Текст книги "Сделай это (ЛП)"

Автор книги: Кора Кармак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

24

Около четырех часов утра я проснулась в луже пота. Мое тело прилипло к простыням, а лицо приклеилось к постели.

Думаю, пик лихорадки определенно миновал.

Я оперлась руками о постель, чтобы подняться, но мое чувство равновесия, должно быть, было выключено. Кровать казалась мне неустойчивой. Я потянулась назад и, нащупав лампу, легким щелчком включила свет. Затем, решив, что мне это снится, выключила его и снова включила.

Ущипнула себя. Ущипнула действительно сильно. Но ничего не изменилось.

Определенно, это Гаррик спал в моей постели.

Черт.

Черт.

Какая часть моих вызванных лихорадкой снов была реальностью? Я успокоилась, поняв, что моя жизнь в качестве пчелы была всего лишь фантазией, как и сказочные животные, которых, могу поклясться, я видела во сне. А потом я жила на солнце с инопланетянами.

Но Гаррик находился в моей постели. Он, определенно, был в моих снах, но все это не могло быть реальностью. Иногда он летал, большую часть времени он был голым. И была еще дюжина моментов, какие-то совсем расплывчатые, а некоторые очень четкие. Где же была граница? Что произошло на самом деле? Черт возьми, было ли это вообще реальностью? Может, мне просто приснилось, что жар прошел? Я сходила с ума и, пока мне не пришло в голову придумать какой-то план, я начала трясти Гаррика, чтобы разбудить его. Когда он очнулся, у него был затуманенный взгляд и, как всегда, прекрасный. На мгновение я была поражена тем, что он спал на моей подушке.

Он был в моей постели. Со мной.

Спал.

Мы спали вместе!

– Ты проснулась.

Боже, с каких это пор люди, еще не отошедшие ото сна, выглядят так потрясающе? Широко раскрыв глаза, я кивнула, совершенно не подумав о том, что же скажу ему, когда разбужу его.

– Как ты себя чувствуешь?

На это я могла ответить.

– Дерьмово. Все болит. А сильнее всего горло.

Он протянул руку и положил ее мне на бедро. Будто это было нормальным. Будто мы все время клали друг другу руки на бедра.

– Думаю, это нормально, – заметил он. Руки на бедрах? А, нет... мое горло. Он продолжил: – Тебе что-нибудь нужно?

Я покачала головой. Что, черт возьми, случилось, пока я была в отключке?

Он сел, и его одеяло опустилось до талии, открыв моему взору верхнюю часть его тела. Затем оно сползло на бедра, привлекая мой взгляд к мышцам, исчезающим под шортами. Боже! Его рука потянулась к моим волосам. Волосам, спадающим жирными прилизанными прядями мне на лицо. Резкий контраст с тем, как привлекательно он сам выглядел сейчас. Но его это, похоже, не волновало.

Что же, черт возьми, все-таки происходит?

– Я рад, что ты в порядке, – сказал он.

Я кивнула. Все, что я могла сейчас делать, так это кивать, это единственное, что я поняла. По крайней мере, кивки все еще имели хоть какое-то значение.

– Тебе нужно еще поспать. Тебе все еще нужен отдых. Если только ты не голодна.

Я покачала головой.

– Тогда спи.

Он слегка подтолкнул меня, и я медленно опустилась на постель, уверенная в том, что, как только моя голова коснется подушки, эта альтернативная вселенная прекратит свое существование.

Но этого не случилось.

Он откинул одеяло и выскользнул из кровати.

– Ты уходишь? – спросила я.

Он остановился, и в быстрой последовательности я увидела, как он осознал, где мы находились, и как мало на нем было надето. Он колебался, неуверенный. в том, что делать. Это было так нехарактерно для него, едва ли я вообще видела его таким.

– А ты хочешь этого?

Мне хотелось остановить это мгновение, изучить его и стереть тот миг, когда этого сильного мужчину охватили сомнения. Конечно же, я не хотела, чтобы он уходил! Я никогда не хотела, чтобы он уходил!

