Текст книги "Список"

Автор книги: Крис Картер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Я поверю в эту байку, когда ты докажешь, что Эйнштейн был серийным убийцей, Швейцер на досуге насиловал монашек, а Достоевский обирал сирот, – с какой-то необычной для него резкостью ответил Молдер. – Потому, мол, и писал про слезинку ребенка с таким знанием дела и так прочувствованно.

– Молдер, – ответила Скалли, чуть покраснев, – подчас ты бываешь просто невыносим.

– Надеюсь, не слишком часто? – кротко спросил напарник. – Вот послушай, – он от-листнул только что перевернутую страницу назад и стал читать: – Я вернусь к началу, которое следует за концом, и снова начну путешествие, назначенное для душ праведных. Я – Господь. Я – Повелитель Вселенной. Для меня нет смерти, а есть лишь вечная жизнь.

– Откуда это? Какой-то апокриф?

– Представь себе – всего лишь Наполеон Мэнли, написано в 1994 году. Здесь такого текста на сотни страниц, – он закрыл папку и отложил ее на стол, – Есть ссылки на индуистские трактаты, розенкрейцеров, Заратустру… Похоже, воскрешение, или просто бессмертие, стало его навязчивой идеей.

– Но это же значит, что он оказался в состоянии и впрямь воскреснуть, Молдер!

– Само по себе – конечно, не значит. Но, учитывая все то, что происходит… Может, он знал то, чего не знаем мы?

– Например, тайный пароль на вторичное открытие врат? – иронически уточнила Скалли.

– Или даже иначе… просто понял что-то такое, что мы давным-давно знаем, но не понимаем. Воспринимаем просто как слова…

– Что ты имеешь в виду?

– Скалли, всякая серьезная мировая религия одним из основных своих моментов имеет веру в загробную жизнь. Так или иначе, в той или иной форме. Переселение душ, перевоплощение, воскресение на том свете, воскресение телесное после Страшного Суда… Не может быть, чтобы миллионы… миллиарды людей так фатально ошибались из века в век.

– Прости, Молдер, но про переселение душ в катехизисе ничего не сказано.

– Однако и в христианстве душа бессмертна, а смертна лишь ее плотская оболочка. Мне не дает покоя одно противоречие. Нич мнил себя Богом, для Бога нет никаких сроков, никаких пределов, верно?

– Разумеется.

– Тогда почему он сам себе установил крайний срок свершения мести? Сорок дней… Это нелогично.

– Нелепо ожидать логики от человека, который с минуты на минуту ждет, что сквозь него пустят разряд в несколько тысяч вольт.

– Но его речь наверняка, наверняка, Скалли, была продумана заранее.

– И что такое сорок дней?

– Это срок, на протяжении которого душа умершего еще пребывает здесь, на земле. Срок ее последнего испытания, после которого она либо опускается в ад, либо поднимается в рай. Срок ее последних, самых страшных искушений. В православии, насколько я помню, этот период называют воздушными мытарствами.

– О Боже! – простонала Скалли. – Вот только православия нам сейчас не хватало! Нич не очень-то похож на русского, а, Молдер?

– Причем тут национальность…

– Я готова предложить тебе гораздо более правдоподобное объяснение. И, что немаловажно, из него можно уяснить, что нам делать дальше. А из твоих умозаключений следует, по-моему, лишь одно: всем надлежит немедленно пасть на колени и молиться.

– Не уверен… Хорошо, расскажи, я слушаю.

– Ну спасибо. Снизошел… Так вот. В тюрьме возник заговор, скорее всего, непосредственно против директора Бакли и, закономерным образом, против всех наиболее преданных ему людей. В чем смысл заговора и в чем его причина – пока не стоит гадать, это просто надо выяснять. Но сам факт такого заговора, по-моему, уже не подлежит сомнению. Чтобы пустить нас по ложному следу, хотя бы на время… а может, устроить и в газетах шумиху, ведь стоит только кому-то из писак пронюхать о списке и посмертной мести – тут начнется столпотворение… была придумана история со списком. Верхушка заговора, скорее всего, среди персонала тюрьмы, а не среди заключенных, но кто-то из заключенных вовлечен. Тот же Нич. Вероятно, его выбрали именно за его нестандартность и странные увлечения, уговорили, чтоб напустить побольше туману, произнести эту речь перед смертью, что-то пообещав…

– Что можно пообещать человеку, который вот-вот покинет сей мир?

