Текст книги "Не Знающая Любви (СИ)"
Автор книги: Крис Монтано
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
Она по-новому, удивленно и чуть брезгливо рассматривала мужчину, сидящего напротив, пытаясь разглядеть в нем то, что так привлекало и возбуждало ее совсем недавно. Неужели все это было результатом самовнушения?
Залысины стали заметнее, второй подбородок наметился вполне отчетливо, а на верхней губе выступают крупные капли пота, хотя в кофейне совсем не жарко… Он боится, что она лжет! Что хочет скомпрометировать его, устроить скандал, вытащить из него деньги…
Она ощутила прилив брезгливости, на мгновение представив, что ей опять придется лечь с ним. И тут же поняла, что больше никогда и ни за что этого не сделает.
Он резким движением поднялся из-за столика. Голос его звучал монотонно, а смотрел он куда угодно, но только не на нее.
– Ты права… Потрясающая новость. Я действительно потрясен. К несчастью, сейчас у меня совсем не осталось времени. Я должен ехать на встречу, это бизнес, ты должна понимать.
– Я понимаю. Просто ответь хоть что-нибудь…
– Мне некогда!!! Извини, я нервничаю. Вот что. Не могла бы ты приехать завтра вечером ко мне домой? После семи, например? Мы бы обсудили все еще раз, спокойно и взвешенно, приняли бы совместное решение, устраивающее обоих… Ты приедешь?
– Матвей, я хочу, чтобы ты понял меня правильно. О том, что все кончено, я говорю не из-за обиды или вредности…
С его губ сорвался совершенно истерический смешок.
– О, если ты боишься, что я начну к тебе приставать… Не волнуйся. Это исключено. Да… Совершенно исключено. Приедешь?
– Хорошо, но…
– Отлично. До завтра.
С этими словами он стремительно покинул поле битвы.
Мечты
По дороге домой она молчала, а Сергей с расспросами не приставал, только изредка внимательно и немного встревоженно на нее поглядывал.
За месяц, прошедший со дня их знакомства, она сильно изменилась. Беременность сделала ее красоту мягче, женственнее, но еще не слишком повлияла на фигуру. Переменился и характер молодой женщины. Жесткость, целеустремленность, прагматичность молодой бизнес-леди уступили место задумчивой углубленности в себя, даже некоторой рассеянности… Казалось, она с некоторых пор прислушивается к слышимым только ею одной голосам, а может быть – к тихой песне или далекой музыке, потому что временами ее лицо озарялось светлой и нежной улыбкой.
Работу свою она исполняла добросовестно, но без прежнего азарта. Честно сказать, объемы продаж телекоммуникационных систем стали самой последней темой на свете, способной заинтересовать ее в последние три месяца.
Марина и Таня смешно и трогательно опекали подругу, зорко следя за слухами, циркулирующими в буфетах и курилках. Своей главной задачей девушки считали как можно более долгое сохранение в тайне беременности подруги…
Сергей теперь знал о ней почти все. Даже то, о чем она разговаривает со своим ребенком перед тем, как заснуть, и ранним утром, умываясь в ванной. Он уже прекрасно видел – очами души своей, – какой нежной и внимательной матерью будет рыжеволосая красавица с зелеными русалочьими глазами, а опыт и чутье хорошего врача подсказывали, что беременность будет протекать, скорее всего, без осложнений и неприятных симптомов токсикоза. От токсикоза у нее осталось только необычайно обострившееся обоняние.
Сергей вздохнул и аккуратно притормозил перед домом Веронике. Она очнулась от своих мыслей, улыбнулась ему устало и призналась:
– Я здорово перетрусила. Теперь хочется спать. Зайдешь?
– Нет, не стоит. Просто скажи, до чего же вы договорились?
– Видимо, он ошарашен. В любом случае, ему нужно время, чтобы все обдумать…
– Начинаешь его защищать?
– А ты – нападать? Не надо. Мне все равно, как реагирует и что думает этот мужчина. Самое главное я уже сказала, все важные решения приняла. Цветы на земле, Господь в небесах, и все хорошо. Правда, не хочешь зайти?
– Нет, не сегодня. Отдыхай, набирайся сил. Завтра я заеду за тобой на работу.
