Текст книги "Лифт (СИ)"

Автор книги: Крис Найрэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Я не сразу въехал, что это может быть продолжением какого-то пропущенного разговора.

– Где ты ваще его подцепил? – спросил я, в тот же миг мне стало немного стыдно от своего тона. Всё же с Германом следовало говорить осторожнее, он был чрезмерно язвителен.

– Если я что-то и могу, то это отличать гениев от пиздаболов, – он улыбнулся немного криво из под своих очков-авиаторов.

– Можешь записать меня в гениальные пиздаболы, – сказал я, выходя из кухни.

Что ни говори, а разговаривать с ним мне всегда было несколько трудно, я не трус, просто с трудом подбираю слова.

Эту ночь я провёл в компании моих демонов и тяжёлых размышлений о жизни. Всё ходит по кругу – я и моё разочарование.

В душе не ебу кем работать после института. Поступая туда, я был семнадцатилетним наркоманом, мой нос был в пыльце бабочек, мои пальцы в мозолях от басовых струн. Я был юн и наивен, я не ведал, что творил.

Ныне я взрослый двадцатидвухлетний алкоголик. Я вижу картину мира чётче и яснее. Она не радует меня, как и всех живых людей в России. Эти глаза её – два гроба мудрости, три горсти святости, пол литра верности. Утром в «Пятёрочку» – вечером лицом в вечную мерзлоту. Страны как женщины – я выбрал не ту. Если выбирать между карьерой хомлесса или кассира, то я, пожалуй, выбрал бы первое.

Дайте мне, к чёрту, красный диплом! У меня расшатался стол – у меня закатились глаза – у меня вечный тремор в руках. Я мечтал быть писателем, но я заебался дрочить на чужой успех, начиная с Гомера, заканчивая живой статуей Есина, когда надо учиться маркетингу, вместо перетирания мёртвых наук.

Талант можно купить.

Ближе к утру весь покрылся холодным потом. Я лежал один и разговаривал с тенями. Кривые узоры линий этой маленькой захламлённой комнаты скользили по обоям. Скалились чёрно-белые фотографии. Перескакивали кривые газетные буквы. Я приоткрыл штору, чтобы впустить немного тусклого света в это царство тошноты. И мутный грязно-золотой луч, отразившись от зеркала ударил в холст. Я знал, что это портрет Элис, я понимал это, если бы не видел зловещие очертания Кали и её множество рук, тянущихся прямо ко мне. Её красный язык подползал ко мне подобно змее.

Вскочив с кровати, я устремился бежать по коридору, на ходу хватая свои вещи. Никто не должен видеть меня… я и так почти что мёртв.

========== Глава 10 ==========

Находиться дома стало так непривычно. Я проснулся на полу и понял, что окончательно одичал, отвыкнув от благ цивилизации и живительно одиночества, что является лучшим лекарством, наравне со временем.

В тот день я понял, что у меня сдох колок у баса. Я не большого ума гений, конечно, но знаю, что лезть чинить самостоятельно всю эту поебень нежелательно. Я позвонил Терри, он сказал, что знает типа, который может всё уладить за пузырь «Столичной». Обрадовавшись, я засобирался в путь. Меня отвлекло запоздалое сообщение от Германа:

«Чувак, там не было никакого ЛСД, просто нас всех в этой квартире иногда глючит».

Кажется, это был его ответ на мой испуганный утренний бред, что я успел настрочить ему, пока трясся в тошнотворном трамвае.

Мы встретились с Терри на автобусной остановке. Сейчас мне показалось, что даже он выглядит лучше меня со своими мерзкими кучеряшками и трэшерскими нашивками. Я же выглядел как бомж в своём безразмерном плаще и кедах. Страшно подумать, сколько дней я уже не причёсывался. Впрочем, в такие моменты мне хотелось привлекать к себе как можно меньше внимания. Во мне ещё гудела адская смесь всего принятого накануне дерьма. Тяжко, разбито и невесомо.

Спальные районы все как один – величие безличия. Идеальное место для того, чтобы растить детей в ипотечных халупах с икеевской мебелью. Забивать холодильник продуктами из «Пятёрочки» или «Ашана». Парковать возле подъезда свою кредитную тачку. Тихо жить без претензий на счастье. Я не без отвращения разглядывал мамаш на детских площадках, выгуливающих своих коричневых детей, явно заделанных от гастарбайтеров с ближайщих строек.

