Текст книги "Лифт (СИ)"

Автор книги: Крис Найрэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

========== Часть 1 ==========

“Это какой-то другой уровень дерьма, я ещё не готов на него подняться”.(с) Томми Ли

“Это ты десятая кнопка лифта девятиэтажного панельного дома” (с) Ploho

Как сказал мне один человек: «Жизнь – это лифт, он ездит по этажам огромного небоскрёба между разными уровнями дерьма. Все они когда-нибудь сменяют друг друга». В этой книге я расскажу вам про все сорта дерьма, которые мне и моим друзьям посчастливилось пережить.

Некропролог

Когда стоишь у собственной могилы, всегда понимаешь, кому и что ты не сказал ранее. И думаешь о тех, кого любил. Воспоминания с неким налётом золота на дерьме. И идеалы становятся идеальнее.

Я любил тех, кто не был моим. Так глупо и по-детски, как любят картины. Я всегда любил только тех, кто был от меня далёк.

Персонажи, которых мы создаём, приходят в жизнь с опозданием и играют по-другому сценарию, нежели бы нам хотелось. Мы все творцы и могильщики.

Я влюбляюсь в безумие. Мне по душе всё гадкое, мерзкое и уродливое.

Я не люблю красивых и гладких снобов. Мне нравятся те, кто живёт в сквотах и питается отбросами. Я сам ел из помойки для того, чтобы ощутить вкус жизни. Настоящая жизнь произрастает ближе ко дну. Все талантливые люди изначально маргиналы. И я просто заворожен наркоманами.

I

Кир Лис

Я стоял на станции метро «Комсомольская» и ждал приятеля по кличке «Винни» (многим было привычнее звать его «Свинни»). Весь мой похмельный день меня терзало странное нездоровое веселье. Вчера я побывал на литературном вечере какой-то унылой поэтессы. Помню, как выходил покурить на крыльцо клуба и прочитал занимательную надпись: «Машины не ставить. Берегите колёса».

– Зачем машина тому, у кого есть колёса? – спросил я, затягиваясь предложенной трубкой.

Какой-то чел, похожий на Кобейна, выразил мне респект. План у него был забойный. Не хотелось возвращаться в клуб.

Закончилось всё тем, что я закричал: «Да трахните её уже кто-нибудь!» – и вышел из зала. Не выдержала душа поэта. В целом, я мало что помню из того вечера, но держало меня до сих пор.

А сейчас я стоял посреди станции в своём белом костюме, затянутый галстуком, словно удавкой. Несмотря на жару, мне нравилось корчить из себя денди. Чем меньше у тебя денег, тем лучше ты пытаешься выглядеть. На меня косилась какая-то тёлка. Я почему-то подумал о том, что Свинни нравятся такие: пригламуренные неформальные шлюхи.

Стоило только подумать, как он вынырнул из подошедшего вагона, волоча огромный гитарный кейс. Тёлка устремилась к нам. Начали подгребать другие неформальные типы, среди которых я, кажется, сильно выделялся.

– Мой вокалист опаздывает, – сказал Свинни. – Опять трахает близняшек. Пацану пятнадцать. Далеко пойдёт.

Я слушал трёп, кивая в нужных местах. Сейчас меня мало что интересовало. Потом Свинни пожаловался на зарплату. Тёлка не упустила момент упомянуть, что зарабатывает больше Свинни. Мне было похуй, я вообще не зарабатывал.

– Почему ты такой загадочный? – спросила тёлка, всё так же буравя меня своими кошачьими глазами.

– Мне ботинки жмут, – ответил я, и это была сущая правда.

Никогда больше не куплю себе ковбойские ботинки. Они не для людей с широкими стопами.

Мы шли к базе на очередную вечеринку в честь чьего-то дня рожденья. Солнце садилось за домами. Высотка возвышалась скалой посреди красноватого неба. С вокзала несло мазутом. Поезда шумели вдали. Тёлка продолжала говорить. Она называла своё имя, но я не запомнил с первого раза. Кажется, её звали Аня, просто Аня. Как-то даже странно слышать обычные имена в этой среде. Когда-то мы все выдумывали себе пафосные имена, потом к нам привязались идиотские клички, от которых мы теперь не в силах отделаться. Для меня человек – это не имя. Это набор каких-то знаков: волосы, глаза, фразы, жесты.

