Текст книги "Дорога ведет назад"
Автор книги: Кришан Чандар
Жанр:
Прочие любовные романы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
ГЛАВА 7
Лачи просидела под арестом три дня. На четвертый ее выпустили. Спотыкаясь, она поднялась из подвала и увидела Гуля. Но это не был прежний Гуль. Лицо его осунулось и пожелтело, и он был весь в пыли. На нем были шаровары и патанская[38]38
Патаны – название населяющих северо-запад Пакистана афганских племен.
[Закрыть] рубашка, поверх рубашки – черный жилет, а на голове шапка и тюрбан. Жилет был подпоясан кожаным ремнем, на котором висел точильный брусок и много ножей, кинжалов и ножниц.
– С чего это ты так вырядился? – удивилась Лачи.
– Отец прогнал меня из дому.
– За что?
– За то, что я попросил у него денег для тебя. Как ты посмел, говорит, полюбить цыганку? Я тебе не то что триста пятьдесят, а и трех рупий не дам. Вон из моего дома!
– Но где же ты был эти дни? И почему в ту ночь не пришел на мост?
– Как же я мог прийти? Мне было стыдно явиться без денег. И я все пытался устроиться на работу. В муниципалитете требовался конторщик. Но меня не взяли, говорят: «Нельзя, ты нездешний». В другом месте говорят: «Нельзя, ты патан». В третьем сказали, что у меня какой-то отпугивающий вид… Что мне было делать? Куда податься? И тут подвернулся наш земляк – точильщик Абдул Самад-хан. Он захотел помочь мне и обучил своему ремеслу. За день мне удается заработать две – две с половиной рупии, и я собрал для тебя тридцать рупий…
– Где же они? Давай сюда! – обрадовалась Лачи.
– У меня их уже нет, – смущенно ответил он.
– Истратил?
– Я отдал их Расак Лалу. Иначе он не отпустил бы тебя…
Лачи бессильно опустилась на доски платформы. Перед ее глазами холодным, безжизненным блеском светились рельсы. Далее, за сетью запасных путей, тянулась металлическая ограда, за нею – железнодорожный поселок, еще дальше – цыганские шатры, а за ними – купы деревьев, голые ветви которых были обнажены, как клинки кинжалов. В тот день, когда на них появятся красные цветы… Вот если бы на ветвях вместо цветов росли деньги! Она бы нарвала их целую кучу и отнесла Дамару. Хоть бы раз свершилось такое чудо!
Лачи медленно встала и побрела. Гуль шел следом. Невольно оба свернули к старому мосту, поднялись на него и устремили глаза вдаль. Лицо Лачи было печально. Гуль сжал кулаки.
– До весны далеко, – сказал он. – Будь спокойна, я успею выплатить твой долг!
– На меня наводят страх эти обнаженные ветки. – Она вздохнула. – Каждое утро я с тревогой смотрю, не набухают ли на них почки. В этом году я так боюсь прихода весны!
– Дай бог, чтобы она подольше не наступала! – сказал Гуль. И оба замолчали.
– Почему ты улыбнулся? – вдруг спросила Лачи.
– Я забыл тебе рассказать: я ведь тоже начал жульничать.
– Что же ты делаешь? Воруешь уголь?
– Нет, я натачиваю ножи и кинжалы только с одной стороны.
– Почему?
– Чтобы они поскорее затупились и их снова принесли точить.
Лачи засмеялась. Ей понравилась эта маленькая хитрость Гуля, и сам он как-то сразу стал ей родней и ближе.
– Покажи-ка руку!
Гуль протянул ей свою ладонь. Она осмотрела ее со всех сторон, помяла обеими руками и сказала:
– Да разница же заметна.
– В чем?
– Раньше руки у тебя были такие мягкие, а теперь стали грубей и сильней. – Она заглянула ему в лицо и сказала с нежностью: – На щеках у тебя пыль, борода отросла. Теперь уже ты не выглядишь чистюлей, как раньше.
– Что поделаешь, – смутился Гуль, – такая уж у меня работа. Целый день на улице… Но я буду бриться всякий раз, как идти к тебе!
– Нет, нет, не надо. Пусть у тебя отрастет борода, ты мне больше нравишься такой.
Рука Гуля, которую Лачи все еще не отпускала, крепко сжала ее маленькие ладони. Его охватила сладостная истома, и на сердце вдруг стало совсем спокойно. Лачи заглянула ему в лицо и нежно прошептала:
– Гуль!
