Текст книги "Неизбежный (ЛП)"
Автор книги: Кристен Граната
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
ГЛАВА 12
ГРЭМ
ШЕСТЬ РАЗ.
Дважды в спальне прошлой ночью и один раз в душе после. После этого мы попытались заснуть, но в итоге занялись любовью, прежде чем отключиться. Потом я проснулся посреди ночи, мой член умолял снова оказаться внутри нее. И когда наконец наступило утро, Эва тоже проснулась.
Шесть раз, но мои боксеры становятся тесными, когда она обнимает меня на прощание.
– Я позвоню тебе, когда закончу с Дианой.
Облокачиваюсь на крышу лимузина.
– Развлекайся.
Эва улыбается.
– О, непременно. Диана захочет повторить все, что было вчера вечером.
– Не забывай о сегодняшнем утре, – говорю я, подмигивая.
Она закрывает глаза, и ее голова откидывается на спинку сиденья.
– Это утро было моим самым любимым.
Облизываю губы и делаю шаг назад.
– Ладно, тебе нужно идти, пока не забрался к тебе на заднее сиденье.
Она смеется и шевелит пальцами, прежде чем я закрываю дверь.
После того, как лимузин исчезает за углом, я поднимаюсь по лестнице в свою квартиру. Опускаюсь лицом на свой матрас, глубоко вдыхая аромат Эвы, исходящий от моих простыней.
Прошлая ночь была идеальной. Она само совершенство. Наша совместная жизнь тоже станет идеальной, как только мы выберемся из этого места.
Но сначала о главном…
Я выдвигаю ящик своей прикроватной тумбочки и достаю конверт из-под страниц старой книги, в которой он спрятан. Прислонившись к изголовью кровати, э отрываю скотч с обратной стороны и вытаскиваю содержимое: два письма, написанные от руки на плотной белой бумаге.
Первое начинается с «Дорогие мама и папа», а вторая – с «Дорогая Эва».
Желудок скручивает.
Во рту пересыхает.
Я переворачиваю их, просматривая нижнюю часть обеих страниц: «Бесконечно люблю, Эрик».
Бумаги падают на одеяло, пока тупо смотрю на завитки черных чернил, из которых состоят предсмертные письма Эрика.
Письма, которые, по словам Эвы, Эрик никогда не оставлял.
Письма, которые ее отец прятал в своем кабинете. Письма, которые я нашел, взламывая его сейф. Нет, нет, нет!
Провожу руками по лицу и скрещиваю их сзади за шею.
Почему они есть у Монтальбано и почему Эва не в курсе?
Это все изменит.
Как бы мне этого не хотелось, как бы плохо себя ни чувствовал, знаю, что нужно делать дальше: я должен прочитать эти письма и выяснить, что скрывает Монтальбано.
Беру письма и начинаю с первого.
ДОРОГИЕ МАМА И ПАПА,
Хотелось бы, чтобы был другой способ. Лучше бы я не втягивался в эту передрягу. Хотел бы не быть таким испорченным. Хотелось бы, чтобы не был сплошным разочарованием для вас. Среди сотен вещей, которые хотел бы изменить, больше всего я хочу, чтобы вы простили меня за то, что сделал.
Я знаю, что причинял вам лишь боль все эти годы. Страдал всю жизнь, временами едва держась на ногах, и знаю, сейчас ты теряешься в догадках почему. Даже я этого не понимаю. В моем сердце постоянная боль, тяжесть в груди, и что бы ни делал, это не проходит. Думаю, именно поэтому начал играть в азартные игры. Когда я выигрываю, мне становится лучше. И это все, чего действительно хочу, – чувствовать себя хорошо. Чувствовать себя счастливым. Чувствовать себя нормальным.
Мама, мне так жаль. Ты этого не заслуживаешь. Я лишь надеюсь, что ты знаешь, как сильно тебя люблю. Это не твоя вина.
Папа, понимаю, почему ты не помог мне, когда я пришел к тебе прошлой ночью. Ты всегда учил меня поступать правильно, и мы оба знаем, что внесение залога мне бы не помогло. Это было бы временным решением проблемы. В конце концов я бы вернулся в Бруклин и снова проиграл деньги в азартные игры.
Это единственный способ.
Пожалуйста, прости меня.
Бесконечно люблю вас, Эрик
У Эрика были проблемы с азартными играми? Знала ли Эва об этом?
