Текст книги "Кровавый меридиан"

Автор книги: Кормак Маккарти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Тобин стоял на коленях у ручья и промывал рану куском ткани, оторванным от рубашки. Пуля прошла через шею навылет. Сонную артерию не задело, но кровь никак не останавливалась. Он взглянул на мальца, усевшегося среди черепов и перевёрнутых рёбер.

Надо пристрелить лошадей. Иначе тебе не выбраться отсюда. Верхом он тебя настигнет.

Мы можем захватить этих лошадей.

Не дури, малец. Чем ещё он может нас заманить?

Можем выбраться, как стемнеет.

Думаешь, не придёт новый день?

Малец наблюдал за ним.

Не останавливается?

Нет.

И что ты думаешь?

Нужно её остановить.

Кровь струилась у него меж пальцев.

Куда же делся судья? проговорил малец.

Вот именно, куда.

Если я убью его, мы сможем забрать лошадей.

Тебе его не убить. Не дури. Пристрели лошадей.

Малец глянул вдоль неглубокого песчаного ручья.

Давай, малец.

Он посмотрел на бывшего священника, на то, как капли крови медленно падают в воду, как они распускаются розовыми цветками и бледнеют. И двинулся вверх по течению.

Когда он добрался до места, где лошади входили в воду, их там уже не было. Песок на той стороне, куда они ушли, был ещё мокрый. Он толкал револьвер перед собой, опираясь на основания ладоней. Несмотря на все предосторожности, он поймал на себе взгляд идиота прежде, чем сам его заметил.

Идиот недвижно сидел в перголе из костей с отсутствующим лицом, разлинованным, как по трафарету, полосками солнечного света, уставившись на мальца, словно дикий зверь в лесу. Глянув на него, малец двинулся дальше по следам лошадей. Голова идиота болталась на расслабленной шее, по подбородку стекала слюна. Когда малец оглянулся, тот продолжал на него смотреть. Руки идиот положил на песок перед собой, и хотя лицо его было пусто, всё же он казался существом, на которого обрушилось великое горе.

Когда малец увидел лошадей, они стояли на возвышенности по-над ручьём и смотрели на запад. Он лежал не шевелясь, осматривая местность. Потом выдвинулся вдоль края старого речного русла, уселся, прислонившись спиной к торчащим из земли костям, взвёл курок и опёрся локтями на колени.

Лошади видели, как он вышел, и следили за ним. Услышав щелчок взведённого курка, они навострили уши и направились к нему. Малец выстрелил передней лошади в грудь, она рухнула, тяжело дыша, и из носа у неё хлынула кровь. Другая остановилась в нерешительности, а когда стала поворачиваться, он взвёл курок и выстрелил. Лошадь рванулась рысью среди дюн, он выстрелил ещё раз, передние ноги у неё подкосились, она упала вперёд и перекатилась на бок. Она лишь раз подняла голову, а потом затихла.

Он сидел, прислушиваясь. Никакого движения. Первая лошадь лежала там, где упала, и песок вокруг её головы темнел от крови. По лощине плыл дымок, который постепенно редел, пока не исчез совсем. Малец двинулся обратно по руслу, укрылся под рёбрами мёртвого мула, перезарядил револьвер, а потом снова поковылял к ручью. Возвращался он другим путём и имбецила больше не видел. Добравшись до ручья, попил, промыл ногу и улёгся, прислушиваясь, как и прежде.

А теперь брось пушку, послышался голос судьи.

Он замер.

Голос раздался меньше чем в пятидесяти футах.

Я знаю, что ты натворил. Тебя подбил святой отец, и я расцениваю это как смягчающее обстоятельство деяния и умысла. Как и по отношению к любому человеку, оценивая его противоправное деяние. Но существует ещё и имущественный вопрос. Принеси мне револьвер, и сейчас же.

Малец лежал не двигаясь. Было слышно, как судья шлёпает по воде выше по течению ручья. Малец лежал и медленно считал про себя. Когда замутнённая вода достигла того места, где он лежал, он перестал считать, опустил в ручей высохшую и скрученную травинку и пустил её вниз по течению. Когда он отсчитал столько же, она ещё не скрылась среди костей. Выбравшись из воды, он глянул на солнце и стал пробираться туда, где оставил Тобина.

Следы бывшего священника были ещё влажны там. где он вышел из ручья, и весь его путь отмечали капли крови. Малец шёл по ним по песку, пока не добрался до места, где тот свернулся в своём убежище.