– Что?
– Ты любишь меня?
– Да!
– Ты женишься на мне?
– Да!
– Ты построишь для меня дом?
– Да!
– И ты будешь каждый вечер спешить ко мне и стоять нетерпеливо в очереди на автобусной остановке?
– Да, конечно. Почему ты спрашиваешь об этом?
– Больше мне ничего не нужно, – сказала она, облегченно вздохнув. – Больше мне ничего не нужно!
Пожатие ее руки ослабло, от радостного волнения у нее закружилась голова, и она вдруг прижалась к груди Гуля.
– Лачи, нас увидят, – прошептал Гуль.
– Ну и пусть! Пусть весь мир видит! Я – твоя! – и она обвила руками его шею.
Гуль наклонился и заглянул в ее глубокие, как озеро, зеленые глаза. Он привлек ее к себе, и губы их слились в поцелуе.
В этот миг под мост с лязгом и шумом ворвался поезд. Его свисток прозвучал для них как бодрый призыв вперед и обещание радости.
Стрелочник перевел стрелку, взметнулась рука семафора, мелькнул зеленый флажок…
Новый путь, новая судьба, неизведанное будущее…
* * *
Спустя дней двадцать небесно-голубой «Плимут» остановился на шоссе близ шатра Дамару. Из машины вышел смуглый, с иголочки одетый повеса. В руках у него была пачка первоклассных сигарет, на пальце дорогое кольцо, в галстуке поблескивал рубин. Дамару, низко склонившись, приветствовал его.
– Сколько же еще ждать? – с неудовольствием произнес незнакомец.
– Всего лишь до весны, – смиренно сказал Дамару, указав на голые ветви деревьев.
– Но до весны еще не меньше двух месяцев!
– Нет, господин! Весна будет ранняя.
– А если тем не менее девчонка выплатит свой долг?
– Что вы, господин, это невозможно! За двадцать дней она принесла мне только пятьдесят рупий.
– Но Хамида мне сказала, что ей теперь помогает один патан-точильщик. Они встречаются каждую ночь на старом мосту.
– Я знаю это, господин!
– Ничего ты не знаешь! – рассердился тот. – Черт вас возьми совсем. Девчонке красная цена – две пайсы, а гордости сколько! Если ты не можешь устроить это дело – скажи прямо, нечего меня морочить. Я пошлю моих молодчиков, и они в два счета приведут ее ко мне.
– Погодите совсем немного, господин! – умоляюще проговорил Дамару. – Пусть этот цветок распустится сам…
– Ладно, хватит болтать, – и незнакомец зашагал к своей машине.
Дамару преградил ему путь:
– Милостивый господин, дайте мне сто рупий!
– Но ты ведь уже получил четыре сотни!
– Дайте еще сто, и больше я не буду у вас просить до самой весны. Только сто рупий!
Молодой человек открыл большой, туго набитый кожаный бумажник и вынул банкноту в сто рупий. Глаза Дамару заблестели, и он поклонился чуть не до земли. Молодой человек сел в свою машину и уехал.
* * *
С довольной улыбкой разглаживая банкноту, Дамару направился к своему шатру, но тут как из-под земли вырос Риги. Его глаза хитро поблескивали, Дамару быстро спрятал деньги в карман и хотел пройти мимо, но Риги загородил ему дорогу.
– В чем дело? – сурово спросил Дамару.
– Кто это был?
– Чаман-бхай. Ему принадлежит фабрика пластмассовых изделий на Курла Роуд.
– За что он тебе дал сто рупий?
– А уж это каше дело. Не лезь не в свои дела.
– Я все слышал. Давай сюда мою долю. Кто дал тебе право торговать моей дочкой? – И Риги схватил Дамару за ворот.
– Тсс! Не шуми! – мгновенно переменил тон Дамару. – Конечно, ты получишь свою долю.
– Давай сюда деньги!
– А ты отпусти меня!
Риги выпустил из рук его ворот, и Дамару, пошарив в кармане, достал десять рупий.
– Вот, держи. И еще десять дам, если обстряпаешь одно дело.
– Какое?
Дамару пристально взглянул Риги в глаза.
– Ты хочешь, чтобы твоя дочь осталась в нашем таборе?
