Текст книги "Список для выживания"

Автор книги: Кортни Шейнмел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Слоун, – сказал папа. – Им скоро понадобится палата.

– Ну и что? – откликнулась я.

– Лучше мы уйдем сами, чем нас выгонят, – сказал папа. – Согласна?

Я понимала, о чем он: уйти сейчас, по собственной воле, будет лучше, чем если медсестра или какой-нибудь другой сотрудник придут и скажут, что нам пора. Я кивнула. Папа встал и подошел к кровати. Он наклонился и поцеловал мою сестру в лоб. Его слезы капали ей на щеку, и я разрыдалась еще сильнее. Я в последний раз сжала руку Талли под простыней.

«Прощайте, руки Талли, – подумала я, и голос у меня в голове мягко взлетел и поник, как когда Талли пела мне „Спокойной ночи, луна“ перед сном, а я была намного младше. – Прощайте, волосы Талли и тайная бабочка на бедре».

Прощай, Талли.

Джуно уже уехала, и я отправилась домой с папой, на коленях у меня лежали личные вещи сестры. Дома папа не спросил о них, и я ему их не отдала. Вместо этого я пошла в свою комнату и вывалила их на кровать. Талли была в настоящей одежде, не в пижаме. Джинсы были разрезаны по всей длине, потому что в реанимации Талли из них вырезали. Поношенная серая футболка была разрезана посередине. Трусы, лифчик, носки, кольца, по одному почти на каждый палец. Потом я часто носила ее вещи, но не эти. Не те, в которых она умерла.

Я все-таки не могла выбросить разрезанную одежду в мусорный контейнер, поверх банановых шкурок, перегоревших лампочек и старых квитанций с закрашенным номером счета, потому что папа боялся кражи персональных данных. Так что я сложила одежду Талли, как постиранные вещи. Разгладила складки на футболке и проверила карманы джинсов. Тут-то я и нашла листок из блокнота, сложенный столько раз, что он был размером с упаковку зубной нити.

Меня охватило очень странное чувство, как будто все это неправда и я просто играю роль в фильме. Снимают сцену, когда главная героиня возвращается из больницы домой, где ее сестра покончила с собой, наглотавшись таблеток. Что, если это ее предсмертная записка. Я развернула листок и посмотрела на то, что Талли на нем написала.

3

ЭТО БЫЛА НЕ ПРЕДСМЕРТНАЯ записка. Это был список. Боже мой! Конечно. Конечно, это был список. Или игра, или загадка. Как ни назови, но это было так похоже на Талли. Она ничего не писала прямо в лоб. Даже если нужно было просто сходить в магазин, она не давала мне обычный список покупок. Она давала подсказки: «Я второй по популярности овощ в США» (салат), «Чем я старше, тем горше на вкус» (сыр чеддер). Так что это был очередной список подсказок.

Сверху была надпись мультяшными буквами, и я просто не могла поверить своим глазам. Мультяшные буквы. Мультяшными буквами Талли писала мое имя на записочках, которые оставляла у меня в спальне: например, «люблю тебя» или «мечтай о большом». На этот раз Талли не написала мое имя – она написала «СВТ». Под буквами ее знакомым округлым почерком было написано вот что:

Урсус арктос калифорникус

Улица Кресан

Улисс

Люси и Этель

Бриолин у Г.

Полночь в Бель-Эйр

Фото НХЛ

Яйца «санни» из закусочной на королевской дороге

Солнечная команда

Закат большого джентльмена

Губы Дина

Папа и Слоун

Еще пирога

Предпоследнюю запись я, конечно, знала: «Папа и Слоун». И перед этим «губы Дина»: Дин, школьный парень, чьи инициалы Талли отказалась набивать. Они с Дином расстались перед самым его отъездом в университет в штате Индиана. Талли решила, что он должен ехать свободным. После этого она почти никогда его не вспоминала. Я и не знала, что у нее остались чувства к его губам или каким-либо другим частям тела. Во всем прочем список казался совершенно беспорядочным. Но с загадками так всегда: чтобы найти отгадку, нужно понять взаимосвязь. Эти инициалы, слова, названия, имена – для Талли они что-то значили. Они были связаны, но я не понимала как.