– Домов-то понастроили, а пороться людям негде, – выдал внезапно Терри.

Я понимающе кивнул, осознавая, что нам с ним вряд ли в дальнейшем хватит даже на однушку в этом ипотечном гетто. Я был ленивым журналистом-фрилансером, а он пахал на заправке. И я не помню, когда моей зарплаты хватало на что-то кроме бухла.

Алкоголизм – единственное развлечение людей с достатком ниже среднего, так как нас не коснулся даже отдых в Турции и кредитные айфоны. Просто попытка заполнить пустоту и отсутствие новых впечатлений. А если бы я мог, то давно уехал бы отсюда, чтобы где-то в тепле и уюте писать книги о чём-то получше чем уровни дерьма.

Мы зашли в ближайшую «Пятёру» (уж очень полюбилась мне эта сеть нищебродских магазинов), взяли две бутылки водки и пару литров колы. Печень печально всплакнула, но вскоре затихла. Свернули в один из подъездов, Терри позвонил в домофон, заспанный и явно похмельный голос ответил что-то вроде «ага», раздался противный писк и мы шагнули внутрь. Стальная дверь квартиры оказалась нараспашку, оттуда лезли чумазые дети и пара разноцветных кошек. Я уже тут заподозрил что-то неладное.

Мы осторожно переступала порог квартиры, слабо похожей на жилое помещение. Я бывал во многих местах, но от этого веяло какой-то особой безысходностью.

– Эй, вам сюда! – послышалось из ближайшей комнаты.

Мы шагали через запылённую подсобку словно через джунгли, с полок свисали фрагменты гитар и детали от мотоцикла. Комната поразила меня не менее. Тесно, грязно, в углу полуживой мотоцикл, на полу ссаный матрас, на котором приткнулась сильно беременная тёлка. Ружьё на стене молчало, напоминая о том, что может выстрелить в любой момент. Я не знал, что ожидать от человека, который представился мне Бароном. В нём и правда было что-то цыганское. Пока я смотрел на него, он мог украсть моего коня.

– Коней воруешь? – спросил я зачем-то.

– Нет, только движки от тачек. В них тоже есть лошадиные силы, – ответил Барон, открывая пузырь водчеллы.

– Ну что там у тебя? – спросил он, косясь на чехол.

– Колок отвалился, – сказал я, распаковывая своё весло.

Барон принял мою басуху и полез в ящик, наполненный бычками и мусором. Порывшись там немного, он извлек оттуда колок от баса.

– Твоё счастье, завалялся один.

Пока он прикручивал колок, я искал глазами стул. Меня ещё мутило после вчерашнего. На водку я смотреть не мог, так что пришлось пить её с закрытыми глазами. Терри плюхнулся прямо на матрас к беременной бабе.

– Эй, слыш! Не спать! – прошипел Барон, тыкая Терри грифом моего баса. – Спать запрещено.

Тот проворчал что-то на языке бомжей, стараясь разлепить глаза.

– Вставай, блин, а то я тебе печень вырежу! – Барон потянулся к тесаку.

Это подействовало на Терри отрезвляюще. Он вскочил и прижался к стене.

– Прости его, – сказал я. – Он просто барабанщик.

Других оправданий для Терри у меня не находилось.

– А ты хоть играть умеешь? – спросил Барон, косясь на меня.

– Нет, – честно ответил я. – Я отвечаю за уровни дерьма.

– Все вы басюки такие. Пытаетесь казаться рок-н-ролльными подонками, а на деле вечно ноете.

Я отметил про себя, что этот мудель как никто другой охарактеризовал меня. Тем временем он продолжал:

– Все вокалисты тщеславные подонки, у них много свободного времени, им дают все тёлки. Гитаристы педанты и задроты, а драмеры просто алкаши.

Терри продолжал пить водку из горла, служа наглядной иллюстрацией всем предыдущим словам.

–Кстати, чуваки, я не сказал вам, что собрался жениться? – вдруг выдал он.

Я удивлённо поднял бровь. Кого-кого, а уж представить собственного драммера женатым, я никак не мог. Я мысленно прощался с группой. Наш возраст и так намекает на конец рок-н-ролла.