– Да, хочу.
– Чтобы она не ушла ни в деревню, ни в город, чтоб она не принадлежала одному мужчине?
– Да, хочу.
– Так сделай то, что я тебе скажу.
– Что я должен сделать?
– Подойди ближе!
Риги подошел, и Дамару зашептал ему в ухо. Лицо Риги отразило волнение и испуг, но потом прояснилось.
– За это я возьму с тебя не меньше тридцати рупий! – заявил он.
– Ну, это слишком много. Пятнадцать!
После долгого спора сошлись на двадцати пяти. – Давай сюда деньги! – потребовал Риги.
– Не сейчас, – усмехнулся Дамару. – Сначала сделай, дорогой мой! А если не веришь мне, я могу оставить деньги у Мамана.
– Нет, нет! Ты хоть и подлец, но все-таки почестнее Мамана!
И Риги ушел, напевая себе под нос.
* * *
За весь день Лачи удалось заработать только двенадцать анн да Гуль принес рупию и четыре анны. Итого две рупии. При таких заработках они никогда не погасят долга! Лачи с тревогой поглядывала на деревья. Кора их уже переменила цвет, и на ветвях набухали зеленые почки. Через несколько дней они превратятся в нежные листочки, а вскоре вслед за этим распустятся ярко-красные цветы. Сердце Лачи сжалось.
– Не бойся, все будет хорошо, – успокаивал ее Гуль. Я буду работать день и ночь. В киностудии сейчас требуется сторож. Директор велел мне завтра прийти. Я буду получать семьдесят рупий в месяц, а занят буду только до шести часов вечера. Как освобожусь, буду ходить по дворам и точить ножи. Это тоже даст кое-что. Будь совершенно спокойна – долг мы погасим в срок.
Лачи повеселела.
– А потом? – спросила она. – Что будет потом?
– Потом мы поселимся с тобой в уютном домике. Абдул Самад-хан из Бандра[39]39
Бандра – один из пригородов Бомбея.
[Закрыть] обещал дать мне небольшую комнатку в своем доме. Мы там будем жить вдвоем!
– Вдвоем, в настоящем доме! – радостно прошептала Лачи. – Мой дом!
– Правда, это очень маленький домик…
– Все равно… Мой дом!
Она прильнула к груди Гуля, и он слышал, как бьется ее сердечко.
– Вот тогда в самом деле наступит весна, настоящая весна!
– Ну, я пойду, – сказал он, осторожно отстраняя Лачи. – Ночью встретимся на мосту.
– Ты каждый день ходишь в Бандра пешком, а ночью возвращаешься, чтобы встретиться со мной. Это нехорошо, – грустно заметила Лачи. И она протянула ему монетку в четыре анны: – Это тебе на проезд в автобусе туда и обратно!
– Нет, Лачи, – спокойно возразил Гуль, – отдай их лучше Дамару, и наш долг станет меньше на четыре анны.
– Но ведь ты устаешь!
Гуль засмеялся:
– Когда будем жить вместе, ты будешь растирать мне ноги, и всю мою усталость как рукой снимет!
– Я буду растирать тебе и ноги, и руки, и спину, и поясницу, и голову – все твое тело. И вся твоя усталость перейдет на меня… Гуль! Мой милый Гуль!
ГЛАВА 8
Последнее время Лачи почти не разговаривала с матерью и Маманом. Вечером, возвращаясь в табор, она готовила еду для родителей, потом мыла посуду, ела сама и, как только темнело, уходила в шатер и ложилась спать, а если не спалось, то лежала с закрытыми глазами и мечтала. Ровно в два глаза ее открывались сами собой, и она бежала к мосту. Так было и сегодня. Еще издали она увидела тень на мосту, и ноги понесли ее быстрее. Лачи взбежала на мост и вдруг в замешательстве остановилась – это был не Гуль! Перед ней стоял стрелочник Раму – человек невысокого роста, худой, с ввалившимися щеками.
– Раму! Почему ты здесь? А где же Гуль?
– В больнице!
– В больнице?
– Он шел в Бандра пешком. И вот у Арлы[40]40
Арла – пригородный район в Бомбее.
[Закрыть], на перекрестке, где по обе стороны стоят большие особняки, какой-то человек выскочил из кустов и вонзил кинжал ему в спину…
Лачи тихо застонала.
