Текст книги "Список для выживания"
Автор книги: Кортни Шейнмел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
6
В СЛЕДУЮЩИЙ ПОНЕДЕЛЬНИК, через одиннадцать дней ПСТ – после смерти Талли – и семь дней после похорон и погребения, папа решил, что ему пора вернуться на работу, а мне в школу.
Утром он зашел ко мне в комнату и велел пошевеливаться, как обычно, будто события прошедших полутора недель были просто страшным сном, а теперь мы проснулись, и все стало нормально. Когда все было нормально, папа волновался, что я не выйду вовремя, Джуно приедет, начнет сигналить и беспокоить соседей. То, что она никогда так не делала, его совсем не успокаивало. Он ей не доверял. Каждую неделю она красила волосы в новый цвет, уши были усыпаны пирсингом, в носу красовался гвоздик. Ее бабушка умерла, оставив ей кучу денег. Папа считал Джуно избалованной девицей, которая ничего не знала о жизни, иначе у нее бы не было столько проколов на лице. «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты», – любил говорить папа, и я полностью согласна, и именно поэтому мне так нравилось дружить с Джуно.
– Готова? – спросил он.
– Подожди, – ответила я.
Я стояла у комода. Верхний ящик выдвинут, одна рука внутри, пальцы скользят по списку Талли. Я не смотрела на листок, но словно ощущала слова кончиками пальцев, как будто Талли написала шрифтом Брайля:
Урсус арктос калифорникус
Улица Кресан
Улисс
Люси и Этель
Бриолин у Г.
Полночь в Бель-Эйр
Фото НХЛ
Яйца «санни» из закусочной на королевской дороге
Солнечная команда
Закат большого джентльмена
Губы Дина
Папа и Слоун
Еще пирога
Я знала его наизусть, но мне был важен сам листок, потому что он принадлежал Талли. Я думала оставить его дома для сохранности, но что, если дома начнется пожар… Да нет, какой пожар? Пожалуй, слишком много нам трагедий. Хотя я знала, что трагедий не бывает слишком много: у меня умерла мама, а теперь сестра. А у папы умерли не только они, но еще и родители – в пожаре, между прочим. Но все же я решила, что скорее листок просто выпадет у меня из кармана, пока я буду в школе, чем сгорит дома. Я разрешила пальцам еще один разочек потрогать список Талли и задвинула ящик комода.
– Слоун? – позвал папа.
– Да. Прости. Ты когда будешь дома?
– Ну, как обычно, – ответил он, – в шесть тридцать. Семь. Может, чуть позже. Много работы накопилось.
– Если будет не очень поздно, можем съездить в Уайзету?
– У тебя есть знакомые в Уайзете?
– Нет, но там есть улица Кресан, так что, может, Талли кого-то там знала.
Судя по картам «Гугл», самая близкая к нам улица Кресан находится в Уайзете. Конечно, это вовсе не означает, что именно она попала в список Талли, но кому будет плохо, если просто проверить? Точнее, плохо будет, если не проверить.
– Я что-то не понимаю, – сказал папа.
– Она была у нее в списке, – напомнила я.
Я показала папе список в ночь, когда Талли умерла, когда мы вдвоем ходили вокруг дома, как будто вернулись туда после войны. Жизнь у нас развалилась, и мы подбирали оставшиеся от нее кусочки – подбирали и разглядывали, как будто пытаясь понять, что там было раньше. Помню, что в ту ночь руки казались мне какими-то слишком тяжелыми. Они выполняли всю работу, которую должны выполнять руки, – держали предметы, включали и выключали свет, вытирали с лица слезы. Но из-за скорби они будто бы перестали быть моими. Как будто их отрезали и пришили заново. Вроде части моего тела, но вроде и нет. Я держала их на расстоянии и не могла узнать. Как и все остальное в доме.
Когда папа прищурился, чтобы прочитать список Талли, он тоже показался мне незнакомцем. Он повернулся ко мне и сказал, что ничего оттуда не знает, кроме очевидного. Затем он заново сложил список ровно по сгибам, которые оставила Талли, и вернул мне листок. А сейчас ему потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, что за список. «Точно», – произнес он наконец.
– В Биг-Лейке тоже есть улица Кресан, – сказала я. – Но раз Уайзета ближе всего, я подумала начать с нее. Если там ничего не найдем, поедем в Биг-Лейк. Просто посмотреть.
– Для тебя это как будто головоломка, – заметил папа.
