другой, Роберт сказал:
– Пойдемте со мной. Вы можете привести себя в порядок в моем коттедже.
Клариса послушно последовала за ним и, как только дверь за ними закрылась, сбросила плащ.
Так странно было видеть ее такой: знакомая осанка, знакомая королевская стать, и в то же время совсем другая внешность. Клариса загримировалась под Кармен и была точной ее копией. Каким-то чудом глаза ее казались темнее, даже форма их изменилась, они стали миндалевидными. Рот ее стал крупнее, губы более полными, более красными. Под скулами она создала тень, за счет чего подбородок казался шире. В черном парике и в мантилье, да еще в красном платье, она, как думал, как надеялся Роберт, могла бы сойти за Кармен и с более близкого расстояния, если бы Огли не стал слишком пристально к ней приглядываться.
Они ждали в тени деревьев: Роберт и Клариса, закутанная в коричневый плащ. Роберт, прекрасно зная Огли, был уверен в том, что тот захочет осмотреть усадьбу и позлорадствовать по поводу того, что он держит в кулаке хозяина такого обширного владения. Огли именно так поступил. Когда Огли выглянул из окна, Роберт шепнул Кларисе: «Пора», – и она вышла на сцену.
Когда Огли отскочил, Роберт позвал Кларису, и она подбежала к нему. Она все еще не знала, зачем он все это делает, но ни о чем больше не спрашивала. И слава Богу, потому что Роберт не хотел ей рассказывать. Он не мог рисковать: а вдруг она откажется морочить голову человеку, которого считала героем. Завтра они подтянут гайки еще одним представлением, и, с помощью Кларисы и милостью Божьей, к тому времени – через два дня – Вальдемар уже будет на корабле в Эдинбургской гавани.
С помощью Кларисы и милостью Божьей.
Она стояла и смотрела на Роберта. Ее янтарные глаза пронизывали его насквозь. Она видела порой то, что он хотел бы скрыть.
– Могу я задать вам вопрос? – Ну вот, началось.
– Разумеется.
– Вы служили под командованием Огли. Что вы о нем думаете?
Хепберн приподнял брови. Этого вопроса он не ожидал.
– Почему вы спрашиваете?
– Он оказался не таким, каким я его себе представляла. Я полагала, что увижу человека неординарного, великого, помышляющего о великом. А он смотрел на меня с вожделением. В присутствии жены.
Хепберн медленно кивнул.
Этот наклон головы сообщил ей все, что ей хотелось узнать.
– Таким образом, он не тот герой, которому мы все поклоняемся.
– Поклоняйтесь ему, если хотите. – Обняв Кларису за талию, Хепберн привлек ее к себе, желая, чтобы она согрела его своим теплом. – Но любите меня.
Несмотря на то что она уже покорилась ему, что так и льнула к нему, Клариса все же спросила:
– Это для полковника Огли я разыгрываю представление? Не так ли?
Она попала в самую точку.
– Почему вы спросили?
– Потому что я подняла голову и увидела, кто смотрит на меня из окна.
Ошеломленный ее дерзостью, Роберт переспросил:
– Вы смотрели на него?
– Да, смотрела. Не переживайте так. – Клариса накрыла его щеку ладонью. – У меня есть зеркало. Я знаю, что мне удалось добиться портретного сходства. Я ведь его одурачила, верно?
Да. Судя по тому, как повел себя Огли, он действительно решил, что видел Кармен. Роберт кивнул, наслаждаясь ласковым теплом ее ладони, прикосновением ее большого пальца к губам.
– Вы обвели его вокруг пальца. Я знал, что у вас получится.
– Значит, игра начинается. – Высвободившись из его объятий, Клариса прошла в спальню и прикрыла за собой дверь.
Роберт окинул взглядом коттедж, он был свидетелем его страданий, нескончаемой муки, не покидавшей его, когда он вернулся с войны. Две комнаты дома тридцать лет назад отдавали гостям, съезжавшимся на праздники, которые устраивала его мать. Гостиная и спальня были просторными, богато убранными и красиво обставленными, хотя мебель несколько устарела. Роберту было комфортно жить тут в одиночестве, и сейчас, с прибытием полковника Огли, эта уединенность его жилища сыграла ему на руку.