– Гуль хотел его схватить, – продолжал Раму, – но бандиту удалось скрыться в темноте. Гуль упал. Я как раз шел по дороге – я ведь живу в бараках за конторой электриков. Слышу: кто-то стонет. Нагнулся, смотрю – Гуль. Я остановил проходивший грузовик, поднял Гуля и доставил в больницу в Бандра. А он попросил меня прийти сюда и рассказать тебе обо всем.
– Но как он себя чувствует? – тихо спросила Лачи.
– Потерял много крови, но доктор говорит, что он останется жив.
Раму замолчал, потом вдруг полез в карман, достал пятнадцать рупий и протянул их Лачи:
– Возьми эти деньги!
– Зачем? – удивилась она.
– Я слышал про твой долг. И знаю, что такое женская честь. У меня была дочь твоего возраста. И вот однажды Расак Лал обесчестил ее… – Раму снова замолчал, потом продолжал прерывающимся голосом: – Что я мог сделать? Если б я поднял шум, то потерял бы работу… – И он опять тихо произнес: – Я знаю, что такое женская честь!
– Нет, нет! Я не возьму эти деньги, – взволнованно сказала Лачи. – А где сейчас твоя дочь?
– Она бросилась в колодец… – Раму отвернулся и устремил взгляд в темноту.
Слезы душили Лачи. Как велик этот мир и как страшен – словно черный бездонный колодец!
– В следующий месяц, – сказал Раму, – я дам тебе еще десять рупий. Но береги свою честь!
Лачи хотелось прижаться головой к его плечу, зарыдать и назвать его отцом, Она с трудом сдержала слезы и тихо попросила:
– Отведи меня поскорее в больницу!
* * *
Гуль пробыл в больнице около полутора месяцев. Рана на спине постепенно заживала, но Гуля все больше мучила его сердечная рана. Он не переставая думал о Лачи и о долге, который ей нужно было выплатить. Дни бегут, весна подходит все ближе, а он прикован к постели и ничем не может помочь. Лачи посещала его каждый день и приносила фрукты. Она теперь нанялась работать к старушке, торгующей овощами. У этой старушки было много постоянных покупателей, но уже не хватало сил ходить из дома в дом с корзиной на голове. Лачи взялась ей помогать и за это получала ежедневно третью часть дохода, что составляло рупию или полторы. Почти все деньги она тратила на фрукты для Гуля и даже редко позволяла себе приехать на автобусе. Путь до больницы был не близкий, и ноги ее ныли после трудового дня, но Лачи испытывала невыразимо сладостное чувство, сознавая, что она жертвует своим отдыхом ради любимого человека. Она была бы рада день и ночь оставаться у постели Гуля, но в больнице были свои правила, с которыми приходилось считаться. Правда, врачи и фельдшера были весьма внимательны к красавице Лачи. В часы, когда она находилась в больнице, дежурный врач по нескольку раз обходил палаты, а нередко с ним вместе в палату заходило еще несколько врачей, чтобы полюбоваться Лачи. Конечно, они при этом делали вид, что пришли познакомиться с каким-нибудь интересным случаем во врачебной практике, но медицинские сестры прекрасно понимали, что интересовало их на самом деле. И хотя в присутствии врача они не делали ей никаких замечаний и даже разрешали оставаться дольше положенного времени, но едва врач уходил, они резким тоном приказывали ей удалиться. Лачи понимала, что медсестры просто завидуют ее красоте, но в споры с ними не вступала. Она научилась обуздывать свой вспыльчивый характер и приветливо улыбалась им.
Однажды утром, когда Лачи собралась идти на рынок, перед ней предстал отец Гуля – Баллучи.
– Мне надо серьезно поговорить с тобой! – сказал он.
Лачи испугалась.
– У меня сейчас нет времени, я тороплюсь на рынок.
– Ничего, поговорим по дороге.
И они пошли рядом. Но Баллучи все не начинал разговора. Половину пути прошли молча. Наконец Лачи сама заговорила:
– Что вы хотели мне сказать?
– Оставь Гуля! – произнес Баллучи, не глядя на нее.
– Почему?
– Он мой сын!
– Но мы любим друг друга! – возразила она.
– Если он женится на тебе, меня исключат из общины – ты ведь цыганка!
– Но и мы принадлежим к общине…
– Какая может быть община у цыган? Сегодня здесь, завтра там. Стоит тебе уйти отсюда, и мой сын забудет тебя.
