Текст книги "Французский палач"

Автор книги: Крис Хамфрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

– Я решил, что мы сделаем. Мы…

Лавальер завопил:

– Я не веду переговоров с простолюдинами!

Жан улыбнулся:

– В один прекрасный день мы, простолюдины, снесем твой маленький миленький замок. Но чтобы нам обоим доить до этого славного дня, сейчас ты заткнешься и выслушаешь меня. Или мой друг с галеры закончит этот разговор раз и навсегда.

Джанук помахал факелом. Капитан попытался высокомерно фыркнуть – и поморщился от боли. Жан продолжил:

– У нас есть два корабля и два небольших судна, которые были прикреплены к большой галере. Не поделить ли нам добычу?

– Я не уйду с «Персея», – гнусаво ответил капитан.

– Мой милый капитан, но кому понадобится отнимать его у вас? Нет, вы оставите «Персея» себе. Мы возьмем «Серебряную Змею» и расстанемся… если не друзьями, то, по крайней мере, не врагами.

Лавальер посмотрел на своих запуганных и измученных людей, а потом – на наведенную на них пушку.

– Похоже, у меня нет выбора, – недовольно прогнусавил он. – Хорошо. Я оставлю себе моих рабов, и мы поплывем обратно в Тулон, чтобы переоснаститься. А ты можешь забрать арабов и негров, и пусть они везут тебя в преисподнюю.

Жан снова посмотрел на главную палубу и встретился взглядом с Акэ. Он стоял среди своих соплеменников гордо и прямо, несмотря на боль и потерю крови.

– Нет, – сказал Жан, поворачиваясь обратно. – За мое недолгое знакомство с рабством я понял, что оно мне не нравится. Все, кто хочет пойти со мной, могут это сделать. Кому охота вернуться во Францию, пусть отправляются с тобой. Акэ и его люди могут взять один из маленьких кораблей арабов и плыть, куда захотят.

Это заявление поразило Лавальера. Он смог только вопросить:

– А побежденные арабы? Мое право победителя приковать их к веслам, как они приковали бы меня!

– Арабы вправе забрать второй маленький корабль. Там будет тесновато, но зато они смогут присоединиться к своим собратьям со второй галеры – той, что без мачты.

Предложение Жана быстро разлетелось по обоим кораблям, повторенное на самых разных языках. Все – и арабы, и христиане – единодушно решили, что этот человек безумен. Но каждый на своем языке добавил, что подобное милосердное безумие может оказаться особым даром Бога. Оно даровало им свободу. Однако все опасались, что это божественное безумие сменится человеческой рассудительностью, поэтому пираты и негры поспешили избавиться от своих оков, запастись водой и продуктами и устроиться на двух одномачтовых баркасах, которые стояли на воде по другую сторону от «Серебряной Змеи».

Жан наблюдал за тем, как соплеменники Акэ умело работают веслами. Свобода придала их гребле новую энергию, а маленький парус быстро поймал ветер. Когда баркас начал удаляться, Акэ, стоявший на носу с перетянутой парусиной грудью, повернулся и в последний раз встретился с Жаном глазами. Легкий поклон – и он исчез из виду.

Жан почувствовал рядом с собой чье-то присутствие. Когда все решения были приняты, всю организацию взял на себя Джанук, вновь ощутивший у себя под ногами палубу пиратского корабля. Теперь он остановился рядом с Жаном.

– Ну, мой друг, ты уже подумал о том, куда хочешь направить эту галеру? – осведомился хорват.

Жан это знал. Путь был ему ясен. Он снова ощутил, как его притягивает шестипалая рука – мягко, но настойчиво.

– В Италию. Как можно ближе к Сиене.

– Какая в этом выгода? У тебя в распоряжении пиратский корабль, и мы втроем, с этим громадиной-скандинавом, могли бы добыть в этих водах целое состояние.

– Выгода? – Жан кивнул. – В некотором смысле. Но в данном случае больше подходят слова «освобождение» и «искупление».

– Похоже, это интересная история. Сможешь скрасить наше плавание рассказом. – С этими словами хорват повернулся, чтобы идти.

– Погоди! – Жан только что осознал случившееся. – А почему ты не уплыл с остальными… прости… пиратами? Разве твой дом не там?

