Текст книги "Дорога ведет назад"

Автор книги: Кришан Чандар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 4

Гуль был сыном Баллучи, а Баллучи знали все – он давал деньги под проценты. Но Гуль мало походил на отца. Лачи часто встречала его на станции, возле домов железнодорожников. Он, как и отец, был высокий, около шести футов, крепко сложенный, но не такой широкоплечий и не толстый. Напротив, Гуль был худой и стройный. У Баллучи были густые брови и длиннющие бакенбарды, а Гуль всегда был чисто выбрит.

Баллучи, как все старые добродетельные люди, носил тюрбан и рубашку, заправленную в шаровары. А Гуль носил брюки и рубашку навыпуск. Глаза Баллучи были большие и страшные. Когда он, нахмурившись, говорил своим должникам: «Ты почему не принес долг?» – те дрожали от страха. У Гуля глаза были большие, но мягкие и мечтательные. Баллучи говорил всем, что сын потому не похож на него, что он дал ему образование, а ученье разрушает здоровье людей и делает их ни к чему не пригодными.

Однако Гуль немало помогал отцу. Многие должники отца предпочитали иметь дело не с ним, а с сыном, зная о его сердечности и доброте. И это было известно Баллучи. Поэтому в тех случаях, когда нужно было потребовать у кого-нибудь уплаты долга, он посылал сына. Будучи мелочно педантичным, он требовал у Гуля отчета до последней пайсы. Если же сын прощал должникам несколько рупий, он часами пилил его, а когда бывал зол, то и поколачивал. Гуль же, как почтительный сын, сносил все это молча.

Лачи была удивлена, увидев Гуля в такой неурочный час.

– Это ты, сын Баллучи?

– Да, это я.

– Тебе мать или отец должны что-нибудь?

– Нет!

– Так зачем же ты пришел?

Гуль молчал.

– Отвечай же! – Лачи начинала сердиться.

– Я хочу кое-что сказать тебе.

– Говори.

– Не здесь.

– А где же?

Гуль указал рукой в ту сторону, где невдалеке от семафора станционного склада темнел ветхий, покрытый ржавчиной мост, давно уже отслуживший свой век. Им пользовались еще в те давние времена, когда склад был совсем небольшой, а сама станция почти не известна. Теперь склад широко раскинулся вправо и влево, и этот старый мост, под которым проходило всего только два железнодорожных пути, на фоне десятков бегущих в разные стороны, сверкающих стальных путей стоял подобно низко склонившему голову, дряхлому и ни к чему не годному инвалиду. Давно уже станционные власти отдали приказ разобрать и снести этот мост, но потом, по-видимому, о нем позабыли.

– Пойдем туда, на мост! – предложил Гуль.

– Почему туда? Говори здесь.

– Ты боишься идти со мной?

– Я не боюсь даже своего отца, а тебя-то мне чего бояться!

И она пошла вслед за Гулем. Они перелезли через железную ограду и оказались на территории склада, а спустя несколько минут были уже у ступеней старого моста.

– Осторожно! Здесь не хватает нескольких ступенек! – сказал Гуль и взял Лачи за руку.

– Не выдумывай, пожалуйста! – Лачи вырвала свою руку. – У меня у самой есть глаза. Ты иди вперед, а я не отстану.

Неохотно выпустив ее руку, Гуль стал взбираться по ступенькам. Вскоре они были уже на мосту. Отсюда склад был виден как на ладони – красные и зеленые сигнальные огоньки и пересекающие друг друга блестящие рельсы, бегущие вдаль и теряющиеся во мраке ночи. Было совсем тихо. Там, где раскинулся табор, деревья тянули вверх свои обнаженные ветви, словно молили небо поскорее послать весну.

– Когда же наконец распустятся цветы на этих голых ветвях? – сказал Гуль.

– Эй, сын Баллучи! – раздраженно произнесла Лачи. – Что тебе от меня нужно? Выкладывай! Не заговаривай мне зубы своими цветочками! Такие разговоры я слышу каждый день: ты цветок моей души, ты царица моего сердца, ты моя радость! А так как я не отвечаю на эти излияния, меня называют подлой собакой и проституткой. Ну, так в чем же дело? Я ведь ничего не должна твоему отцу!

Облокотясь на ветхие перила, Гуль спокойно проговорил:

– Я каждый день прихожу сюда. Часа в два ночи, когда здесь никого не бывает. И долго смотрю на твой шатер.