– О, поздравляю! – воскликнул Барон, наливая себе водку прямо в банку из под огурцов.

Я его радость не разделял.

– Началось всё с того, что я нажрался и уехал в Сызрань,– продолжал Терри. – Мне говорили, что я не выживу там и получаса, но мой бастион пал ещё раньше. Я встретил девушку, она поразила меня сразу тем, что была ужрата в говно, а наушники её были вставлены в бутылку с колой. Я сказал ей: «Пойдём в бар, я угощаю». Она сказала «Тут рядом есть церковь, пошли венчаться». Мы зашли там священник опустил наши кольца в святую воду и благословил нас на этот союз. Мы вышли на улицу, где она купила мне флакончик одеколона «Русский лес», который я немедленно выпил. Вот так оно счастье.

– Это самая ёбнутая история, которую я слышал за последние сутки.

Мне хотелось домой или туда, где просто не воняет. Барон и Терри перешли к обсуждению музыки. Мне становилось не по себе, меня доставали такие разговоры. Я всегда считал, что музыку надо делать, нежели говорить о ней, распивая водчеллу. Кто мы без музла? Просто алкаши какие-то и всё. А так это шанс прикоснуться к сакральному, встать на одну ступень с Моррисоном, напиться чтобы видеть пустыни, по которым бродил Король Ящериц.

Я хотел встать, но мне было лень. Мне идти два квартала, а я чуть живой. Водка и духота квартиры разморили меня, заставив отрубиться в кресле, головой в рупорной колонке, чтобы не слышать их унылые разговоры. Хвастаться музыкальными находками, всё равно, что мериться чужими ***ми. Это удовольствие не по мне.

Я просыпался пару раз, чтобы посмотреть, как эти двое допивают тройной одеколон, слегка разбавив его рассолом. Нет, это явно был не мой уровень дерьма. Я устал от этого ада.

На утро мы взяли ружьё и старый советский магниофон и пошли на улицу. Я не задавал лишних вопросов, я был готов ко всему. Прямо на газоне догнивала «Нива», раскрашенная в цвета конфедерации. Рядом стоял старый диван с торчащими пружинами. Барон выволок на улицу банку с подозрительной мутной жидкостью. Мы опустились на диван, включили визжащий советский метал и принялись похмеляться отвратительным шмурдяком. В этом было особое очарование русских реднеков с окраины каменного гетто. Равнодушные прохожие сновали мимо нас, не обращая на это никакого внимания. Когда что-то не вписывается в твою картину мира, проще этого не замечать.

Рядом в грязи играли дети, их было штук пять или больше.

– Твои? – спросил я зачем-то, голова я с похмелья была пуста как хеллоуиновская тыква.

– Ну да. Эти бабы плодятся как кошки. Зато хватает на пособие.

Я понимающе вздохнул, я тоже давно мечтал получить пособие по безработице или оформить себе инвалидность на голову, дабы навсегда выйти из Сансары трудовых будней.

Мы вышли к пруду, там в чёрной холодной воде плавали утки. Выстрелы разогнали тишину. Я почему-то стоял и смотрел заворожено, как в утреннем небе разлетаются перья, опадая на чёрное зеркало воды.

– Вот она! Терри принеси её, – кричал Барон и Терри подобно собаке устремился в грязный пруд сквозь заросли камышей. Ему было пофигу. Через несколько минут он стоял мокрый и счастливый, держа за крылья несчастную утку. Она была похожа на распятого Христа, та же понурая голова и полный обречённости взгляд. Меня мутило от вида близкой смерти.

– Чёрт «форсы» намочил, – проржал он, выбираясь на берег.

Мы присели на бревно.

– По закону индейских племён мы должны употребить её в пищу, чтобы не разгневать природу, – сказал Барон. – Иначе нас покинет дух охоты.

– Охоты крепкой, – вторил ему Терри.

Я сидел и молчал, меня мутило от промозглого лета и похмелья.

Потом во дворе появился мангал и очередная канистра мутно-жёлтого самогона. И ещё херова туча людей с унылыми пропитыми лицами. Мне казалось, что я уже от них не отличаюсь. Что отличало меня от люмпена? Разве что сомнительное высшее образование. Но *** знает, я видел много бомжей, имевших докторскую степень. Должно быть, и меня ждёт такое же в дальнейшем.