– Н-нет, завтра не стоит…
– Почему?
– Я хотела к косметологу… Совсем запустила себя в последнее время.
– Ох, женщины! Ладно, только никаких тепловых процедур, соляриев и химической завивки!
– Конечно. Я позвоню, Сереж.
– Пока.
Он быстро наклонился, дружески поцеловал ее в щеку и стремительно уехал, а она стояла на тротуаре и задумчиво смотрела ему вслед. Во рту появился неприятный кислый вкус, и она не сразу поняла, что это – вкус ее лжи Сергею.
Она еще в машине твердо решила ничего про завтрашний визит ему не говорить. Во-первых – и в последних – он ее просто туда не пустит. Он совершенно уверен в том, что Матвей опасен и может причинить ей вред. Сама она в этом сомневалась. Правда, ее до сих пор передергивало при воспоминании о некоторых «ласках» Матвея, но ведь это было, когда они были любовниками? Теперь их отношения закончены, и вообще, Матвей – цивилизованный человек, он принадлежит к высшим слоям общества… Да нет, ерунда это все.
Она сидела на своей уютной и стерильно чистой кухне, медленно пила сок и размышляла. Представляла себе свою будущую жизнь. Хмурилась и улыбалась.
Что, если потрясенный в первый момент Матвей завтра успокоится и скажет ей, что хочет воспитывать их ребенка вместе с ней? Что, если он хочет этого ребенка и ждет его с таким же нетерпением, как она сама?
Сын. Или дочка. Говорят, мужчины больше любят дочек. Собственно, это Таня говорит, а она не слишком опытный эксперт…
Если Матвей будет помогать, то этот дом продавать не придется. И тогда совсем скоро по теплому полу кухни, по пушистым коврам в гостиной побегут звонкие пятки, защебечет веселая птица, и никогда не будет больше одиночества, сомнений и неуверенности…
Она посмотрела на дверной проем – и вдруг почти воочию увидела: толстые ножки, крепкие ручки, смеющаяся мордаха, два зуба наверху и один внизу. Ее сын вбегает в кухню, еще не слишком уверенно справляясь с законами земного тяготения, но бояться нечего, потому что следом за ним идет и улыбается от радости его отец…
Нет, не отец. Не Матвей Гребецкий. Ника замерла на месте с широко открытыми глазами и недоверчивой улыбкой на губах. В нахлынувшем видении она совершенно ясно и отчетливо видела не Гребецкого, а Сергея Резных.
А ночью ей приснился Вадим и их первая и последняя ночь. Только это не было эротическим сном, просто он лежал рядом, обнимал ее, и ей было удивительно легко, тепло и спокойно. Во сне она была уверена, что на этот раз его завтра не убьют. Они будут вместе, впереди у них еще много таких ночей, и дети у них родятся рыжие, с ястребиными зоркими глазами, и никогда в жизни не будут плакать…
Она проснулась с мокрыми от слез щеками и улыбкой на губах. Теперь она знала все ответы на вопросы.
Угроза
О том, что ей предстоит поездка к Матвею, она сказала только тане. Блондинка была рассудительнее и хладнокровнее, чем Марина, скорая на расправу и склонная к авантюрным решениям типа: затаиться на пожарной лестнице и все подслушать.
Таня хмурилась, осторожно покусывала нижнюю губку, а потом сказала:
– На твоем месте я бы взяла с собой гинеколога. В смысле, твоего Резных. Посидел бы в машине, подождал бы тебя. И тебе спокойнее, и ему.
– Сергей не доверяет Матвею и не переносит его на дух.
– Надо же, какой умный мужчина! И где только их разводят…
– Тань, перестань. Он может занервничать и устроить… что-нибудь типа маленькой победоносной войны.
– Умный. Смелый. Могучий. Решительный. Гинеколог. Умираю. Ладно, но если ты не вернешься домой к… положим, девяти, я звоню именно Сергею.
– Хорошо. Но не раньше!
Таня кивнула и направилась к выходу из дамской комнаты, где они секретничали. На пороге обернулась, влажно блеснула глазами и пропела:
– Моли Бога, что мы подружки, рыжая. Потому что иначе Я БЫ ЛИЧНО дала Сергею Резных даже верхом на еже.