– Теперь понятно, в чем дело! – засмеялась Лачи.

– Мне очень нравится этот мост, потому что он никуда не ведет.

– Никуда не ведет? Как это? А разве другие мосты обязательно куда-то ведут?

– Да, по другим мостам люди куда-то идут, встречаются друг с другом, а на этом никто не встречается. Он не соединяет ни улицу с улицей, ни город с городом, ни дом с домом, ни человека с человеком!

Издали несся товарный поезд. Скоро он был уже совсем близко, и его паровоз приобрел сходство с черным, наводящим страх великаном. С грохотом и лязгом он промчался под мостом. Старый мост зашатался, задребезжала каждая его дощечка, каждый болтик. Лачи вскрикнула и прижалась к Гулю.

Прошла минута – и опять воцарилась тишина. Лачи отодвинулась от Гуля, но он задержал ее руку в своей.

– Мое предположение оказалось правильным, – улыбнулся он. – Я считал, что ты – женщина.

Лачи насмешливо взглянула на него:

– Ты еще добавь, что я безумно красива, что ты готов умереть за меня, что не можешь без меня жить, что у тебя нет в жизни ничего, кроме меня. Ради бога, скажи поскорее все это. Ведь только для этого ты и привел меня сюда!

Гуль молчал. Его большие глаза наполнились слезами, но он пересилил себя.

– Я привел тебя сюда, чтобы показать этот мост, который никуда не ведет. Он подобен моим мечтам.

– Ах да, ты ведь образованный! Потому и прикрываешься красивыми фразами. Но цель-то у всех одна. Тебе, как и другим, хочется меня обесчестить. Да и почему бы тебе не сделать этого? Ведь я всего лишь цыганка!

Гуль закусил губу, но ничего не ответил.

– Ну что ж, хватит, полюбезничали! Проводи-ка меня до шатра. Нет, постой, ты ведь еще не сказал, сколько ты мне заплатишь за мою любовь!

Гуль резко обернулся. Рука его поднялась, чтобы ударить Лачи, но он сдержался. Отвернувшись, он стал быстро спускаться по ступенькам. Лачи наблюдала, как он бежит, перепрыгивая через рельсы, и долго смеялась. А когда он скрылся, она неторопливо спустилась с моста и пошла в свой шатер, покачивая бедрами, словно в танце.

* * *

Наутро Лачи пошла посоветоваться к Роши. Роши было уже за тридцать, красота ее заметно увядала, хотя она и старалась удержать ее с помощью косметики. Роши была самая хитрая, дерзкая и опытная женщина в таборе. Ее клиенты были самые богатые, поэтому она всегда щеголяла в шикарных юбках и дорогих туфельках, а муж ее, Джамар, день и ночь пил вино. Он пропивал и проигрывал в карты почти все, что она приносила, и несколько раз в месяц бил ее. А она все покорно сносила, потому что была убеждена, что муж вправе бить свою жену. Если муж долгое время ее не бил, все тело ее начинало зудеть, и она выискивала всевозможные предлоги, чтобы он ее наказал, а потом ласкалась к нему. Роши очень любила мужа. Конечно, она любила и своих клиентов, но то была любовь на час или два. Муж есть муж, а клиент есть клиент. Ведь и в магазине каждый может купить все, что захочет, но владелец магазина один!

Роши была умна. Ей хотелось красиво прожить жизнь. Поистине на таких умных женщинах и мужчинах и держится наш мир, не то он бы уже давно рассыпался в прах.

Выслушав Лачи, Роши сказала:

– Подумаешь, деньги – триста пятьдесят рупий! Да я вмиг найду тебе клиента на такую цену.

– Но мне не нужен клиент!

– А где же еще ты достанешь эти деньги? – удивилась Роши. – Ты хочешь достать денег, а торговать собой не хочешь! Я тебя не понимаю!

– В таком случае мне от тебя ничего не нужно!

Лачи обиделась и ушла. Роши задумчиво посмотрела ей вслед, потом тихо засмеялась:

– Вот сумасшедшая девчонка! Когда же она поумнеет?

Тут возле Роши остановился какой-то господин. Она подняла глаза и улыбнулась ему:

– Господин хочет купить очки?

– У меня уже есть очки, – сказал он.

– Так что же вам надо? Колечко, брошь, перстенек, подвески? Выбирайте! – И она засмеялась.