Лачи не ответила, Баллучи вытащил из кармана деньги.
– Здесь триста пятьдесят рупий, – сказал он. – Возьми себе эти деньги и оставь моего сына!
– Нет! – сказала Лачи и ускорила шаг.
– Хорошо, я прибавлю еще пятьдесят, – и Баллучи полез в карман. Руки его дрожали.
Не взглянув на деньги, Лачи отстранила его руку и молча пошла вперед. Но Баллучи догнал ее.
– Так слушай же, что я хотел тебе сказать, – задыхаясь, проговорил он. – Выходи замуж за меня!
– За тебя? – изумилась Лачи.
– Да, за меня! Я сделаю тебя счастливой! Ты посмотри на Гуля и посмотри на меня, – и Баллучи расправил свои усы. – Ты будешь счастлива со мной. У меня есть деньги, очень много денег. С тех пор как я увидел тебя в больнице, я схожу с ума!
Лачи вдруг захохотала.
– Почему ты смеешься? – вспылил Баллучи.
– Потому что я могу выйти замуж только за одного из вас – или за отца, или за сына.
– Так вот и выходи за меня! – нетерпеливо проговорил он. – Я готов заплатить за тебя пять тысяч рупий. – Он схватил Лачи за руку.
Она резко высвободилась и засмеялась:
– Я соглашусь выйти не только за тебя, но даже за твоего деда, если только получу на это согласие твоего сына! – И она побежала к рынку, прыгая через рельсы.
– Подлая! – крикнул Баллучи. – Не быть мне Ахмад Яр-ханом, если я не натравлю на тебя собак!
Лачи обернулась и ответила:
– Сначала попроси на это разрешения общины, хан!
Ее развеселил разговор с Баллучи, и, бродя весь день с корзиной на голове, она улыбалась. Какими забавными становятся мужчины к старости! Взять хоть Расак Лала или Ахмад Яр-хана – оба одинаковы! На языке – благие советы и наставления, а в глазах – животная страсть! «Жаль, что я неграмотна, – подумала Лачи, – а то бы написала книгу “Старики с моей улицы”…»
Вечером, придя к Гулю в больницу, она ничего не сказала ему о встрече с его отцом. А Баллучи в этот день не пришел навестить сына, не был и в последующие дни. Позднее стало известно, что он уехал в Пуну[41]41
Пуна – город южнее Бомбея.
[Закрыть] и открыл там новое дело.
ГЛАВА 9
Когда через полтора месяца Гуля выписали из больницы, на деревьях уже набухли почки и появились маленькие нежные бутоны. Указывая на них, Дамару сказал Лачи:
– Скоро эти бутоны превратятся в цветы, и тогда в моей жизни наступит весна. Ждать осталось недолго – одну или две ночи!
– Нет, – сказала Лачи со злостью, – не бывать той весне, о которой ты твердишь. Пускай раскроются эти бутоны – в них окажутся не цветы, а горящие угли, которые обожгут твое лицо!
Ночью она и Гуль встретились на мосту. Небо было затянуто тучами, и так же темно было на душе у обоих. В тучах временами сверкала молния, но в их сердцах был кромешный мрак.
– Что же нам делать теперь? – прошептал Гуль.
– Мы проиграли! Обещание есть обещание, – твердо сказала она.
– Но это же было вынужденное обещание! Ты не обязана исполнять его!
Лачи низко опустила лицо.
– Цыгане не изменяют своему слову, – сказала она. Из глаз ее падали слезы.
– Слушай, – заговорил Гуль. – Уйдем отсюда, Лачи! Мир велик! Уйдем и поселимся в другом городе! Мы будем вместе, и у нас будет свой дом…
– Свой дом! – Лачи вдруг зарыдала.
Гуль обнял ее.
«Вот он, мой дом, – подумала она, прижав лицо к груди Гуля. – Вот дом, где меня ждут день и ночь!.. Увы! Мне не суждено жить в этом доме. Прощай, милый Гуль! Я умру, но сдержу свое слово!»
Тихо плача, она высвободилась из его объятий и склонилась над перилами моста. Слезы ее падали с высоты на холодные рельсы. Но разве могут слезы расплавить сталь?