– Мало ли… У него ведь есть жена?

Несколько мгновений агенты молчали. Все и впрямь выглядело так логично…

– Кстати, с его женой мы еще не беседовали, – проговорил Молдер.

– Слава Богу, – сказала Скалли. – Кажется, разумные доводы еще не перестали до тебя доходить. Значит, есть надежда на раскрытие дела.

– Как сказать… – уклончиво ответил Молдер. – Но с миссис Мэнли повидаться действительно стоит. Тут ты кругом права.

– Молдер, – с мягкой укоризной в голосе произнесла Скалли. Ей понравилось, что напарник признал свою ошибку, и теперь она была готова отнестись к его заумным построениям вполне снисходительно. – Молдер. Ну подумай сам. Даже если предположить… невероятное. Неужели, если бы тебе дана была возможность пошататься еще сорок дней на земле, среди, так сказать, родных и близких… призовая игра, понимаешь ли, бонус… ты потратил бы это время на то, чтобы кого-то опять мочить? Как будто тебе этого занятия при жизни не хватило?

– В том-то и дело, Скалли, – ответил Молдер и, пряча глаза, поднялся со своего стула. – В том-то и дело.

…Рок бодро отжимался на полу камеры. Он старался следить за своим физическим состоянием, вопреки всякой логике рассчитывая раньше или позже как-то выбраться отсюда на волю, – а там-то уж хилых не терпят. Впрочем, как и здесь. В этом смысле воля и тюрьма не слишком-то отличаются друг от друга; можно даже сказать, совсем не отличаются.

Хотя сейчас стало не до призрачной воли. Хоть куда-то удрать отсюда, пусть в другую тюрьму – лишь бы подальше. Неужели эти фраера из ФБР не купятся? Хреново, если так. Если какому-то здешнему придурку, чтобы запудрить всем мозги, пришло в голову мочить всех, с кем Нич был на ножах, – ' только вопрос времени, когда кишки выпустят и ему, Року. Сваливать, сваливать поскорее!

Охранник застал его врасплох.

– Рок, на выход.

– Куда это?

– После физкультуры от тебя слишком разит. Надо принять душ. Давай-ка руки.

Щелкнули, стиснув запястья, стальные браслеты.

– За что? Нет, я спрашиваю, за что? Какое право…

– Заткнись, ублюдок. С тобой хотят малость потолковать.

– В душевых?

– Именно в душевых. Я же сказал: от тебя слишком разит потом.

В душевых частенько били. И зэки друг друга, и охранники зэков – тех, кто терял разумение и слишком уж выеживался.

– Не пойду!

– Пойдешь.

Конечно, пришлось пойти.

Однако увидев в ярком свете электрических ламп не кого-нибудь, а самого директора тюряги, Рок успокоился. Сэм был славным, незлобивым и даже в каком-то смысле заботливым начальником. Надо быть полным скунсом, чтобы иметь на него зуб просто за то, что он – начальник.

Впрочем, Нич и был полным скунсом.

Сэм Бакли приветливо, хотя и немного свысока смотрел на Рока. Он всегда относился к этому парню с симпатией; насколько это было возможно, конечно, – Рок не бузил, не нагличал, не качал права. Но обстоятельства переменились. Бакли кивнул охраннику, и тот вышел. Но не ушел далеко, а встал у дверей снаружи, внимательно поглядывая то налево, то направо по коридору, – не идет ли кто, кому не стоит здесь сейчас ходить.

– Здравствуй, сынок, – сказал Сэм Бакли.

– Здравствуйте, господин директор…

– Хочу поговорить с тобой по душам. Насчет списка.