– Мне нужен бриллиант, – подмигнув, ответил он.

ГЛАВА 5

Ничего не добившись у Роши, Лачи направилась в лавку Мадху. Она взяла из корзины яблоко и откусила. Мадху в это время отвешивал покупателям фрукты, поэтому он лишь слегка улыбнулся ей. Отпустив покупателей, он выбрал и протянул ей самое красивое яблоко. Она бросила недоеденное в канаву и принялась за новое. Затем она спросила:

– Мадху! Ты меня очень любишь?

Он захохотал, потом вдруг покраснел и отвернулся. Лачи понравилось это.

– Да говори же! Как ты меня любишь?

Он ответил:

– Больше всех своих богатств, больше своей лавки, даже больше жизни!

– А ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу?

– Скажи только слово – и я брошу свою лавку, а все корзины с фруктами опрокину в канаву. Или, если ты захочешь, я лягу под машину на большой дороге. Или…

– Хватит, хватит! – прервала его Лачи. – Я хочу только одного – чтобы ты достал мне где-нибудь триста пятьдесят рупий.

– Триста пятьдесят рупий! – он сразу поник. – Но где же я достану такие деньги? Все мое богатство – вот эти фрукты. Их примерно на пятьдесят или на семьдесят рупий, да дома у меня отложено рупий шестьдесят.

– Мне дела нет, как ты это сделаешь, но ты должен достать их для меня хоть из-под земли, иначе я перестану с тобой разговаривать! – и она обиженно надула губки.

– Нет, нет, Лачи! – умоляюще произнес Мадху. – Не сердись, взгляни на меня. Ну взгляни на меня разок!

– Чего тебе? – Лачи сверкнула на него глазами.

Ему показалось, что сердце его пронзила молния. Его бросило в жар.

– Приходи сегодня вечером, где-нибудь я достану тебе денег.

– Ладно!

Лачи вышла из лавки. Ей казалось, что у нее гора свалилась с плеч.

Сегодня она заработала полторы рупии, продав уголь, который ей удалось стащить со склада, но и это потребовало больших усилий. Потом она слонялась у домов железнодорожников, и ей удалось стащить курицу на дворе контролера Али. Лачи рассчитывала получить за нее не меньше трех с половиной рупий, но мясник уперся и давал только полторы.

– Это же краденый товар! – твердил он.

– Ты гляди, какая упитанная! Дешевле трех с половиной я не отдам!

– А я дам только полторы!

– Мне даешь полторы, а сам продашь за пять! И не стыдно? Я ведь бедная цыганка.

– А я бедный мясник!

– У меня долг в триста пятьдесят рупий.

– А у меня три жены да пятеро детей!

– Когда же заведешь четвертую? – усмехнулась Лачи.

– Когда ты дашь согласие!

– Ну ладно, давай три рупии! – сказала она, снова становясь серьезной.

– Дам рупию и двенадцать анн!

– Ну хоть две с половиной!

– Две рупии – вот мое последнее слово. Бери, а то ничего не получишь. Ты оглянись!

По улице шел полицейский патруль. Лачи струсила. Она взяла две рупии и поспешила скрыться. Теперь у нее было три с половиной рупии. Она задумалась. Что же будет дальше, если так добывать деньги? Но, вспомнив обещание Мадху, Лачи повеселела. Она вернулась к лавке мясника, прошла через весь базар и вышла к автобусной остановке. Здесь стояли и пересмеивались две торговки рыбой с пустыми корзинами. Когда Лачи подошла к ним с протянутой рукой, одна из них сказала с укором:

– И не стыдно тебе? Молодая, здоровая, а побираешься! Да заведи ты семью, заимей дом!

– А я лучше пойду в твой! – усмехнулась Лачи.

Торговка бросилась на нее с кулаками. Лачи засмеялась и убежала.

Женщины сели в подошедший автобус, к площадь опустела. Лачи вернулась на остановку. Слепая старуха Дхания стояла здесь с протянутой рукой и жалобно выпрашивала подаяние.

– Да ведь здесь нет никого, у кого ты просишь? – сказала Лачи.

– А ты кто такая?

– Я? Такая же нищенка, как и ты, – и Лачи засмеялась.

– Смех у тебя звонкий, молодой, – сказала слепая со злостью. – Будь ты проклята! Пришла хлеб у меня отбивать!

– Да что я тебе сделала? – удивилась Лачи.