Я помотала головой. Рада, что благодаря усталости, я в какой-то степени сохраняла спокойствие.

Он улыбнулся так широко, что я забыла о том, что сомнение вообще существовало.

– Тогда я не ухожу. Я просто шел за стаканом воды. Поспи.

Он ушел, а я, скатившись, повернулась на бок. Я слышала, как открылся и закрылся кран. Я попыталась представить, что он делает. Пол не скрипел, так что он еще не возвращался. Может, он просто пил воду, стоя у раковины? Или скрипа не было, потому что мои галлюцинации закончились, и он не вернется? А скрипел ли пол, когда он шел к раковине? Я не могла вспомнить. Я начала паниковать. Может, мне нужно встать и пойти за ним. Убедиться, что он реален.

В этот момент кровать резко прогнулась, и я почувствовала тепло позади себя, за талию меня обхватила рука. Сначала я напряглась, а затем настолько неожиданно расслабилась, что практически завалилась на него. Он был таким теплым, что я почувствовала, будто меня снова накрывает лихорадкой.

Он потянул мои волосы и собрал их на подушке, открыв мою шею. А потом я что-то ощутила, наверно, кончик его носа, нежно скользящий по моей коже, и легкое дыхание.

– Гаррик?

Его рука напряглась, тело изогнулось вокруг моего, даже наши бедра прижались друг к другу.

– Завтра, Блисс. А сейчас поспи.

Спать? Сама эта мысль казалась невозможной, но когда его дыхание стало ровным, а я свыклась с его объятием, то поняла, что все еще чувствовала усталость. Мне хотелось проанализировать то, что случилось, что я помнила, а что нет, но сон действительно казался более важным.

Гаррик был прав. Это может подождать до завтра. Он будет здесь. Он сказал, что не уйдет. Но на всякий случай я положила свою руку поверх его, покоящейся на моем животе. Я подумала, что он уже заснул, но сон Гаррика был достаточно чутким, чтобы он отреагировал, сплетя наши пальцы вместе.

Когда я убедилась, что он реален и никуда не уходит... когда мои сомнения исчезли, я заснула.

Спустя несколько часов я проснулась. Сквозь мои высокие окна лился свет, а кожа была скользкой от пота. В какой-то момент я подумала, что у меня снова жар. Я села, и рука Гаррика упала с моей талии. Он застонал.

Его брови были нахмурены, а лицо испещрено каплями пота. Я прижала руку к его лбу, и, конечно же, он горел. Выглядел он ужасно, но мне казалось, что я выгляжу еще хуже. Кожа и одежда были влажными от пота, как его, так и моего. Казалось, будто грязь и болезнь растеклись по моей коже.

Осторожно я высвободилась из объятий Гаррика и опустила ноги на холодный деревянный пол. От стояния все мои кости пронзила боль, словно они были сломаны и неправильно срослись, а теперь их снова нужно было ломать и сращивать. Каждый шаг ощущался так, будто по моим пяткам, коленям и бедрам прошлись отбойным молотком. Для того чтобы удержать себя в вертикальном положении, мне пришлось опереться о стену. И мой путь в ванную составил тридцать медленных, шаркающих шагов, вместо обычных десяти. Когда я добралась до нее, то задыхалась и была готова снова вздремнуть.

В затуманенном болью разуме казалось очень важным, в первую очередь, быть чистой. Я включила душ, оставив прохладную воду, вместо того, чтобы как обычно машинально включить горячую. Я снимала с себя одежду, каждый раз с сожалением обнаруживая, что под одним слоем находился другой. Я чуть не бросила это занятие, прежде чем добралась до лифчика.

Наконец, я была свободна, но у меня больше не было сил, чтобы встать под душ, как мне хотелось. Словно ребенок, который учится ходить, я залезла в ванну, откинувшись назад и позволив воде барабанить по коже. Мой желудок оказался особенно чувствительным к тому, как при ударе жалила каждая капля, будто кто-то скидывал сверху маленькие ракеты. Но даже и так, это было классно и восхитительно, и я растворилась в этом ощущении.