– Какого списка? Не знаю я никакого списка!

– Брось, Рок, – голос Сэма Бакли был само добродушие, а сам он был – прям как отец родной. – Слово не воробей. Ты слишком болтлив. Чего же ты теперь скромничаешь? Перед чужаками решил колоться, а своих – сдать?

Кулак у незлобивого и добродушного Сэма Бакли оказался на удивление тяжелый. Яркий электрический свет на мгновение померк перед глазами Рока. Когда Рок пришел в себя, то оказалось, что он лежит на холодном, влажном кафельном полу.

Рок сплюнул кровь. Вместе с нею выплюнулись сразу два выбитых зуба и отчетливо стукнулись о кафель. Пошатываясь, Рок поднялся. Это получилось с трудом – было даже не опереться на стену, руки оставались скованы за спиной. Пол выворачивался из-под ног, как легкая резиновая лодчонка. Рок понял, что дело плохо.

– Ну? – с улыбкой спросил Сэм Бакли. В улыбке не осталось уже никакого добродушия.

– Я… – с трудом начал Рок, но директор прервал его.

– Меня не ты интересуешь, ублюдок. Понял? Не ты! Скажи – я есть в списке? Есть? Говори!

Во второй раз Рок подниматься с пола не стал. Не стоило это дело усилий. С ненавистью глядя на Бакли снизу вверх и еще пытаясь, словно полураздавленный червяк, шевелиться, чтобы лечь поудобнее, он выплюнул очередную порцию настоянных на крови зубов и прошепелявил:

– Вы – номер пятый.

Он знал, что терять ему уже нечего. С неким даже любопытством он вглядывался в изменившееся лицо Бакли, маячившее на фоне ламп где-то высоко-высоко, под потолком.

– Что, – спросил Рок, – теперь знаешь, каково чувствовать себя смертником?

«Добрых начальников не бывает», – успел подумать Рок.

«Хороших зэков не бывает», – подумал Бакли и ударил ногой.

Потом он так и не смог остановиться, пока Рок совсем не перестал кричать и дергаться. Лишь тогда, тяжело дыша и роняя с кончика носа капли пота, Бакли поднял лицо к потолку.

– Поняли?! – хрипло выкрикнул он. Он не мог бы сказать определенно, кого он имеет в виду, – Вы поняли?!

Если это заговор, то пусть те, кто в нем участвует, знают, что шутить я не намерен.

А если… если это, прости, Господи, и впрямь Нич – пусть это будет искупительной жертвой. Не меня! Его, вот его возьми – того, кто валяется сейчас в крови и моче, ведь вы с ним тоже терпеть не могли друг друга! Если в списке пятеро – надо поскорее заполнить все пять строчек, да? Ведь да, Нич? Вот, я помог тебе, и еще один в твоем списке – уже не в списке, а на том свете, летит в преисподнюю легким катером… Я тебе помог, слышишь? И потому – не меня!

Страх делает с людьми страшные вещи. Потому что он – страх.

Дом миссис Мэнли Сент-Маркс, округ Вакулла, Флорида

Перевалило за полдень, когда агенты, припарковав свой «таурус» напротив небольших ворот окружавшего домик сада, вышли в палящий, сверкающий день. Домик был небогатый, одноэтажный – комнат на восемь, не больше. Но ухоженный и уютный. И утопал в цветах. Впрочем, что тут скажешь – Флорида, Цветущий штат… «Нешибкие, видно, были заработки у Бога, увлекшегося грабежами винных магазинов», – подумала Скалли. Впрочем, уют – это главное. А тут он наличествовал, и, несомненно, благодарить за это следовало лишь миссис Даниэлу Мэнли, и никого другого.

Хозяйка оказалась дома. И то спасибо. Она так долго не подходила к двери, что агенты уж решили, будто поездка оказалась напрасной.

– Здравствуйте, миссис Мэнли.

– Здравствуйте…

– Агент Молдер, агент Скалли. Мы хотели бы с вами поговорить.

Она пожала плечами и открыла дверь.