Джанук обернулся:

– Один из домов. Но те, кто сражались с нами и остались живы, должны были меня узнать. Сегодня я стал капитаном корсаров, который воюет против своих. И потом, у Хакима ибн Саббаха добрая дюжина братьев, и все одинаково злобные. После сегодняшнего мне даже спать спокойно нельзя. Так что пока я буду везти тебя в Ливорно, у меня найдется время поразмыслить над моими планами. Ливорно в Тоскане, примерно в одном дне езды от Сиены. Это тебе подходит?

– А тебе?

– Ливорно – вольная гавань, гнездо воров, шлюх и убийц. Там люди готовы перерезать тебе горло за грош и поставить на кон собственную бабку. – Он улыбнулся. – Город как раз по мне.

«Персей» наконец отцепился от «Серебряной Змеи», и, пока Джанук говорил, корабли неожиданно разошлись. С Лавальером согласились остаться очень немногие: большинство гребцов предпочли присоединиться к Жану, так что теперь на веслах сидели преимущественно солдаты, и работали они не слишком ловко. Да Коста, у которого во французских портах осталось слишком много жен, не пожелал выбрать жизнь пирата, и теперь он лежал между скамьями. Жан перебинтовал ему ногу, закрепив перелом шинами. Корабли находились еще достаточно близко, так что было слышно, как старик повествует лежащим рядом с ним раненым:

– Вот я и шкажал моему дружку Джануку: не жабудь, как я учил тебя штрелять иж лука…

Жан наблюдал за тем, как Лавальер – единственный оставшийся в живых командир – взялся за оброненную Корбо плеть и принялся стегать гребцов. Повернувшись спиной к этому зрелищу и лицом к заходящему солнцу, Жан устремился мыслями в Тоскану и к своей клятве.

– Еще немного, миледи Анна, – тихо проговорил он. – Еще совсем немного.

Джанук отдавал приказы морякам. Свежий ветер усиливался, а вечерняя звезда показывала новый путь.

И тут между корсаром и звездой возникла огромная тень.

– Ты все-таки скажи мне, – пророкотал Хакон, – мне это весь день не дает покоя.

– Что тебе не дает покоя, скандинав?

– Ты сказал, что для того, чтобы остаться живыми в сражении на галере, нужно помнить три вещи. А потом назвал только две. Спрятаться под скамьями…

– Да.

– И дождаться второго залпа.

– Правильно.

– А что третье?

– Третье? – Джанук прижал руки к щекам. – Ты хочешь сказать, что я не назвал вам третью вещь? Но она же самая главная!

– Да! – взорвался скандинав. – Так что это такое?

Джанук подмигнул:

– Не дать себя убить.

Глава 4. ТЕМНИЦА

Звук был едва слышен и почти не различался на фоне остальных шумов темницы: постоянного стука капель воды, стекавшей по позеленевшим стенам, шебуршания крыс в протухшей соломе, бормотанья, плача и храпа узников, находящихся в разных степенях безумия. Их объединяло одно: все они были безрукие. Однако чуткий слух, обостренно воспринимающий подобные вещи, мог уловить стоны человека, испытывающего страшные муки.

Фуггер обладал именно таким слухом. Ему достаточно долго пришлось слушать самого себя и тех, кто умирал на его виселице. Двое из семи безруких исчезли за дверями камеры. Оба не вернулись, и только изредка раздававшийся на пределе слышимости вопль ужаса отмечал ход времени, хотя Фуггеру казалось, что он провел здесь всю ночь и часть следующего дня. Он забился дальше в угол, стараясь не придавить ворона, который все еще прятался у него под рубашкой. Теплое тело птицы, прижавшееся к его спине, служило утешением. Слабым утешением.

– Что я наделал, Демон, милый? – прошептал он. При звуках его голоса ком лохмотьев рядом с ним вздрогнул, издал бессмысленный крик и снова погрузился в сон. Им оставили бочонок вина, и они его допили – все, кроме Фуггера. Он не хотел терять способности соображать. Больше ничего у него не было.

«И много мне от этого пользы! – подумал он. – Я поменял отбросы под виселицей на камеру смертника, вымышленных фурий на настоящих, облеченных вонючей плотью. О чем я думал, когда пытался сравняться с каким-то героем из старинных историй? Что я могу сделать здесь? Только подхватить крики тех, кого уже забрали».