Ты прикончил их, малец? шёпотом спросил Тобин.

Малец поднял руку.

Ну да. Я слышал выстрелы, все три. Придурка тоже, да, малец?

Он не ответил.

Умница, прошептал бывший священник. Обмотав шею рубашкой, голый по пояс, он устроился на корточках среди вонючего частокола и смотрел на солнце. По дюнам пролегли длинные тени, и в этих тенях кости умерших животных в беспорядке валялись на песке, напоминая странную свалку скрученной арматуры. До наступления темноты оставалось почти два часа, что бывший священник и отметил. Они лежали под жёсткой, как картон, шкурой дохлого вола и слушали обращение судьи. Тот цитировал положения юриспруденции, приводил прецеденты. Он распространялся о законах, имеющих отношение к правам собственности на домашних животных, приводил выдержки из дел о лишении имущественных прав, так как считал, что они тесно связаны со скверной наследственностью бывших преступных владельцев лошадей, которые лежат теперь мёртвыми среди костей. Потом заговорил о другом. Бывший священник склонился к мальцу. Не слушай.

А я и не слушаю.

Заткни уши.

Сам заткни.

Священник закрыл уши ладонями и посмотрел на мальца. От потери крови глаза у него блестели, и он был необычайно серьёзен. Сделай, как я тебя прошу, прошептал он. Думаешь, он для меня старается?

Малец отвернулся. Он отметил, что солнце уже садится на западной оконечности пустыни, до наступления темноты они больше не разговаривали, а потом встали и побрели прочь.

Крадучись они выбрались из котловины и пошли через невысокие дюны, бросив последний взгляд на долину, где на краю земляного вала был разложен на всеобщее обозрение мерцавший на ветру костёр судьи. Они не стали гадать, из чего тот его развёл, и до того, как взошла луна, были уже далеко в пустыне.

В этих краях водились волки и шакалы, они завывали в начале ночи, а с восходом луны умолкли, словно удивлённые её появлением. Затем снова принялись за своё. Из-за ран путники ослабели. Они прилегли отдохнуть, но ненадолго, не забывая просматривать линию горизонта на востоке – не появится ли там чья фигура. Они дрожали на пустынном ветру, который налетал неизвестно из каких безбожных пределов, холодный, бесплодный, и не нёс вообще никаких вестей. С рассветом они забрались на небольшую возвышенность среди этой бесконечно плоской равнины и, присев на корточки на сыпучем сланце, стали наблюдать за восходом солнца. Было холодно, бывший священник в своих лохмотьях и окровавленном воротнике скрючился, обняв себя за плечи. На этом маленьком выступе они и заснули, а когда проснулись, была уже середина утра и солнце поднялось высоко. Они сели и огляделись. Вдали по равнине к ним двигались фигура судьи, фигура придурка.

XXI

Изгои пустыни – Возвращение по следу – Убежище – Ветер на их стороне – Судья возвращается – Обращение – Los Diegueños – Сан-Фелипе – Гостеприимство дикарей – В горы – Гризли Оуэнс Сан-Диего – Море

Малец взглянул на Тобина, но лицо бывшего священника ничего не выражало. Тобин сидел, измученный и жалкий, и, казалось, не отдавал себе отчёта в том, кто к ним приближается. Чуть приподняв голову, он заговорил, не глядя на мальца. Иди давай. Спасайся.

Малец поднял с земли флягу с водой, вынул затычку, попил и передал Тобину. Бывший священник тоже отпил, они ещё посидели, выжидая, потом встали, развернулись и снова двинулись в путь.

От ран и от голода они потеряли много сил, брели вперёд, пошатываясь, и в целом представляли собой жалкое зрелище. К полудню вода кончилась, и они уселись, уставившись на бесплодные земли вокруг. С севера дул ветер. Во рту пересохло. Пустыня, где они теперь оказались, была пустыней в абсолюте, здесь не на чем было остановить глаз и не было никаких ориентиров, по которым можно было бы определить, сколько пройдено. Земля одинаково ровно простиралась во все стороны в своей кривизне; в этих пределах они двигались и были их определяющей точкой. Они поднялись и пошли. Небо сверкало. Никаких следов, которых можно было бы держаться, кроме остатков вещей, брошенных путниками, и человеческих костей, торчавших из могил в неровностях песка. Во второй половине дня местность пошла на подъём, на гребне невысокой песчаной гряды они остановились и, оглянувшись, увидели, что их и судью, как и раньше, разделяют на равнине почти две мили. И побрели дальше.