Черт. Я должен сказать ей. Не могу притворяться, что никогда их не видел. Не тогда, когда они – единственное, чего Эва хотела бы иметь.
А это значит, что я также должен рассказать ей правду о себе. О том, что на самом деле делал, выдавая себя за ее телохранителя.
Простит ли она меня?
Как?
Независимо от результата, я должен поступить по совести, и никак иначе.
Пришло время для правды.
ЭВА
– У НЕГО КАК У ЖЕРЕБЦА, НЕ ТАК ЛИ? МУЖЧИНА ТАКОГО РОСТА ТАК И ДОЛЖНО БЫТЬ.
Я ухмыляюсь и качаю головой, прежде чем отхлебнуть из своей чашки кофе.
– Это единственное, что тебя волнует?
Диана усмехается.
– Мы уже знаем, что он добрый и заботливый. И то, что он по уши влюблен в тебя. Я просто хочу убедиться, что у него с собой все нужные инструменты для работы.
– О, он определенно самые необходимые инструменты. – Восхитительная дрожь пробегает у меня по спине при мысли об инструментах Грэма. – Один только его язык заслуживает премии «Оскар» за «работу».
Диана визжит, привлекая взгляды нескольких ближайших посетителей Starbucks.
– Я так и знала. Мужчина так не выглядит и не знает, как доставить удовольствие женщине, если только он не гей. Это было бы неправильно.
Я смеюсь.
– Просто не могу поверить, насколько хорошо прошел сбор средств.
– Я могу. – Рука Дианы скользит по столу и накрывает мою. – Ты проделала потрясающую работу. Эрик бы так гордился тобой.
Упоминание имени Эрика уже не ранит так сильно, как раньше. Разговаривать с моим отцом, видеть вещи Эрика в его спальне – все это кажется естественным. Хочу помнить его, я хочу говорить о нем. Возможно, отбрасывание его воспоминаний в сторону было тем, что причиняло мне такую сильную боль в первую очередь.
Собираюсь рассказать Диане об идее Грэма открыть художественную студию, когда звук его голоса прерывает меня.
– Вспомнишь черта, как говорится, – говорит Диана, подмигивая.
Когда поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Грэма, тут же понимаю, что что-то не так. Смятение, исходящее от его выразительных зеленых глаз, выдает его с головой.
– Грэм, – говорю я, вставая. – Что такое?
Он проводит рукой по своим растрепанным волосам, его адамово яблоко подпрыгивает вверх-вниз.
– Мне нужно с тобой поговорить.
Оглядываюсь на Диану, ее улыбка быстро исчезает.
– В другой раз?
– Иди, – говорит она, кивая.
Грэм сжимает мою руку и выводит за дверь.
– Грэм, ты меня пугаешь. Что происходит?
– Мне нужно тебе кое-что сказать. Это важно, и это не может ждать ни секунды. Я и так ждал слишком долго.
У меня внутри все переворачивается.
– Куда мы направляемся?
– К тебе домой.
Молча следую за ним, тревожные мысли роятся в моей голове.
Грэм молчит, пока мы не оказываемся запертыми в безопасности моей спальни.
– Все, что я говорил тебе о себе – ложь.
Моя голова откидывается назад.
– Что?
Он садится на край моей кровати, берет мои руки в свои.
– Мой отец – частный детектив. Я тоже. Я работаю на него. Он… он знает твоего отца. Они когда-то были друзьями.
Мои губы приоткрываются, но с них не слетает ни слова. О чем, черт возьми, он говорит?
– После окончания колледжа они вместе открыли бизнес. Компанию, которой сейчас владеет твой отец. Но мой отец – больной и извращенный мудак, и я уверен, что твой отец это заметил. Он забрал свои деньги из компании и оставил моего отца ни с чем. Он взял с собой свою девушку. – Грэм сглатывает. – Твою мать.
Мама встречалась с отцом Грэма?
– Какое это имеет отношение к тебе? – Мой голос дрожит, когда я пытаюсь выдавить из себя слова.
Взгляд Грэма опускается на наши переплетенные пальцы.
– Мой отец долгое время злился на твоего. Он винит его в своих неудачах. Поэтому он послал меня выдать себя за твоего телохранителя, чтобы найти информацию о твоем отце. Хотел, чтобы я нашел что-нибудь, чем он мог бы его шантажировать.
Его глаза снова встречаются с моими. – На самом деле я не телохранитель.
Мой желудок ухает вниз, забирая с собой сердце. Грэм не телохранитель.