– Так и есть, – ответила я. – Помнишь, как Талли любила придумывать мне головоломки. В этом списке тринадцать подсказок… четырнадцать, если считать аббревиатуру в заглавии. Пятнадцать, если считать номер телефона.
Адам мне не перезвонил. Джуно отметила, что автоответчик вообще не все проверяют. Увидев пропущенный звонок от незнакомого номера, он мог просто не обратить на него внимания. На всякий случай я написала ему сообщение: «Привет, это Слоун Вебер. Сестра Талли Вебер. Прости, что опять беспокою. Пожалуйста, позвони мне или напиши, когда будет время. Спасибо». На сообщение он тоже не ответил. Но я не собиралась сдаваться.
– Я не хочу, чтобы ты слишком зацикливалась, – сказал папа. – Понимаю, это неприятно, но, возможно, ты никогда не поймешь, что Талли имела в виду, а может, она вообще ничего в виду не имела. Она была не в себе, а нам, чтобы все это пережить, надо сосредоточиться на событиях собственной жизни.
– Смерть Талли – событие моей жизни.
– Знаю, – кивнул папа. – Думаешь, я не знаю? Когда умерла твоя мама, я чувствовал то же, что ты сейчас. Только у меня на руках еще было двое детей.
– Тебе, наверное, было очень тяжело, – сказала я. – Прости меня.
– Ты ни в чем не виновата. Ты была совсем маленькой, и у тебя умерла мама.
– В том-то и дело, – подхватила я. – Я была настолько маленькой, что даже этого не помню. Но я больше не ребенок. И тебе не надо обо мне заботиться.
– Просто теперь ты достаточно взрослая, чтобы тебя захватила эта застоявшаяся скорбь. Но жизнь продолжается.
– Если бы ты так написал в сочинении, доктор Ли вычеркнула бы эту фразу, – заметила я. – «Жизнь продолжается» – такая банальность.
– Банальности банальны, потому что многие с ними согласны и все время их повторяют. Думаю, это придает фразе определенный вес. Так ведь?
Я покачала головой.
– С мамой было совсем по-другому, – возразила я. – Она попала в аварию.
Папа невольно вздрогнул, как будто от боли.
– Но Талли… сама так решила. А мы, значит, говорим: «Ну хорошо. Жизнь продолжается…»
– Я не говорю «хорошо», Слоун.
– А какая разница? Ты просто не хочешь разбираться, а я не могу перестать думать о том, что я делала, пока она глотала эти таблетки. Была на репетиции оркестра, засовывала флейту обратно в чехол или болтала с Джуно? Что бы я ни делала, это было не важно. Я должна была остаться дома и остановить ее.
– Не вздумай себя винить, – сказал папа.
У меня была причина винить себя. Но этого я ему не сказала.
– Учиться осталось всего две недели. Не хочу наводить панику, но скоро экзамены…
– Ладно. Ладно. Я съезжу в Уайзету без тебя, хорошо? Просто подумала, ты тоже захочешь.
– Слоун…
– Мне пора, а то Джуно начнет сигналить, – перебила его я.
7
– ОТВЕЗЕШЬ МЕНЯ после школы в Уайзету на улицу Кресан? – спросила я Джуно практически сразу же, как забралась к ней в машину – «Форд-Мустанг-Буллит» 2001 года, который она купила себе на шестнадцать лет. Джуно любила старые вещи, но, учитывая, сколько она заплатила, чтобы довести автомобиль до современного уровня с точки зрения безопасности, как требовали родители, это была дорогая покупка.
Джуно знала про список Талли. Последнюю неделю мы с папой сидели шиву – это обряд, который соблюдают евреи, когда умирает член семьи. Нужно сидеть дома и принимать гостей, которые приходят выразить соболезнования. Джуно приходила каждый день после школы. Вместе мы посмотрели пару десятков серий «Я люблю Люси» и в довесок еще немного «Принца из Беверли-Хиллз». По правилам, во время шивы нельзя смотреть телевизор и вообще отвлекаться от траура. Но так как мы смотрели эти сериалы именно по случаю траура, я решила, что все нормально.
– Ладно, – ответила Джуно.
– Спасибо. Я не знаю, что мы ищем. Это может быть дом, столб или почтовый ящик. Если понадобится, я позвоню во все двери.
– Ну да, – сказала Джуно, – а если что, мы всегда сможем сбежать на моей машине.