Дверь закрылась, и тогда в голове смущенной и развеселившейся Ники промелькнула совершенно отчетливая фраза, принадлежащая уже лично ей:
Я БЫ ТОЖЕ!
Она припарковала машину возле дома, где жил Гребецкий, и немного посидела просто так, чтобы собраться с силами. Боялась, не боялась – но неприятный холодок поднимался изнутри, и во рту снова появился неприятный кислый привкус. Она тряхнула головой, решительно сунула в рот пластинку жевательной резинки и вылезла из машины.
Она кивнула важному охраннику, поднялась на лифте на последний этаж и набрала на пульте известный ей код.
Он встретил ее в прихожей, и молодая женщина сразу поняла, что никакой радости по поводу ее прихода он не испытывает. Глаза метались за стеклами очков, словно подтаявшие льдинки в стакане, темные волосы на висках слиплись от пота. Он нервничал, и нервничал сильно – это было очевидно. И непонятно.
Вторым, еще более неприятным сюрпризом явилось то, что на элегантной и совершенно нефункциональной вешалке в форме раскидистого серебристого дерева с тонкими ветвями небрежно болталась еще одна норковая шубка. Совершенный близнец шубки Ники.
Он промычал что-то невнятное и махнул рукой в сторону гостиной. При этом он даже не подумал помочь ей раздеться, и она была вынуждена сама закидывать шубу на неудобные крючки. Недоумевая и потихоньку начиная злиться, она прошла в гостиную – и замерла на пороге.
На низеньком и неудобном диване в непринужденной позе сидела ослепительно красивая брюнетка. Прямые черные волосы змеились по плечам и груди. В тонких пальцах с кроваво-красными ногтями непомерной длины брюнетка небрежно сжимала тонкий серебряный мундштук, в котором дымилась тонкая черная сигарета. Сладковатый, назойливый запах окутывал комнату, и она внезапно подумала, что в сигарете есть марихуана…
Брюнетка медленно повернулась к ней свое треугольное фарфоровое личико и окинула гостью нарочито медленным и откровенно презрительным взглядом. Потом брюнетка затянулась, по-мужски выпустила дым из ноздрей и заговорила. Голос у нее был низкий, хрипловатый, опасно вибрирующий. Такие звуки доносятся из горла пантеры, изготовившейся к смертельному прыжку.
– Так, так, так. Смотрите-ка, кого кот принес. Так это и есть твоя шантажистка, милый? Ты неисправим. Впрочем, ноги хорошие.
До ошеломленной Ники не сразу дошел смысл сказанного. В голове четко сформулировалась только одна мысль: это Кира. Жена Матвея. Та самая, с которой, если верить сведениям прессы, он давно живет врозь. Ника видела одну фотографию Киры, но снимок не шел ни в какое сравнение с оригиналом. Та женщина была просто и нейтрально красива, эта – опасна и неприятна.
Ника попыталась заговорить, но из горла вырвался только нелепый клекот. Кира не обратила на это никакого внимания. Она вообще разговаривала с Матвеем, Ника ее интересовала в последнюю очередь.
– Значит, так. Ты молодец, что сразу все рассказал. Думаю, проблем не будет. Сколько ты обычно платишь своим девкам? Нет, разумеется, придется накинуть, но сумма должна быть приемлемой. Чтобы не вызывать иллюзий и не создавать прецедентов. Разумеется, операция и необходимый после нее уход будут оплачены отдельно.
Он с готовностью кивнул. На Нику он тоже не смотрел.
Кира решительно смяла сигарету в пепельнице и соизволила наконец посмотреть на Веронику.
– Вы дадите письменное обязательство никогда и ни при каких обстоятельствах больше не преследовать моего мужа и не вымогать у него деньги. Вы забудете обо всей этой дурацкой истории и – Боже вас упаси – не станете питать иллюзий относительно всяких глупостей типа продолжения ваших встреч. Полученные деньги можете считать оплатой ваших услуг интимного характера либо моральной компенсацией – это уж как угодно. Все ясно?