– Дивное место, – сказал я, оглядывая странного вида ангары по пути на репбазу. – Здесь так и просится табличка «Концлагерь «Солнышко»».

Тёлка неожиданно оценила мою шутку, присвоив ей десять петросянов из десяти. Говорят, что бабы любят юмор. Но обычно они стремаются моих шуток про говно.

На вечеринке мне было скучно, и я не скрывал этого. Я шатался от комнаты к комнате. Везде творилось разноплановое музыкальное безумие: слиз, грандж, бард-рок. Люди кочевали туда-сюда с полными стаканами виски и пива. Музыка из всех дверей сливалась в один большой гул. Я начал улыбаться, делая вид, что не испытываю глубокого презрения ко всем собравшимся здесь раскрашенным петуханам.

– Кто эти люди? – спросил непонятно откуда взявшийся давний знакомый из какого-то Пердищева.

Мне совершенно не хотелось общаться с этим куском пошлости и самомнения.

– Некрофилы, каннибалы, серийные убийцы, – ответил я ровным тоном, продолжая своё хаотическое движение по коридору.

Я вышел на крыльцо, где стояли непонятно откуда спёртые шезлонги. Там же сидела эта тёлка, попивая свой вискарь.

– Отстойная вечеринка, не правда ли? – спросил я, опускаясь на соседний шезлонг.

Мне вдруг подумалось, что мы похожи на пару обречённых на палубе «Титаника».

– Ага, и Свинни мудак! – ответила она.

– Это общеизвестный факт, – начал я. – Наверное, тут даже я виноват в чём-то, когда говорил, что надо быть уверенней в себе и начать бухать для облегчения контакта с этим миром. Он переусердствовал во всех своих начинаниях.

Она кивнула, понимая мои слова. Судя по всему, мы оба знали нашего юного друга уже давно, но почему-то до сих пор не знали друг друга.

– Я как-то раз пришла к нему домой. Мы пили «Рвотного коня»… ну «Уайт Хорс». Он сказал, что отлижет мне так, как никто раньше. Через полчаса, надевая трусы, я сказала: «У меня было тёлок больше, чем у тебя».

– Это печально, – ответил я.

Мы подлили себе ещё вискаря.

– Ненависть сближает, – сказал я первое, что пришло на ум.

Нет, он вовсе не был плохим парнем. Скорее просто мне с высоты возраста было нетрудно заглянуть под маску детской лжи. Всё это казалось мне таким нелепым. Кто не был таким в восемнадцать лет?

Эх, когда мне было восемнадцать, я расхуячил стекло и свалил из дома. Решил, что я самостоятельный. Пожив пару месяцев у друзей, мне захотелось обратно, туда, где чисто и не воняет кошачьим дерьмом.

– Чем ты занимаешься? – вдруг спросила она, выдергивая меня из ада воспоминаний.

– Пьянствую, – коротко ответил я.

– А кроме?

– Разве это может быть кому-то интересно? Ну, я гуляю по ночной Москве, пишу роман, изучаю русскую и зарубежную литературу в институте. Я лишний среди этого музыкального сброда, хотя во сне Хендрикс просил меня не бросать игру на басу.

– Ты не похож на басиста, скорее на пианиста.

– А чем же занимаешься ты? – прервал я её разговор.

– Я работаю стриптизёршей… ещё учусь играть на гитаре.

– Заводы стоят, – вздохнул я.

Я налил себе ещё.

Какие-то люди выходили на террасу, курили, разговаривали ни о чем, блевали, целовались. Звёздное небо проплывало над головой. Полная луна почти касалась шпиля высотки. Вечеринка текла своим скучным чередом. Мне кажется, что я уже слишком стар для этого ****ского веселья – с девятнадцати лет ощущаю себя старым.

Я распустил волосы, снял пиджак, ослабил галстук, закатал рукава рубашки, тем самым давая окружающим понять, что я пьяный. Через пару минут подумал и снял ботинки. Свинни вышел со своим малолетним другом. Это был криво накрашенный субтильный блондин, похожий на маленькую шлюху.

– Ты хоть иногда улыбаешься, бледный герцог? – спросил мальчишка. – Я смотрю за тобой весь вечер, а ты всё такой же мрачный.