Когда дверь спальни отворилась, навстречу ему вышла узнаваемая принцесса Клариса в розовом платье, соскальзывающем с плеч. Подойдя к нему, она повернулась спиной:
– Вы не застегнете мне платье?
Верхняя часть платья была не застегнута, открывая его взгляду золотистую спину и стройную шею принцессы. Он не хотел застегивать ее платье. Он мечтал расстегнуть его и взять прямо сейчас то, что она ему обещала. «Если ты хочешь меня, то я возьму тебя, – сказала она. Потом добавила: – На время».
Он хотел, чтобы это свершилось еще до того, как она исполнит свой долг. Эта женщина испытывала его силы, его решимость довести дело до конца.
С другой стороны, ее затылок, эти крутые золотистые завитки искушали его, и что плохого в том, что он один раз ее поцелует?
Клариса почувствовала теплое прикосновение его губ и блаженно закрыла глаза, празднуя триумф. Вообще-то она могла бы и сама застегнуть платье, но ей надо было убедиться в том, что для Роберта она не просто пешка в его игре. Ей надо было знать, что его влечет к ней так же, как ее – к нему. И она хотела получить этот поцелуй, все его поцелуи.
Он придвинулся к ней вплотную, согревая ее своим телом. Его губы скользили вдоль позвоночника, задерживаясь на каждом позвонке, и ее пробирал холодок до самых кончиков пальцев на ногах. Она покачнулась, слабея от страсти, поражаясь тому, как быстро этот мужчина успел приучить ее к своим ласкам. Она ощущала себя скрипкой, до встречи с Робертом издававшей нестройные звуки. Но теперь, когда его пальцы скользили по ее обнаженной коже, она могла бы сыграть симфонию. Но так звучать она могла лишь в его руках. Лишь для него одного.
Роберт отступил, прочистил горло и торопливо застегнул ей платье. Взяв ее за плечи, он подвел ее к креслу и усадил в него. Она с недоумением уставилась на Роберта.
Вдруг она заметила какое-то движение в окне. Крупный мужчина с волосами песочного цвета, одетый в ливрею слуги, прыгнул в окно прямо на Роберта, обхватив его поперек талии. Мужчины покатились по полу, и Роберт перекинул нападавшего через голову. Тот, что в ливрее, упал на спину, но с криком «Ха!» вскочил на ноги и прыгнул на Роберта. Нападавший был моложе и крупнее Роберта, однако Роберт успел перекатиться по полу и дал парню по голове кулаком. Парень как ни в чем не бывало отряхнулся и стал наступать. Мужчины дрались молча и ожесточенно, не замечая боли, не прячась от ударов, думая лишь о победе.
Клариса дрожала от страха. Все было так похоже на вчерашний день. Неужели эта драка тоже закончится кровавой драмой? Клариса с ногами забралась на кресло, чтобы в нужный момент прыгнуть на того, кто напал на Роберта.
Она помнила, как преобразил Роберта гнев, когда он стал свидетелем избиения Макги, как ярость исказила его черты, когда он заметил, что за домом следят. Должно быть, это и был тот самый таинственный незнакомец, который крадучись пробирался к дому, прячась в тени деревьев. Должно быть, он все же решил напасть. Однако Роберт был страшен в гневе, и теперь Клариса больше опасалась за жизнь нападавшего, чем за благополучие Роберта. Роберт убьет его. Но в этот момент нападавший перевернул Роберта лицом вниз и уселся ему на спину, заведя его руку назад. С сильным акцентом лондонского дна парень в ливрее сказал:
– Эй, приятель, ты проиграл. Ослабел ты с годами!
– Плечо, – простонал Роберт, – ты вывихнешь мне плечо! – Соскочив на пол, Клариса схватила вазу и занесла ее над головой лондонца. Еще мгновение, и она разнесла бы ему голову.