В течение долгого времени я лежала, погружаясь в сон и снова просыпаясь. Когда мое дыхание выровнялось, а боль в мышцах ослабла, я приподнялась, позволив воде намочить волосы и стекать по лицу.

Во всей этой истории шампунь оказался злодеем – глаза сильно щипало, и я измучилась, пытаясь стереть и смыть его. Мне показалось, будто прошла целая вечность, прежде чем вода стала достаточно чистой для того, чтобы я смогла открыть глаза, не чувствуя жжения. Но даже тогда я не смогла убедить себя проделать то же самое и с кондиционером.

Я выключила воду и откинулась назад, чувствуя под ногами сливное отверстие. Чем дольше мои глаза оставались закрытыми, тем тяжелее становилось мое тело. Маленькие влажные пятна на коже медленно высыхали, и было так приятно на мгновение почувствовать пустоту и спокойствие.

Потом я вспомнила про Гаррика и решила, что и так достаточно долго вела себя эгоистично.

Однако стенки ванной все еще представляли собой препятствие. Мне понадобились все силы, чтобы подняться. О том, чтобы попытаться одеться, просто не шло и речи. Я обернула голову полотенцем и облачилась в халат. Я схватила несколько маленьких полотенец, намочив их холодной водой и отжав, чтобы с них не капало.

Теперь я чувствовала себя немного более живой и могла идти, не держась за стену. Каждый шаг отдавался болью, но теперь уже в глубине моего сознания и это было терпимо. Тем не менее, рухнуть на кровать рядом с Гарриком стало таким облегчением.

Я стянула с него одеяло, и он пошевелился, но не проснулся. Одно влажное полотенце я положила ему на лоб, а второе развернула и приложила к груди. Последним я слегка провела по его рукам и ногам. Но даже это было слишком трудно сделать, поэтому я просто свернула последний кусочек ткани и сунула ему под шею.

А потом я легла рядом с ним и уснула.

В следующий раз мы проснулись вместе. У него все еще был жар, но я убедила его выпить немного воды. Сама же я поняла, насколько хотела пить, лишь после того, как утолила жажду. Я помогла ему выпить полный стакан, а затем сама выдула целых два. У меня хватило сил скинуть свой толстый халат и заменить его на свободную пижаму. Я положила Гаррику на лоб новый влажный компресс, и он вздохнул.

– Спасибо, – пробормотал он.

Я не была уверена, насколько ясно он мыслил. Но он определенно знал, что я здесь, так как несколько раз с тех пор, как проснулся, звал меня по имени. И он знал, что был болен, но я не знала, как много ему было известно помимо этого.

– Не за что. Но справедливости ради, ты первым позаботился обо мне.

У него были закрыты глаза, но он улыбнулся.

– У тебя получается лучше.

– Это не важно, – ответила я. – Просто было приятно оказаться не одной.

Он попытался перевернуться на бок лицом ко мне, но смог только дотянуться рукой – он все еще был слаб. Я обвила его грудь рукой и потянула к себе. Он тоже обнял меня и потянулся навстречу, так что в итоге оказался на боку и гораздо ближе ко мне.

Устроившись, он выдохнул, измученный этим небольшим движением. Он сказал:

– Прости.

– За что?

За то, что нуждался в помощи? Он казался сильнее и выглядел гораздо лучше, чем я совсем недавно.

– За то, что оставил тебя совсем одну. За то, что встал между тобой и Кейдом. За то, что был слишком упрям, чтобы сказать, как скучал по тебе. Мне очень жаль.