– Кто же мне подаст, раз ты стоишь рядом? Ведь вот времена настали! Люди жалеют только красивых, но никто не сжалится над слепой старухой!

Она оказалась права. Простояв на остановке часа три или четыре, Лачи набрала две с половиной рупии, а бедная старуха – всего каких-нибудь пайс десять. Лачи видела, что старухе подавали только сердобольные женщины, мужчины же, едва завидев Лачи, пожирали ее глазами и просто не замечали слепую. В сердце девушки возникло какое-то смутное чувство торжества. Она вошла в лавчонку, потребовала порцию пана за две пайсы и, жуя пан, стала прихорашиваться у зеркала. Тотчас у лавки собралась целая толпа.

– Дай-ка мне на две пайсы папирос «Гхора марка»!

– На анну папирос «Султан Сахиб»!

– Полпачки «Кавиндра»!

– Чистого пана!

– Пана с гвоздикой!

Лачи достала из кармана две пайсы, чтобы расплатиться с торговцем, но он улыбнулся и покачал головой:

– Ничего не надо, милая! Лучше заходи сюда почаще, и этим ты оплатишь свой пан.

– Сын свиньи! – обругала его Лачи, громко сплюнула в канаву и, покачивая бедрами, направилась к лавке Мадху, потому что уже наступал вечер.

Подходя, она увидела, что Мадху торопливо запирает свою лавку. Это было странно. Обычно он заканчивал торговлю только в двенадцатом часу, перед самым обходом полицейского патруля. Что же с ним случилось сегодня? У нее мелькнула мысль: «Этот несчастный просто хочет удрать от меня. Хорошо, что я застала его». Она молча стояла за его спиной.

Мадху запер лавку, спрятал ключи в карман и, повернувшись, оказался лицом к лицу с Лачи. Он даже вздрогнул от неожиданности.

– Ты куда это убегаешь, Мадху?

– Я не убегаю! – возразил он. – Я закрыл лавку, чтобы поскорее отыскать тебя.

– Деньги достал?

– Тсс! Говори потише, а то кто-нибудь услышит, – зашептал он, озираясь.

– Ну и что же, если услышат? – спокойно спросила Лачи.

– Ты ничего не понимаешь. Иди сюда. Сейчас сядем в такси, и я тебе все объясню.

Оглянувшись, Лачи увидела такси в нескольких шагах. Она села вместе с Мадху. Водитель развернул машину, выехал с привокзальной площади и остановился в проулке под густой тенью деревьев. Невдалеке стояла телефонная будка.

Трясущимися руками Мадху вытащил из кармана деньги и протянул их Лачи.

– Вот, едва наскреб. Посчитай-ка!

Здесь были засаленные и измятые, пахнущие потом банкноты достоинством в десять, пять и две рупии. Были и монеты. Пересчитав, Лачи сказала:

– Но ведь тут всего только сто рупий!

– Это все мое богатство. Ничего, бери!

Лачи спрятала деньги. Губы Мадху стали влажными, на лбу появилась испарина. Он боязливо протянул руку – ее дрожащие пальцы искали руку Лачи.

– Поедем куда-нибудь! – зашептал он.

– Куда?

– Куда-нибудь… Погуляем… – срывающимся голосом повторил он, а его дрожащие пальцы что-то стали говорить пальцам Лачи.

Ее охватила дрожь. Ей почудилось, что по всему ее телу ползут те мерзкие черви, что копошатся в сточных канавах. Она швырнула деньги ему в лицо и выскочила из машины. Ее темно-зеленые глаза метали молнии.

– Подлая собака!

Она подняла с земли камень. Шофер включил мотор и быстро отъехал. Камни один за другим полетели вслед машине, ударяясь в крыло и кузов. Шофер гнал машину и молил бога, чтоб уцелели стекла.

Лачи схватила еще один камень, но машина была уже далеко. Она взглянула на опустевшую улицу, на камень в своей руке и с силой швырнула его на мостовую. Она вся дрожала от злости, и слезы бежали по ее щекам. Так вот он какой, Мадху! А она-то считала его за человека…

Лачи взглянула на телефонную будку. А почему бы ей не войти в эту будку и не позвонить богу? Может быть, он пошлет ей триста пятьдесят рупий? Или по телефону нельзя говорить с богом? Но почему нельзя? И отчего бы богу не помочь ей? Ведь триста пятьдесят рупий не такие уж большие деньги! Неужели в целом мире некому вступиться за честь бедной девушки?