Но мужчина тут же отпустил Роберта.
– Эй, приятель, я не думал…
Роберт перекатился, схватил его под колени, и не успела Клариса опомниться, как Роберт оказался наверху и, оседлав нападавшего, сказал:
– Старость и вероломство всегда побеждают молодость и сочувствие. – Он задрал руку парня так высоко, что Клариса поморщилась, словно это ей было больно. – Сдавайся, – потребовал Роберт.
Парень крякнул, жилы на его шее натянулись как канаты, он задрал голову, чтобы облегчить боль.
– Ты, дурень, конечно, я сдаюсь. – Роберт тут же его отпустил.
Парень перекатился на спину и уставился на Роберта. Они молча смотрели друг на друга. Клариса с замиранием сердца ждала продолжения драки.
Но неожиданно оба захохотали.
У нападавшего оказалась такая яркая улыбка, которая и птиц заставит весело щебетать.
– Ах ты, лживый ублюдок, я думал, я тебя убил! – Подняв взгляд, он увидел Кларису с занесенной над головой вазой. – Хорошая у тебя женщина, Роберт. Готова защищать тебя, не жалея своей любимой посуды.
Роберт, продолжая смеяться, посмотрел на Кларису. Взгляды их встретились. Они долго смотрели друг на друга. Улыбка его поблекла, и она ничего не видела перед собой, кроме Роберта, переполненного весельем, гневом и болью. И ей казалось, что этот смех, этот гнев и эта боль переполняют ее, прорастают в ней, разносятся кровью по ее венам.
На глаза ей навернулись слезы. Она думала, что Роберт в опасности. У нее сердце зашлось от страха, руки дрожали, а эта драка оказалась всего лишь дружеской потасовкой.
Она так за него боялась.
Клариса опустила вазу.
Какая же она была дура!
Отряхнув руки, Роберт поднялся и помог подняться другу. С официозом, никак не вязавшимся с его всклоченным видом, он произнес:
– Принцесса Клариса, позвольте представить вам самого недостойного человека в христианском мире, Корнелиуса Гюнтера Холстеда Вальдемара Четвертого, бывшего жителя Лондона, бывшего резидента Ньюгейтской тюрьмы, бывшего солдата, воевавшего на Пиренеях, и моего доброго друга. – Роберт рассмеялся. – Моего очень хорошего друга.
Почему-то Клариса не удивилась, узнав, что Вальдемар провел некоторое время в Ньюгейтской тюрьме.
Вальдемар церемонно поклонился, и Роберт продолжил:
– Вальдемар, позволь представить тебе принцессу Кларису из Бомонтани, вторую претендентку на трон и леди, которая освободит тебя еще до исхода этой недели.
Клариса нахмурилась. Слишком уж вольно Роберт обращался с конфиденциальной информацией.
Взяв у Кларисы вазу, Вальдемар галантно поцеловал ей руку.
– Я высоко ценю ваши усилия, ваше высочество, особенно принимая во внимание, что работать на его сиятельство мне совсем не нравится. Но когда малютка полковник увидел вас, разодетую под сеньору Кармен Мендес, он так испугался, что я едва не фыркнул.
– Он ее признал? – с нажимом спросил Роберт.
– Признал ли он ее? – Вальдемар с усмешкой покачался на пятках. – Еще как признал. Чуть не описался прямо на твой дорогой ковер. Он увидел Кармен собственными глазами, и это, скажу я вам, ему совсем не понравилось.
– Он думал, что увидел Кармен, даже когда она повернула голову и посмотрела на него? – допытывался Роберт.
– Да не переживай ты. – Вальдемар продолжал усмехаться – Вон, аж позеленел весь.
Роберт посмотрел на Кларису:
– Вы это сделали. Вы его надули. Он принял вас за Кармен.
– Издалека, – уточнила Клариса. – Посмотрим, смогу ли я его обмануть, когда он увидит меня вблизи.