У нее были змеиные глаза. Желтовато-зеленые, почти не мигающие. Даже зрачок казался немного вытянутым сверху вниз. И стыла в этих глазах лютая, презрительная ненависть. Брезгливое пренебрежение – словно Ника была грязной нищенкой, посмевшей прикоснуться к сверкающему миру королевы Киры.
Холодная, чистая, отрезвляющая волна ярости омыла душу Вероники. Ушел страх. Отпустил сдавивший горло спазм. Она выпрямилась, небрежным, изящным, много раз отрепетированным движением откинула рыжую гриву волос назад. И улыбнулась светской, надменной и царственной улыбкой.
– Боюсь, вас ввели в заблуждение.
Черные брови изумленно выгнулись. На лице Киры появилось выражение, которое могло бы появиться на физиономии пантеры, обнаружившей, что загнанный ею козленок собирается ее укусить. Ника не удержалась и фыркнула.
– Простите, сорвалось. Так вот, вы совершено ошибочно полагаете, что я собираюсь шантажировать вашего мужа или требовать с него какие-то деньги. Совсем наоборот. Мне ничего не нужно.
– Так говорят, когда хотят получить все.
– Возможно, вам виднее. Я долго размышляла, стоит ли вообще ставить Матвея в известность о… случившемся, и пришла к выводу, что он в любом случае имеет право знать о своем отцовстве. Вот и все. Что решит по этому поводу он, мне глубоко безразлично. Более того, сейчас я окончательно уверилась в том, что ребенок, которого я ношу, будет только моим и ничьим больше. У него будет моя фамилия, и имя отца я в метрику не занесу.
Кира прищурилась и медленно протянула:
– Нет, моя птичка, это вы пребываете в заблуждении, не я. Вы не поняли, что я сказала. Никакого ребенка не будет.
Ника холодно взглянула на нее.
– При всем уважении, мэм, он уже есть. И через полгода родится.
– Не родится. Потому что в ближайшие три дня вы сделаете аборт и избавитесь от него.
– Нет.
– Да! Просто вы еще этого не поняли. Я объясню. Мы не можем позволить этому ребенку родиться. Матвей Гребецкий не тот человек, которому можно диктовать условия. Положение же, которое он занимает в обществе и бизнесе, не позволяет ему игнорировать возможную угрозу шантажа, исходящую от нечистоплотных плебеев.
– Я уже говорила и повторяю еще раз: мне ничего не нужно…
– Девушка – как вас там? – Волкова! То, что вы говорите, не имеет никакого значения. Вы носите в себе зародыш, в чьих жилах течет кровь Гребецких. Судя по вашей уверенности и наглости, это правда, отец ребенка именно мой муж, а не кто-то из других ваших любовников. Стабильность и благополучие империи Гребецких не может зависеть от какого-то ублюдка.
– Да чем ребенок может вам угрожать?!
– Своим существованием, непонятливая девушка. Я хорошо знаю щучек вроде вас. Вы можете притвориться, можете и в самом деле уйти в тень, исчезнуть с горизонта нашей семьи, но в один прекрасный день, когда все и думать о вас забудут, вы появитесь и станете требовать свою долю в наследстве. Предъявите результаты генетической экспертизы, которыми наверняка уже запаслись…
– Я не делала никаких экспертиз. У меня нет в этом необходимости. Это мой ребенок. И точка.
– Можете голосить о своей порядочности хоть до вечера – мне наплевать. Я должна быть уверена, что с вашей стороны моему мужу не угрожают ни скандал, ни возможность судебного разбирательства, а нашему законному наследнику – потеря состояния, принадлежащего ему по праву.
– Если хотите, я дам вам любую расписку. Любое обязательство, за нарушение которого вы привлечете меня к суду. Подпишу бумаги о том, что не собираюсь проводить экспертизу. Что беременность наступила в результате искусственного оплодотворения. Что угодно, я согласна.
– Она согласна! Милочка, вы отправляетесь на аборт!
Ника тяжело вздохнула и покачала головой.
– Вы сумасшедшая! С сумасшедшими разговор бессмыслен. Прощайте. Разумеется, мы больше никогда не увидимся ни с вами, ни с вашим мужем, и я, поверьте, этому очень рада.