– Проходите…

Это была красивая, яркая, сохранившая прекрасную фигуру и, в сущности, еще довольно молодая афро. Если Нич провел одиннадцать лет в тюрьме, сколько же было этой женщине, когда они поженились, недоумевала Скалли. Четырнадцать? Шестнадцать? И вообще… Как она живет тут эти одиннадцать лет одна?

Одна ли?

Они переглянулись с Молдером и сразу поняли, что думают об одном и том же. На такое-то у них хватало взаимопонимания.

В холле было прохладно – и сумеречно после яростного сияния снаружи.

– Выпьете что-нибудь? – чуть принужденно спросила хозяйка, рассадив незваных гостей и готовясь усесться сама. В голосе ее так и звучало: знаю же, что вы откажетесь, – но не предложить не могу.

– Благодарю вас, нет, – сказал Молдер, а Скалли лишь покачала головой отрицательно – и миссис Мэнли с готовностью опустилась в кресло.

– Прежде всего – нам очень жаль, что с вашим мужем случилось… такое… – сказал Молдер. Миссис Мэнли тут же закурила, и лицо ее быстро стало донельзя печальным, даже трагическим. Как-то очень быстро и выверенно. Будто автоматически. Сразу перестало вериться в то, что молодая красотка и впрямь испытывает хоть какую-то печаль. «И вообще, – подумала Скалли, – она почему-то нервничает. Странно. С чего бы ей нервничать теперь?»

– Мы хотим задать вам несколько вопросов касательно вашего мужа, – Скалли решила сократить обязательные ритуальные процедуры до минимума и побыстрее взять быка за рога.

– Спрашивайте, – тихо ответила миссис Мэнли.

Курила она очень изящно.

И ногу на ногу положила почти артистично. Ноги были хоть куда. А ткань халата была почти невесомой. Почти отсутствовала.

Они начали спрашивать.

– Вы знаете что-либо о людях, которым ваш муж страстно желал бы отомстить, но не сумел, не успел?

– Вы намекаете на так называемый список? – миссис Мэнли стряхнула пепел с сигареты.

– Вы знаете о списке? Откуда?

– От мужа. Как-то раз он обмолвился: у него есть заклятые враги, относившиеся к нему при жизни без должного уважения… и он, перейдя в другое состояние, обязательно расправится с ними. Обязательно. Закон возмездия – божеский закон.

– Скорее – воздаяния, – проговорил Молдер.

Миссис Мэнли сделала затяжку, потом выдохнула дым. Снова грациозно стряхнула пепел.

– Я не чувствую разницы, – сказала она.

«Я тоже», – подумала Скалли.

«Возмездие, – подумал Молдер, – это только ответ злом на зло, а воздание – это ответ злом на зло и добром на добро. Как можно этого не чувствовать? Если бы Бог занимался только возмездием, в него никто бы не верил. А если бы и верил – то лишь как в сатану. Со страху».

– Он упоминал какие-то имена?

– Нет. Он говорил лишь о том, что не оставит безнаказанными тех, кто так или иначе предавал или унижал его. Он был человек с чрезвычайно развитым чувством собственного достоинства.

– Неужели вы верите в то, что ваш муж может воскреснуть? – спросила Скалли.

Миссис Мэнли помолчала немного, как бы собираясь с мыслями, а затем заговорила задумчиво и неторопливо:

– Несколько месяцев перед казнью меня преследовал один и тот же сон. Будто Нича сажают на электрический стул… щелкает выключатель, молния бьет… а он – не умирает. Его не могут убить, не могут. Он был таким могучим, таким властным человеком… был наделен такой силой… Это как-то даже нелепо – что его смогли убить просто одним движением кнопки. Или что там у них…

– Он когда-нибудь делился с вами мыслями о смерти? – спросил Молдер.

– Я знаю только, что он совершенно не боялся смерти.

– Потому что верил в бессмертие?