Я была сбита с толку, кусочки мозаики немного не складывались. Но я услышала то, что было важно – ему было жаль, и мне тоже. Мой мозг слишком плохо соображал, чтобы я могла вспомнить все подробности того, почему этого не должно было происходить. Но я привлекла его к себе, и его голова легла у моей шеи. Я глубоко вздохнула из-за того, что снова ощутила впервые за несколько месяцев. Мне хотелось спросить его о телефонном звонке, о нашей ссоре, обо всем. Но он все еще бормотал «прости», вновь и вновь, уткнувшись мне в шею, поэтому остальное не имело значения. Я крепче обняла его, и вместе мы выдержали болезнь и сон.

25

Так мы провели несколько дней, обнимая друг друга, засыпая и просыпаясь, чтобы поесть и помыться, когда чувствовали достаточно для этого сил. Было странно думать о болезни, как об оазисе, но так оно и было. Когда наши физические потребности одержали победу над разумом, нам не нужно было говорить ни о наших отношениях, ни о том, что их разрушило. Нам не нужно было ничего выяснять или объяснять. Я даже не беспокоила себя мыслями о том, что я девственница, или о том, чтобы заняться с ним сексом.

Мы прижимались друг к другу, и нашли свое исцеление в тишине, под моим одеялом, вдали от всего мира. К субботе мы чувствовали себя достаточно хорошо, чтобы провести немного больше времени вне постели, поесть нормальной еды, посмотреть телевизор... поговорить.

Мы лежали на диване, я прислонялась спиной к его груди, а его руки обнимали меня. Предполагалось, что мы смотрим телевизор, но его лоб прижимался к моей шее, и я пытала его относительно первых дней своей болезни.

– Что сказал Эрик, когда ты позвонил ему?

– Он не был расстроен, если тебя это интересует. Думаю, половина состава сейчас болеет.

Отлично. Наш спектакль будет отстойным, раз мы все одновременно слегли с болезнью. Мы бы могли назвать это экспериментальной постановкой – «Федра Апатичная».

Я задала еще один вопрос:

– Что он сказал насчет того, что ты обо мне заботишься?

Он приподнял голову, отодвинувшись от моей шеи.

– Он ничего не знает. Он сказал уложить тебя в постель, и с тобой все будет в порядке. Он предложил мне воспользоваться твоим телефоном, чтобы позвонить твоей маме.

О, это было бы ужасно. Зная свою мать, могу с уверенностью утверждать, что она спросила бы его, когда он собирается сделать мне предложение сразу после того, как выяснила бы его имя.

– Но ты остался.

– Я просто не мог оставить тебя одну. Я сказал Эрику, что тоже плохо себя чувствую, и остался с тобой.

– Но почему?

– Тебе обязательно нужно спрашивать об этом?

– Да.

Я слышала тот его телефонный разговор несколько недель назад, слышала, как он сказал, что ему все равно, что со мной много трудностей. По какой бы причине он ни остался… Мне нужно было услышать это.

Он заговорил:

– Ну что ж, если мы делаем это, то я сделаю все правильно.

Он попытался сесть позади меня, но наше положение на диване было слишком удобным, и мы оба были еще немного слабы, поэтому все закончилось тем, что мы запутались, а он оказался практически лежащим на мне.

Я по-прежнему лежала на боку, придавленная его весом. Он попытался, извиваясь, слезть с меня, но лишь напоминал черепаху, опрокинутую на спину. В конце концов, он сдался и просто слегка приподнялся, чтобы я могла перевернуться на спину, а затем осторожно опустился на меня.

Несмотря на то, что в течение недели мы спали в одной постели, такая позиция все еще была интимной, волнующей и по-прежнему пугающей. Он попытался приподняться, как можно выше, опираясь на локти, но был еще слаб, поэтому все равно придавливал меня своим весом.

И мне это нравилось.

– Так, что я, значит, говорил? – спросил он. – Ах да, точно, что, кажется, я в тебя влюбился.

Я моргнула. А потом – еще раз.