Гуль вдруг с силой ударил кулаком по перилам моста:
– Зачем стоит этот никому не нужный мост, который никуда не ведет и никого ни с кем не соединяет! Почему он не рассыплется в прах?!
От удара железо задребезжало. Казалось, мост смеялся над ними.
– Этот дряхлый мост похож на нашу любовь, у которой нет будущего! – сказала Лачи. По щекам ее бежали слезы.
Гуль уже не пытался ее утешить. Он стоял, опустив руки, и не мог ни думать, ни говорить.
Но вот Лачи перестала плакать и отерла слезы платком.
– Ну, я пойду, – тихо сказала она.
– Куда?
– Туда, где велит мне находиться наш закон, существующий с незапамятных времен!
– А я куда же пойду? Скажи, куда пойду я?
Из груди Лачи вырвался слабый крик. Сколько прекрасных и глубоких чувств, добрых надежд и желаний она должна убить, чтобы сдержать свое слово! А вокруг была черная ночь. Она равнодушно глядела на них немигающими глазами сигнальных ламп.
– Обними меня в последний раз, – плача, прошептала она.
И они слились в прощальном объятии. Вдруг кто-то кашлянул позади них. Не выпуская Лачи из рук, Гуль оглянулся и увидел Раму.
– Вас обоих просят прийти на станцию! – сказал тот.
На платформе у зала ожидания для пассажиров третьего класса собралось много людей. Между тем все поезда уже прошли, начальник станции давно ушел домой, дежурный крепко спал на сдвинутых стульях. Зачем же собрались эти люди?
Среди них не было пассажиров – это все были железнодорожники: кули, рабочие со склада, машинисты, стрелочники, сигнальщики, водоносы.
– Они знают о вас все и хотят помочь вам! – сказал Раму.
Водонос Мата Дин развязал узелок на поясе, вынул оттуда деньги – одну банкноту в пять рупий и две по одной, – затем достал из кармана монету в восемь анн и молча передал все это Лачи.
Дауд, мужчина средних лет, полез в карман и передал Лачи двадцать пять рупий. Он тоже ничего не сказал и молча отступил назад.
Черный, как негр, механик, сверкнув белоснежными зубами, вручил Лачи сорок рупий.
Сигнальщик Десуза – десять рупий девять анн.
Старик кули с большим тюрбаном на голове и в желтой форменной куртке, на которой поблескивала бляха с номером «300», сказал:
– Мы, носильщики, собрали для тебя сто тридцать пять рупий, – и он положил эти деньги Лачи в подол.
Люди все подходили и подходили. Подол Лачи был уже полон денег. Она низко всем поклонилась. Раму шагнул вперед и сказал:
– Мы бедны, но, пока мы живы, никто тебя не обесчестит. Поди и отдай эти деньги Дамару.
В глазах Лачи стояли слезы, но уже через мгновенье в них засверкала радость. Она бросилась к Раму, прижалась губами к его руке, потом поцеловала руку Дауда, старого кули и заплясала от радости. Лица присутствующих осветились улыбками, они радостно глядели на пляшущую Лачи. Гуль удивленно наблюдал за ними. Никто из них не был ангелом – все были обыкновенными людьми с достоинствами и недостатками. Но что за свет исходил от них в это время? Кто говорит, что небо темное? Кто говорит, что земля пустынна? Кто говорит, что эти рельсы никуда не ведут? Как ярко светятся сигнальные лампочки! Что за аромат распространился в воздухе? Что за мелодии звучат в ушах? Смейтесь! Улыбайтесь! Бутоны – распускайтесь! Весна наступает! Сегодня Человек исполнил свой долг!
Старый кули смахнул слезу и, подойдя к Лачи, вложил ее руку в руку Гуля.
– Проведи ее до дому! – сказал он.
Гуль и Лачи шли рядом, держась за руки. Поблескивали прямые линии рельсов. Вскоре они оказались у пригорка. Им казалось, что вокруг разлит мягкий свет. Бутоны безмолвных деревьев погружены в сон.
Гуль глубоко вздохнул и сказал, подняв к небу руки:
– Дай бог, чтобы завтра наступила весна!
* * *
Простившись с Гулем, Лачи направилась к своему шатру, но передумала и нерешительно подошла к шатру Дамару.
– Дамару! – крикнула она.
Но никто не ответил. Лачи заглянула внутрь и увидела лишь спящую Джаман. Она разбудила ее пинком.
– Где Дамару?