– Не знаю… Иногда, наверное, верил. Иногда и я в это верю. Понимаете, перед казнью мне дали только три дня для посещений. Только три за целый месяц. Но я иногда чувствовала даже на расстоянии, даже здесь, дома… и уж подавно – там… его силу, его воздействие:.. Не могу объяснить.

Молдер вздохнул и, почти уже не спрашивая, а скорее констатируя, проговорил:

– Вы думаете, он вернулся, правда?

Миссис Мэнли прикурила следующую сигарету от окурка первой. Ее пальцы чуть дрожали.

– Знаете… Я думаю, если бы кто-то и смог оттуда вернуться… это был бы Нич.

Выйдя из дома, агенты некоторое время молчали. Цветущий, залитый солнцем сад так контрастировал с домом, который они только что покинули, что им не хотелось разговаривать. Листья, ветер, ослепительное небо и благоуханные цветы были такими ощутимыми, живыми… А там – этот то ли бред, то ли нелепый и недобрый розыгрыш…

– Ты обратил внимание на ее руки? – спросила Скалли, когда они подошли к воротам.

' – Конечно. Она очень нервничает. Или даже напугана.

– Чем?

Молдер положил ладонь на ручку дверцы «тауруса» и обернулся к Скалли.

– Я думаю, сейчас каждый, кто думает, будто при жизни как-то предал или унизил этого чертова убийцу, ощущает себя в списке, – негромко сказал он.

– Но ей-то чего бояться?

– Я не знаю. Но в ее жизни многое могло измениться за те одиннадцать лет, что Нич сидел. Более того – было бы очень странно, патологически странно, если бы ничего не изменилось.

В кармане Скалли заверещал телефон. Быстрее обычного – нервы от всего происходящего и у агентов были не в лучшем состоянии – Скалли выхватила трубку.

– Агент Скалли!

Молдер открыл наконец дверцу машины и поднял на Скалли выжидательный взгляд. Лицо Скалли вытянулось. Несколько мгновений она слушала, потом сказала: «Едем» – и попыталась спрятать трубку. В собственный карман она попала с трудом. Наконец справились. И лишь тогда сказала, глядя куда-то в сторону:

– В тюрьме еще одна смерть.

– Кто?

– Рок. Забит насмерть в душевых отделения смертников. Да садись же ты в машину скорее!

Миссис Мэнли провожала взглядом удаляющиеся спины, глубоко задумавшись.

– Мне пора, – проговорил громадный Винсент Пармелли, выходя из соседней комнаты и застегивая форменную куртку.

Миссис Мэнли вскрикнула, обернувшись с такой стремительностью и в такой панике, что Пармелли отшатнулся.

– Ох… – сказала она потом и перевела дыхание.

– Что с тобой? – он попытался обнять ее за плечи. Она вырвалась, отступила на несколько шагов.

– Ничего. Я ведь столько раз говорила тебе – не подкрадывайся ко мне сзади! Ты такой большой, а так неслышно ходишь…

– Почему ты так напугалась?

– Я не напугалась.

– Ты думала – это он?

– Ничего я не думала. Куда ты идешь?

– На работу. Сегодня я в вечерней смене.

Она помедлила.

– Мне страшно, Винс. Не знаю, в чем тут дело, но мне действительно страшно. Ты чувствуешь? Я трясусь, как котенок на ветру.

– Чего ты боишься? – он ласково улыбнулся и снова попытался положить свои громадные черные руки на ее хрупкие черные плечи. На этот раз она позволила.

– Вдруг… – она прятала глаза. – Вдруг кто-нибудь узнает про нас?

– Что с того?

Она не ответила.

– Ты боишься его?

Она не ответила снова.

– Даниэла, перестань дурить, – он убрал пятерни с ее плеч и пошел к двери. Но на пороге обернулся: – Он не вернется, поверь мне. Не вернется.

Ист-Пойнт, округ Леон, тюрьма штата Флорида

«Он здорово сдал за эти два дня», – подумал Молдер.

«Он здорово перепуган», – подумала Скалли.

Снова, уж в который раз, они шагали по коридору рядом с директором Бакли к его кабинету.