Тут раздался совершенно другой вопль: это дверь заскрипела на петлях.

Генрих фон Золинген стоял в дверях, и пламя факела высвечивало его силуэт. Два немца смотрели друг на друга. До этой минуты Фуггеру удавалось справляться со своей реакцией на этот кошмар, явившийся из его прошлого. Если он и трясся немного сильнее, это вполне соответствовало его новой роли. А Генрих видел в нем только очередной инструмент для своего господина.

– Похоже, ты следующий, – сказал он, делая знак Фуггеру идти за ним.

– О да, хозяин, только рад, очень рад. – Он срыгнул и расхохотался. – Такой добрый хозяин. Такое хорошее вино.

Кроме выпивки, однорукие согревались в зябкой темнице, закутавшись в выданные каждому старые вонючие одеяла. Фуггеру досталось красное, расползающееся на нитки, полное прорех. Кутаясь в эти лохмотья и низко опуская голову, он зашаркал и заковылял следом за своим тюремщиком.

Широкая спина Генриха двигалась перед Фуггером по сырому коридору. Догорающие факелы отбрасывали их тени на шершавые стены и покоробившиеся двери камер, которых в этих стенах было немало. Пол все время шел под уклон, холод и сырость усиливались, так что Фуггер промерз до костей. Дырявое одеяло совсем не грело его. А потом, как это ни странно, стало теплеть, а кованая дверь, к которой они приближались, словно светилась.

Генрих постучал три раза. Были отодвинуты три запора, потом в замке повернулся ключ. Когда дверь открылась, жара ударила Фуггера, словно оплеуха, отвешенная огромной рукой. Свет был очень ярким: в помещении горели десятки факелов, шестьдесят огромных церковных свечей. В жаровне пылал огонь. Рядом стоял стол с металлическими приспособлениями, на которые даже смотреть не хотелось. Свет усиливала стеклянная камера в центре комнаты. Он отражался от нее, многократно преломляясь в сотнях кристаллических многоцветных камер, из которых состоял купол.

Двое мужчин наклонились над каким-то отверстием. Рядом стояла деревянная крышка. Из дыры доносился шум быстро текущей воды. Эти двое что-то заталкивали в темноту. Фуггер успел заметить, как мелькнуло и исчезло нечто похожее на ногу. Когда деревянную крышку водрузили на место, Фуггер увидел, что рядом с дырой лежат два рваных одеяла.

В сверкающем стекле появилась дверь, размер и форма которой напоминали поднятую крышку гроба. Из стеклянной камеры вырвался еще более яркий свет, настолько ослепительный, что Фуггер, который все еще стоял у двери позади фон Золингена, инстинктивно заслонил глаза. Однако он успел узнать человека в струящихся одеждах, который появился из камеры, гневно крича что-то тому, кто остался внутри странного помещения.

Джанкарло Чибо, архиепископ Сиены, был в ярости. Они сделали уже две попытки присоединить руку Анны Болейн к культям безруких «добровольцев», но оба эксперимента оказались неудачными. Несмотря на то что калек напоили до бесчувствия, те мгновенно трезвели при первом же прикосновении шестипалой руки. Сама рука ничего не делала. Кроме Чибо, никто не видел, чтобы она двигалась. Она лежала совершенно неподвижно. Однако стоило приложить отрубленное место к культе, калеки начинали кричать, словно прижженные каленым железом, и дико вырываться. Двум крепким охранникам едва удавалось удержать этих щуплых людей. Сначала Чибо и Авраам пытались соединить руки с помощью рыболовной лесы, однако при соприкосновении с кожей нить словно таяла. Чибо устранил неопределенность, избавившись от первого «добровольца», но со вторым все получилось не лучше, и он только что отправился по водному пути следом за своим товарищем. Теперь у архиепископа появилась новая идея. И она заставила вечно покорного Авраама заартачиться.

– Мы же работаем с металлами! – крикнул Чибо, оборачиваясь к иудею, который сидел за столом, уронив голову на руки. – Зачем тогда у нас все эти устройства? Что может быть логичнее?

Архиепископ увидел остановившегося у двери Генриха. На Фуггера он едва взглянул.