– Терри! – закричал я вдруг.

– У нас же концерт завтра! – вспомнил вдруг я.

Это уже было нефига не смешно, это уже был какой-то прогрессирующий маразм. Я схватил бас и поплёлся домой, честно говоря, мне хотелось вообще отменить всё и проспать пару суток. Но я утешал себя тем, что я возможно последний настоящий рок-н-роллщик в этом царстве унылых гитарных задротов.

========== Часть 11 ==========

Мы пили водку на летней веранде захудалого байк-клуба, провожая взглядом остывающее солнце. После выступления появились смешанные чувства. И я был чертовски рад, что всё это, наконец, закончилось. Я не хотел богатства, славы, внимания тёлок. Я отличался от всей этой толпы рок-музыкантов. Они люди компанейские, я же алкаш-одиночка. Я был не рад, что сегодня мне пришлось петь, так как эта сучка свалилась с бронхитом после полуночного купания в фонтане. Я вокалист чуть получше Джи Джи Аллина, без харизмы и голоса. Не умею давать автографы, я ставлю кривую линию кардиограммы на обрывках билетов и грязных салфетках. Всё происходящее наводит на меня депру, такую же безрадостную как этот вечер под аккомпанемент минорных аккордов «Crow».

Мы втроём молчим, это редкие минуты, когда мы попадаем в друг друга. Даже тощая герла Терри молчит, затягиваясь тонкими, как крысиные тампоны, сигаретами.

– Это фейл или вин? – вдруг спрашивает наш барабанщик, нарушив молчаливую идиллию.

– *** знает, но я пасс, – вдруг выдаю я, не особо задумываясь. – Я устал, я сделал, что хотел. Теперь я уеду в Троицк, выращивать картоху и разводить кур.

– Да лан, даже Герман сказал, что было не блевотно, – вставляет Кролик.

– Я не создан для этой тусы, я слишком замкнут и привык доверять лишь себе. Я противник этого бомж-гедонизма, как такового. Я издам сборник и отъеду с этого света.

Мы не смотрели на «Воронов», но судя по движению толпы, их музыка нравилась людям в разы больше нашей.

Кто-то из публики попытается заговорить со мной, но я слишком погружён в себя, чтобы ответить. Я ненавижу людей и себя как часть этого потока.

Утром я нашёл себя дома в гордом одиночестве, чему несказанно удивился. Ощущение тоски перекрыло меня всеми цветами блевотной радуги. Через пару дней я немного отошёл, мне захотелось поджемовать с Терри без водки и баб. Я набрал его номер, готовясь услышать вечно пьяный хриплый голос, но трубку никто не взял, я звони ещё пару раз, но натыкался на эти мерзотные длинные гудки. Его не было в сети со вчерашнего вечера. «Забухал, чёрт», – разочарованно подумал я. Начинала угнетать тишина, я был близок к тому, чтобы снова пойти в люди, в это тусклое мерцание «высшего света», но природная брезгливость не пускала меня к ним.

Я знал, что происходит что-то странное, когда раздался звонок телефона. Эта пронзительно взрывная трель старой Нокии, кажется, что никто ещё телефон не звонил так громко, словно внутри моей головы.

Голос на том конце небытия показался мне смутно знакомым. Кто-то из тусовки… кажется Пельмень.

– Эй, чувак. Терри больше нет.

– Блять, – выдавил я хрипло, ещё не переварив информацию.

– Вчера был дождь, он ехал на байке по трассе за водкой, у него отказали тормоза. С ним ещё была чувиха, он сумел скинуть её, а сам влетел под фуру. Такой ****ец.

– Блять, – выдавил я снова.

– Похороны завтра в 12, на Преобраге.

Я вздохнул, понимая, что мне не отвертеться от посещения этого мероприятия.

– Хорошо, я буду.

Я положил трубку и сел на пол посреди комнаты. Пространство качнулось из стороны в сторону.