– Кто обнаружил труп? – спросил Молдер.

– Один из моих охранников. Вы хотите с ним поговорить?

– Пока нет. Как получилось, что никто ничего не слышал?

– Не знаю, но факт остается фактом: никто ничего не видел и не слышал. Впредь такого не будет.

– Вы полагаете, что впереди еще какое-то «впредь»? – цепко спросила Скалли.

Директор сделал вид, что не услышал.

– Я ввел чрезвычайный режим по всей тюрьме, – сказал он. – Полная изоляция. Пока мы… или вы, или мы с вами вместе, – вполне политкорректно уточнил он, – не разберемся наконец в этой дикой ситуации. Насколько я понимаю, всякий, кто хоть раз входил в контакт с Ничем Мэнли, может быть сейчас в списке подозреваемых.

– В списке или в списке подозреваемых? – уточнил Молдер.

У Сэма Бакли на миг вздулись желваки.

– В списке подозреваемых; я, кажется, ясно выразился, – очень ровным голосом ответил он. Гостеприимно отворил перед агентами дверь и пропустил их вперед. После утреннего шока это не выглядело вежливым. Скорее в этом сквозил страх или, по крайней мере, полное нежелание заглядывать в кабинет первым: а ну как там еще что-нибудь новенькое приготовлено?

Нет, на сей раз обошлось. Они вошли. Расселись.

– Послушайте, мистер Бакли, – сказал Молдер, – Почему Рок?

Бакли пожал плечами.

– Вы, наверное, уже от многих слышали, что Рок и Нич терпеть не могли друг друга.

– Да, – ответила Скалли, а Молдер лишь кивнул утвердительно.

– Полгода назад они чуть не порезали друг друга. Еле растащили…

– Но для чего кому-то нужно маскировать свои убийства под какой-то мистический список? – не выдержала Скалли.

Бакли внимательно посмотрел на нее исподлобья.

– Это вопрос, – глухо сказал он, – Это всем вопросам вопрос. Вы, стало быть, не верите, что это… Нич?

– Я еще не спятила, – ответила Скалли.

– Скалли, – поговорил Молдер поспешно, – но факт остается фактом. Хоуп вел Нича к месту казни. Фармер сильно помял Нича во время усмирения бунта. Рок не на шутку подрался с Ничем и постоянно с ним скандалил. Все, кто причинил Ничу физический вред, сейчас умирают.

– Кто это делает? – спросила Скалли. – Я не могу понять.

– Зачем кто-то это делает? – в тон ей спросил Молдер. – Ты не находишь, что это гораздо интереснее и гораздо загадочнее?

Скалли в ответ лишь встряхнула головой, словно отгоняя неуместный вопрос. Как муху.

– Ведь ни малейшего мотива, кроме пресловутой мести казненного, мы так и не можем найти, – сказал Молдер.

– Чушь, – сказал директор Бакли, – Мистика.

– То-то и оно, – согласился Молдер. – Скажите, мистер Бакли, в душевой, там, где обнаружили труп… было много мух?

– Мух? Да у нас тут их везде полно. Не знаю…

– Надо будет осмотреть тело.

– Опять мистика?

– Молдер, ты вот лучше о чем подумай, – проговорила Скалли, – И вы, мистер Бакли. Впрочем, вы наверняка об этом уже сами подумали… Много ли найдется в тюрьме народу, у которых есть доступ в ваш кабинет? У кого есть возможность запереть его, после того, как подброшен обезглавленный труп?

– Немного, – сказал Бакли.

– Вам не приходило в голову составить список лиц, у которых есть такая возможность?

При слове «список», которое вырвалось у Скалли совершенно непроизвольно, и она, и мужчины вздрогнули. И Бакли с усилием сглотнул, прежде чем ответить.

– Пока нет.

– Во всяком случае, никто из заключенных этого не мог, не правда ли? – упрямо гнула свое Скалли.

– Да уж наверное.

– Значит, вся ваша строгая изоляция не даст и малейшего результата, потому что она направлена против заключенных, но никак не против охранников!