Грэм помогает своему отцу унизить моего.
Грэм солгал мне.
Я убираю руки назад и обхватываю ими живот.
– Ничего не понимаю, – это все, что могу выдавить из себя.
Ничто не имеет смысла.
Этого не может быть.
– Мне так жаль, что солгал тебе, Эва. Но мне нужно, чтобы ты знал, что перестал искать информацию о твоем отце. Пытался выждать время и придумать, как выпутаться из этой ситуации. – Он обхватывает ладонями мое лицо и смотрит мне в глаза. – Я люблю тебя, Эва. Знаю, что лгал тебе о некоторых вещах, но никогда не лгал о своих чувствах к тебе.
Слезы застилают мне веки и стекают по щекам.
– Но ты солгал. Ты здесь, чтобы причинить боль моему отцу. Чтобы причинить боль мне.
– Я бы никогда не причинил тебе боль. Пытаюсь во всем признаться и все исправить. Я пытаюсь сбежать от своего отца и уберечь тебя. – Уберечь.
Задыхаюсь, спина напрягается. Руки Грэма опускаются на колени, когда отталкиваюсь от кровати, чтобы увеличить расстояние между нами.
– Мужчины… люди, которые похитили меня той ночью… – заикаюсь, изо всех сил пытаясь сформулировать свои мысли. – Это был ты? Ты затолкал меня в тот фургон и связал? – Кончики пальцев касаются моей щеки. – А потом ты ударил?
Глаза Грэма широко раскрыты, когда он встает.
– Нет! – Он морщится и дергает себя за кончики волос. – Я имею в виду, те люди похитили тебя из-за моего отца, и я был там. Но никогда не поднимал на тебя руку. Не хотел, чтобы они причинили тебе боль.
Холод пробегает по мне, когда я вспоминаю нежный голос, который прошептал мне, когда я проснулась в фургоне: «Не волнуйся. Теперь ты дома. Все будет хорошо».
Мой желудок скручивает, и я чувствую, что меня сейчас стошнит.
– О, Боже мой.
Отодвигаюсь на дюйм от Грэма, пока не упираюсь спиной в дверь.
– О, Боже мой.
В ту ночь Грэм был в фургоне.
Он лгал мне все это время.
– Эва, я знаю, ты злишься. Ты имеешь на это полное право. Но мне нужно, чтобы ты присела. – Он достает что-то из кармана. – Это еще не все.
– Что это? – спросила я. Слишком боюсь протянуть руку и забрать это у него, чтобы убедиться самой.
Он опускается на краешек матраса и похлопывает по месту рядом с собой.
– Пожалуйста. Сядь.
Делаю, как он мне говорит, уставившись на белый конверт так, словно это взорвавшаяся бомба.
– Пока я искал что-нибудь о твоем отце, я нашел это. Это похоже… это предсмертные письма Эрика.
Из меня вырывается рыдание, и я закрываю лицо руками.
– Нет! Это уже слишком.
Грэм обнимает меня за плечи, нежно поглаживая мои руки. Как можно чувствовать себя в безопасности, находясь в руках монстра?
– Здесь письмо, адресованное твоим родителям, и еще одно для тебя. Я еще не читал твое, но как только увидел, что Эрик написал твоим родителям, понял, что должен тебе сказать.
– Мне? – шепчу я. – Он оставил для меня письмо?
Грэм кивает, на его лице отражается боль. Он знает, как много это значит для меня, как я жаждала получить этот последний кусочек головоломки.
Как может кто-то так сильно любить меня и в то же время причинять мне такую сильную боль?
Грэм кладет конверт на одеяло рядом со мной.
– Могу уйти, чтобы ты могла прочитать это, или остаться. Это зависит от тебя.
Пожалуйста, не оставляй меня.
– Уходи. Я хочу побыть одна.
Лицо Грэма морщится. Он встает с кровати и выходит в коридор, и тогда остаемся только мы с Эриком и его последними мыслями.
Мои руки дрожат, когда разрываю конверт, сердце сжимается, как только вижу его знакомый почерк на бумаге.
Дорогая Эва,
Трудно подобрать слова, которые хочу сказать. Знаю, ты будешь опустошена тем, что я сделал, и мне жаль, что не смогу унять твою боль. Надеюсь, ты найдешь в своем сердце силы простить меня за то, что вот так бросил тебя. Не сердись на папу. Это не его вина.