– Он пьян?

Фуггер тихо хихикнул и демонстративно срыгнул.

– Как видите, милорд, – хмуро отозвался Генрих.

– Ну так напои его еще сильнее. Вы двое, – окликнул Чибо двух стражников, которые накрывали крышкой отверстие в полу, – накачайте эту безлапую собаку винищем. А ты, – обратился он к Золингену, – приготовь иудею еще одну трубку. Не слишком большую. Мне надо, чтобы он не заснул.

После этого Чибо вернулся в стеклянную камеру и принялся подтаскивать инструменты к тиглю, расположенному в центре.

Фуггера отвели в угол каменной пещеры. Хотя большая ее часть была скрыта дымом, он почувствовал, что помещение это громадное. А подняв голову, увидел, что дым выходит из отверстия в своде.

Охранники дали пленнику бутыль с крепким и неприятным на вкус бренди. Фуггер повернулся к ним боком, поднес горлышко бутылки к самому лицу и позволил бренди медленно стекать по большому пальцу на плечо. Он хрипел, ахал и хихикал, пока бутылка не опустела наполовину, а потом сделал вид, будто впал в ступор. Охранники поймали падающую бутылку и отошли, чтобы допить оставшееся.

Фуггер сунул руку за спину и вытащил из-под рубахи ворона. Агатовые глазки ярко блеснули в пламени факелов.

– Пора, о милый Демон, – прошептал он. – Ты должен лететь и привести подмогу.

«Но как, о, как?» – подумал он.

Если в своде этой темной пещеры есть вентиляционное отверстие, Демон в конце концов его разыщет. Если дыра окажется достаточно большой, ворон сможет выбраться наружу. Но что потом? Найдет ли он Бекка, который ждет у дворца? И что сможет предпринять паренек, даже если поймет, что во дворец есть еще один ход? Ход, который он искал столько лет, но так и не нашел?

Отчаяние грозило поглотить Фуггера – такого он не испытывал и в глубине виселичных отбросов. Там он по крайней мере был в безопасности, оставался сам себе хозяином, пусть бесконечно опустившимся, грязным и потерянным. Здесь же… Ну, у него не было сомнений в том, что вскоре он последует за своими предшественниками в их водяную могилу. И она может стать благословенным отдохновением после того, что для него готовят в этом стеклянном склепе.

Ему хотелось отпустить Демона, но расставание казалось невыносимым: Фуггер ведь будет знать, что больше никогда не увидит ворона. Однорукий держал птицу, прижимая теплое тело к своему боку под одеялом. Его единственная рука дергала за нитку, распуская вязаное одеяло ряд за рядом. Это напомнило ему мать: в тепле их кухни в Мюнстере она заставляла маленького сына сидеть спокойно, вытянув обе руки, пока она распускала шерсть и превращала ее в мотки для вязания. Он, бывало, притворялся, будто ему не нравится это делать, не нравится помогать по дому в то время, когда он мог бы выходить из дома с отцом, учась быть мужчиной, торговать и управлять имуществом. На самом же деле он обожал чувствовать, как мягкие нитки обвиваются вокруг его рук – двух его целых рук. Мать напевала какую-нибудь старинную песенку или колыбельную.

Вот и теперь перед ним лежала куча ниток. Он заглянул в блестящие глаза своего спутника, а потом поднес ворона к лицу и, неловко орудуя единственной рукой и зубами, сумел надежно закрепить конец шерстяной нитки на левой лапе ворона. А потом он с отчаянной поспешностью принялся распускать все новые и новые ряды одеяла. Вскоре больше половины ветхого одеяла лежало вокруг него в виде красных ниток.

Из стеклянной камеры прозвучал приказ: «Привести его». Генрих фон Золинген вышел в пещеру и направился к нему.

– Лети с моими молитвами, – прошептал Фуггер.

И как раз в тот момент, когда массивный немец наклонился над ним, Фуггер выпустил ворона.