Я решила посмотреть на каждую строчку отдельно, покрутить ее в голове, как яркую бусину или монетку. Начиная с мультяшных букв СВТ. Т – это Талли? С – Слоун? А В? Может быть, С – это не Слоун. Т – Талли… Что Талли? Солнечная Веселая Талли? Звучит как объявление на сайте знакомств, а тут явно не то. (По крайней мере, я так решила.) Сочинение Великой Талли… Скрытые Возможности Талли… Серьезные Вопросы Талли… Спросите Вашу Талли… Но Талли уже не ответит.

Может, это чьи-то инициалы, например человека, для которого Талли составила этот список. Но если он адресован СВТ, кто бы это ни был, почему он у Талли в кармане? Почему не отправить его по почте? Или написать так, чтобы я или папа, кто бы ни нашел этот листок, знали, кому его передать? Я решила открыть «Фейсбук», чтобы проверить, у кого из ее друзей были такие инициалы. Но оказалось, что Талли больше нет в «Фейсбуке». Она удалила свою страницу. Я проверила другие соцсети и ее мобильный. Ни одного следа. Она себя стерла.

Я схватилась за сердце, чтобы как-то успокоиться, а затем вбила буквы СВТ в поисковую строку «Гугла». Двадцать миллионов совпадений. Я просмотрела первые пару страниц, но ничего не нашла. Я могла бы всю оставшуюся жизнь потратить на просмотр результатов поиска без особой надежды понять, что же она имела в виду.

Зато мне удалось нагуглить названия из списка. Во-первых, «урсус арктос калифорникус» оказалось научным названием калифорнийского медведя. Его рост достигает 2,5 м, а вес – 900 кг. Ужасный зверь. Но при чем тут Талли? Может, периоды ее «душевного восстановления» напоминали ей медвежью спячку? Или потому что медведь – одиночное животное? Или потому, что этот вид находился на грани вымирания, как и Талли? Это было уже слишком. У меня разрывалось сердце. Но остановиться я не могла. Талли оставила этот листок. Она хотела, чтобы я этим занималась. Если бы я остановилась, это означало бы, что я не оправдываю ее ожиданий. Опять. Так что идем дальше: «улица Кресан». Судя по Google, в США и других странах десятки, а то и сотни улиц с таким названием. Откуда мне знать, какую из них имела в виду Талли?

Я знала, что «Улисс», третий номер в списке, – это книга Джеймса Джойса. Доктор Ли однажды задала нам прочитать рассказ Джойса «Мертвые». (Мертвые.) Но «Улисса» я не читала. Я тут же полезла искать книгу на книжной полке Талли. Вдруг она что-нибудь спрятала между страницами. Я пробежала руками по корешкам книг, которых она касалась. Самыми потрепанными были мемуары – ее коллекция грустных историй других людей, которые так часто вдохновляли ее пойти куда-нибудь волонтером, организовать благотворительный забег или написать письма поддержки. Но «Улисса» на полке не было. Я позвонила в книжный магазин, и они обещали отложить мне книгу. А я пока продолжила изучение списка.

Люси и Этель – это персонажи из передачи 1950-х «Я люблю Люси». Я решила посмотреть все серии – хорошо, что они есть на «Ютьюбе». Давным-давно мы вместе смотрели фильм «Бриолин», и я пообещала себе его пересмотреть. Но кто такой Г.? Я прокрутила в голове всех наших знакомых с фамилией на Г. Среди них не было никого важного. Может, это не фамилия, а имя? Может, она зашифровала папу, ведь его зовут Гарретт. Когда Талли жаловалась на то, что «Бриолин» – сексистский фильм, в котором объективируют женщин, папа велел ей поостыть. «Дай Слоун спокойно посмотреть фильм», – сказал он.

Конечно, Талли оказалась права, как обычно. Фильм действительно сексистский. Но тогда я была слишком маленькой, чтобы это понять. Возможно… о боже! Что, если «Бриолин» – это шифр к тому, что с Талли обращались как с вещью. У Г. Вдруг он что-то сделал с ней у себя дома – настолько плохое, что она решила покончить с собой. Боже, как я по ней соскучилась.