Она смотрела в зеркало заднего вида и выезжала с парковки, что лично мне казалось демонстрацией невероятной координации. Я была уверена, что точно во что-нибудь врежусь, поэтому всего пару раз в жизни сидела за рулем. У меня было удостоверение ученика, да и то только потому, что Талли настояла. Это она хотела, чтобы я сдала экзамен и оформила водительское удостоверение. Рассказала мне, что в Саудовской Аравии женщинам много лет не дозволялось водить. Они боролись за то, чтобы получить такое же право водить автомобиль, как и мужчины. Но теперь-то они могут водить, сказала я Талли. Какая разница, получу я права или нет? Так что меня везде подвозила Джуно, что ее совершенно не смущало. Она обожала рулить.
В машине играла музыка, очень тихо. Обычно Джуно включала ее на полную громкость и встречала меня, пританцовывая под очередную любимую песню, что бы это ни было. Она часто влюблялась в какую-нибудь группу и неделями слушала их на повторе. Естественно, она предпочитала классику.
В тот момент она подсела на «Флитвуд Мак». Пела Стиви Никс, или богиня, как называла ее Джуно. Ее голос звучал совсем тихо. Я знала, что Джуно его даже не слышит. Но я слышала. Эта же песня играла, когда я последний раз сидела у нее в машине и у меня зазвонил телефон, а я его не взяла. Я начала задыхаться. Горе от потери близкого человека настигает не сразу, а волнами. Снова, и снова, и снова.
– Слоун? – окликнула Джуно. – Все хорошо?
– Я боюсь возвращаться. Вдруг меня о чем-нибудь спросят или просто, ну, посмотрят на меня и я разрыдаюсь?
– Ну и разрыдаешься. Им станет неловко, и они, наверное, предложат тебе салфетку или типа того.
– Все будут на меня глазеть, – твердила я.
– Ну да, несколько дней так и будет. Но потом привыкнут, что ты вернулась.
– Наверное.
– Я понимаю, тебе тяжело, – сказала Джуно. – Мне вообще в школе не нравится. Но я так рада, что ты возвращаешься. Без тебя было ужасно. Вот ты сейчас залезла в машину, и у меня было такое ощущение… ну, как когда сидишь в кафе и умираешь с голоду. Прям руку сейчас свою съешь. И вот тебе приносят еду, ты ее пробуешь, и она еще вкуснее, чем ты думала.
– Хорошая метафора, – признала я. И добавила: – Спасибо.
– Пожалуйста.
Я наклонилась и увеличила громкость настолько, чтобы Джуно было слышно. Ее мама говорила, что кохлеарный имплантат – это настоящее чудо. Если бы Джуно оглохла пятьдесят лет назад, врачи не смогли бы вернуть ей слух. Но даже эта операция не давала идеального результата.
«Раз в миллион лет женщина берется за оружие», – пела богиня. Это была запись живого исполнения, песня «Рианнон». Джуно завернула на школьную парковку и примостилась в заднем ряду. Она всегда там парковалась, потому что там было меньше шансов, что кто-нибудь втиснется на соседнее место, слишком сильно откроет дверь и поцарапает одну из драгоценных дверей «буллита». Джуно переключила рычаг на парковку, но не стала глушить двигатель, пока не закончилась песня.
Он жить не может без нее, не уходи, постой.
8
БЫЛО СТРАННО, ЧТО ничего не изменилось. Подобные фразы я много раз видела в книгах. Когда происходит что-то грандиозное, и героиня удивляется, что все вокруг нее осталось по-старому. Как банально. Но в то же время как точно. Мне казалось, что в школе все будет по-другому, потому что я стала другой, но меня ждал все тот же потрескавшийся линолеум в коридорах и те же сине-голубые стены. Несмотря на прежнюю обстановку, все казалось незнакомым. Как будто я прилетела из космоса и увидела все это в первый раз. В коридоре школы висел плакат. Я училась здесь уже год, но раньше его не замечала. «Нашу личность определяют не ошибки».
«Хм, – подумала я, – иногда это не так».
Шла последняя учебная неделя перед экзаменами. Отличники были погружены в учебники. Те, кто не особо учился до этого, вдруг стали ходить на все уроки, внимательно слушали учителей и просили у одноклассников старые конспекты. Заметив меня, некоторые отводили взгляд, а другие, наоборот, слишком долго на меня смотрели или подходили обнять. А потом шли дальше беспокоиться об оценках и своих делах.