Резко каркнув, Демон взлетел, заставив Генриха с проклятьем отшатнуться. «Мерзкие твари», – подумал он, отмахиваясь от птицы. Демон несколько раз низко пролетел над ним, прощально каркнул – и унесся к своду. У Генриха возникло странное впечатление, будто за птицей разворачивается красный след, похожий на струйку дыма. Однако телохранитель сознавал, что это – не что иное, как фантом, созданный его все еще разламывающейся от боли головой и жарким маревом пещеры. Он приказал охранникам поднять с пола безжизненный тюк, в который превратился Фуггер, прикидываясь напившимся до бесчувствия.

Когда его внесли в камеру калейдоскопа, Чибо на секунду оторвался от своих приготовлений и сказал:

– Что это был за шум?

– Птица, милорд. Они иногда протискиваются сюда через вентиляционное отверстие.

– Ну, чего же вы ждете? Кладите его на стол. Нет, не так, идиоты! Культей сюда. Ближе к тиглю.

Хотя запястье Фуггера давно потеряло чувствительность, он ощутил силу жара, исходящего от котла, наполовину погруженного в пол. Чуть приоткрыв глаза, он увидел лицо. Этого человека Фуггер никогда не встречал прежде. И в то же время он показался странно знакомым. Седые волосы выбивались из-под ермолки, падая на заострившееся, измученное лицо. Темные глаза тупо смотрели на него. Именно эти глаза, как представилось Фуггеру, он уже когда-то видел.

– Ну, Авраам, не начать ли нам? – заискивающе проговорил архиепископ. – И больше никаких сомнений, ладно? Конечно, несколько человек будут страдать, но эти несчастные и так едва живы. Зато множеству людей это принесет пользу. Философский камень совсем близко. Его тайна здесь, перед нами – в этой руке ведьмы и этом безруком человеке. Давай, ради вечной жизни.

Авраам что-то пробормотал и отвел взгляд.

– Ты увидишь, друг мой, ты увидишь! – Чибо махнул рукой охранникам. – Положите культю на тигель.

Руку Фуггера подняли и потянули к раскаленному тиглю. Он перестал притворяться спящим и начал пытаться отдернуть руку. Ему не удавалось это сделать: до тигля оставался дюйм, полпальца… Боль уже была нестерпимой.

– Нет! – завопил он.

В дверь темницы забарабанили, и кто-то начал громко окликать Чибо. По знаку своего господина охранники отпустили руку Фуггера.

– Ваше высокопреосвященство!

Это был Джованни, камердинер Чибо и управляющий его домом.

– Милорд, совет уже собрался. Они ждут вас наверху. Последние приготовления к Палио. Нам нужны ваши распоряжения.

Чибо посмотрел на бессвязно бормочущего Фуггера, потом – на Авраама, сидевшего с остекленевшими глазами.

– Ну что ж, – со смехом проговорил он. – Надо полагать, что долг превыше удовольствий.

По его знаку охранники убрали руку в бархатный мешочек, который затем положили в седельную сумку. Перекинув ее через плечо, охранник встал позади Чибо. Архиепископ спросил Авраама:

– Продолжишь без меня?

Старик наконец заговорил:

– В твое отсутствие я могу провести кое-какие опыты. Оставь однорукого субъекта со мной.

– Хорошо. – У двери калейдоскопа Чибо задержался и медленно обернулся. – Знаешь, Авраам, мне кажется, что мы подходим к этому делу неправильно. Конечно, мы – люди науки, но то, что лежит здесь, – тут он постучал по кожаной сумке, – эта нетленная плоть показывает свою дьявольскую природу. Поверь мне, я видел, что это так. – Он содрогнулся. А потом на его губах заиграла легкая улыбка, а глаза загорелись. Он продолжил: – Следовательно, к нашей работе следует привлечь силы, лежащие за рамками науки. – Он повернулся к телохранителю и церемониймейстеру. – Мы отслужим черную мессу. Здесь, сегодня ночью. Вы оба займитесь этим. Нам нужны будут все обычные участники. Предупредите мою любовницу. О, и найдите девственницу – если такие в Сиене еще остались.

Он удалился из стеклянной камеры в сопровождении Джованни и двух охранников.

Генрих шел более медленно, бормоча проклятья. Он думал:

«Я не богослов, но – черная месса? Разве это не мерзость в глазах Господа? И тем не менее Господь определил этому итальянцу быть Его истиной опорой, оплотом Церкви. Я принес клятву верности Господу и Чибо. Я должен повиноваться им во всем. Во всем!»