– Все равно легче будет следить за порядком, – с не меньшим упрямством ответил Бакли.

– Скалли, – мягко напомнил Молдер, – мы хотели осмотреть тело.

– Тело как тело, – проворчал, пряча глаза, директор тюрьмы.

– Да, – сказала Скалли и поднялась. Молдер тоже встал со своего стула; Скалли шагнула к двери, взялась за ручку, но ее напарник медлил. Казалось, он еще что-то хочет спросить.

– Молдер, – резко произнесла Скалли, распахивая дверь. – Ты идешь?

И тут она увидела стоящего к ней спиной рослого человека. На фоне узкого зарешеченного оконца, в сумраке коридора он казался черным. Впрочем, он тут же обернулся и действительно оказался афро; но Скалли обмерла, конечно же, не от цвета его кожи – это был тот самый человек, который назвался Пармелли и первым рассказал ей про список Нича.

– Я вас предупреждал, – прошептал он. – Это уже третий.

Скалли попятилась. Пармелли порывисто отвернулся и широченными шагами, немного враскачку, но на удивление мягко и почти совершенно неслышно пошел прочь по коридору. Мгновение – и он исчез за поворотом.

У Скалли задрожали губы. Она оглянулась в кабинет Бакли – но мужчины, похоже, ничего не заметили, эта мгновенная мистерия прошла мимо них. Бакли выжидательно и, казалось, враждебно смотрел на Молдера. Молдер в нерешительности нависал над его столом и явно мялся.

– Директор, – проговорил он наконец. – Мистер Бакли…

– Да?

– Кто был палачом Нича?

Бакли сморщился.

– Это совершенно конфиденциальная информация.

– Я понимаю. Но скажите, сколько человек знают его имя.

– Со мной – трое. Мы помещаем объявление в газете, потом платим наемнику наличными. Никаких лишних бумаг. Никакой волокиты и никаких чужих ушей и глаз. Таков порядок.

– Мистер Бакли. Вам не приходило в голову, что его жизнь в опасности?

В глазах Бакли что-то дрогнуло, но голос его остался тверд.

– Чушь. Это совершенно исключено.

– Молдер, – позвала Скалли, – ты идешь, наконец?

– Да-да, Скалли, сейчас… Мистер Бакли, а как вы думаете, Нич знал имя палача?

– Нет. Разумеется, нет.

– А мог он как-то его узнать, пока был жив?

– Что это вы имеете в виду? – немного помедлив, с какой-то непонятной угрозой в голосе вопросом на вопрос ответил Бакли, – Пока был жив… А вы уже прикидываете, не мог ли он его узнать после смерти?

– После смерти, наверное, любая информация становится доступной, но говорить об этом бессмысленно. Что мы знаем о том, что происходит после смерти, и происходит ли… Понимаете… Мне очень нужно знать имя. Дальше нас это не уйдет, но ситуация критическая. Если с палачом ничего не случилось, значит, все хорошо. И пусть. А если случилось… если случилось, значит, все убийства совершает один из всего лишь четырех.

– Я сказал, имя палача известно трем людям, включая меня. И один из них, между прочим, уже мертв.

– Вот как… Но под четвертым, – ответил Молдер тихонько, – я имел в виду Нича.

– Иисусе… – сказал Бакли.

В третий раз за эти двое суток они шли в амбулаторию исправительного заведения Ист-Пойнт. Потому что там появился уже третий труп.

Труп был.

А вот личинок в нем не было.

Молдер наклонился к уху Скалли и едва слышно, так, чтоб не разобрали ни щеголеватый врач, ни вконец измотанный даже с виду и почему-то все более ожесточающийся директор тюрьмы, сказал:

– Это не третий.

– Что? – громко спросила Скалли. – Что значит: не третий? А какой?

Директор тюрьмы глянул на нее с ужасом. И Молдер ничего не ответил Скалли.