О приближении к любому – и к этому в том числе – водопою в этой пустыне говорило всё большее число скелетов погибших животных, словно пространство вокруг колодцев было смертельно опасным для живых существ. Путники оглянулись. Судья исчез за пригорком. Перед ними лежали побелевшие доски фургона, чуть дальше – останки мула и вола, чьи шкуры от постоянного трения песка облысели и стали похожи на брезент.

Малец постоял, изучая местность, потом вернулся на сотню ярдов назад и остановился, глядя на свои неглубокие следы на песке. Он смотрел, как заносит песком гряду, на которую они поднялись, опустился на колени и подержал руку на земле, прислушиваясь к чуть слышному кремнистому шуршанию ветра.

Когда он отнял руку, на её месте осталась неширокая горка песка, которая на глазах стала исчезать.

Священник сидел мрачный. Малец опустился перед ним на колени и внимательно на него посмотрел.

Нам надо спрятаться, сказал он.

Спрятаться?

Да.

И где ты собираешься прятаться?

Здесь. Мы спрячемся здесь.

Тут не спрячешься, малец.

Мы сумеем спрятаться.

Думаешь, он не найдёт тебя по следам?

Их заметает ветер. Вон там на склоне их уже нет.

Нет?

Замело напрочь.

Бывший священник покачал головой.

Пойдём. Нам надо идти.

Нам не спрятаться.

Поднимайся.

Бывший священник покачал головой. Эх, малец, проговорил он.

Поднимайся, повторил малец.

Иди давай. И Тобин махнул рукой.

Он же ничто, убеждал его малец. Ты сам говорил. Люди сделаны из праха земного. Ты говорил, что это не ино… ино…

Иносказание.

Не иносказание. Что это голый факт и что судья – человек, как и все остальные.

Тогда выходи против него, предложил бывший священник. Выходи против него, если это так.

Ага, он с винтовкой, а я с пистолетом. Он с двумя винтовками. Давай поднимайся.

Тобин встал. Стоял он нетвёрдо, опершись на мальца. Они направились мимо фургона в сторону от занесённого следа.

Миновав первую кучу костей, они прошли дальше, туда, где у следов лежала пара дохлых мулов. Там малец опустился на колени с куском доски в руках и принялся рыть убежище, поглядывая при этом на восточный горизонт. Потом они улеглись ничком, укрывшись за вонючими костями, словно насытившиеся падальщики, и стали ждать, когда появится судья или когда он пройдёт мимо.

Ждать пришлось недолго. Судья показался на возвышенности. На минуту они остановились перед тем, как спускаться, – он и его слюнявый «эконом». [227]227
  Аллюзия на «Кентерберийские рассказы» английского писателя Джеффри Чосера: «Был рядом с ним, удачливый во всём, Судейского подворья Эконом». Пер. И. Кашкина.


[Закрыть]Открывшиеся впереди волнистые наносы можно было прекрасно рассмотреть и оттуда, но судья не стал, потому что, казалось, не выпускал беглецов из поля зрения. Он спустился с гребня и зашагал по ровному месту, ведя идиота перед собой на кожаном поводке. Судья нёс две винтовки, которые раньше принадлежали Брауну, пару фляг на скрещённых на груди ремнях, рожок для пороха с пороховницей, а также свой саквояж и брезентовый рюкзак, должно быть тоже Брауна. Особенно странно смотрелся у него в руках зонтик из гнилых кусков кожи, которые были натянуты на каркас из рёберных костей, связанных между собой обрывками верёвки. Ручкой зонта служила передняя нога какого-то животного. Одежда приближавшегося судьи больше смахивала на конфетти, так сильно она разодралась на его громадной фигуре. С жутким зонтиком в руках и с идиотом в сыромятном ошейнике, тянувшим поводок, судья походил на свихнувшегося антрепренёра, который бросил всё и бежал от гнева горожан, разнёсших его лекарственное шоу.

Они шествовали по равнине, а малец, лёжа на животе в песчаной яме, наблюдал за ними сквозь рёбра мёртвых мулов. Ему были видны следы на песке, оставленные им и Тобином, – неясные, сгладившиеся, но всё же заметные; он смотрел на судью, на следы и слушал, как движется песок. Пройдя ярдов сто, судья вдруг остановился и стал осматриваться. Идиот встал на карачки и наклонился к следам, как некая безволосая разновидность лемура. Он вертел головой и принюхивался, словно сам шёл по следу. Его шляпа куда-то делась, может быть, судья уже предъявил на неё виндикационный иск, [228]228
  Виндикационный иск– иск о возвращении владения недвижимой вещью.