– Дарлинг[37]37
  Дорогая, милая (англ.).


[Закрыть]! Ты кому это хочешь звонить? Поди-ка лучше сюда, сядь ко мне в машину!

Оглянувшись, Лачи увидела молодого человека, сидящего за рулем в красивом голубом «Плимуте».

Она нагнулась и схватила камень. Машина мигом отъехала, оставив после себя только клубы дыма и пыли.

ГЛАВА 6

Когда вечером Лачи возвращалась в табор, Риги уже поджидал ее, сидя на берегу. Как обычно, он молча протянул руку. Она пристально взглянула на него, отвернулась и прошла мимо. Он вскочил и схватил ее за руку.

– Куда же ты? А мои деньги?

Резким движением Лачи вырвала свою руку и влепила ему оплеуху. На губах Риги выступила кровь. Он остолбенел. Потом медленно отер губы и уставился на свою руку, наблюдая, как струйка алой крови растекается по линиям, глубоко прочерченным на его ладони.

– Если верно, что ты мне отец, то ты не должен просить у меня ни одной пайсы, пока я не выплачу долг Дамару.

Продолжая смотреть на свою ладонь, Риги ответил:

– Разве можешь ты одна собрать триста пятьдесят рупий?

– Увидим!

– Ты женщина, а сердце у тебя как у мужчины. В этом твоя беда! – вздохнул он.

– Почему?

– Жизнь коротка, молодость еще короче, а красота тем более. Мой отец учил меня: пой, танцуй, побольше броди по свету, а работать старайся поменьше. Человек, живущий на одном месте, подобен листку на ветке: однажды упав, он сразу увядает.

– А я вот хочу иметь дом. Мне не нужен ваш шатер!

Слова эти вырвались у Лачи как-то непроизвольно, из самой глубины ее сердца. Она сама испугалась прозвучавшего в них чувства и быстро пошла прочь.

А Риги удивленно смотрел ей вслед.

* * *

Дамару пил вино, лежа на циновке у шатра. По обе стороны от него сидели Роши и Джаман. Лачи положила перед ним шесть рупий. Он захохотал:

– Сколько же тебе понадобится времени, чтобы уплатить весь долг?

– Не беспокойся! Заплачу в срок, как обещала.

– Да кому же, как не мне, беспокоиться о твоем цветущем теле? – снова засмеялся он.

Женщины ему вторили. Лачи молчала. Дамару окинул взглядом голые ветви деревьев и продолжал:

– Вон и деревья ждут весны. И они, как мое сердце, ждут весны…

– До весны еще далеко, – спокойно возразила Лачи и удалилась, пощелкивая пальцами.

Сердце Дамару сжалось от непонятной тоски. Джаман и Роши завистливыми взглядами проводили Лачи, Джаман пробормотала сквозь зубы:

– Строит из себя порядочную. Вот дрянь!

Дамару, маленькими глотками отпивая вино, проговорил:

– Подожди немного, увидишь, что будет!

* * *

Лачи не спалось. Ей казалось, что она лежит не в шатре, а в темнице, стены которой сжимаются кольцом и сдавливают ей горло. Где-то далеко часы пробили двенадцать, потом час и, наконец, два. Но Лачи не спалось. Она вышла из шатра, протерла глаза и глубоко вздохнула. Взгляд ее упал на старый мост, темневший вдалеке. Среди зеленых и красных сигнальных огоньков она различила на мосту чью-то неподвижную тень.

Гуль! По телу Лачи прошла нервная дрожь, она почувствовала гордость и какую-то странную истому. Лачи хотела вернуться шатер, но ноги не послушались ее, и она все стояла, присматриваясь к тени на мосту, которая по-прежнему была недвижима. Потом она решилась и быстро направилась туда, перешагивая через рельсы.

– Я знал, что ты придешь! – сказал Гуль, когда Лачи облокотилась на перила рядом с ним.

– Хм… Я пришла только потому, что в шатре очень душно, – ответила она.

И оба замолчали. Кругом царила тишина, только далеко где-то слышался перестук вагонных колес.

– Я слышал, тебе нужны триста пятьдесят рупий?

– Теперь уже на шесть рупий меньше!

Гуль помолчал.

– Я достану тебе деньги завтра или послезавтра!

– Где же ты достанешь?

– Попрошу у отца!