Список продолжался. Номер шесть: Бель-Эйр – это район в Лос-Анджелесе, в Калифорнии. Уже второе название из Калифорнии в списке Талли, после калифорнийского медведя. Я вообще не знала, что моя сестра была как-то связана с Калифорнией – может быть, в районе Бель-Эйр можно наблюдать за медведями? В полночь? Или это отсылка к телепередаче? В 1990-х по телевизору шла передача «Принц из Беверли-Хиллз» про парня из бедной семьи, которого отправили погостить к богатым родственникам в роскошный район Бель-Эйр. Талли ее смотрела? Может, там были персонажи, которые значили для нее что-то, как, видимо, Люси и Этель из «Я люблю Люси»?

Номер семь: фото НХЛ. Понятно, что это Национальная хоккейная лига. Рэйчел болела за «Миннесота Уайлд». А Талли? А может, это что-то другое? Я загуглила буквы, чтобы проверить другие варианты. Новая холодная луна? Новая хэмпширская лилия? Нормальная холодильная линия? Неходжкинская лимфома? У меня не было ни малейшего представления, что это могло быть. Я пошла дальше по списку. Яйца «санни», Солнечная команда, закат. Раз жизнь была такая яркая и веселая, зачем Талли покончила с собой?

Я дошла до конца списка. Но на листке было кое-что еще: телефонный номер. С обратной стороны листа, другой ручкой, темнее, чем та, которой был написан список. Может быть, Талли записала его давно и просто использовала тот же листок? А может быть, и нет. «Гугл» не выдал владельца номера, но я выяснила, что код зарегистрирован на территории Калифорнии от Сан-Матео до Санта– Клары. Опять Калифорния.

Я никогда не была в Сан-Матео, Санта-Кларе и окрестностях, и если Талли там бывала, то мне она не рассказывала. Раньше она иногда внезапно уезжала куда-нибудь на машине и присылала мне подсказки в виде открыток. «Угадай, где я», – писала она. До Калифорнии слишком далеко ехать, и я не помню, чтобы получала оттуда открытку. Но вот у меня в руках список с тремя названиями из Калифорнии и телефонный номер, написанный ее почерком (его с другим не перепутать) на листке бумаги, который она положила в карман перед тем, как умереть.

Я набрала номер и сразу услышала автоответчик: «Привет, это Адам. Оставьте сообщение. Гудок!» По такому короткому сообщению невозможно ничего понять. Да и что можно понять по голосу? Не угадать ни возраст, ни рост, ни цвет кожи. Хорошо хоть имя сказал. Хотя бы это теперь известно.

– Привет. Адам? Меня зовут Слоун. Мы не знакомы, но… но моя сестра… – Моя сестра что? Моя сестра умерла? Моя сестра покончила с собой? – Я нашла у нее листок бумаги с этим номером, видимо вы были знакомы. Талли. Талли Вебер. Пожалуйста, перезвони мне.

Я оставила свой телефон, поблагодарила и положила трубку. Листок Талли я сложила пять раз и спрятала в карман. Ее одежду я положила на верхнюю полку своего шкафа и закрыла дверь.

4

– СЕГОДНЯ ДЕНЬ ГРУСТИ и скорби, – нараспев произнес раввин Бернштейн. – В нежном возрасте двадцати двух лет скончалась наша дорогая Талли. Она оставила нас с разбитым сердцем. В безысходности. В мечтах подольше побыть вместе с ней. Она оставила нам двадцать с лишним лет воспоминаний. Поэтому мы собрались здесь, чтобы вспомнить Талли. Она была любимой дочерью Гарретта Вебера и его покойной жены Даны и обожаемой сестрой Слоун, которая выступит перед вами через несколько минут.

Я на похоронах сестры. Понедельник. Восемьдесят семь часов после того, как Талли официально объявили мертвой. Восемьдесят семь часов и семнадцать минут. Четыре дня без восьми часов сорока трех минут. Если бы четыре дня назад мне сказали, что я буду сидеть в первом ряду синагоги «Бет Шалом» и смотреть на гроб сестры – гроб моей сестры, – я бы не поверила. Если бы мне сказали это четыре дня назад, я бы все сделала по-другому, и мне бы не нужно было здесь находиться.