Вот так вот живёшь себе, не особо парясь, пьёшь водку, гоняешь на гиги, трахаешь баб, а потом какой-то случай, какие-то неисправные тормоза перечёркивают всё к чертям. Интересно, о чём он думал в те последние минуты? Что за песня играла у него в наушниках? Я же знал, он не ездил без музыки. Я уже никогда об этом не узнаю. Терри никогда не придёт домой, я не увижу его на реп-базе или в клубе, он никогда больше не сядет за барабаны. Я не заходил в сеть, я знал, что все ждут от меня каких-то действий, каких-то слов, как от лидера группы. А я ничего не мог выдать из себя. Я понимал, что его смерть на скользкой трассе была чистым идиотизмом, но кто из нас не садился пьяный на мотоцикл? Мы все могли бы быть на его месте. Жизнь подвержена риску, рок-н-ролл убивает.

Мы никогда не были друзьями, друг – это что-то большее. Я вообще не знаю, есть ли у меня друзья. Но я знаю, что мертвые не предают, поэтому для всех покойников у меня в душе сохранилось какое-то особое место. Это какая-то русская национальная некрофилия – мощи святых и вяленный Ленин, мавзолеи-зиккураты, кресты вдоль дорог и неизвестные солдаты в бронзовых гробницах. Мёртвых любить проще, чем уважать и ценить живых. Так мы познавали себя через смерть.

***

Этот субботний день пропах ладаном и дымом. Я был заворожён красками наступающей осени в переливах кладбищенских цветов. И в звоне колоколов на меня словно сходило озарение, что это конец нечто большего, чем просто человеческой жизни, эпоха умирала в конвульсиях. Я подумал о том, что больше не будет этих игр в рок-н-ролл, что всё слишком далеко зашло и мне пора в этот большой и реальный взрослый мир. Что у нас не Штаты и на дворе 13-й год, а вовсе не 83-й.

Я не ожидал встретить тут Макса, они не были большими друзьями с Терри, не могу сказать, чтобы они вообще общались. Я знал для чего он здесь, его тоже влекла и манила смерть. Он больше всего хотел быть на месте Терри, таким юным цветущим, в закрытом гробу. Окружённый всеобщей атмосферой скорби.

Я вдруг задумался о том, что только похороны единственный из русских обрядов, который мы стараемся соблюдать до конца. Это нечто важнее чем само рождение или свадьба.

Над многолюдным погостом неслась музыка, Exodus «Good day to die». Я не знал, была ли это просьба покойного или просто чья-то злая ирония, но это казалось мне циничным и несколько неуместным. А выбрали ли мы сами песню, которой будет суждено звучать на наших похоронах? Сделали ли мы ту самую фотографию, что украсит наше надгробие? Может быть уже купили костюм, в который нас положат в гроб?

Я заметил девушку Терри: у неё была сломана рука, ей повезло гораздо больше, чем нашему «беспечному ездоку». Она о чём-то перешёптывалась со своими друзьями-трэшерами, затем подошла ко мне.

– Зайди ко мне завтра, он хотел бы, чтобы я передала тебе кое-какие вещи. Они ему уже ни к чему.

Я кивнул. Хотя странно, когда это он успел составить завещание и что особо ценное мог оставить. Затем ко мне подошёл Макс Тот и молча протянул флягу с чем-то травяным и обжигающим. Кажется, я был единственным, кого он вообще знал из всех присутствующих. Выпить хотелось безумно.

Я не хотел оставаться на поминки, но мне пришлось ради приличия пропустить стопку другую. Хотелось скорее уйти, чтобы не принимать участия в этой вакханалии. Макс пошёл следом за мной, так же молча, он протянул мне ароматную самокрутку. Я с радостью принял косяк и затянулся. Наступающая кладбищенская осень показалась мне ещё более волшебной. Я посмотрел в глаза Тота, и мне стало не по себе, я вдруг впервые задумался, что он может оказаться опасным шизофреником. Я прогнал наступающую паранойю очередной затяжкой травы. Хотелось что-то спросить на слова улетали с дымом.

– Где Мэрион? – вдруг спросил он.

Я затупил, позже догоняя, что он про Машку.

– Девки не пошли, они не любят похороны, все дела, – ответил я.

Мы направлялись к выходу с кладбища.

– Ну и каково чувствовать себя рок-звездой? – спросил я. – Скоро в Лондон?

В моём голове было больше издёвки чем могло бы показаться.