Ты особенная, сестренка. Тебя ждут невероятные вещи в твоей жизни. Мое единственное желание для тебя – чтобы ты нашла кого-нибудь, с кем могла бы разделить жизнь. Распахни эти стальные ворота вокруг своего сердца и позволь кому-нибудь полюбить тебя. Пусть все увидят того человека, которого вижу я.
Я буду присматривать за тобой на каждом шагу. Ты никогда не будешь одинока, даже когда тебе так кажется. Поговори со мной. Расскажи о своих проблемах. Я поддержу тебя. И всегда выслушаю.
Я люблю тебя больше, чем ты когда-либо можешь себе представить.
Прости, что так поступил с тобой.
С любовью, Эрик
Рыдания сотрясают мое тело, когда я сжимаю в руке письмо Эрика. Ложусь в позу эмбриона, позволяя этой новой боли захлестнуть меня, как вновь открывшейся старой ране. Я плачу так сильно, что пропускаю щелчок закрывающейся двери. Массивные руки Грэма обхватывают меня, и я прижимаюсь к нему, позволяя ему держать меня, пока разрываюсь на части.
Эрику было так больно. Его охватило беспомощное отчаяние, которое не могу понять, как бы сильно ни старалась. Если бы только он открылся мне. Если бы только я могла сказать правильные вещи, чтобы убедить его, что ему не нужно было умирать, что боль уйдет. Мы могли бы пройти через это вместе. Могла бы помочь ему.
Я могла бы помочь ему.
Я могла бы помочь ему.
Я могла бы помочь ему.
Оплакиваю Эрика, за те страдания, которые он пережил, до момента своей смерти. И плачу о себе, о зияющей дыре в моем сердце, которая никогда не заживет без брата.
Проходит время, и в конце концов мои слезы останавливаются. Все, что я слышу, – это ритм сердцебиения Грэма, его ровное дыхание – успокаивающая мелодия. Позволяю себе еще несколько минут этого ложного спокойствия, зная, что скоро потеряю его навсегда.
Как я могу доверять ему, когда все, что у нас было, было основано на лжи?
Сажусь и вытираю лицо тыльной стороной ладоней. Мне нужно прочитать второе письмо, то, которое Эрик оставил моим родителям. Вот-вот раскроется еще один секрет. Чувствую это нутром.
– Тебе будет это сложно прочитать, – тихо говорит Грэм.
Я киваю.
Грэм молчит, пока перечитываю письмо. На этот раз гнев струится по моим венам, пульсирует на коже, обхватывает своими пальцами мои легкие.
– Папа знал об этом?
– Похоже, да.
– Эрик пришел к нему, умоляя о помощи, а мой отец отказал ему?
Глаза Грэма встречаются с моими, и в них я нахожу свой ответ.
Подлетаю к двери своей спальни и распахиваю ее. Выбегаю в коридор и врываюсь в кабинет отца.
Но там пусто.
– Естественно, его здесь нет, – кричу, и из меня вырывается невеселый смешок.
– Его никогда здесь не бывает! Не тогда, когда он мне нужен!
Новые слезы текут по лицу, и мне так надоело плакать.
Устала от боли.
Меня тошнит от этой лжи.
Тошнит от этого извращенного мира, в котором живу.
Я поворачиваюсь лицом к папиному столу. Он сделан из старого вишневого дерева; большой и устаревший. Стопки бумаг лежат сверху рядом с компьютером. Ручки, скрепки и конверты – все на своих местах.
Наклонившись, яростно провожу руками по поверхности его стола, отчего все рассыпается по полу. Когда его ноутбук приземляется у моих ног, я для пущей убедительности несколько раз ударяю по нему каблуком ботинка.
Затем, собрав все силы в кулак, приподнимаю угол стола и переворачиваю его на бок. Стол с громким стуком разбивается, ящики с треском выдвигаются, папки с важными документами рассыпаются по полу вокруг.
Разворачиваюсь и начинаю стаскивать все с его полок от стены до стены, швыряю книги, стеклянные статуэтки о стены и наблюдаю, как они разлетаются на миллион кусочков.
Слепая ярость берет верх, и я поддаюсь ей.
Грэм стоит в дверях и наблюдает. Он не пытается остановить меня. Не говорит мне успокоиться. Знает, что мне нужно. Грэм всегда знает.
И это еще больше воспламеняет меня.
Уничтожаю кабинет моего отца. Разрушаю в нем все, так что теперь он сломан, как и я. Как и мое сердце.