– А что ты ему скажешь?

– Я не стану обманывать его, скажу все как есть!

– Правда достанешь?

– Да. Завтра или послезавтра!

– Где я увижу тебя?

– Здесь, на мосту.

– Когда?

– В это же время!

– А где будет ждать такси?

Он взглянул на нее, не понимая.

– Какое такси? – спросил он.

– То самое, в котором ты повезешь меня гулять!

Теперь он понял. Он опустил голову и тяжело вздохнул.

– Не вздыхай, пожалуйста. Я слышу эти вздохи поминутно, с тех пор, как стала взрослой. На автобусной остановке, на складе, в лавке мясника, на улице, на базаре – где бы я ни проходила, я все время слышу эти вздохи. Видел ли ты, как собака пускает слюну, завидев кость?

– Не все мужчины одинаковы…

– Но собаки все одинаковы!

Гуль вцепился в ее руку.

– Клянусь богом, ты очень скверная и злая. Я ненавижу тебя! Ненавижу!

– Так зачем же ходишь сюда? – дрогнувшим голосом спросила Лачи.

Гуль не ответил.

Взглянув на свою руку, Лачи сказала:

– Смотри, дикарь, как ты меня исцарапал своими когтями!

И верно, на золотистой, цвета сандалового дерева коже Лачи остались среды его ногтей, а местами даже сочилась кровь. Гуль вздрогнул. Ему хотелось сжать Лачи в объятиях, он уже потянулся к ней, но тут же отодвинулся, рванул себя за волосы и, как в прошлый раз, ничего не сказав, стал спускаться по ступеням.

Лачи засмеялась, сначала тихо, потом все громче и громче, и Гулю послышалось в этом смехе презрение. Он побежал, прыгая через рельсы, и скоро исчез за товарным составом, ожидавшим погрузки.

Лачи перестала смеяться. Она медленно приблизила к глазам руку, на которой ясно проступали следы ногтей Гуля, похожие на молодой, только что народившийся месяц, и вдруг прильнула губами к своей руке.

– Мои раны, о мои дорогие раны! Мои милые, нежные, дорогие раны!

Вернувшись в шатер, она мигом уснула и спала крепко и безмятежно, а когда проснулась, солнце стояло уже высоко и его лучи заглядывали в шатер. Маман плел циновку у входа, а мать пекла лепешки.

* * *

Когда настала ночь, Лачи поднялась на мост и прождала Гуля до двух часов, но он так и не явился; не пришел он и в следующую ночь. Прождав его еще несколько ночей, Лачи поняла, что он больше не придет, и решила забыть обо всем. Ранки на ее руке затянулись, покрылись темной корочкой. Лачи осторожно сковырнула ее. Кожа под ней была белая, лишь с небольшой краснотой. Но теперь эти следы уже не вызывали у нее желания целовать их. Она глядела на них с отвращением.

– Что это у тебя на руке? – спросила мать.

Она ответила со злостью:

– Следы зубов собаки!

Мать взглянула на нее пристально, но промолчала.

* * *

За двадцать дней Лачи выплатила Дамару семьдесят рупий. Воровать уголь со склада с каждым днем становилось труднее, а стащить курицу удавалось далеко не каждый день. Все уже знали историю Лачи, и хозяйки остерегались ее. Когда она проходила мимо стоянки такси, Хамида говорил своим дружкам:

– Гляньте-ка, вон идет красотка ценою в триста пятьдесят рупий!

Если Лачи никак не реагировала на это, он добавлял:

– Сказала бы мне слово, я бы не только триста пятьдесят, а три тысячи с половиной бросил к ее ногам!

А если и это не задевало, он продолжал:

– Если б она захотела, я достал бы ей даже не три с половиной тысячи, а три с половиной миллиона! Я бы сделал из нее кинозвезду! Но, конечно, при одном условии…

Тут уж Лачи выходила из себя, оборачивалась и плевала в его сторону. Шоферы гоготали, а она убегала в гневе.

Теперь, когда история с Дамару получила широкую огласку в привокзальном районе, Лачи приходилось нелегко. К кому бы из мужчин ни обратилась она за помощью, все они игриво подмигивали, двусмысленно улыбались и изъявляли согласие ей помочь – на определенных условиях, конечно. Отказавшись признать себя собственностью Дамару, Лачи, казалось, бросила вызов миру. Ее гордость, ее стойкость, ее борьба за свою честь вызывали у людей непонятное озлобление.