С этими словами она направилась к дверям, но тут ей в спину ударил свистящий смешок.
– Беременность – штука опасная. Неловко наступишь на ступеньку, упадешь, потеряешь сознание – а очнешься уже практически девственницей. Не боитесь, девушка? Полгода – срок долгий, а осложнения после выкидыша могут привести даже к летальному исходу.
Ника очень медленно и очень крепко взялась рукой за дверной косяк, повернулась и посмотрела прямо в холодные змеиные глаза. Изумруд подернулся ледком, а в голосе зазвучали стальные нотки.
– Кира, вы мне угрожаете?
– Ну что вы, милочка! Просто предупреждаю. Мы, девочки, должны быть внимательны друг к другу.
– Благодарю вас, но в ВАШИХ предупреждениях я не нуждаюсь. Кстати…
– Да?
Ника ехидно прищурилась.
– А что это вы так напираете на эту ужасную генетическую экспертизу? Ведь мой ребенок в любом случае младше вашего. Или, быть может, результаты анализов ВАШЕГО сына способны внести свежую струю в генеалогическое древо Гребецких?
Вот это был удар, так удар! Матвей с грохотом опрокинул низкий столик, вскочил, стиснув кулаки, а потом истерически расхохотался и опрометью выбежал из комнаты.
Фарфоровое личико Киры превратилось в гипсовую маску Медузы Горгоны – даже волосы, казалось, зашевелились на плечах, точно змеи. Потом она неожиданно расслабилась, махнула рукой.
– Пошла вон, проститутка. После тебя я прикажу провести дезинфекцию и поменять ковры.
И уже у самого выхода Ника услышала:
– Ты только что подписала своему ублюдку смертный приговор…
Истерика
Она не помнила, как добралась до машины, как вставила ключ зажигания, как вырулила со стоянки. Ее трясло, по спине тек холодный пот, а самое страшное – резко и болезненно заныл низ живота. Липкий ужас ослеплял, омерзение толкалось спазмами в горле.
Она доехала до самого дома и разрыдалась, уронив голову на руль. Когда неожиданно открылась дверца машины и чьи-то сильные руки обхватили плечи Ники и стали ее вытаскивать, она заорала в голос, начала бить наугад, вслепую, лягаться и только вечность спустя расслышала удивленный и встревоженный голос Сергея:
– Вероника! Ника, это я, Сергей! Девочка, что с тобой? Приди в себя, не бойся, это же я…
Облегчение было таким же огромным, как до этого страх. Она повисла на его шеи, обхватила его трясущимися руками, спрятала лицо у него на груди и заревела с новой силой. Сергей ногой захлопнул дверцу машины и на руках внес Нику в дом, осторожно опустил на диван в гостиной, хотел сходить за водой и валерьянкой, но она не отпускала, цеплялась за него, как насмерть перепуганный котенок, и тихо скулила. Пришлось снова брать ее на руки и идти за водой вдвоем.
Постепенно истерика отступила. Она всхлипывала и вздрагивала всем телом, но уже не плакала и смотрела на него вполне осмысленно. Он осторожно отвел с заплаканных глаз мокрые пряди волос и тихо спросил:
– Ты была у него, да?
Она коротко кивнула. Лицо Сергея потемнело, стало страшным.
– Он тебя ударил?
Она затрясла головой.
– Обидел? Напугал?
– Не… он… Же… на…
– Ха! Этот слизняк наябедничал супружнице, и та примчалась спасать фамильную честь. Ника, забудь про них, как про ночной кошмар. Все кончилось, все ушло, ничего больше страшного не будет. Надеюсь, теперь ты не сомневаешься в отношении своего бывшего?
Она подняла на него покрасневшие, тоскливые глаза.
– Сереж… Я боюсь.
– Гребецкого? Плюнь. Он никогда в жизни не осмелится ничего тебе сделать. Это же скандал, а в их кругу скандалы не приняты.
– Я боюсь его жену. Она говорила ужасные вещи. Про ребенка… про выкидыш…
Ее измученное лицо вдруг залила такая мертвенная бледность, что он охнул и торопливо схватил тонкое запястье, считая пульс. Давление стремительно падало. Глаза Ники закатились, она захрипела. Он в ужасе затряс ее, начал хлопать по щекам, звать, потом решительно стащил ее на ковер и рванул блузку на ее груди.