– А кто ж его знает, куда он провалился, – ответила Джаман, зевая. – А зачем он тебе?
– Куда он ушел? – не отвечая ей, продолжала спрашивать Лачи.
– Его вечером вызвал к себе хозяин фабрики пластмассовых изделий, и с тех пор он не возвращался.
Бормоча проклятья, Лачи направилась к пригорку, где ждал ее Гуль.
– Отдала? – нетерпеливо спросил он.
– Этого подлеца нигде нет, – ответила она, показывая узелок с деньгами. – Ну ничего, утром отдам!
– Когда мы с тобой встретимся?
– Я приду к тебе, как только отдам деньги. Жди меня на старом мосту.
– Хорошо!
Они попрощались, и Лачи задумчиво побрела к своему шатру. Услышав шорох ее шагов, Маман приподнял голову, но тут же снова уснул. Лачи вошла в шатер. Оглядевшись по сторонам, она сложила деньги в глиняный горшок, закопала его в землю, поверху расстелила свою циновку, легла и тут же уснула. Давно уже не спала она так спокойно и крепко.
Поутру ее разбудила мать.
– Вставай, лентяйка, да готовь поскорее завтрак! Солнце уже над головой!
Лачи побежала к пруду и умылась. Потом, как обычно, она надергала сена из стоящих поодаль стогов, насобирала щепок и сухого кизяка, развела огонь и приготовила чай для Мамана и Каули.
В это время в таборе послышались звуки бубна. Выглянув из шатра, Лачи увидела: цыгане в праздничных нарядах собираются на площадке. Небо было безоблачно, а на ветвях деревьев, словно сотни маленьких солнц, алели раскрывшиеся бутоны. Итак, праздник весны наступил. Лачи вспомнила события ночи, и ее сердце забилось от счастья.
Она подошла к толпе, как вдруг на плечо ей опустилась темная, морщинистая рука.
– Ну, праздник весны настал! – произнес Дамару.
– Да, праздник весны настал, – повторила Лачи.
– Сегодня твоя свадьба, – продолжал он.
– Да, сегодня моя свадьба! – повторила она.
– И моя! – добавил он.
– Нет, – сказала Лачи спокойно, – свадьба моя и Гуля!
– Ты так отступаешь от своего слова, негодяйка? – зарычал он. – Эй, люди! Сейчас же соберите панчаят. Я имею жалобу. Пусть немедленно соберется панчаят!
Спустя несколько минут табор был в сборе. Все расселись на земле, и Дамару стал излагать свою жалобу.
– Эту девчонку, – начал он, – продал мне ее отец за триста пятьдесят рупий. Я отдал деньги и хотел забрать ее в свой шатер. Сделал я что-нибудь незаконное?
– Нет! Нет! – хором ответили цыгане.
– Она не захотела идти. Тогда я потребовал, чтобы отец вернул мои деньги. Он отказался. Я потребовал того же у ее матери, но и она отказалась. Сделал я что-нибудь незаконное?
– Нет! Нет! – опять закричали цыгане.
– Тогда девчонка мне сказала, что она сама вернет мне деньги не позднее праздника весны. И вот сегодня настал праздник весны, а она мне вернула только восемьдесят рупий, восемьдесят из трехсот пятидесяти. И я говорю ей: ты теперь моя! Сделал я что-нибудь незаконное?
– Нет, нет! Все законно! – в один голос закричали цыгане.
Дамару замолчал и победоносно взглянул на Лачи. Теперь заговорила она:
– Я обещала вернуть ему деньги не позднее праздника весны, и я сдержала свое слово – я принесла их ему сегодня ночью. Но его не было в шатре. Он отправился к хозяину фабрики пластмассовых изделий, чтоб продать ему свою будущую жену!
– Не верьте ей! Она лжет! – крикнул Дамару.
– Стоит ли кричать? – спокойно сказала Лачи. – Сейчас я вручу тебе деньги в присутствии панчаята – и дело с концом!
Она побежала к шатру. Циновка, на которой она спала, была сдвинута. Лачи отбросила ее в сторону и стала разрывать землю. Она отлично помнила место, где зарыла горшок с деньгами, но горшок исчез… С бьющимся сердцем она выскочила из шатра и крикнула:
– Кто взял мои деньги?
Все молчали. Цыгане смотрели на нее, не отводя глаз.