Это раввин Бернштейн предложил мне выступить на похоронах и рассказать остальным скорбящим о жизни моей сестры, о которой, возможно, они не знали. Сначала я подумала: «Ну ладно, я могу». Но когда раввин ушел и я села писать о том, что, пожалуй, станет самой важной речью в моей жизни, то впала в писательский ступор. Доктор Ли часто говорила, что писательского ступора не бывает: «Всегда можно найти что сказать, – учила она нас. – Может быть, вы точно не знаете, как это сказать, но для начала просто скажите это как попало. Пока мысль прячется у вас в голове, она не приносит пользы. Я советую разрешить себе начать с абсолютно тошнотного первого черновика. Уверена, туда проникнет парочка бриллиантов, и когда будете перечитывать, постарайтесь их не проморгать. Но пока вы не напишете этот первый черновик, вам просто не с чем будет работать».

У меня в голове вертелось столько всего про Талли, что я не знала, с чего начать. Она была так помешана на дельфинах, что наверняка знала о них больше, чем рядовой морской биолог. В младших классах она каждый год выигрывала конкурс орфографии. Она умела в уме переводить температуру по Фаренгейту в шкалу Цельсия. Она год копила карманные деньги, чтобы купить мне куклу «Американская девчонка», когда мне исполнилось шесть лет. Она могла пойти в торговый центр и отвешивать комплименты прохожим: «классная прическа»

или «какой модный свитер». Я хотела быть такой, как она. Я пыталась. Но у меня не получалось, по крайней мере в точности. Не могла я быть такой же хорошей. Воспоминания о сестре не походили на написание рассказа. Нельзя пригвоздить ее к странице. В этом и заключалась проблема.

Перед моим выступлением на сцену поднялась Тесс Найланд. Они вместе с Талли были в команде чирлидерш. Она прочла отрывок из «Пророка» Джебрана Халиля – книги, которую я нашла у сестры на полке, когда искала «Улисса». Отрывок, который Тесс прочитала, Талли обвела: «Чем глубже горе проникло в тебя, тем больше и радости может в тебя вместиться». Мое горе от потери Талли разрыло во мне ямы до самого основания. Их уже никогда не заполнит радость. Мне было всего семнадцать лет. Предполагалось, что у меня вся жизнь впереди. Но я была уверена, что больше никогда не испытаю чистую радость в мире, где больше нет Талли.

Тесс закончила, и пришла моя очередь говорить. Я встала и поднялась на сцену, чувствуя ком в горле, слишком большой, чтобы проглотить, и слишком узкие туфли – это были туфли Талли. Речь, которую я написала, лежала у меня на ладони. Я сжала ее и уставилась в зал. Все лица расплывались, кроме одного. Где-то в десятом ряду сидела соседка из дома напротив, Сара Геттеринг. Она была тощая и низкорослая. Ее седые волосы были вечно стянуты в жесткий пучок, а глаза за очками казались в два раза больше обычных. Мы всегда звали ее по имени и фамилии. «Сара Геттеринг сказала, что ты играла в футбол во дворе и чуть не задела ее машину» или «Сара Геттеринг говорит, что нам нельзя рисовать классики на тротуаре». Странно, что именно Сару Геттеринг я видела так отчетливо; может быть, потому что никак не ожидала, что из всех наших знакомых она вдруг решит прийти проститься с Талли.

Я стала разворачивать свой листок бумаги. Последний раз я так разворачивала список Талли. Я думала об этом, а еще о том, почему Сара Геттеринг пришла на похороны Талли, и недостающий элемент головоломки вдруг встал на место.

Еще пирога.

Сложенная речь осталась у меня в руке, и я начала без нее.

– Когда мне было девять, я сказала Талли, что хочу приготовить яблочный пирог. Я думала, мы сходим в магазин за ингредиентами. Но она велела мне ждать в своей комнате и позже вернулась с первой подсказкой в предстоящем квесте. Я обыскала весь дом, во дворе и перед домом. Предпоследний ключ был такой: «Одни в меня кладут слова, другие забирают». Я долго не могла угадать, но потом сообразила, что речь о почтовом ящике. Я открыла его, и там лежала последняя подсказка – математическая задачка. Ответом был адрес нашей соседки. У соседки – назовем ее мисс Икс – в саду росла яблоня. Конечно, чтобы сделать яблочный пирог, нужны яблоки. Мисс Икс жила одна, и Талли заверила меня, что яблок у нее предостаточно.