Он никогда не посещал черные мессы, однако не мог полностью от них отстраниться: ему приходится играть роль, возложенную на него представителем Христа. И все-таки, уходя из пещеры, Генрих принялся осенять себя крестными знамениями: он слышал, что на такие ритуалы являлись опасные существа. Злобные твари. Твари, от которых сильно пахло серой.

Когда дверь за ними захлопнулась, Фуггер снова поднял веки. Авраам не шевелился, устремив на пленника затуманившийся взор. Они молчаливо смотрели друг на друга. Единственным звуком было шипение расплавленного металла в тигле, далекое ворчание пламени и непрекращающийся стук капель воды.

Фуггеру показалось, что он знает, где раньше видел глаза старика. Если он не ошибся… Ну что ж, стоит рискнуть.

– Господин, – сказал он, – я пришел от вашего сына.

Выражение лица Авраама не изменилось. Возможно, он даже не слышал слов Фуггера.

– Ваш сын, господин. Он ждет за стенами этого дурного места. Он пытается вас освободить.

Авраам встал и шаркающей походкой направился к открытой двери стеклянной камеры. Он почти прошел через нее, когда Фуггер снова обратился к нему:

– Это правда. Ваш сын вас спасет.

Изможденный человек даже не обернулся, чтобы ответить:

– У меня нет сына.

* * *

Для ворона, которого некоторые люди называли Демоном, выбор не представлял трудностей. В пещерах ему охотиться не нравилось, а в духоту свода донесся запах чего-то недавно умершего.

Так что как только близкое существо выпустило ворона на свободу, он последовал за манящим запахом и быстро нашел дыру, где ощущалось обещание добычи. Дыра оказалась тесной, поэтому он плотно прижал крылья к телу и протиснулся в проход, ведущий вверх.

Спустя некоторое время Демон увидел свет, а в следующую секунду натолкнулся на металлическую решетку. За ней сквозь сетку видно было небо: на улице стоял ранний, вечер. На решетке лежал трупик крысы.

Теперь ворона не тревожило то, что он не может пробраться дальше. Его тревожил только голод. Ему было неловко, но, прицепившись к решетке вверх ногами, он смог перевязанным красной нитью когтем протащить бурую лапу через решетку. Погрузив в тушку свой бритвенно-острый клюв, он принялся ее клевать и рвать. И чем дольше он это делал, тем легче это становилось.

* * *

Голод в конце концов заставил Бекк пройти вдоль дворца, покинув свой наблюдательный пост у главных ворот. Чем дольше она ждала, тем сильнее становилось ее беспокойство. Она совершила глупость, разрешив Фуггеру пойти на риск. Теперь она осталась одна – и ничего не могла предпринять. Она снова будет бессильно наблюдать за зданием, в котором содержат ее отца. Она снова ничего не будет делать, только смотреть и ждать.

Чего? Она уже просидела здесь целый год, и за все время ей не представилось ни единой возможности проникнуть внутрь или настигнуть архиепископа вне дворца. Он всегда находился под хорошей охраной или в окружении большого количества людей. Один раз она чуть было не потеряла последнее терпение и не напала в одиночку. Ее удержала мысль о том, что у нее будет только один шанс.

И вот теперь у нее появилась возможность что-то сделать – и эта возможность была упущена на дороге в Тулон. Там должны были встретиться только она, Чибо и тот громадный телохранитель – неплохое соотношение сил! Архиепископ должен был умереть на дороге, а она получила бы его печать, чтобы подделать письмо об освобождении отца. Но ей помешали люди, которые преследовали свои цели. Она проявила нерешительность там, а потом вторично в Тулоне. Ей помешали чувства, которых она никогда раньше не испытывала. А теперь, когда тот человек исчез и, наверное, погиб, она вернулась туда, где, казалось, провела всю жизнь. И снова ждет благоприятного стечения обстоятельств, которое может не наступить еще много лет.

Несмотря на эти мысли, Бекк не уходила со своего наблюдательного поста, пока голод не заставил ее это сделать. Проголодался и Фенрир, сидевший у ее ног. В переплетении улочек рядом с дворцом торговцы едой уже установили свои лотки, готовясь к Палио: праздник должен был начаться завтра. Цены уже начали расти, так что Бекк неохотно заплатила три монетки за небольшую булку и кусок поджаренного мяса, которое она не стала рассматривать слишком внимательно. Далеко в прошлое отошли те дни, когда она ела в соответствии с законами своего племени. Жизнь на улицах Сиены не позволяла такой роскоши. А Фенрир не имел ничего против хрящей.