– Не гони, чувак. Я пять лет бомжевал до этого, – он уставился в землю и пнул пустую банку. – Жил по впискам, фриганил. Да и в Лондоне будет не сахар, я тебе скажу. Будем всем кагалом жить на три фунта в день, откладывая бабло на репетиции. Герман уже всё расписал, экономист-полуеврей это сильно.

– Я с трудом привыкаю к нищебродству, – вздохнул я. – Мне нужен мой прежний мир, в котором можно пить вискарь и гонять на такси. А тут ещё на бабу куча денег уходит. Не вышел я рожей дабы альфонсить.

Мысли лились из меня рекой:

– В Лондоне нет рок-н-ролла, его больше нигде нет. Ты его там не найдёшь, только больше в говне погрязнешь.

– Ну отчего бы не сгонять? Тут надо всё попробовать, особенно с дерьма начать, – улыбнулся он.

– Ладно, трудный разговор. Погнали ко мне, бабы готовят что-то типа поминальной вечеринки.

– Я как раз хотел поговорить с Мэрион. Объяснить всю ***ту. Попрощаться надо со всеми.

Дома было как-то грязно и пусто. Я не понимал к чему здесь свечи и единственная приличная фотка Терри. «Терри Водка» – вот и всё, что должно быть написано на его могиле вместо имени, а ещё, пожалуй, эпитафия: «Жил и умер как голубь». Любил трясти бошкой, фриганить, громко орать и умер под колёсами фуры. Я и не знаю, жалко мне его или нет. Возможно, каждый из нас хотел бы оказаться на его месте. В жопу пьяным укатить в закат на байке.

– Где мы будем искать нового барабанщика? – спросила Кролик.

– Нигде, – спокойно ответил я. – Нас больше нет. Всё к этому шло. Лифт достиг крайней точки. То, что случилось с Терри показатель того, что потом случится с нами, если не прекратить бессмысленно бухать и упарываться.

Я договорил и выпил очередную порцию водки, закусив апельсиновой долькой.

– А как поживает Призрак Рок-н-ролла, с которым ты тусовался летом? – спросил я у Тота.

Он сдвинул брови и растерянно спросил:

– А какой призрак-то?

– Ну тот кучерявый в татухах, который задвигал телеги и крутейше играл.

– Ваще не помню.

Я вопросительно посмотрел на тёлок. Они покачали головами, мол, не было такого. Тут я понял, что минимальненько схожу с ума…

========== Часть 12 ==========

Мария

Какие же все мужики долбанные тупорылые сексисты. И вот на каждого сексиста, как правило, находится своя корова. Прихожу к выводу, что большинство мужиков такие, потому что 90% баб готовы прислуживать и считать себя людьми второго сорта. Да за последнее время многое в моей голове и окружающем мире перевернулось не лучшим образом.

Ну, в общем, Кир выгнал Кролика, за то, что она с****ила его деньги. Всё, как я и предполагала. Достойный финал достойной любовной истории маргинального недопоэта и ведомой шлюхи.

Я проснулась среди ночи от криков, всё это напоминало хреновую постановку какого-то американского фильма о торчках и алкашах.

– Чёртова сука, где мои деньги?!

– Да я не брала.

– Куда ты ходила среди ночи и почему ты такая ужратая!?

– Я ходила за бухлом…

– Но где мой последний косарь?! Он лежал в тумбочке. Только ты знала эту нычку.

– Я не брала, честно!

– Так откуда у тебя деньги, хренова тварь?!

Дальше послышались звуки глухих ударов и сдавленный плачь.

– Я не знаю, я не помню.

Я вышла в коридор. Кролик сидела на полу в одних трусах, сжимая ушибленную щёку. Кир возил её по полу за волосы.

– Я никому не разрешаю красть мои деньги! Я тебя сейчас прирежу. – Он метнулся к кухонному ящику, но вовремя опомнился.

– Чёрт, за тебя же дадут как за человека.

А я только сидела и думала, что это всё из-за смерти Терри. Вчера позвонила его бывшая невеста и предложила отдать ему пояс-патронташ и что-то из мерча. Пёс наорал на неё и сказал, что больше не желает видеть всё это рядом с собой.