Он был врач, врач женский, и обнаженное женское тело никогда не было для него предметом вожделения. Никогда – если дело касалось работы. Он знал, какой красивой может быть женская грудь, видел и совершенные пропорции, и стареющие, обвисшие женские тела, со всеми их целлюлитами, складками и растяжками. Это не имело значения. Женщина была прекрасна всегда – ибо она дарила жизнь. Сергей никогда не оскорбил ни одну свою пациентку нескромным взглядом и даже нескромной мыслью.
Вот и сейчас, осторожно делая Ники непрямой массаж сердца и искусственное дыхание, припадая к ее нежным губам и касаясь обнаженной груди, он не испытывал ничего, кроме тревоги за ее жизнь и жизнь ее ребенка. Но когда через полчаса она пришла в себя, когда выпила горячего чая с ромашкой и мелиссой, когда приняла теплый душ и переоделась в ночную рубашку и домашний халат, он занервничал.
Она была не просто красива – прекрасна. Он сидел и думал о том, что мог бы смотреть на нее часами. Опухшая от слез, непричесанная, бледная и перепуганная, шмыгающая носом, она была для него богиней, совершенством, и он боялся собственных мыслей и чувств, совершенно неожиданно обрушившихся на него лавиной.
Она боялась оставаться одна, и он ночевал в ее спальне. Сел на полу, прислонился спиной к кровати. Маленькая прохладная ручка Ники робко скользнула по его шее, плечу, нашла его руку, и он возблагодарил темноту, потому что от этого легкого прикосновения вся кровь у него вскипела и бросилась в лицо.
Он рассказывал ей сказки и читал стихи, даже пел шепотом полузабытую колыбельную, которой двадцать восемь лет назад убаюкивал своего младшего братишку Вадима…
Она заснула тихо и незаметно, крепко – на лбу выступила испарина, как у маленьких детей, – но руку его не выпустила, и он так и спал: сидя у ее кровати.
Утром он осторожно высвободил руку, поцеловал ее в лоб и ушел на работу. Весь день думал о ней, вспоминал ее вчерашний ужас, ее истерику, ее обморок – и хмурился озабоченно. Потом вспоминал ее обнаженное тело, красивой формы налившуюся грудь с маленькими сосками, уже чуть округлившийся живот – и хмурился еще сильнее.
Сергей готов был умереть за счастье этой женщины и ее ребенка.
Неприятности
Неприятности начались в среду. Самая большая из них заключалась в том, что Сергей улетел на медицинский конгресс в европу и должен был вернуться только через неделю. Ника уже достаточно пришла в себя, чтобы не устраивать по этому поводу истерики, но его провожала с тяжелым сердцем.
Потом, когда она решила воспользоваться тем, что выбралась из дома, и заехать в магазины, подвел «мерседес». Когда она парковалась у обочины, по заднему левому крылу со скрежетом «чиркнул» какой-то джип с тонированными стеклами, а едва на перекрестке зажегся зеленый свет, взревел мотором и умчался прочь. Она сердито посмотрела вслед нахалу и со вздохом выбралась из машины, посмотреть на вмятину.
Она заметила машину боковым зрением и метнулась к тротуару, едва не споткнувшись о бордюр. Темно-синий «порше», и тоже с тонированными стеклами, на огромной скорости прошел впритирку к ее машине. Если бы она замешкалась хоть на секунду…
В животе появился хорошо знакомый холодок. Она тупо смотрела перед собой и словно мантру твердила фразу: «Это просто случайность. Это случайность. Обычное совпадение. Случайность».
В голове прозвучал ехидный и сердитый голос.
«Ага. Случайность. В центре Питера, в час пик находится беспечный ездок, который не прочь размазать по капоту парочку зазевавшихся пешеходов. У него скорость была под двести – где он ухитрился до нее разогнаться?»
Она задумалась. О машинах и двигателях она знала почти все.