Когда исчерпываю всю свою энергию, и мои руки обмякают, а легкие сжимаются, присаживаюсь на корточки посреди своего беспорядка и прижимаю колени к груди. Мои губы дрожат, когда следующие слова, которые я должна произнести, с трудом пробиваются к горлу.
Я поднимаю глаза и смотрю на Грэма.
– Убирайся.
ГЛАВА 13
ГРЭМ
МЕНЯ РАЗРЫВАЛО НА ЧАСТИ, КОГДА Я ВИДЕЛ ЭВУ В ТАКОЙ АГОНИИ.
Наблюдать за ее страданиями и быть ни черта не в состоянии с этим поделать. Знать, что отчасти виноват я.
Даю ей пространство, как она и просила, но далеко уходить не собираюсь. Ее отец скоро должен вернуться домой, и должен быть здесь, когда он узнает правду о том, кто я такой. Сказать, что он разозлится, было бы преуменьшением, и мне нужно знать, что планирует со мной сделать.
Пришло время встретиться лицом к лицу с проблемой.
Я только надеюсь, что смогу убедить его, что больше не работаю на своего отца.
Чуть больше восьми часов, слышится лифт, и Монтальбано выходит в коридор. Он улыбается.
– Добрый вечер, Грэм.
Я встаю перед ним.
– Сэр, мне нужно поговорить с Вами, прежде чем вы войдете внутрь.
Его брови хмурятся.
– Что случилось? С Эванджелиной все в порядке?
– Физически – да. Но она расстроена, и я хотел бы сначала получить возможность все объяснить.
– Расстроена? Что произошло? Кто-нибудь пытался причинить ей боль?
Качаю головой.
– Ничего подобного. Это имеет отношение к Вам, – я сглатываю. – И ко мне.
Его голова откидывается назад.
– Отойди в сторону. Я хочу увидеть свою дочь.
Так и думал, что он скажет это. Я со вздохом делаю, как он просит, когда ее отец проталкивается мимо меня, и следую за ним в спальню Эвы
– Эванджелина, – зовет он по всему дому. – Где ты?
– В твоем кабинете. – Ее голос еле слышен.
Монтальбано останавливается в дверях своего кабинета, и у него отвисает челюсть.
– Что за… – Он подносит пальцы ко рту. – Что, черт возьми, здесь произошло?
Эва сидит в кресле посреди комнаты, хаос, который она посеяла вокруг себя, подобен последствиям землетрясения.
Монтальбано входит в комнату, его взгляд перескакивает с одной сломанной вещи на другую, еще не понимая, что его дочь – самая сломанная вещь из всех.
– Эванджелина, – говорит он, придвигаясь к ней поближе. – Кто это сделал? Что случилось?
Она вздергивает подбородок, и, хотя ее глаза устремлены на него, они выглядят пустыми.
Пустая. Как девушка, у которой ничего не осталось.
– Я.
– Зачем? Ты хоть представляешь, во сколько обойдется ремонт? – Это было неправильное высказывание.
Маниакальный смех вырывается из горла Эвы.
– Вот отец, которого я знаю и люблю. Всегда волнует лишь цена.
Его брови сводятся вместе.
– Эванджелина, что происходит? Объяснись сейчас же.
– Объясни это. – Она бросает ему письма Эрика, и они, порхая, падают на пол.
Лицо Монтальбано бледнеет.
– Я… Ты… Откуда они у тебя?
Эва встает со стула и встает лицом к лицу со своим отцом.
– Это тебя беспокоит? Откуда я их взяла? Ты солгал мне! Все это время я задавалась вопросом, что же случилось, что подтолкнуло Эрика к краю пропасти. Спрашивала себя, могла ли сделать что-то еще, чтобы помочь ему. Что сподвигло его на такой шаг. Я могла бы помочь – ты мог бы помочь. Но ты предпочел быть эгоистом и загнать своего сына прямо в его собственную могилу!
– Ты не понимаешь, – говорит он, широко раскрыв глаза. – Это было не впервые, когда твой брат приходил ко мне с просьбой дать ему денег. Я пытался использовать жесткую любовь. Хотел, чтобы он пострадал от последствий своих поступков, чтобы научился. Если бы я внес за него залог, он бы продолжал попадать в неприятности.
– Что ж, поздравляю, папа. Какой замечательный урок усвоил Эрик. Уверена, сейчас он на седьмом небе от счастья.
Прежде чем кто-либо из нас успевает это заметить, Монтальбано дает пощечину Эве.