Но мисс Икс была такой дамой, которую боялись все дети. Я сказала Талли: «Я не могу пойти к ней просить яблок». А она ответила: «Не проси у нее яблок, проси сразу прощения». Она объяснила, что такая у нее была жизненная философия. Так и сказала: жизненная философия. Если о чем-то просить взрослых, сказала она, они, скорее всего, откажут, потому что подумают, что дети ничего не могут сделать сами. Так что лучше всего, сказала она, просто сделать это. Вот если облажаешься, тогда можешь просить прощения.

Я смотрела на Сару Геттеринг, пока рассказывала, как мы тайком проникли на ее двор. Минуты через две дверь распахнулась. Она махала нам деревянной кухонной лопаткой, и я была уверена, что она хочет нас ею отшлепать. Я выронила яблоки, и они покатились на землю: бух, бух, бух, бух. Талли сразу начала извиняться. «Простите. Простите, пожалуйста, – причитала она. – Простите меня и, пожалуйста, не злитесь на мою сестру. Она просто мимо проходила». – «Просто мимо проходила? – спросила Сара Геттеринг. – А как же мои бедные яблоки?» Я взглянула на помятые яблоки, разбросанные по земле. «Простите», – прошептала я.

Талли схватила меня за руку и потащила через дорогу домой, пока Сара Геттеринг кричала нам вслед. Мы вбежали в дом, Талли прислонилась к двери и согнулась от смеха. Она так сильно смеялась, что в уголках глаз появились слезы. «Ты попросила прощения у яблок! – хохотала она, тряся головой. – Ты попросила прощения у яблок!» «Ну а что, – сказала я, чувствуя, как у меня багровеют щеки. – Оттого, что я их уронила, у них повсюду были вмятины, даже мисс Геттеринг сказала». «Ах, Слоник, – глубоко вздохнула сестра и подошла ко мне совсем близко. – Я так тебя люблю. Мы добудем тебе еще пирога».

Еще пирога. Вот оно.

– Моим самым любимым занятием, самым невероятным приключением было быть сестрой Талли, – обратилась я к собравшимся проводить ее в последний путь, в том числе к Саре Геттеринг. – Не могу поверить, что приключение закончилось. Это все, что я хотела сказать.

5

СЛУЖБА ЗАКОНЧИЛАСЬ, И МЫ с папой вышли первыми. Я чувствовала себя как киноактриса. Меня нарядили в черное платье, и, даже не глядя в зеркало, я знала, что у меня по щекам стройными ручейками течет тушь. Остальные последовали за нами. Мы как похоронные знаменитости, криво усмехнулась я про себя. Была бы здесь Талли, я бы сказала ей это на ушко. Если в лесу упадет дерево, но никто этого не увидит, получается, оно и не упало? Если я придумала, что сказать сестре, а ее нет, то какая вообще разница, что я придумала?

В проходе синагоги выстроились змейкой люди в ожидании своей очереди поздороваться с нами. Я знала многих, но далеко не всех. Среди них мог быть кто угодно – Адам из автоответчика или Г., который устраивал показ «Бриолина» и, возможно, сделал моей сестре больно. Я попробовала опросить всех, кого не узнала. «Откуда вы знали Талли? – спрашивала я. – Как вас зовут?» В основном они отвечали, что работали с папой, или что-нибудь еще, не связанное с Талли.

– Слоун, – произнес следующий в очереди.

Это была доктор Ли, учительница английского. Она держала под руку своего мужа, мистера Чана, по совместительству моего учителя статистики, но отпустила его, чтобы на несколько секунд заключить меня в свои объятия. Отстранившись, она придержала меня за плечи, вытянув руки.

– Ах, милая, мне так жаль, – сказала она. – Тебе, наверное, очень тяжело.

– Да, – ответила я. Прозвучало совсем сипло, и я откашлялась. – Спасибо, что пришли. Не думала, что вы придете.