Понедельник перетек во вторник, а потом в среду. По утрам у меня было четыре урока, потом обед, потом еще четыре урока. Джуно была права насчет того, что все ко мне привыкнут, и иногда я и сама забывала, что произошло. У меня как бы срабатывала мышечная память о том, что такое быть обыкновенной школьницей без недавно умершей сестры. Однажды я даже рассмеялась над шуткой Меган Хофстедер про учителя истории. Но тут же одернула себя и вдруг невероятно остро осознала, кто я и что потеряла. В минуты такой гиперосознанности все казалось нереальным, особенно когда знаешь, что вечером вернешься домой, пройдешь мимо закрытой комнаты Талли, а ее там не будет.
Среда перетекла в четверг. И настала пятница. Почти закончилась первая неделя ПСТ. Четвертым уроком шли углубленная английская литература и письмо, их вела доктор Ли. «Как у вас продвигается написание выпускного рассказа?» – спросила доктор Ли.
Из всех предметов, которые я выбрала, только у доктора Ли не было выпускного экзамена. Вместо этого надо было написать короткий рассказ. Я начала писать свой несколько недель назад. Но потом умерла Талли. С тех пор я им не занималась. Он так и остался на стадии тошнотного первого черновика.
– Я знаю, что слово на букву «с» запрещено, – начала Меган Хофстедер.
Доктор Ли посмотрела на нее с недоумением.
– Ступор, – пояснила Меган. – Я про ступор.
– А, – кивнула доктор Ли. – Я думала, ты про другое слово, но да, это слово у нас тоже запрещено.
– Что ж, рискуя нарушить правило, признаюсь, что я в ступоре, – продолжила Меган. – Я дописала рассказ до середины, но не знаю, как закончить. У меня даже плохо не получается писать.
– Можем встретиться после уроков и обсудить твой рассказ подробно, – ответила доктор Ли. – Но в целом могу сказать, что в писательстве главное – поверить в себя. Поверить, что идея в вашей голове заслуживает жизни. По сути, таким образом вы показываете, что сами заслуживаете жизни. Слово на букву «с», как ты его назвала, обычно знак, что мы сомневаемся в собственной значимости. Противоположность веры в себя. Покойный сенатор Пол Цонгас как-то сказал: «На смертном одре никто не жалуется, что мало работал». Лично я всегда считала это чепухой. Практически все мои знакомые писатели на смертном одре придвинули бы ноутбуки поближе, потому что в этой ситуации терять уже нечего и поверить в себя нетрудно. Правильнее было бы сказать так: «На смертном одре никто не жалуется, что мало волновался». Так что мой вам совет: не тратьте время на волнение по поводу своих рассказов. Просто пишите их, а потом редактируйте, редактируйте и редактируйте.
Всего за две минуты она произнесла «на смертном одре» три раза. Каждый раз у меня в груди что-то сжималось. У Талли не было ни работы, ни смертного одра. У нее был смертный пол. Сказала ли она что-нибудь, лежа на том полу? Я никогда не узнаю. Но она все же оставила в кармане список.
Вспомнив об этом, я потянулась рукой в карман. В тот день я взяла список Талли с собой, и сердце забилось чаще, пока я пыталась нашарить его пальцами. А, вот он. Края у него поистрепались, потому что я постоянно его мусолила, стали мягкими и шершавыми. Когда я разворачивала листок, на истончившихся сгибах я заметила небольшие разрывы. Может, стоит его заламинировать. Но если заламинировать список Талли, я больше не смогу трогать то, что трогала она, а мне нравилось думать, как я глажу пальцем невидимый отпечаток ее пальца. Будто глажу пальцем ее палец. Я больше не смогу так делать, если заламинирую листок.
Когда доходило до списка, я все время пыталась выбрать меньшее из двух зол: оставить его дома или взять с собой в школу, рискуя в обоих случаях; ламинировать или не ламинировать – у каждого варианта был свой дурацкий побочный эффект. Я погладила пальцем между сгибами, скользя вниз по списку. Тринадцать строчек плюс аббревиатура СВТ в заглавии и номер Адама на обороте. Он пока так и не ответил. Адам, кем бы он ни был и где бы ни был, – почему он не перезвонил?