Я тяжело вздохнул, многие находили меня чересчур мрачным. А я просто не умел улыбаться, когда нужно.

– Я ржу весь вечер, – сказал я, понимая, что добавил в свою реплику слишком много сарказма.

– Ты похож на молодого Боуи, – сказал он, прикуривая мне сигарету.

Я рассмеялся. Со стороны казалось, что я просто фыркнул через нос.

– Я коллекционирую все нелепые сравнения своей внешности и образа, – сказал я, скалясь.

Мальчик удалился к своему накрашенному приятелю, который искал на ощупь сортир. Мы болтали с тёлкой всю ночь, обсуждая секс, наркотические трипы и смысл творчества.

– Мне кажется, к вдохновению ведёт всепоглощающее ****ство или целибат, – сказал я.

– Почему?

– Ну вот Пушкин был ****уном, а Гоголь – девственником. Я лучше пишу, когда нахожусь в одиночестве и предаюсь пьянству.

Мы покинули ад вечеринки с рассветом. Поехали домой… каждый к себе.

***

Мы сидели дома у одного готишного типочка, называвшего себя Штефан. Меня радовало его общество, тут можно было не скрывать, что мне скучно, и я переполнен презрением. На днях мне удалось срубить немного денег, и мы заливались вискарём, в шкафу дожидался трофейный абсент.

Мы смотрели какой-то научно-популярный фильм по «Дискавери». Я понимал, о чём речь только благодаря своим пьяным беседам с одним астрофизиком.

– Съебать бы в космос, – сказал Штефан, наливая себе ещё вискаря.

Он уже был близок к состоянию опьянения. Я завидовал, так как мне надо значительно больше. Я всегда считал его пидаром, хотя он рассказывал, что у него есть какая-то женщина. Но никто из тусовки никогда её не видел. Штефан всегда был в образе, даже когда выходил за хлебом. Он был насквозь фальшивым эстетом, из тех, кто пытается выглядеть аристократом, живя на зарплату учителя. Я знал все эти штучки: купоны на скидки, флаеры, удобные знакомства. Он считал себя музыкантом, поэтом и художником, но никто никогда не видел плоды его трудов.

В это лето мы практически жили вместе, как живёт асексуальная гейская пара. Мы просыпались ближе к полудню, он готовил пасту, я гонял за пивом. Потом мы смотрели фильмы, в основном что-то красивое и бессмысленное. Ночью шли гулять, мы слонялись по улицам или отсиживались в гей-баре на Пушкинской. Дрянное подвальное заведение с отвратительной музыкой и кислым пивом. Мы не преследовали цели кого-нибудь снять. Нам было смешно наблюдать за этими пидарасами.

– Ты бываешь в «Трёх обезьянах»? – спросил меня мелированный педик в обтягивающей майке. Он изо всех сил пытался перекричать старомодный рейв из колонок.

– Нет, я не такой, – ответил я.

– Натурал, что ли?! – спросил он с брезгливым удивлением, словно я сказал, что люблю насиловать детей.

– Нет, – ответил я. – Просто другой.

– Бисексуал? – его выражение лица стало ещё более брезгливым. – Я считаю, что бисексуалы просто обманывают сами себя. Им стыдно признать свою настоящую ориентацию.

Я закрылся в себе, не желая продолжать этот бессмысленный разговор. «Темная» тусовка меня пугала.

В тот день нам не хотелось никуда идти. Мы продолжали тупить и бухать.

– Позови каких-нить тёлок, что ли? – предложил Штефан, скучая. – Мне нужна жертва.

– Что сразу я? Я словно стильный сутенёр.

– Просто у меня нет знакомых баб, кроме Вероники. Я не хочу знакомить её с тобой… и вообще с кем-либо.

Я тяжело вздохнул. Стоит мне притащить без левого умысла в какую-либо тусовку милую скромную девочку, как она тут же начинает свой крестовой поход по ***м. Бабы приходят на тусу только ради ебли. Я всё больше и больше начинаю в них разочаровываться. Им не важен секс как таковой, иначе они не стали бы так яростно имитировать оргазм. Им нужен сам факт принадлежности более качественному самцу.

Я брал Аню с собой на глэм-пати, после этого она несколько раз ходила туда без меня.