Я кивнула мистеру Чану.

– И вы тоже, – добавила я.

– Талли училась у меня геометрии, – сказал он. – Я как-то дал классу одну теорему, которую было практически невозможно доказать. Специально, чтобы поставить их в тупик, но Талли справилась. Как бы я хотел увидеть, кем она могла бы стать. Твоя сестра была совершенно особенной девочкой.

Талли бы его поправила: «Женщиной». Ей было двадцать два года, и она была настолько же «девочкой», насколько двадцатидвухлетний мужчина является «мальчиком».

– Спасибо, – выдавила я.

Потом подошли мистер и миссис Хоган, родители тройняшек, с которыми мы с Джуно сидели летом – последние три недели июня, весь июль и первую неделю августа. Может быть, Хоганы беспокоились, что моя грусть омрачит летние каникулы Томаса, Тео и Мелани? Все-таки детям было всего восемь лет. Но если они об этом и думали, то вида не показали. Мистер Хоган сжал мне плечо, а миссис Хоган потрепала по щеке.

– Скоро увидимся, – сказала она, и они ушли.

Подошла очередь моих самых близких друзей, которые шли по двое. Сначала Сорайя и Рэйчел, потом Броуди и Зак, наши лучшие друзья среди мальчиков. И затем Джуно. Наконец-то Джуно. Она шла одна, без пары, потому что ее парой была я. Джуно потянулась ко мне. Нет, неправильно, не потянулась. Она меня схватила. Я схватила ее в ответ, и мы обнялись крепко-крепко.

– Купер не пришел, – прошептала Джуно мне в волосы. – Какой он все-таки придурок.

– Плевать мне на Купера, – пробормотала я.

– Мне тоже, – сказала она. – Плевать на всех, кроме тебя. – Она еще сильнее меня сжала.

За Джуно стоял Дин. Дин с губами Дина. Единственный человек из списка Талли, которого я могла узнать, – ну, кроме себя и папы. Я высвободилась из объятий Джуно и повернулась к нему.

– Привет, – сказал Дин и потянул меня к себе.

Когда мы разошлись, я внимательно рассмотрела его рот. Верхняя губа больше нижней, а вместе они складываются в выразительный бантик. Я еле сдержалась, чтобы не дотянуться до его губ, которые Талли трогала тысячу раз и даже внесла в свой список.

– Малышка, береги себя, хорошо? – сказал мне Дин.

– Подожди, – попросила я. – У меня к тебе вопрос. Вы с Талли… вы когда-нибудь ездили вместе в Калифорнию?

Дин покачал головой.

– Максимум, куда мы ездили, – это в Чикаго, потому что Талли захотелось пиццу-пирог. Туда, правда, ехать аж семь часов. Так что по дороге мы объелись чипсами и ирисками. В итоге съели по кусочку и всю ночь ехали обратно.

– А она когда-нибудь об этом говорила? – спросила я.

– О чем? О пицце?

– Нет, – ответила я. – О Калифорнии.

– А, точно. Хм-м.

Он замолчал на несколько секунд, видимо задумавшись. Но в конце концов покачал головой.

– Честно говоря, не припоминаю ни одного разговора о Калифорнии, – сказал он.

– А об улице Кресан?

Он покачал головой.

– А про закусочную на королевской дороге? Солнечная команда? А закат большого джентльмена?

– Нет.

– А фото НХЛ?

– Ты про хоккей?

– Возможно…

– Я болею за «Детройт Ред Уингз», – сказал он.

– Вы вообще с ней общались или хотя бы переписывались?

– Пару месяцев назад поболтали, наверное, минут пять… Она сказала, что ей некогда. А до этого мы не виделись год. – Он покачал головой. – Поверить не могу. Она была самым особенным человеком, какого я когда-либо встречал. Никогда бы не подумал… Может быть, особенным легче скрывать собственные проблемы.

Я вздохнула и кивнула: может быть.

– Я ее правда любил.

– И я.

– Боже, мне так жаль, малышка. Ну, увидимся, ладно?

Увидимся ли? Увижу ли я когда-либо Дина – и его губы – теперь, когда Талли уже нет?

– Увидимся, – ответила я.