Когда они возвращались обратно к фасаду дворца и шли по узкому переулку, Фенрир внезапно зарычал и выдернул веревку у нее из руки. Он подбежал к дворцовой стене и начал лапой выкапывать что-то из земли. Бекк увидела трупик крысы и уже собиралась оттащить от него пса, как вдруг заметила, что крыса шевелится. Поскольку животное было явно мертвым, Бекк присмотрелась внимательнее. Что-то толкало трупик снизу – и это не был поток дыма, который, как она теперь заметила, постоянной струей омывал тушку.

Бекк наклонилась. Она ожидала увидеть еще одну крысу, и поэтому устремившиеся на нее блестящие глазки, окруженные черными перьями, ее поразили. Однако это удивление не шло ни в какое сравнение с радостью узнавания.

– Демон! – вскрикнула она.

Ворон на секунду оторвался от расклевывания крысы и четко произнес:

– Рука.

Бекк положила на землю еду и оглянулась. Решетка была закреплена в двух опорах. В этот момент в проулке никого не было видно. Она наклонилась и попыталась поднять решетку, но сетка прочно приросла к месту, заваленная многолетними отложениями отходов и земли.

– Не двигайся! – сказала она ворону, который в ответ просто оторвал от крысы кусок побольше.

Бекк побежала обратно к лотошникам. Кое-кто из них еще не закончил устанавливать свои палатки, которые были более сложно устроены, чем остальные, и включали в себя боковины и навесы. Рядом с одной из таких палаток она увидела то, что ей было нужно, и когда двое рабочих отвлеклись, чтобы поглазеть на проходящую мимо них пышнотелую продавщицу апельсинов, Бекк схватила ломик и помчалась обратно.

Вставив ломик в решетку, она налегла на него всем телом. Несколько секунд ничего не происходило, а потом решетка чуть подалась – и стремительно повернулась под таким углом, что дохлая крыса полетела в дыру. Демон немедленно выскочил наружу и, склонив голову набок, укоризненно посмотрел на Бекк.

– На, возьми моей еды, – предложила она, протягивая ему кусок хлеба.

Пока птица подкреплялась, Бекк изумленно разглядывала ее. Закашлявшись, она отмахнулась от струйки дыма, попавшей ей в лицо, а потом вдруг настороженно принюхалась. В нем ощущался какой-то знакомый запах. Когда-то ей уже приходилось его ощущать.

И тут она вспомнила. Дым принес воспоминание о том последнем дне, когда она видела отца, – уже на следующий день он тайком вывел ее из дворца. Отец сидел у раскаленного добела тигля, превращая железо в расплавленный металл, и едкий дым пропитывал его одежду.

Этот запах! Именно его она сейчас почувствовала. Бекк высморкалась на землю рядом с дырой. Заглянув в отверстие, она вдруг заметила, что в темноту уходит какая-то нитка. Что это? Она наклонилась, и Демон вспрыгнул на протянутую ею руку. Проведя пальцами по шерстяной нитке, Бекк осторожно ее потянула – и ощутила сопротивление.

– Умница Фуггер! – прошептала она. Она поборола инстинктивный порыв немедленно нырнуть в дыру, чтобы как можно скорее проследить за красной ниткой. Бекк представила себе отца, который сидит в клубах этого дыма, и желание проскользнуть в подземелье стало почти непреодолимым.

Однако Бекк приобрела немалый опыт и знала, что непродуманные планы обычно кончаются неудачей и большой кровью. Вот почему она поспешно отвязала нитку от лапки ворона и прикрепила ее к решетке, которую затем установила на место. После этого она отправилась искать все необходимое. Ей понадобится не так уж много. Достаточно взять нож и длинную веревку. И конечно, пращу.

Фенрир шел впереди нее, Демон с громким карканьем кружил у нее над головой. Бекк отправилась на берег реки, чтобы набрать гладких камешков и дождаться наступления ночной темноты.