У нас вообще были странные отношения. Мы нравились друг другу, но не спешили сближаться. Вероятно, она ожидала от меня чего-то большего, но я был скуп на эмоции. Приходил, напивался и падал на гостевой матрас. Тем не менее, я решил позвонить. Она сказала, что сейчас торчит у парикмахера на другом конце города, но приедет, как освободится.

Когда она пришла, мы уже перешли к абсенту. Аня тоже была не трезва.

Мы зажгли свечи и сидели в полумраке, разливая абсент по стаканам. Его приготовление необычайно красивый ритуал, что-то сродни героину – ложка и пламя.

– А вы ****есь друг с другом? – спросила она, закидывая ноги на стол.

Я испытал почти садистский кайф от того, как исказилось лицо Штефана . Я всегда знал, что он считает меня уродливым.

– Нет, – ответил я, прикуривая от свечки.

– Но ты вчера мне по-пьяни это сказал по телефону.

– Я тебе сказал только, что мы как пидары, но ничего больше.

Она вздохнула немного разочарованно.

Алкоголь действует на баб неким подобием афродизиака. Выпив пару рюмок, они решают, что можно не притворяться, что ты не шлюха. Ей стало жарко, и она сняла блузку, оставаясь в одном леопардовом бюстгальтере. Я немного приуныл, понимая, что всё, что было раньше, оказалось лишь пуш-апом.

Штефан слегка отъезжал. Он достал из кармана свою опасную бритву и томно разглядывал её в свете пламени.

– Вампиры живут среди нас, – сказал он, поворачиваясь к Ане. – Я один из них. У нас нет клыков, мы не боимся солнца, всё, что нам осталось – это привязанность к крови и красота. – Он откинул длинные редковатые волосы на плечо, стараясь произвести впечатление. – Кровь – это мой наркотик. Всё, что мне осталось после того, как меня бросил этот кокаинист.

Даже сквозь волны абсента в голове я понимал, что он подло ****ит: и про вампиров, и про кокаин. Я вообще был не склонен ему верить. Но я любил кровь, её цвет и вкус. В ней было что-то более эротичное, чем в других человеческих соках.

Аня дала своё молчаливое согласие. Мы сделали небольшие надрезы на её запястьях и присосались к ранам. Кровь текла тоненькими струйками. Её приходилось буквально высасывать. Мне казалось, что её кровь отдаёт сладостью вишнёвого вина.

Потом я налил себе ещё абсента и выпил залпом. Зелёная змея заползла в мой мозг, и сознание пустилось под откос. Дальше был небольшой провал в памяти. И вот я уже стою на балконе с новым бокалом зелёного яда. Внизу полыхает помойка. Мы со Штефаном заворожено смотрели вниз. Рыжее пламя мирозданья танцевало внизу, перебираясь из одного бака в другой. Оно колыхалось от ветра, словно пьяное. Меняло цвет с жёлтого на алый.

– Мальчики, идите сюда! – крикнула тёлка.

Штефан затянулся сигариллой, его глаза слегка закатились, так что стали видны одни белки. Он монотонным голосом произнёс:

– Голые бабы бывают в моей комнате каждый день, а вот помойка горит лишь раз в жизни.

Я вернулся обратно, когда пламя совсем догорело.

– Я спать, – услышал я голос Штефана.

Мы остались с Аней на кухне. Я заметил, что из одежды на ней остались только голубые стринги и туфли. Мои глаза не сразу отыскали её грудь. Тёлка картинно прислонилась к барной стойке, служившей столом. Её пьяный голос стал выше на несколько тонов.

– Я беседовала с Терри, – выдохнула она. – С Терри Водкой. Мы с ним позавчера сняли друг друга. И это супер. Но в процессе он спросил: «Да, но зачем?». Чёрт… Он так запарился в жизни, что начал лысеть. Да все мы тут затраханные жизнью… и я, и ты… Я ушла со старой работы. Теперь я администратор в клинике. Хочу вернуться в колледж и стать медсестрой… В жизни главное найти своё место, а не болтаться, как говно…

Я кивнул, хотя мало что понимал из этого потока сознания. При общении с женщинами главное просто вовремя кивать.