Когда я писала рассказ или прорабатывала мотивацию персонажа, я рисовала их у себя в голове и представляла разные сценарии. Адам не был выдуманным персонажем, но с ним я поступила так же. Я представила себе, как человек без лица получает от незнакомки голосовое сообщение, а потом смс. Что он будет делать дальше? Возможно, попробует связаться с Талли, но папа уже отключил ее номер. Я ужасно взбесилась, что он так быстро это сделал. Я хотела писать себе сообщения с ее телефона, потому что тогда они останутся во главе нашей переписки. Меня выводило из себя, что в телефоне имя сестры уходило все ниже и ниже. Приходилось долго прокручивать, чтобы до него добраться.
И потом это же номер Талли. Даже если он ей больше не нужен, я не хотела, чтобы он достался кому-то другому. Может быть, Адам звонил ей сказать: «Привет, мне написала какая-то девчонка, говорит, что она твоя сестра». Но без ее телефона я не смогу ему ответить. Но папа ни о чем таком не думал. Ему надо было поскорее вернуться к своим делам. Я подняла взгляд, чтобы узнать, не смотрит ли на меня доктор Ли. Она не смотрела, а что-то писала на доске. Я вытащила телефон и написала Адаму еще одно сообщение: «Привет, это снова Слоун Вебер, сестра Талли. Не хотелось писать об этом в сообщении, но Талли умерла. Я нашла у нее в кармане твой номер».
Я переписала весь список Талли, и в итоге получился целый роман, а не сообщение. Закончив, я посмотрела на телефон у себя в руке. На меня было совершенно не похоже, чтобы я писала сообщения на уроке, особенно на уроке доктора Ли, да еще и не спрятала телефон сразу в рюкзак. Но мне было наплевать. Я сжала его, мечтая, чтобы он завибрировал от звонка или сообщения от Адама. Меня не волновали ни доктор Ли, ни мой рассказ, ни что угодно другое, не связанное с Талли.
9
Я ШЛА В СТОЛОВУЮ, все еще сжимая телефон, когда встретила свою бывшую лучшую подругу Одри Шеридан.
Мы с Одри были неразлучны с садика до середины пятого класса, пока руководитель драмкружка мистер Стюарт не отдал мне главную роль в пьесе «Оливер!», что Одри посчитала страшной несправедливостью. Ведь это она хотела стать актрисой, когда вырастет, и она же уговорила меня пойти с ней на прослушивание, рассчитывая, что меня возьмут на роль одной из второстепенных сирот. Она обвинила меня в том, что я украла у нее роль. Я ушла из спектакля, чтобы роль досталась ей как дублерше, но она все равно перестала со мной разговаривать.
К счастью, на обеде ко мне подсела Джуно. Тогда мы еще не особенно дружили. То есть я бы пригласила ее, если бы устраивала день рождения на много гостей, но если бы гостей было максимум десять, я бы ее не позвала. Разрыв с Одри распахнул двери для Джуно, и я поняла, что с ней гораздо легче, чем с Одри. Она не придумывала миллион правил, что носить каждый день и сколько записок передавать. Я перестала молить Одри о прощении, из-за чего она возненавидела меня еще больше. Джуно она тоже ненавидела. Помню, однажды она заявила нам, что мы ужасные люди и заслуживаем друг друга. Сказала, что никогда больше с нами не заговорит.
В общем-то она сдержала свое слово и в последующие годы разговаривала со мной только в случае крайней необходимости, например, если учитель ставил нас в пару, или как-то раз в седьмом классе она случайно толкнула меня в коридоре и сказала: «Ой, прости». А потом подняла глаза и увидела, что это я. Думаю, она бы забрала те два слова назад, если бы могла. Но теперь она вдруг подошла и положила руку мне на плечо.
– Слоун, подожди, – сказала она. – Мне так жаль насчет Талли. Какой кошмар.
– Спасибо, – ответила я.
– Как ты? Наверное, просто ужасно.
– Да я тут собираюсь на…
– Я постоянно думаю о ней, – сказала Одри. – Помнишь, как она брала нас с собой на тренировки по чирлидингу и мы смотрели на нее с трибун?
– Да, – кивнула я. – Помню.
Талли взяли в команду, когда она только поступила в старшую школу, что случалось очень редко. Из двенадцати чирлидерш она была самая младшая, самая мелкая и самая лучшая. Ее коронным трюком был прыжок через кувырок на самый верх пирамиды. Я давно об этом не вспоминала. Если бы не Одри, возможно, я бы так и прожила всю оставшуюся жизнь, ни разу не вспомнив об этом.