– Эй! – кричу я, бросаясь к нему и отталкивая его назад.
Эва хватается за щеку, в ее глазах полыхает огонь.
– Ты скрыл это от меня, потому что знал, что ошибаешься. Ты знал, как я отреагирую. – Она замирает, в ее глазах появляется осознание. – Вот почему мама ушла, – бормочет она. – О, Боже мой. Мама не смогла смириться с тем фактом, что ты не захотел ему помочь. Вероятно, она хотела этого. Она бы сделала для него все, что угодно!
Монтальбано молчит. Он выглядит побежденным, как и следовало ожидать. Он ничего не может сказать, чтобы исправить ситуацию, и это знает.
Эва проскальзывает мимо него и останавливается передо мной.
– Ты такой же, как мой отец. Я была для тебя не более чем работой. Ты солгал мне. Обманул меня. – Ее голос срывается, и слеза скатывается по ее щеке.
– Ты заставил меня влюбиться в тебя.
Опускаю голову и обхватываю ладонями ее лицо.
– Я влюблен в тебя, Эва. Это не было ложью. То, что мы чувствуем друг к другу, – не ложь. Я больше не работаю на своего отца. Теперь все кончено.
Она вырывается из пределов моей досягаемости, обхватывая себя за живот, как будто испытывает физическую боль.
– Ты прав. Все кончено. – Она смотрит на своего отца. – Вы оба можете гнить в аду.
Монтальбано собирается броситься за ней, но я кладу руку ему на грудь.
– Отпустите ее. Ей нужно время.
– О чем она говорила? Ложь и обман?
Я беру себя в руки и готовлюсь к неизбежному.
– Вы знаете моего отца.
Его голова склоняется набок.
– Кто твой отец?
– Эллиот Мур.
Наблюдаю, как гамма эмоций на его лице меняется от ошеломления до замешательства и озабоченности.
– Я понятия не имел… – Его голос затихает.
– Я взял фамилию своей матери после ее смерти, поскольку презираю своего отца. Не хотел связывать свою жизнь с ним.
– Могу понять почему.
– Это я нашел письма в Вашем сейфе. Мой отец нанял меня изображать телохранителя Эвы. Его план состоял в том, чтобы заставить меня обыскать Ваш офис в поисках улик, которые он мог бы использовать для шантажа.
– Ты взломал мой сейф? – спрашивает он, его голос на октаву громче, чем раньше, ноздри раздуваются.
Киваю.
– Я не думал, что найду эти письма.
Он сжимает мою рубашку в кулаке, и позволяю ему оттеснить меня на несколько шагов назад.
– Ты сделал это. Ничего бы этого не случилось, если бы не ты и этот кусок дерьма – твой отец!
– Вы правы. Но Эва заслуживает знать правду.
Его руки опускаются по бокам, и он качает головой.
– Она никогда не простит мне этого.
– Может, и нет. Но ей все равно нужно было прочитать письмо, которое Эрик оставил для нее.
– Я хочу, чтобы ты убрался из моего дома, – спокойно говорит Монтальбано.
– Уйду, но не оставлю ее. Мой отец недоволен моим решением уволиться, и я не собираюсь бросать Эву на произвол судьбы, пока не буду уверен, что она в безопасности.
– И как ты собираешься это сделать?
– Честно говоря, не знаю.
Монтальбано подходит ближе, вынужденный вытянуть шею, чтобы посмотреть на меня снизу вверх.
– Если с ней что-нибудь случится…
– Этого не произойдет.
Я протискиваюсь мимо него и занимаю свое прежнее место у входной двери у лифта. Если кто-нибудь войдет или выйдет, им придется пройти мимо меня. И они умрут, пытаясь это сделать.
***
УЖЕ ПОЗДНО, КОГДА ЗВОНИТ МОЙ ТЕЛЕФОН.
Я достаю его из кармана и спешу ответить, когда вижу, как на экране высвечивается имя Эвы.
– Привет. Все в порядке?
Она усмехается.
– Мой парень солгал о своей личности, а отец скрыл самоубийство моего брата. Все просто замечательно.
– Видимо, это был глупый вопрос. – Вздыхаю, потирая лоб. – Мне жаль, Эва. Обо всем.
– Все всегда извиняются. Просто хочу, чтобы люди перестали делать дерьмо, за которое нужно извиняться.
– Что я могу сделать, чтобы помочь тебе прямо сейчас?