– Тот человек, в которого я влюблена… я нашла подход, теперь я беру у него уроки гитары. Мало что понимаю, но нравится чувствовать его руки. Но, бля, при этом мне так жалко Терри. Мне кажется, он просто морально разбит… Мы с Джи наелись недавно грибов, я хотела его трахнуть, но вспомнила, что делала это раньше. Это порой не имеет смысла.

Мне надоела эта болтовня. В комнате сверкали огни. Это было так ярко, словно рядом с нами горело множество помоек. Я хотел, чтобы она замолчала. Я заткнул ей рот своим языком. Мы целовались. Я сжал её грудь, она была слишком маленькой для такой кормы. Я запустил руку ей в стринги.

– Отсоси мне, – прошептал я, настолько нежно, насколько это вообще было возможно.

Я не хотел, чтобы она что-то говорила в процессе. Мне хотелось немного тишины.

– Знаешь… это словно игры в рок-н-ролл… – говорил я. – Ты, я… эта чёртова неизбежность… Всё, что с нами происходит – это просто закономерность. Почему бы людям сразу не отсасывать друг у друга при встрече, чтобы потом сразу же расходиться… не оставляя на душе неприятного… осадка… Ты сосёшь с зубами, как ****ый кролик… блять… это даже мило.

Кажется, я сказал это слишком громко. За стеной послышался смех Штефана.

Мне надоела эта пытка зубами. Я отстранил её, и мы переместились на подоконник. Кажется, помойка снова запылала, когда я вставил. Это какая-то извращённая метафора реальности. Как я узнал сегодня из документалки, реальности не существует. Порнушные стоны Ани разносились по всей квартире. В этом было столько фальши. Какой-то ****ый артхаус, даже не порно. Я не помню, кончил я или нет. Здесь это уже не имело значения. Просто в один прекрасный момент мне надоела эта бессмысленность.

– У тебя что, был секс с женщиной?! – кричал из-за стены Штефан, изображая протяжный педовочный голосок. – Ну, про кролика – это мощно.

========== Часть 2 ==========

Кир Лис

Дни тянулись в унылом постоянстве. Я ходил на учёбу, напивался за чужой счёт. Звонил Котэ, когда мне были нужны таблетки и просто поговорить.

Котэ был зачуханым полноватым школьником из тусовки Штефана, мечтавшим когда-нибудь вырасти в андрогинного принца. Все его попытки подражать кому-то были так же нелепы, как бабушкина косметика на его щекастом лице. Тем не менее, он вовсе не был отвратительным, скорее забавным. Всё, что было в нём отталкивающего, так только его комплексы. Он не мог сделать вздох без чувства сомнения. «Что бы сделал на моём месте Штефан», – должно быть, спрашивал он себя.

Стена между мной и миром росла. Я не знал, что делать в этом сплошном чёрном тумане.

В метро я встретил девушку. Я бы в жизни не подошёл к ней, если бы не был пьян. Я славлюсь похуистичным отношением ко всему миру. Кто знает, сколько раз я проходил мимо своей вселенской любви.

С ней был какой-то хмырь, но это меня совсем не смущало.

– Видел тебя в каком-то паблике, – сказал я. – У тебя крутые фотки.

– Что-то вроде «GothicBeauty»?

Она старалась смотреться высокомерно, но я разглядел интерес в её глазах. Хмырь стоял в стороне, сливаясь со стеной. Было ясно, что он недоволен, но не может дать волю чувствам. Кажется, между ними «friend zone» или не очень удачные отношения.

Она протянула мне какую-то визитку.

– Я работаю в магазине неформальной одежды. Если заинтересует – приходи. У нас шикарная коллекция обуви.

– Мне это не интересно, – вздохнул я, судорожно соображая, что бы ещё добавить. – Давай лучше просто погуляем?

– Давай. Я завтра днём свободна. Запиши мой номер, – сказала она, доставая из сумочки смартфон.

Мы обменялись номерами, им с хмырём пора было выходить.

С утра я вспоминал всё это с долей стыда и гордостью за собственную дерзость. Она была красивой, даже слишком красивой для меня. Я прозвал её Принцессой. Высокая натуральная блондинка, с пухлыми губами и идеальными чертами лица. Я снова разглядывал её фото и думал о том, что в этой красоте есть что-то неправильное и ущербное. Что-то не так у неё во взгляде. В ней попросту не было жизни.