[Закрыть]потому что теперь на ногах у него были странные, грубые пампути, [229]229
  Пампути– мокасины мехом наружу, которые шили из необработанной шкуры только что убитого оленя, пока она ещё не застыла.


[Закрыть]вырезанные из куска шкуры и привязанные к подошвам скрученной пенькой из брошенного в пустыне хлама. Имбецил рвался в ошейнике и хрипел, болтая руками перед грудью. Миновав фургон, они пошли дальше, и малец понял, что точка, где они с Тобином свернули со следа, пройдена. Он бросил взгляд на еле заметные следы, которые вели через пески и пропадали. Лежавший рядом бывший священник схватил его за руку и что-то прошептал, указывая на судью. В обрывках шкуры на скелете зашелестел ветер, судья с идиотом прошли по пескам дальше и исчезли из виду.

Они лежали, не говоря ни слова. Бывший священник чуть приподнялся, выглянул наружу и посмотрел на мальца. Тот опустил курок револьвера.

Такого шанса, как этот, тебе больше не представится.

Малец засунул револьвер за пояс, поднялся на колени и выглянул.

И что теперь?

Малец не ответил.

Он будет ждать у следующего колодца.

Пусть ждёт.

Можно вернуться к тому ручью.

И что там делать?

Ждать, пока пройдёт какой-нибудь отряд.

Откуда ему взяться? Никакой переправы здесь нет.

К ручью приходит дичь.

Тобин смотрел наружу через кости и шкуру. Малец не ответил, и бывший священник поднял голову. Можем туда пойти.

У меня четыре заряда, сообщил малец.

Он встал и посмотрел вдаль над усеянной отбросами площадкой. Бывший священник тоже встал и тоже посмотрел. Их взорам предстал возвращавшийся судья.

Выругавшись, малец упал на живот. Бывший священник опустился на корточки. Они вжались в яму, уперев подбородки в песок, как ящерицы, и следили, как судья снова пересекает площадку перед ними.

С придурком на поводке, со всей своей кладью и зонтиком, клонящимся на ветру, как огромный чёрный цветок, он прошёл среди останков, пока снова не очутился на склоне той же песчаной гряды. На гребне он повернулся, имбецил присел на корточки у его ног, а судья опустил зонтик перед собой и обратился к окружающей местности.

Это святой отец подбил тебя, мальчик. Ты бы прятаться не стал, я знаю. Ещё я знаю, что душа у тебя не как у обычного убийцы. За этот час я дважды прошёл под твоим прицелом, пройду и в третий раз. Может, покажешься?

Никакой ты не убийца, продолжал судья. И не наёмник. Изъян имеется в строении души твоей. Неужели ты думаешь, что мне не дано было этого понять? Один ты восставал. Один ты сохранил в душе немного милости к язычникам.

Поднявшийся имбецил возвёл руки к лицу, издал какой-то странный вопль и снова уселся.

Думаешь, я убил Брауна и Тоудвайна? Они живёхоньки, как ты и я. Живы-здоровы и пожинают плоды своего выбора. Понятно тебе? Спроси святого отца. Святой отец знает. Святой отец не лжёт.

Судья поднял зонтик и поправил кладь. Наверное, крикнул он, наверное, это место тебе снилось. Снилось, что ты умрёшь здесь. Потом они спустились с песчаной гряды – он и придурок на привязи, – ещё раз прошли через свалку костей, мерцающие и нереальные в волнах зноя, а потом и вовсе исчезли.

Они умерли бы, не наткнись на них индейцы. Всё начало ночи они держались Сириуса слева на юго-западном горизонте, пересекавшего пространство Кита, и вращавшихся над головой Ориона и Бетельгейзе. Потом заснули, свернувшись калачиком и дрожа во мраке равнин, а когда проснулись, оказалось, что небо переменилось и звёзд, по которым они шли, уже не найти, словно, пока они спали, сменилось несколько времён года. В красно-коричневых лучах рассвета они увидели на севере возвышенности полуобнажённых дикарей, которые сидели на корточках или стояли в ряд. Они встали и побрели дальше. Их вытянутые узкие тени поднимались на тоненьких и болтавшихся, как на шарнирах, ногах и передвигались как будто крадучись. Из-за красок рассвета горы на западе стали невидимыми. Туземцы двигались вдоль песчаного гребня. Через некоторое время бывший священник сел, малец встал над ним с револьвером в руке, а дикари спустились с дюн и стали приближаться по равнине, словно разрисованные эльфы, то и дело останавливаясь.