Мы проживаем столько разных событий с нашими близкими, и некоторые из них проигрываем в памяти снова и снова, а другие просто исчезают – пшик, и словно и не было. А какие-то остаются, но мы забываем про них вспоминать, и получается, словно их тоже никогда не было. Каждое воспоминание о Талли было как маленькое сокровище в недрах моего мозга. Я хотела все их найти.
– А что еще ты помнишь? – спросила я Одри.
– Помню, как она подходила поболтать с нами во время перерывов. Я считала ее самой крутой. Просто хотела стать ею. Конечно, тогда я не догадывалась, что она с собой сделает. Такие вещи всегда происходят с теми, от кого меньше всего ожидаешь. Ну, не всегда, но в этом случае я никогда бы не подумала, что все так кончится. Впрочем, мы много лет не виделись, может, она изменилась. Вот ты догадывалась, что такое может случиться?
– Нет.
Я должна была.
– Ого! – воскликнула Одри. – А вы ведь были так близки. Казалось бы, ты могла заметить какие-то знаки.
– Я…
– О, привет, Куп.
Купер Дэвис, бывший парень Джуно, обнял Одри за плечо.
– Привяо, – промурлыкал он. – Привет, Слоун.
– Привет, Купер, – ответила я, пытаясь придумать, как бы попрощаться.
Одри склонила голову в сторону его плеча.
– Стойте, вы что… вы встречаетесь?
– Да, – кивнула Одри.
– Кажется, мы только что объявили об этом официально, – прибавил Купер. – Можешь рассказать Джуно, если хочешь. Я знаю, вы всё друг другу рассказываете, да, наверное, и проще будет, если ей расскажешь именно ты. А, и хотел тебе сказать… Мои соболезнования насчет сестры.
– Я как раз то же самое говорила, – подхватила Одри. – Как мне жаль. И знаешь, Слоун, я считаю, это очень смелый поступок, что ты сейчас здесь. Трудно поверить, что ты вообще на ногах стоишь. Если бы моя сестра сделала что-то подобное, я бы даже из комнаты выйти не могла. Правда, у меня и сестры-то нет. Я всегда хотела, ты наверняка помнишь. После моего рождения родители отказались от традиционного уклада, и мама сейчас, как она выразилась, проходит через «изменения». – Она показала руками кавычки. – Так что сестра мне не светит. У тебя хотя бы было семнадцать лет с Талли. Ну, и ты же знаешь, она теперь на небесах. – Она подняла глаза вверх, как будто бы в сторону неба, но наверху был только решетчатый потолок. – Хоть какое-то утешение, да?
– Ты о чем вообще?
– Ну, я…
– Слоун, – позвала Джуно, а потом сделала глубокий вдох. – И Купер.
– Привет, Джуно, – поздоровалась Одри. – Сейчас только сниму плащ-невидимку, чтобы ты меня заметила. – Она сделала вид, что снимает плащ.
Джуно, прищурившись, метала в Одри пули.
– Что тут происходит? – спросила она.
– Одри подошла ко мне поговорить о Талли, – ответила я. – Потом пришел Купер. Я не знала про… – Я замолчала и показала рукой в их сторону.
– Это случилось неожиданно, – сказал Купер. – Я собирался тебе рассказать, но потом подумал, что ты, наверное, расстроена из-за сестры Слоун. Неподходящее было время. Но Слоун уже неделю как вернулась, и…
– И что? – спросила Джуно. – Талли все еще мертва, Купер. А ты все еще придурок.
– Да ладно тебе, Джу… – начала я, но тут завибрировал телефон. У меня тут же вспотела рука. Я не успела сообразить, как телефон выскользнул и полетел по полу. – Блин!
– Это все из-за вас, – сказала Джуно Куперу, или Одри, или им обоим. Не уверена.
В коридоре было слишком много народу, и телефон словно пропал, как потерянное воспоминание. Но как мог телефон, твердый предмет, просто вот так исчезнуть? Глаза у меня горели от напряжения. Я ползала по полу на четвереньках; из-за следов от тысячи ботинок руки у меня почернели. Джуно ползала рядом со мной и тоже искала, но в какой-то момент остановилась и повернулась к Куперу и Одри, которые пытались уйти.
– Хоть бы помогли! – крикнула им она.
Купер нагнулся к полу, Одри последовала за ним.