– Вообще-то, именно поэтому и звоню.
Я выпрямляюсь.
– Все, что угодно. Сделаю все, что потребуется.
– Ты сказал, что на самом деле не телохранитель, а частный детектив.
– Да.
– Я хочу, чтобы ты нашел мою мать.
ЭВА
Я НЕ ТАК УЖ МНОГО ЗНАЮ О ЧАСТНЫХ ДЕТЕКТИВАХ.
И все, что знаю, почерпнула из просмотра «Джессики Джонс» на Netflix. Так что понятия не имею, что сделал Грэм, чтобы найти мою мать. У него ушло три дня, но он справился.
Я не разговаривала со своим отцом с той ночи, когда разгромила его офис. Он пытался, но отказалась выходить из своей комнаты, пока он дома.
Дом.
Сейчас это место больше похоже на тюрьму. Скоро у меня будет своя квартира. Во-первых, мне нужно сосредоточиться на том, что впереди.
Грэм надевает на голову розовый шлем Дианы.
– Готова?
– Разве это имеет значение? – Перекидываю ногу через мотоцикл и завожу его, в то время как Грэм занимает свое место позади.
Всего пару дней назад страстно желала чувствовать его рядом с собой. Теперь его присутствие ощущается как обжигающий нож, прижатый к сердцу.
То, что он сделал, не меняет моего отношения к нему. Я бы хотела, чтобы это было правдой. Это самое трудное в том, когда тебе причиняет боль тот, кого ты любишь. Чувства, которые у вас когда-то были, просто так не исчезают. Они смешиваются с новыми чувствами гнева, обиды и негодования, создавая в вашем сознании одну отвратительную кашу.
Я благодарна за громкий рев моего мотоцикла, исключающий всякую возможность разговора. Чем меньше мы будем говорить, тем лучше.
Как только мы вернемся из этого визита к моей маме, между нами, действительно все будет кончено. Грэм пойдет своим путем, а я – своим. Знать, что я никогда больше его не увижу, – слишком тяжело для меня. Но пока не буду думать об этом. Вместо этого позволила поездке в Нью-Джерси прочистить мозги. Все исчезает, и я принимаю небытие.
Грэм направляет меня, используя навигацию на своем телефоне. Час спустя мы подъезжаем к маленькому белому ранчо с черными ставнями. Этот район окружен деревьями, и, хотя они голые из-за холодной погоды, представляю, как красиво, должно быть, выглядят окрестности весной.
Мама живет в этом причудливом маленьком домике, все ее беды остались позади, в то время как живу в кошмаре.
Входная дверь открывается, когда мы с Грэмом слезаем с моего байка. Мама выходит на крыльцо, и я оцениваю ее внешний вид: темные джинсы, заправленные в коричневые сапоги до колен, в паре с бордовым свитером. Ее некогда длинные волосы теперь подстрижены по плечи и стали темнее, чем когда я видела ее в последний раз. Прошел всего год, но она кажется совершенно другим человеком. Незнакомкой.
Когда мой взгляд встречается с ее, она неуверенно улыбается мне. Десятки эмоций обрушиваются на меня одновременно, каждая борется за место на выражении моего лица. Я выбираю знакомый, старый и верный гнев.
– Ты доехала сюда без происшествий? – спрашивает она.
Грэм отвечает, когда я игнорирую ее, пока мы идем по бетонной дорожке.
– Да, дорога оказалась легче, чем мы предполагали.
Улыбка мамы угасает, когда она смотрит на Грэма. Ее голова слегка наклоняется, но она быстро маскирует это.
Мама протягивает мне руку.
– Приятно познакомиться с тобой, Грэм. Спасибо, что помог Эве найти меня.
– Мне не пришлось бы этого делать, если бы ты никогда не исчезала, – бормочу я.
Мы стоим и смотрим друг на друга. Затем мама обхватывает меня руками и заключает в крепкие, удушающие объятия.
– Я так сильно скучала по тебе, малышка, – шепчет она мне в волосы.
Стряхиваю ее руку.
– Давай зайдем внутрь и покончим с этим.
Она отпускает меня и поправляет прическу – нервная привычка, которая у нее всегда была.
– Конечно. Заходите. Могу вам что-нибудь предложить? Вода, кофе? Если ты голодна, я могу приготовить бутерброды.
– Вода подойдет. Спасибо. – Говорит Грэм.
– Текила есть? Мне понадобится что-нибудь покрепче кофе, чтобы пережить этот день.