А что я? Я тоже больше не хочу ничего. Мой друг погиб, моя группа распалась, мой любимый мужчина слинял со своим голубым дружком в Лондон. Всё вымерло. И в этой пустоте теперь я осталась в пустой квартире наедине с человеком, который мне противен. Оставалось только собрать вещи и свалить к родителям, которые считают меня проституткой и наркоманкой.

Я стояла на обрыве с рюкзаком и сумкой, холодный ветер хлестал в лицо. Я не хотела прыгать, в этом было что-то другое.

У нас был странный диалог с Тотом вчера утром.

– С тобой я почти забыл Элис, но я хочу думать о группе, а не о тебе.

– Хотела бы я группу, о которой можно было бы думать.

– А я не подарок. Я бухаю, наркоманю, думаю только о себе. И я хочу, чтобы это осталось так. Мы слишком похожи, я не хочу, чтобы ты умерла со мной. А со мной счастья нет, одно глухое разочарование. Я зажатый недобитый подросток. Что я могу тебе дать?

Мы поцеловались напоследок и он ушёл.

– Я надеюсь, твой самолёт не долетит до Лондона, – была моя последняя фраза.

Я проклинала Пса за то, что он привёл его к нам.

Мне не пятнадцать лет, я прекрасно знаю, что значат все эти слова про «Я приношу всем слишком много боли…». Только то, что никто нихуя никому не нужен. Ну в данном случае, я не нужна.

И потом я уже пришла к выводу, что отношения вообще по сути, когда ты берёшь чужое дерьмо на себя. Только вот моё дерьмо лично никто брать не хочет. Да и я уже от всех устала. Я вспомнила Пса и Кролика и поняла, что такая нудная зависимость мне тоже не нужна. Они были мне противны оба, как идеальный садист и его самозабвенная жертва. Это какой-то извращённый стиль жизни.

Где, блин, все эти счастливые семьи из рекламы майонеза? Эти улыбающиеся идеальные идиоты пожирающие семейный ужин, хором поющие дурацкие песни. Те, кто придумывают эти сцены, очевидно, очень несчастны. А по сути-то, любви нет, существует один лишь только страх, страх одиночества, финансовой нестабильности, боязнь быть не таким, как все, понимание, что лет через десять тебе не присунет никто кроме твоего обрюзгшего муженька. Как тут жить? Ради чего?

Мы все были вынуждены уйти от всех…

========== Часть 13 ==========

Шесть лет спустя

Утро начинается не с кофе, а с пронзительного шквала звонков. Я беру трубку, слышу голос Ланы и обещаю быть в офисе к 11-ти. Чтобы прийти в себя, мне нужен алкозельцер, холодный душ и апельсиновый фрэш. Когда тебе 28, похмелье напоминает ядерный взрыв внутри головы, даже если пить раз в месяц и по пятницам.

Я музыкальный журналист и светский обозреватель одного из крутейших интернет-порталов. Лет пять назад, когда мы только начинали свой старт-ап вместе с ребятами из универа, никто не верил, что эта идея может выгореть. Нам хотелось просто халявных вписок на концерты и пропусков в закрытые клубы, а ещё мы больше ничего не умели, кроме того, как писать. Волка ноги кормят.

Портал «Гетто» – всё, что у меня есть. Это мы говорим молодёжи, что надо слушать, читать и как одеваться.

Мир предательски плыл без очков. Я нашёл их в кармане своего кожаного пиджака. В прочем, кроме этих внешних атрибутов я, я мало изменился визуально за все эти годы, разве что походы в зал и уменьшение доз бухла, пошли мне на пользу.

Хотелось поехать в офис на такси, но Яндекс показал утренние пробки на Тверской, так что пришлось проехаться немного на метро. Наша штаб-квартира располагалась в одной из подворотен центра, пять минут пешком до Кремля и вид на зассанную помойку из окон. Москва во всей красе.

В офисе всё, как обычно. В прошлом году, мы сделали ремонт, повесив вместо граффити фото с освещаемых нами мероприятий и врученными грамотами. Моя любимая, где я беру интервью у Доро. А так вообще много прикольного было за это время.

Я немного опоздал на совещание, ну всего-то на полчаса. Кроме нашего главреда – Ланы Репницкой выговор мне не может сделать никто. Что я и получаю в виде злобно-зелёного взгляда из-под очков.