Лачи схватила Каули за руку:
– Мать! Кто взял мои деньги?
– Какие еще деньги? – резко ответила та.
Лачи бросилась к Маману:
– Отдай мои деньги, негодяй!
Маман захохотал и крикнул:
– Она морочит вас всех, придумывая небылицы!
Цыгане зашумели.
– Притворщица! Лгунья! – послышались голоса. – Сегодня же она должна стать женой Дамару! Эй, Даман, Роши, Сунян! Несите сюда наряд невесты!
И, окружив Лачи, цыгане пустились в пляс.
Гуль смотрел с моста и ничего не понимал: Лачи стоит в наряде невесты, а цыгане вокруг поют, танцуют и бьют в бубны. Он спустился с моста и направился в табор. Нике не замеченный, он вмешался в толпу. В это время Каули принесла из шатра кинжал с ручкой из слоновой кости. Передавая его Лачи, она сказала:
– Ну, сама видишь – ты проиграла. Теперь ты должна танцевать танец невесты!
Но тут Гуль подошел к Лачи вплотную. Увидев его, цыгане расступились. Бубен смолк. Все затаили дыхание.
– Лачи!
Она вскрикнула, обернулась и тут же низко опустила голову.
– Лачи, я пришел за тобой! Пойдем!
Но она не двигалась.
– Я вижу на тебе наряд невесты, – продолжал он. – Но разве ты не помнишь, что обещала мне вчера?
– Помню, Гуль, – заговорила она наконец. – Я обещала, что буду твоей невестой.
– Так пойдем же!
Она вся поникла, словно под тяжестью огромного груза.
– Гуль, те деньги у меня украли, и я не смогла заплатить долг.
– Украли? – повторил Гуль. – Что за вздор? Ты смеешься надо мной?
Лачи стояла неподвижно, глядя в землю. Его охватила ярость.
– Ложь! – закричал он. – Деньги ты отдала Дамару, а теперь выходишь за него замуж! Отец был прав, когда говорил, что нельзя верить цыганкам. Они завлекают в свои сети честных людей, чтобы выманить у них деньги, а потом убегают…
Она только подняла на него глаза, полные слез, но ничего не сказала.
Гуль замахнулся, чтобы ударить ее, но сдержался и пошел прочь, едва передвигая ноги. Проводив его глазами, Лачи сказала:
– Мама, дай мне кинжал. Я буду танцевать танец невесты!
Загудел бубен, зазвенели колокольчики. Цыгане снова пустились в пляс. Зазвучали песни – все громче и громче. Ноги все быстрее ударяли в землю, руки плыли в воздухе, как крылья. Бил бубен, заливалась свирель. Ритм танца все ускорялся. Танцуя, цыгане дико вскрикивали от радости и удовольствия. Лачи, как требовал обычай, то приближалась к Дамару, касаясь рукояткой кинжала его ног, то опять удалялась. Так красиво, стремительно, упоенно она еще никогда не танцевала. Казалось, этим своим танцем Лачи хотела сказать, что она, простившись со всеми красивыми мечтами, возвращается в лоно родного табора и покоряется своей доле. А вокруг стояла пыль от пляски, и там вдали на ярко-зеленых ветвях смеялись красные цветы.
Последний круг танца… Лачи остановилась перед Дамару с поднятыми руками. Согласно обычаю, он должен был теперь подхватить ее на руки. Он шагнул и обнял ее трепещущее тело, разгоряченное танцем. Но в тот же самый миг, когда он поднял ее, Лачи вонзила кинжал ему в грудь…
* * *
Гуль стоял у калитки и ногой вращал точило. Рядом с ним стояла жена Дауда. Нож на кремне пронзительно визжал. Летели огненные брызги.
– Суд над Лачи уже состоялся? – спросила она его.
Склонившись над колесом, Гуль внимательно рассматривал нож, словно заметил на нем какой-то изъян.
– Да, ее приговорили к трем годам тюрьмы, – тихо сказал он.
– Что же ты будешь делать? – сочувственно глядя на него, спросила она.
– Буду ждать!
Он снова привел в движение колесо, повернул нож и стал его точить с другой стороны.
– Что ты делаешь? – удивилась женщина. – Ты же всегда точил ножи только с одной стороны!
– Что делать, тетушка! Мир слишком жесток. Придется точить клинки с обеих сторон!