Это были индейцы-диегеньо. Вооружённые короткими луками, они собрались вокруг путников, опустились на колени и дали напиться из высушенной тыквы-горлянки. Таких странников и страдания пострашнее они встречали и раньше. Жизнь в этих краях была отчаянно трудная, они понимали, что вряд ли что-то, кроме беспощадного преследования, может довести людей до такого состояния. Каждый день они наблюдали, как что-то – войско, чума, мор или нечто невыразимое – собирается после жуткого зарождения в доме солнца и накапливается на краю восточного мира, и с поразительной невозмутимостью ожидали его появления.

Они привели беглецов в свой лагерь в Сан-Фелипе – скопление грубых хижин из тростника, где ютились грязные, нищенского вида создания, одетые в основном в полотняные рубахи проезжавших мимо золотоискателей. Кроме этих рубах на них больше ничего не было. Индейцы принесли горячее тушёное мясо ящериц и крохотных «карманных» мышей в глиняных мисках и что-то похожее на пиньоле из сушёных и растолчённых кузнечиков. Потом расселись вокруг и со всей серьёзностью смотрели, как эти двое едят.

Один протянул руку, дотронулся до рукоятки револьвера у мальца за поясом и тут же отдёрнул ладонь. Pistola, проговорил он по-испански.

Малец продолжал есть.

Дикари закивали.

Quiero mirar su pistola, [230]230
  Хочу посмотреть твой пистолет (исп.).


[Закрыть]сказал тот же индеец.

Малец не ответил. Когда индеец потянулся за револьвером, он перехватил руку и отодвинул. Когда он отпустил руку, тот потянулся снова, и малец отпихнул её опять.

Индеец ухмыльнулся. И потянулся в третий раз. Малец поставил миску между ног, вытащил револьвер, взвёл его и приставил ствол ко лбу индейца.

Они сидели не двигаясь. Остальные смотрели. Через некоторое время малец опустил револьвер, опустил курок, заткнул револьвер за пояс, поднял миску и снова принялся есть. Указав на револьвер, индеец что-то сказал своим приятелям, те закивали, а потом уселись, как раньше.

Qué pasó con ustedes? [231]231
  Что с вами случилось (исп.).


[Закрыть]

Малец наблюдал за индейцем поверх края миски пустыми тёмными глазами.

Индеец обратил взгляд на бывшего священника.

Qué pasó con ustedes?

Бывший священник в чёрном, покрытом коркой шейном платке повернулся всем телом, чтобы посмотреть, кто к нему обратился. Взглянул на мальца. Тот ел, беря пищу пальцами, потом вытер их о грязную штанину.

Las Yumas,проговорил он.

Индейцы стали втягивать воздух и прищёлкивать языками.

Son muy malos, [232]232
  Они очень плохие (исп.).


[Закрыть]сказал тот, что говорил за всех.

Claro. [233]233
  Ясное дело (исп.).


[Закрыть]

No tiene compañeros? [234]234
  У вас нет товарищей (исп.).


[Закрыть]

Малец с бывшим священником переглянулись.

Sí,сказал малец. Muchos.Он махнул рукой на восток. Llegarán. Muchos compañeros. [235]235
  Есть. Много. Они приедут. Много товарищей (исп.).


[Закрыть]

Индейцы восприняли эту новость как-то вяло. Женщина принесла ещё пиньоле, но они слишком долго пробыли без пищи, аппетита не было, и, махнув рукой, отказались.

Во второй половине дня они выкупались в ручье и улеглись спать на землю. Когда проснулись, на них таращилась группа голых ребятишек и несколько собак. Пройдя через лагерь, они увидели индейцев, которые сидели вдоль каменного выступа и не отрываясь смотрели на восток, терпеливо ожидая, когда оттуда что-то появится. О судье никто из индейцев не упомянул, а они не стали и спрашивать. Собаки и дети провожали их до края лагеря, и они зашагали по тропинке к невысоким холмам на западе, куда уже опускалось солнце.

В конце следующего дня они добрались до ранчо Уорнера [236]236
  Ранчо Уорнера – единственная фактория между Нью-Мексико и Лос-Анджелесом, основанная Джоном Уорнером, американцем, который в 1844 г. принял мексиканское гражданство.