Но Одри почти ничего не делала. Она просто притворялась, что ищет, и я поняла, что мистер Стюарт правильно сделал, что не взял ее на главную роль много лет назад. Актриса из нее никакая. Наконец какой-то парень поднял с пола мой телефон, весь в пыли, и протянул мне.
– Это твой, Слоун? – спросил он.
Я не знала, как его зовут, а он меня знал. Когда у тебя происходит трагедия, о тебе сразу все узнают. Все теперь знают, как тебя зовут, ищут тебя в прошлогоднем школьном альбоме, чтобы понять, как ты выглядишь. В каком-то смысле ты становишься знаменитостью не из-за каких-то заслуг, а из-за того что у тебя все очень плохо.
– Да, мой, – сказала я, хватая телефон и забыв поблагодарить парня.
На экране высветился пропущенный звонок от Адама. Я нажала, чтобы перезвонить, и быстро пошла по коридору, ни с кем не прощаясь, даже с Джуно. Сзади доносилось, как она обрушилась на Купера и Одри. Я проталкивалась сквозь толпу с прижатым к уху телефоном. Позвонила один раз, потом второй.
– Возьми трубку, Адам. Возьми, блин, трубку, – злилась я.
Три гудка, четыре. Автоответчик. «Привет, это опять сестра Талли, – сказала я, когда раздался сигнал. – Прости, что пропустила твой звонок. Перезвони мне, пожалуйста. Пожалуйста».
Я дошла до самой лестницы запасного выхода и открыла дверь. Наша школа – это длинное двухэтажное здание. В центре расположена главная лестница, которой все и пользуются. Мало кто поднимается по лестнице у запасного выхода. Она далеко, и, говорят, много лет назад там нашли труп. Но после того, как я увидела мертвую сестру, на меня перестали действовать старые байки. Я села на нижнюю ступеньку, потными руками вцепившись в телефон в ожидании звонка. На всякий случай я написала еще одно сообщение: «Привет, это Слоун Вебер. Я тут, если хочешь перезвонить. Или напиши, если тебе удобнее».
Пришло какое-то сообщение, и на секунду я вздохнула с облегчением. Но оказалось, это Джуно. «Ты где?» Я не ответила. Не то чтобы я на нее за что-то злилась. Мне не за что было на нее злиться, и я знала, что ей сейчас тоже непросто. После того как она узнала про Купера и Одри, да еще таким образом, наверняка она чувствовала себя просто ужасно. Именно поэтому я ей и не ответила. В тот момент мне не хотелось иметь дело с чужими проблемами.
Еще одно сообщение. Опять Джуно: «Я за тебя волнуюсь». И еще: «Я тебя везде ищу. Ответь. Мне надо знать, что у тебя все хорошо». Наконец я ответила: «Я на лестнице у запасного входа». Через несколько минут дверь на лестницу открылась. Адам так и не перезвонил, но Джуно меня нашла, и я расплакалась.
– Ох, Слоун, – потянулась она ко мне. – Мне так жаль, что тебе пришлось иметь с ними дело. Поверить не могу, что они встречаются.
– Они друг друга достойны.
– Я так и знала, что ты это скажешь, – произнесла Джуно дрожащим голосом. – Возможно, так оно и есть. Но мне от этого не легче.
– Знаю. Мне жаль. Прости, что бросила тебя там.
– Ничего, – ответила она.
Джуно гладила меня по спине, и я подумала: вот бы переместиться в прошлое, в детство, когда перед сном я лежала в кроватке, а Талли гладила меня и пела колыбельную: «Все хорошо. Все наладится».
– Адам звонил, – сказала я, – а я не взяла трубку, потому что уронила телефон. Я звонила и писала, но он не отвечает. Вдруг он больше не позвонит?
– Это невозможно.
– Конечно, возможно.
– Он же позвонил тебе, – возразила она. Значит, еще раз позвонит. Пойдем отсюда?
Я покачала головой.
– Знаю, тут жутковато, – сказала я. – Но только здесь я чувствую себя в безопасности. Не хочу никого видеть.
– Если тебе плохо, могу отвезти тебя домой, – предложила она.
– Прогулять уроки?
– Да, а почему нет? Все так делают. Ты нет. Но, думаю, тебя никто не накажет. А если хочешь, чтобы я осталась с тобой, думаю, меня тоже.
– Наверное.
– Ну же, – сказала Джуно, тыча в меня пальцем. – Пойдем.
Я встала не без труда и сделала шаг в сторону двери. И тут в руке у меня зазвонил телефон.