Разогнаться до скорости двести км в час на такой загруженной улице в центре города – нереально. У лихача не было ни единого шанса. Другое дело – форсированный двигатель. Гоночные, скажем, болиды делают такую скорость едва ли не с места. Вопрос: зачем водителю «порше» с форсированным двигателем разгоняться именно перед перекрестком, да еще в такой опасной близости от хорошо видимого, яркого и блестящего «мерса»?
Чувство опасности пахло снегом и мокрым асфальтом, на котором темнели следы протекторов от унесшегося «порше». Она огляделась по сторонам, застегнула куртку, накинула капюшон. Перевесила сумку с документами и кредитками себе на грудь и отправилась в магазин. Там полно народа и машины не ездят. Там она все обдумает…
Она бродила по отделу детских вещей, невнимательно выслушивая то, что ей рассказывали продавцы. Осторожно трогала крошечные платьица, пинетки, штанишки.
Успокоиться не получалось. Она то и дело вспоминала несущиеся на нее фары, визг горящей резины по асфальту, собственный прыжок на обочину.
Одно хорошо: тело среагировало быстро. Иначе она была бы уже мертва.
Она купила две пары крошечных пинеток – розовые и голубые. Они стоили примерно столько же, сколько ее шелковая блузка, но деньги сейчас занимали ее в последнюю очередь. Сергей предлагал ей выяснить пол ее ребенка, но она отказалась.
– Получится, что это имеет какое-то значение. Что кого-то я хочу больше, а кого-то меньше.
– Ерунда, и ты сама это знаешь. Скажем, ты могла бы почитать специальную литературу о детской психологии. Мальчиков ведь надо воспитывать иначе, чем девочек, все такое…
Она тогда серьезно посмотрела на него и негромко проговорила:
– Ты вырос без отца – и стал настоящим мужчиной. Вадима воспитывал ты, но он сбился с ровной дорожки. Ваша мама вкалывала на трех работах и домой приходила только ночевать – но вы любили ее больше всего на свете. Вадик был членом банды – но спас меня от хулиганов. Гребецкий принадлежит к элите общества – но повел себя как последний подонок. Где алгоритм? Где универсальное объяснение происходящего?
Он сердито покачал головой.
– Это слишком серьезные выводы из предмета легкомысленного и не стоящего раздумий. Пол ребенка узнают все. Просто так. И не перестают любить его, если он случайно окажется девочкой, а все распашонки уже купили голубого цвета. Но если не хочешь…
Сам-то он уже наверняка знал. Она иногда завидовала ему, но из чистого упрямства молчала и продолжала покупать вещи обоих цветов.
Прижимая к груди фирменный пакетик, она вышла на галерею, опоясывающую второй этаж торгового центра, и зорко огляделась по сторонам. Вроде бы никаких врагов на горизонте, никто за ней не следит, никто зловеще за колонной не прячется…
А не съездить ли к Маришке? Не виделись тысячу лет, да и коротать вечер одной, без Сережки, как-то непривычно. Приняв решение, она позвонила подруге.
– Привет.
– Не может быть! Не прошло и года, как ты вспомнила о своих девочках. Как дела, пузатая?
– И так, и сяк. Что ты делаешь сегодня вечером?
– Вопрос в самую точку. Мы с Танюхой сидим и заливаем каждая свое. Она – горе, я – радость. У нас ликер и клубничный тортик. Ты приедешь?
– Если у вас междусобойчик, то…
– Упаси меня Господь от междусобойчика с блондинками. Скажу тебе быстро, пока она писает: они с Максом расстались.
– Не может быть! Бедная…
– Не то слово. Приезжай, развеешь ее рассказами о токсикозе.
– А у меня его больше нет.
– Поздравляю. Неужели Сергей вылечил?
– Он. Сегодня он улетел в Оттаву, и мне не хочется возвращаться в пустую квартиру…
Голос Марины стал немного озадаченным.
– Погоди, подружка, не так быстро. Вы что, живете вместе? С НИМ?
Вероника рассмеялась.
– Помучайся, Мариш. Скоро приеду.