[Закрыть]и восстановили силы в тамошних горячих серных источниках. Вокруг не было ни души. Они двинулись дальше. К западу вставали волнистые, покрытые травой холмы, а за ними до самого побережья простирались горы. В ту ночь они спали среди карликовых кедров. Наутро траву подморозило, было слышно, как в ней шелестит ветер, доносились крики птиц, и всё это было просто сказкой по сравнению с мрачными пределами, откуда они поднялись.

Весь день они карабкались через лесистое нагорье, где росла древовидная юкка, а по краям вставали голые гранитные пики. Вечером через ущелье перед ними стаями пролетали орлы, а с травянистых террас виднелись огромные неуклюжие фигуры медведей, которые походили на коров, пасущихся на горной пустоши. С подветренной стороны каменных выступов лежали хлопья снега, ночью начался небольшой снегопад. Когда на рассвете они, дрожа, тронулись в путь, склоны были окутаны облаками тумана, и на свежевыпавшем снегу виднелись следы медведей, приходивших на их запах перед самым восходом солнца.

Солнце в тот день проглядывало в дымке бледным пятном, вокруг было белым-бело от инея, а кусты походили на свои полярные изомеры. Выше, над каменистыми лощинами, бродили, как привидения, горные бараны, с нависших над ними снежных громад холодными серыми вихрями налетал ветер, и всё ущелье курилось бурными испарениями, которые устремлялись туда с вышины, словно весь мир наверху был объят пламенем. Говорили они между собой всё меньше, пока в конце концов не перестали разговаривать совсем, как это часто бывает с путниками, которые приближаются к концу путешествия. Пили из холодных горных потоков и промывали в них раны. У ручья подстрелили молодую косулю, съели, что смогли, и накоптили тонких полосок мяса с собой. Медведей больше не встречалось, но знаки того, что они поблизости, были налицо, поэтому, перед тем как устроиться на ночь, они отошли по склонам на добрую милю от места, где заготавливали мясо. Утром миновали целую залежь гром-камней, [237]237
  Гром-камни – камни или каменные образования, которые считались упавшими молниями.


[Закрыть]лежавших на пустоши грудой окаменевших яиц первобытной нелетающей птицы. Шли в тени гор, стараясь показываться на солнце, чтобы лишь согреться, и во второй половине дня далеко внизу под облаками впервые увидели море, голубое и безмятежное.

Тропа вела вниз по низким холмам, вышла к накатанной фургонами колее, и они уже двигались там, где недавно буксовали колёса и где на камнях оставили царапины стальные обода. Море внизу потемнело до черноты, солнце закатилось, и вся земля вокруг стала синей и холодной. Они заснули, дрожа, под лесистым выступом, среди уханья сов и запаха можжевельника, а над головой в бездонной ночи роились звёзды.

До Сан-Диего добрались только вечером следующего дня. Бывший священник тут же пошёл искать для них обоих доктора, а малец отправился бродить по грязным, ещё не высохшим после дождя улочкам мимо стоявших рядами домов из шкур и в конце концов по гравию прибрежной полосы вышел на берег моря.

На границе прилива резиноподобной грудой лежали хаотично скрученные янтарные водоросли. Туша мёртвого тюленя. Тонкая линия рифа за внутренней бухтой, словно что-то утонуло и в него теперь вгрызалось море. Он присел на песке на корточки и стал наблюдать за игрой солнечных лучей на чеканной поверхности воды. Вдали облака островов наплывали на оранжево-розовые краски заката. Силуэты морских птиц. Негромкий рокот прибоя. На темнеющие воды смотрела лошадь с маленьким жеребёнком, который резвился, отбегая в сторону и возвращаясь.

Малец сидел и смотрел, пока солнце с шипением не опустилось в морскую зыбь. Лошадь всё стояла тёмным силуэтом на фоне неба. В темноте рокотал прибой, чёрная шкура моря вздымалась в свете вымостивших небо звёзд, из ночи набегали длинные бледные волны и разбивались о берег.

Он поднялся и повернулся к городским огням. Среди тёмных скал, где пятились фосфоресцирующие крабы, ярко, как плавильные тигли, сияли оставшиеся от прилива лужицы. Проходя среди стеблей «солёной травы» униолы, он оглянулся. Лошадь продолжала стоять, где стояла. Среди волн мигнул корабельный огонь. Жеребёнок прислонился к матери, опустив голову, а она смотрела куда-то в неведомые людям дали, туда, где тонут звёзды и где киты везут свои огромные души через черноту моря, у которой нет ни стыков, ни швов.