На следующий день мы шатались по Москве в осенних сумерках. Я предложил что-нибудь выпить, но она отказалась.

– Я вообще мало пью, – сказала Принцесса. – Мне нравится держаться за реальность. Наркотики меня пугают, я даже траву не курила никогда.

Я лишь хмыкнул, умалчивая о своих опытах общения с разными веществами.

Меня совершенно обескураживало то, что я нахожусь рядом с женщиной… типичной женщиной. Мне оставалось только смотреть на то, как движутся её полные губы, почти не вникая в смысл слов. Странно говорить с женщиной, которая разбирается в брендах одежды, а не в сортах грибов и спида. Она не травит байки о вписках и концертах, она занята собой и своей внешностью. Я всё думал, неужели кому-то может быть это интересно?

– Кстати, ты очень стильно выглядишь, – сказала она, наконец, переключая внимание с себя секунду.

– Спасибо, я надел первое, что выпало из шкафа.

Я ходил тогда в чёрном плаще и высоких ботинках, считая свой внешний вид невыносимо говнарским. Время пиджаков прошло.

Мне хотелось перевести разговор в сторону чего-то более приятного. Я говорил о книгах, но она читала только вампирские романы Энн Райс и разное фэнтези. На мои замечания, что ничего глубокого там нет, она явно обиделась и закусила губу. Я перешёл к монологам о книгах Габриэль Витткоп, мне хотелось мстить за эти унылые телеги об одежде:

– Она писала о человеке, безумно влюблённом в мертвецов, буквально завороженном смертью. Ему нравились все: женщины, мужчины, дети, старики. Его любовь не ведала граней, но она всегда оставалась невзаимной. Не это ли есть настоящая трагедия, а не какая-то там заварушка Ромео и Джульеты. Между ним и его возлюбленными стояла более жестокая преграда, чем непонимание семей… Но это ещё не самый шик. В «Торговке детьми» описывался странный бордель, где можно было делать всё что угодно с детьми, вплоть до смерти и жестоких увечий. Я считаю, что это достойный ответ Де Саду, который тоже упоминается там, как «самый скромный посетитель борделя». Ещё я люблю шикарные комиксы Суэхиро Маруо…

– Хватит, – оборвала меня Принцесса. – Этих вещей хватает и в жизни. Совсем не обязательно писать о том, с чем мы сталкиваемся каждый день в новостях.

Мне надоело спорить. Мне стало невыносимо скучно, и я был чертовски рад, наконец, добраться до метро.

Я всё думал о том, что она идеал, только явно не для меня. Но когда она написала мне и предложила снова встретиться, я не отказался. Намечалась какая-то тусня. Котэ бы туда точно не пошёл, тогда почему бы разок не показаться у всех на виду с красивой девушкой. Для чего они ещё нужны?

Реки пива и марихуаны. Я почти чувствую себя нормальным, с людьми, которые кажутся мне друзьями, с девушкой, которая кажется моей. Это порой приятно – залезть в чужую скорлупу. В такие моменты забываешь, что ты призрак из комплексов и фобий. Я шучу,смеюсь и целуюсь у всех на глазах.

Ночью мы поехали к ней и занялись какой-то вялой вознёй, которую с трудом можно было назвать сексом. Несмотря на идеальное тело моей Принцессы, я думал только о вечной скуке, преследующей меня.

Она слишком хороша для меня, слишком хороша, чтобы я срал ей в душу.

Мария Адлер

Иногда утром главное убедиться, что ты надел своё лицо, а не нацепил в спешке чьё-то чужое, как порой бывает с нижним бельём.

Так утром я вспоминала, что я Мария, глядя на разрисованный разноцветными свастиками потолок чьей-то стрёмной квартиры. Липкий свет пробивался сквозь занавески. Я чувствовала пыль, оседающую на моих ресницах. Рука на ощупь нашла бутылку шампанского.

Я не чувствовала себя больной или усталой. Пустота поселилась в моей голове прочно и на долго. Мой постельный оппонент спал на соседней подушке, разбросав свои длинные чёрные волосы. Я заметила в углу бас-гитару и улыбнулась. Музыканты – это мой фетиш.

Пусть я почти не помню события вчерашнего вечера, мне остаётся верить, что было круто. Я думала о том, чтобы написать свой номер карандашам на лбу у своего случайного любовника, но вовремя одумалась и решила остаться инкогнито.