Мама приподнимает бровь.
– Но ты за рулем, а сейчас только полдень.
– Ты не в той ситуации, чтобы разыгрывать из себя осуждающую маму.
Она поднимает руки.
– Я не осуждаю. Тогда текила. – Она указывает на диван. – Сейчас вернусь с вашими напитками. Чувствуйте себя как дома.
Мой взгляд блуждает по интерьеру. Все просто, незамысловато, как будто она только что переехала и распаковала только самое необходимое. Кремовый диван с таким же креслом, скромный телевизор и деревянный журнальный столик украшают гостиную, а кухонный островок стоит в помещении, похожем на столовую, в нескольких футах от нее. Единственная фотография во всем пространстве – это наша с Эриком на пляже, когда мы были в нашем загородном доме в Хэмптоне.
Я беру рамку, и легкая улыбка трогает мои губы. В тот день Эрику так хотелось строить замки из песка.
– Такое чувство, что это было целую жизнь назад, – говорит мама у меня за спиной.
– Так и было. – Поворачиваюсь к ней лицом и беру стакан, который она мне протягивает. Я делаю три больших глотка и пересаживаюсь на диван.
Грэм благодарит ее за воду и садится рядом со мной. Он кладет руку мне на колено, безмолвно демонстрируя поддержку, и испытываю искушение накрыть его руку своей. Но я этого не делаю.
– Ты почти ничего не сказала по телефону, – начинает мама, опускаясь на диванчик. – Что заставило тебя решить найти меня?
Я делаю еще несколько глотков жидкого «куража» и ставлю стакан на кофейный столик.
– Я нашла предсмертные письма Эрика.
У мамы отвисает челюсть.
– О, Эва…
– Расскажи, что произошло.
– Ты не говорила об этом со своим отцом?
– Да, но хочу услышать твою версию.
Ее взгляд опускается на руки, сложенные на коленях.
– У Эрика были проблемы с азартными играми. Это всегда было по одной и той же схеме: он вляпывался по уши, задолжал кому-то денег, и твой отец вносил за него залог. Но в ту ночь он был непреклонен в том, что не внес за него залог. Мы хотели, чтобы Эрик отправился на реабилитацию. Сказали ему, что отдадим деньги при одном условии. – Она замолкает, качая головой. – Эрик отказался. Он хотел получить деньги, и точка.
– Почему я ничего об этом не знала? Мы с Эриком были очень близки. Нет никакого смысла в том, что он не рассказал мне о своей зависимости.
– Эрик не хотел, чтобы ты знала. Он не хотел тебя беспокоить. Так высоко ценил тебя, Эва.
Горячие слезы щиплют мои глаза, но я прогоняю их.
– Почему ты ушла?
Слеза скатывается по маминой щеке.
– Твой отец заставил меня уйти. Я никогда не хотела этого.
– То есть?
– Я хотела помочь Эрику. Несмотря на бесчисленное количество раз, когда мы помогали ему, не могла сказать ему «нет». Особенно после того, как он выглядел, когда эти люди добрались до него. – Ее взгляд перебегает с Грэма на меня. – Но твой отец не стал слушать. Потом, после смерти Эрика, я больше не могла смотреть на твоего отца. Не могла находиться рядом с ним без мурашек на коже. Я была в ярости, обвиняя его в смерти Эрика. – Наконец, сказала ему, что хочу рассказать тебе правду, что ты заслуживаешь знать, что произошло. Но он всунул мне документы о разводе. Он действовал за моей спиной и поселил меня в загородном доме. Дал мне пятьдесят тысяч долларов в качестве прощального подарка при условии, что буду вести себя как мышка. Он сказал, что если я не уйду, то оставит меня ни с чем.
И вот оно снова.
Опять деньги имеют приоритет.
– Значит, ты предпочла деньги мне, – говорю я, скрещивая руки на груди.
Ее плечи опускаются.
– У меня не было работы. Если бы я не взяла деньги, куда бы пошла? Что бы сделала? Застряла. Не хотела тащить тебя за собой вниз.
– Деньги не имеют значения! – кричу я. – Мы были бы друг у друга! Мы бы докопались до правды! Ты знала об этом. Могла бы сделать что-нибудь, что угодно! Как ты могла допустить, чтобы это случилось с Эриком?
Мама закрывает лицо руками, всхлипывая.
– Мне жаль, Эва. Очень, очень жаль. Мне приходится жить с чувством вины каждый божий день.