– Да чего она носится с собой, эта нищая цыганка! С какой стати уподобляет себя нашим дочерям и женам?

Люди, казалось, задались целью сломить ее гордость, и даже многие из тех, что раньше любили перекинуться с ней шуткой и охотно давали несколько анн, теперь не давали ни пайсы и, посмеиваясь, говорили:

– Приходи после праздника весны – получишь двести рупий!

Наказать Лачи за ее гордость – это стало казаться делом чести. В самом деле, должна же быть разница между порядочными женщинами и нищей цыганкой, попрошайничающей на панели!

* * *

Лачи снова застали за кражей угля. В последнее время охрана была усилена, а особенно зорко сторожа следили за Лачи, поэтому она пробиралась на склад лишь глубокой ночью. Лачи думала: «Ну что тут дурного, если я унесу немножко угля? Ведь его здесь целые горы». Между тем начальнику станции надоели бесконечные жалобы, и он отдал приказ задержать девушку, как только ее заметят на складе. И вот сегодня ночью Лачи попалась. Она прокралась на склад совсем тихо, уже набрала угля в подол, но тут кто-то схватил ее за плечи. Лачи вскрикнула. Перед ней стоял длинноносый сторож Дату и хохотал, скаля свои огромные зубы.

– Ой, пусти меня!

– Стой! Пойдем к начальнику станции!

– Отпусти, я не буду больше сюда ходить!

– А ну, иди за мной! – и Дату ударил ее прикладом.

– За что ты меня бьешь? Ну взяла несколько кусков угля… Все цыганки у вас берут. Да и рабочие тоже. Разве я преступление совершила? И в доме самого начальника станции топят этим углем. Разве ты этого не знаешь?

– Ничего я не знаю! Идем к начальнику!

– Ну погоди, видишь, я высыпала уголь – я ничего не взяла! Отпусти меня!

Дату вскинул ружье:

– Не пойдешь – стрелять буду!

Опустив голову, Лачи пошла за ним.

Был уже второй час ночи. Но поскольку в три часа должен был проследовать поезд губернатора, Расак Лал оставался в своем кабинете и весь персонал станции был на своих местах.

Расак Лал был один, когда Дату ввел к нему девушку. Он в это время получал по телефону инструкции из управления по поводу губернаторского поезда. Лачи отошла в угол. Расак Лал взглянул на нее из-за плеча и знаком отпустил Дату. Тот вышел.

Кончив разговаривать по телефону, Расак Лал повернулся к Лачи.

– Подойди сюда!

Лачи сделала шаг и остановилась. В ее беспомощности и испуге было столько очарования! Расак Лал невольно залюбовался ею.

– Ты ведь хорошая девушка, ну зачем ты воруешь уголь? – сказал он.

– Господин начальник, отпустите меня. Я больше не буду сюда ходить, обещаю вам.

– Но почему ты это делаешь?

– Вы сами знаете почему, об этом все знают.

– Ты имеешь в виду свой долг?

Лачи кивнула и опустила глаза.

– Сколько ты уже выплатила?

– Восемьдесят рупий.

Она смотрела в землю, не смея поднять глаза. Лицо начальника станции смягчилось. Он приоткрыл ящик своего стола и, казалось, о чем-то размышлял. Наконец решился, достал несколько банкнот и протянул их Лачи.

– Вот, возьми и отдай этому негодяю!

В порыве благодарности Лачи опустилась на колени и обняла ноги Расак Лала. Но едва она поднялась с земли, как оказалась в его объятиях. На искаженном страстью лице Расак Лала она прочла то же выражение, что было недавно на лице Мадху Лала – «недозрелой папайи». Лачи охватило отвращение и ненависть. Она вырвалась из объятий Расак Лала и со всей силой ударила его по щеке. Он отскочил, споткнулся о стул и грохнулся на пол.

– Полиция! – крикнул он.

Вбежал Дату.

– Заприте эту негодную девчонку в подвал, – приказал Расак Лал. – Она – подлая воровка!

– А сам ты кто? Ты гнусный развратник! – крикнула Лачи. – Постыдился бы, я ведь тебе в дочери гожусь!

– Бросьте ее в подвал! – повторил разъяренный начальник.

– Ну, погоди, я еще расцарапаю тебе рожу! – крикнула Лачи.

Дату поволок ее из кабинета.