Невысокий, крепко сбитый парень в кожаной куртке и широких черных джинсах торопливо нахлобучил на голову спортивную шапочку, сбежал вниз по лестнице, пристроился на эскалаторе через три человека от нее. Секунду спустя охнул – будто бы перепутав, куда ему надо – повернулся и ринулся наверх, на прощание сильно толкнув стоявших перед ним людей. Особенно досталось невысокой пухленькой женщине, которая тщетно пыталась удержать в руках семь полных пакетов. На ногах у женщины были полусапожки на высоченных шпильках – видимо, несчастная изо всех сил старалась зрительно увеличить свой рост. После сильнейшего толчка в спину она ахнула и полетела вниз по эскалатору.
Ника услышала женский крик и потому благоразумно взялась за перила. Мимо нее с отчаянным воплем скатилась толстушка на каблуках. И жалко ее было, но и смех разбирал, поэтому она торопливо отвернулась, пряча улыбку. Мельком заметила невысокого парня, торопливо сбегавшего с их эскалатора. Видимо, перепутал лестницы.
У дома Марины, благодаря пробкам, оказалась уже в сумерках. Двор был пуст и слегка присыпан снежком, от стоянки до подъезда было не больше десятка шагов. Она выключила зажигание и стала возиться в сумке, стараясь найти косметичку. К девочкам надо являться при параде.
Откуда взялся этот парень, она понятия не имела. Войти сюда можно было только через ворота, в которые она въехала, но вместе с ней никто не входил, это она точно помнила, а вышел парень с другой стороны… Да Бог с ним, с парнем. Обычный, вполне симпатичный парнишка в кожаной куртке и широких джинсах. Спортивную шапочку он смешно сбил на затылок, в руках держал бумажку, видимо, с адресом. Шел вдоль дома, то и дело глядя на номера подъездов.
Бог его знает, что это было. Она и сама толком не знала. Она могла бы поклясться, что даже не думала ни о какой опасности, и парень выглядел совершенно безобидным – но когда он поравнялся с ней и страшно интеллигентным тоном начал: «Простите, пожалуйста, а вы не знаете, где…», она неожиданно сама шагнула вперед и изо всех сил толкнула беднягу в грудь с воинственным воплем: «Не знаю! Пошел вон отсюда!»
Кем бы он ни был – такого развития событий он явно не ожидал, нелепо взмахнул руками и сел прямо на асфальт. Она прижала к себе сумочку и метнулась к подъезду. Тыкала дрожащими пальцами в кнопки кодового замка, ошибалась, чертыхалась, – а сзади нее все никак не мог подняться, упав на заледеневшую лужицу, многострадальный гость города Санкт-Петербурга.
Замок мелодично тренькнул, дверь открылась, и она влетела в подъезд, мокрая как мышь и с колотящимся, как у мыши же, сердцем.
Она уже готова была рассмеяться, готова была пойти, высунуться на улицу и попросить у паренька прощения, но…
…в этот момент в прочное стекло входной двери ударили кулаки, обтянутые черной кожей перчаток, мелькнуло перекошенное и совсем неинтеллигентное лицо того парня, и сквозь дверь донесся его яростный вопль:
– Откр-р-рой, сучка! Ноги вырву, кукла брюхатая!
Он не мог видеть, что она беременна, мгновенно взвыл сигнал тревоги у нее в мозгу. Предположим, он сильно на нее обиделся, предположим, что он страшный грубиян, но он не мог видеть ее беременный живот! Куртка-аляска надежно скрывала его.
И тут короткая вспышка памяти высветила недавние кадры. Торговый центр. Эскалатор. Летящая вниз толстушка на шпильках. она отворачивается…
И видит того самого парня, убегающего вверх по эскалатору, идущему вниз!
Не раздумывая ни секунды, она влетела в лифт и нажала нужную кнопку. Хочет этого Марина или не хочет, а провожать Нику до дома придется ее мужу.
Идея
На краткое изложение событий ушло полчаса. На полную версию – час. К прослушиванию полной версии присоединился и пресловутый муж Марины, симпатичный дядечка с седыми висками и молодым взглядом веселых синих глаз.
Ради таких кошмаров таня временно забыла о своей трагедии, Марина же сидела прямая, бледная, и из темных глаз так и сыпались молнии. Можно было не сомневаться: попадись ей сейчас Гребецкий, она бы его стерла в порошок одним только взглядом.