Я с досадой посмотрела на стрелки на чулках, но всё же решила идти в них, несмотря на погоду. В зеркало лифта моё лицо казалось чужим и оставленным жизнью. Мне нравилось выглядеть как героиновая ****ь и в этом был особый шик. Я знала, что от меня несёт мёртвым бомжом, но боялась даже вдыхать этот запах из смешения разных сортов липкого пота, табачного угара, гашиша и алкоголя.

У меня за плечами диплом, аспирантура, тонны сожранной наркоты.

О чём я думала, трясясь в маршрутке в ****я? Думала, что меня пора лечить от целого клубка моих зависимостей. Думала о том, что сначала лучше вылечить весь этот грёбаный мир, а уже потом браться за таких, как я.

Я на дне. Я всегда знала это, даже тогда, когда ещё не почувствала вкус первой сигареты и объятий первого мужчины. Я знала, что будет со мной, и это было моей дурной программой на жизнь. Десять лет ада внутреннего и внешнего раздирали меня изнутри. Я старалась не думать об этом, запивая флуоксетин фруктовым пивом. Я старалась не думать вообще.

Я прихожу к ней, она видит всё по моим глазам. Тени, образы, фантомы. Я прохожу сквозь грязный холл маленькой квартиры-студии и падаю на матрас. Здесь гниёт хеллоуиновская тыква и парочка гондонов.

– Ты никогда не думала, что все эти истории из биографий рок-звёзд и других контркультуных персонажей – это правда? – говорю я, слова медленно вылезать из глотки вместе со слюной. – Ты не веришь в это, пока наблюдаешь со стороны. А потом это становится твоей реальностью и американские комедии про угар больше не цепляют тебя. Потому что их жизнь скучная ***ня.

Мне тяжело говорить. Я не слышу её ответа. Я хочу отключиться. Или трахнуться…. Я даже не знаю. Даже если ты абсолютно гетеросексуальна, хорошо, когда рядом есть другая тёлка. И она может сделать рукой то, что так лень делать самой.

Я засыпаю, чувствуя её пальцы в себе…

Мы просыпаемся ближе к вечеру потные и голые. Солнце убивает нас словно вампиров. Мы заглатываем немного феназипама. Есть немного водки, но нечем запивать.

Она рассказывает мне, как кололась транквилизатором и разбила голову об раковину. Я вспоминаю свои эксперименты с «тропиком», но мне больно смеяться.

Мы разбавляем рассол кетчупом, чтобы получилась странная бурда. Я не могу пить водку без запивки. Я, конечно, люблю блевать, но не до такой же степени.

Он приходит, когда уже совсем стемнело. Часы показывают 12. Он пунктуален как все гады. Молча раздевается и падает в кровать рядом со мной.

Мы почти не общаемся, но у нас странные ритуалы.

Он не нравится мне, я не нравлюсь ему. Я вообще не уверена, что он предпочитает женщин. Мне кажется, он трахается с моей подругой только ради поддержания имиджа писателя-рас****яя.

Он молча курит, а я смотрю не его профиль в отражении лунного света. Он достаёт бутылку Егерьместера и молча протягивает мне. Подруга копошится на кухне, собирая ужин из объедков вчерашнего дня.

Мы просто пьём и вздыхаем. Наверное, у него тоже был тяжкий день.

Я снова думаю о том, что мы все на дне и мне хочется плакать. Зачем во мне ещё остались эти ебучие остатки морали.

Егерь начинает давать в голову. Я понимаю, что всё не так плохо. Я думаю о том, чтобы найти работу, но не знаю, что выбрать между проституцией и торговлей наркотиками. Эта мысль начинается казаться мне всё более реальной.

Он давится едой.

– Бабы не умеют готовить. Они фигачат этот быдляцкий майонез во все продукты. Как эту днину вообще можно жрать.

Тарелка летит в открытое окно.

– Тупой кусок вагины, – шепчет он.

Его сексизм не знает границ. Она терпит его, только потому что он приносит бухло. Он теперь единственный из нас работает.

– Я трахаю её, только когда хочу опуститься на самое днищное дно. Кажется, в её ****е забыли трактор.