– Мы как раз обсуждали целесообразность открытия собственного клуба, – говорит она, когда я падаю в кресло по правую руку от начальства.

– Я же говорил тебе, что не стоит, – эта тема уже неделю выводит меня из себя. – Во-первых дорого, во-вторых – совершенно нецелесообразно, в третьих – совершенно не наша сфера.

– Ну погодите же, нашей аудитории будет, где тусить! – вставляет Света, наш главный художник.

– Кароч, это без меня, – вздыхаю я. – Давайте обсуждать другие вопросы.

– Что с концертом Opium Crow? – спрашивает Лана.

– Я думал, но я не хочу.

– Ты же пил с ними в самом начале.

– Ну я много с кем пил. Давайте ещё интервью с бомжом-Петровичем. Я пасс. Отдайте нашим малолеткам-стажерам, им в самый раз.

Что касается концерта, то меня не радовала эта идея. Может быть, потому что я не хотел снова и снова возвращаться в то время? А может быть, всё дело в зависти. Только из плохих музыкантов вроде меня получаются хорошие критики. Я пропускал все новости, просачивающиеся через кордон, от этой команды. Как и не следил за их музыкой, предпочитая по-прежнему старый метал, лишь в последнее время, увлекшись джазом. Что касается собственного творчества, то я не прикасался к бас-гитаре уже лет пять и не испытывал по этому поводу сожаления. Ностальгия по прошлому так же обходила меня стороной.

Сегодня я, прихватив с собой фотографа, отправился на унылый концерт какой-то русской команды, предвкушая, что снова буду пить, жалея своё бедное сознание. Музыка в этой стране несказанно портилась, но наш журнал выживал блгодаря заказухе, но от неё меня сейчас воротило меньше, чем от концерта Crow.

Стояло удушливое лето и мне пришлось сменить пиджак на гавайскую рубашку. Она навевала мысли о фильме «Страх и ненависть в Лос-Вегасе». Я тут же отправился к бару, спасаясь от ужасного звука. Лет через триста, когда на Марс будут ездить трамваи и изобретут эликсир бессмертия, в московских клубах так и останется отвратительный звук. Я занёс эту мысль в свой смартфон и отхлебнул виски. Курить в барах теперь запретили, а так мир не особо изменился. Поменялся только я, натянул намеренную взрослость, которая была со мной ровно до всех этих событий описанных в книге. Они являлись скорее чем-то из ряда вон выходящим, нежели, так привычное мне, снобистское созерцание мира.

Я оглядывал клуб: интерьер с претензией на роскошь, приглушённый красный свет, мягкие диваны, диско-шар. Какой-то свинг-клуб, а не рок-бар. Кажется, Лана права и нам действительно стоит открыть свою площадку, потому что больше в этом городе ходить некуда.

Официанта не было, и я пошёл к стойке сам за новой порцией вискаря.

У бара я столкнулся с какой-то девушкой. Мы обменивались дежурными извинениями, пока я не оторвал глаза от сисек в полупрозрачном декольте. Я помнил этот взгляд. Я помнил это лицо.

– Ты такой додик в этих очках, – рассмеялась Мария, и я сразу её узнал.

В туфлях на шпильке и полупрозрачном бирюзовом платье. В её ушах поблёскивали явно недешёвые серьги. Исчез пирсинг в носу.

– Что ты тут делаешь? – спросил я.

– Этот клуб моего мужика. Я пытаюсь развлекаться, но мне скучно.

Она взяла на баре целую бутылку дорогого игристого вина.

– Я хочу убежать отсюда, – сказала она.

–Но у меня работа.

– Хорошая у тебя работа – бухать по кабакам.

– У тебя тоже.

– Я вообще-то занимаюсь недвижимостью, – сказала она, прикладывая руку с длиннющими ногтямик груди.

– Очень мило.

Я хотел просто уйти обратно к своему столику в самом тёмном углу бара, но она схватила меня руку и потащила за собой.

– Давай убежим от всего этого.

Я вздохнул и пошёл за ней в облако раскалённого ночного воздуха, туда, где шумели машины, носились люди, шумел праздник московской жизни под названием Пятница. На миг мне показалось, что меня снова окружили звуки и запахи моего рок-н-ролльного студенчества. Она передала мне бутылку.