Зато в доме мистера Саймона Холленбаха, известного в Куинси дантиста и, судя по развешанным на стенах его гостиной любительским фотографиям, заядлого рыболова, мух было полно. Молдер и Скалли добрались по указанному директором тюрьмы адресу в пятнадцать двадцать три. В пятнадцать тридцать семь они обнаружили труп мистера Холленбаха. Труп сидел на стуле в мансарде второго этажа, над ним с гулом вились черные, глянцевито посверкивающие струи, и весь он был полон личинок.

Не Не Не

…Сперанза яростно тряс проволоками прически и размахивал руками у Молдера перед носом. Он словно распекал нерадивого подчиненного.

– Я вас предупреждал! Я же предупреждал вас вчера!

– Вы рассказали мне все, кроме того, что должны были рассказать! – вконец потеряв терпение, гаркнул Молдер; он тоже был не железный. Сперанза осекся. – Кто еще в списке? Ну, живо!

Сперанза съежился. Спрятал глаза. «Такие, как он, – подумал Молдер, – быстро теряются, встречая достойный отпор. То есть хамство. Другого достойного отпора они не признают и, наверное, просто не понимают. Наверное, этот щеголь будет очень предан тому, кто возьмет на себя труд его регулярно и больно бить. Понятно, почему он так сошелся с Ничем».

– Я не могу вам этого сказать, – пробормотал Сперанза.

– То есть пусть люди умирают?

– Это их проблемы.

– Слушайте, Сперанза. Если убийства захотят на кого-нибудь повесить, скорее всего, выберут козлом отпущения вас.

– Это почему?

– Потому что вы, наверное, единственный, кто ухитрялся как-то приятельствовать с Ничем.

– И что?

– А ничего. Одиночка, один час в неделю прогулки, ни свиданий, ни спортзала, ни телевизора, ни телефона. И Бог знает, что еще для таких ситуаций здесь предусмотрено на сладкое. Вам это надо? Отвечайте: кто еще в списке?

Сперанза мялся. Он явно не хотел в одиночку. И все-таки в конце концов выдавил:

– Я не могу вам сказать.

– Боитесь Нича?

Он вскинул на Молдера безумные глаза.

– Я сегодня видел его.

– Что?

– Говорю вам, я видел его. Он стоял в коридоре, по ту сторону моей решетки… И так глядел… Знаете, мистер, это похуже Одиночки!

– Не говорите ерунды. Кто следующий?

Сперанза долго молчал.

– Не верите… Я и сам не верю. Но вам не понять, как это жутко. Я одно вам могу сказать… – он понизил голос и даже зачем-то огляделся по сторонам. Но в помещении они были вдвоем, и Сперанза решился – Рока в списке не было.

– Не было?

– Нет.

И тут, размашисто распахнув дверь, вошла Скалли. Сперанза, перепугавшись чуть ли не до смерти, подскочил на своем стуле.

– Вы еще долго? – спросила Скалли.

– Да нет, закончили, – нехотя ответил Молдер. Снова перевел взгляд на Сперанзу. – Пеняйте на себя.

– Я не могу! – в отчаянии, едва не плача, выкрикнул щеголь. Даже его проволоки уныло обвисли.

Когда его увели, Скалли присела на краешек стола перед Молдером и сказала:

– Я сейчас просмотрела все телефонные звонки Нича за последние два месяца. Глупо, что мы не сделали этого сразу, конечно. Впрочем…

– В такой каше трудно что-то делать методически, – сказал Молдер. У него было неприятно на душе после разговора со Сперанзой. Тот все-таки заставил его изменить себе – стать, хоть на несколько минут, таким же, как сам Сперанза. Хамом.

– Вот именно. Представь, тридцать звонков за два месяца было сделано человеку по имени Дэнни Шорез. Вдвое больше, чем жене. Я выяснила: этот человек – адвокат, он вел дело Нича и проиграл. А теперь – теперь он снова зачастил сюда, был в тюрьме трижды в течение считанных недель. И он виделся со Сперанзой совсем недавно. Уже после первого убийства. Вчера он с ним виделся, понимаешь? Это почти наверняка их сообщник на воле!