Она молчит и жрёт. Как же эти люди сейчас отвратительны мне. Я не понимаю, почему мы друзья, почему лежим в одной постели? Спим и жрём вместе. Даже срать ходим в один сортир. А туалетной бумаги уже неделю нет…

Мне становится смешно от этих мыслей.

Он зарывается в ноутбук. Она молча убирает остатки салата с пола.

– Моя мексиканская шлюха, – шепчет он почти ласково.

В этот момент на его красивом, но безэмоциональном лице проскальзывает подобие улыбки.

– Я знаю, почему у тебя плохо с женщинами…

Он с интересом смотрит на меня.

– Потому что ты их презираешь. Поэтому ты никогда не станешь альфачом. Бабы любят тех, кто их любит. Они как кошки. Чувствуют силу и независимость. Но от тебя веет ненавистью, поэтому я тебя не хочу.

Моя телега кажется мне речью больной феминистки, но это действительно так. Я не знаю, как можно ложиться под таких козлов. Но что-то привлекательное в нём всё же есть.

Мы допиваем егерь. Она делает вялую попытку поиграть с его членом под одеялом.

– Отстань, я устал. Я сегодня уже два раза подрочил дома. А вчера **** свою Принцессу.

Мне хочется пошутить про пол принцессы, но шутка остаётся в моей голове.

Она льнёт ко мне. У неё бездумный взгляд животного, которое просто хочет случки. Я могу ей это дать, как настоящий альфач я милосердна. Я считаю, что можно трахать любых женщин. Я трахаю её пальцами не раздеваясь.

Он бесстрастно смотрит на наш секс.

– Я почитаю тебе Бродского, – говорит он. – Бабы же любят Бродского.

– Я люблю Гумилёва.

И он читает мне моё любимое стихотворение про трамвай. А я думаю о том, что он гей, потому что надо быть совсем бездушной скотиной, чтобы спокойно читать, когда рядом ебутся две девушки.

– Я смотрю на секс, как смотрят балет, – говорит он, закончив читать. – Я писатель, я должен передавать все грёбаные краски этого мира.

Она просит сунуть в неё пустую бутылку от Егеря. Меня заводят подобные забавы. Всё, что касается доминирования и причинения боли – по моей части. Будь у меня член, я бы совала его во всех подряд.

Я почти не слышу её стонов. Мне наплевать на её оргазм. Я совсем не хочу её ответных ласк. Я так устала и затрахалась. Когда-то я играла на бас-гитаре, с тех пор у меня сильные пальцы. Я могу пороть её на автомате.

Кончив, мы заваливаемся смотреть фильм. Моя голова попадает аккурат в его подмышку. Это немного стремает. А он мнит себя хозяином гарема, которому лень даже сношать своих женщин. И мы не его женщины, мы ему не принадлежим, как никто в этом мире не принадлежит никому.

Мне больно смеяться. У меня болит диафрагма и низ живота. Моя ночная скачка с басистом не прошла даром. Я думаю о том, чтобы подрочить. Но я не столь маргинальна, чтобы делать это прилюдно, глядя в тупой фильм Кевина Смита. Я засыпаю под бормотания монитора.

Я пропустила окончание фильма. Проснулась только когда она начала ****еть по скайпу с Германом.

– Хочешь, я покажу тебе сиськи! – сказала она.

– Я не ценитель бидонов. Я фанат анорексии, – говорит он.

– А я нашла в квартире твои волосы. Они липнут к полу и стенам.

– Только не вздумай ворожить меня.

Я думаю, что передо мной очередной пафосный педрила. Их много. Самовлюблённые козлы повсюду. Макс не такой. Я наблевала ему в руки на прошлой сходке и разорвала на нём футболку. Его тошнило мне под ноги. Он твердил, что я богиня. А потом потащил меня на флэт, чтобы осчастливить.

На утро извинялся и говорил, что перепутал меня со своей тёлкой. Я, конечно, тоже блондинка, но до её силиконовых бидонов мне далеко. Градус его неадеквата прогрессирует с каждым днём. Он переполнен наивностью.

Подруга выключает скайп, ставит записи «Crow» и ревёт…

Я не знаю, куда деться от этого градуса уныния кругом. Они оба слишком молоды, они верят в любовь до гроба. Кролик грузится по своему гитарному учителю. Кир ищет свою единственную музу.