Не знаю, сколько раз я моргнула, за считанные секунды пережив множество эмоций: потрясение, неверие, волнение, страх, желание, неопределенность, – и остановилась на чем-то ... слишком большом, чтобы дать ему название. Внутри меня находилась целая галактика, сложная, бесконечная, чудесная и хрупкая. А в самом центре нее – мое солнце. Гаррик. Любовь. Теперь эти два слова были для меня синонимами. Он влюбился в меня? В меня?

Его прикосновение вернуло меня из этой вселенной в реальность.

– Таким молчанием ты могла бы свести мужчину с ума.

– Я тоже тебя люблю, – ответила я.

И тут до меня дошло, что он произнес не совсем эти три слова. Он сказал, что влюбился в меня. И, по-моему, там было еще слово «кажется». Вот черт.

– Я имею в виду... что должна была сказать, что чувствую то же самое. Я тоже влюбилась. Потому что уже любить тебя было бы слишком быстро. Это было бы сумасшествием. Чересчур, да? Чересчур. Слишком быстро. Так что... я не люблю тебя. Нет. Не то, чтобы тебя нельзя любить, просто есть разница между «влюбиться» и «любить».

И это ведь еще только начало, пока. Так что, я тоже, кажется, влюбилась в тебя. Вот, что я хотела сказать. Все, что хотела сказать.

Я разваливалась на части. Его взгляд был мягким и неменяющимся и ни о чем не говорил, что я списала на сумбурность своей речи. В конце концов, он быстро поцеловал меня, будто хотел прервать, будто я, наконец, могла перестать говорить.

Я вздохнула.

– Тебе нужно было это сделать прежде, чем я начала свою безумную речь.

Он засмеялся и снова поцеловал меня, на этот раз немного дольше.

– Мне нравятся твои безумные речи. Более того, я люблю твои безумные речи. Решено. Я уже не влюблен. Совершенно точно, я люблю тебя. Это ведь не чересчур, не так ли?

Его улыбка была ослепительной и такой насмешливой, что я молниеносно ущипнула его за руку.

Он даже не потрудился изобразить гримасу боли, а просто поцеловал меня, вжимаясь в меня всем своим телом, и это было самое лучшее «чересчур».

Я всегда слишком много думала, слишком много всего в моей голове, как сказал Эрик. Но с тех пор, как я познакомилась с Гарриком, у меня появилась неловкая тенденция не думать вообще. То, что в ответ выходило из моих уст, почти всегда звучало неловко, но иногда... это срабатывало. Иногда оказывалось очень полезно говорить то, что первым приходило на ум. Иногда «просто и честно» срабатывало лучше всего.

Я надеялась, что это один из таких моментов.

– Я девственница, – сказала я ему. – Вот, почему я убежала той ночью, когда мы встретились. У меня не было кошки. И я не была с Кейдом. Я просто боялась.

Он прервал поцелуй, его губы замерли на моей шее. Затем медленно, словно смещались тектонические плиты, он поднял голову. Гаррик уставился на меня, глядя внутрь меня, сквозь меня. Я подавила свой порыв спрятать лицо, убежать с криками или придумать нелепые извинения, привлекая к этому новые виды животных. Я прошептала:

– Этим молчанием ты мог бы свести девушку с ума.

Он отреагировал, едва заметно, слегка сведя брови вместе.

– Позволь мне уточнить... у тебя не было кошки? Ты достала ее лишь для того, чтобы не пришлось мне говорить, что ты девственница?

Я сжала губы, чтобы они не дрожали, и кивнула. Выражение его лица граничило между потрясением и весельем. Он был изумлен. Самое точное слово. Его чувство юмора каталось по полу от смеха, а разум застыл от потрясения.

– Ты сказал, что любишь мое безумие, – напомнила я ему.

– Люблю. Я люблю тебя. Это просто... честно? Это такое облегчение.

– Облегчение, что я девственница? А ты думал, что я распутница?

– Я никогда не думал, что ты распутница. – Уместно ли сказать, что то, как он произносил слово «распутница», казалось мне восхитительным? – Но я знал, что ты что-то скрываешь. Я волновался, что была какая-то другая причина, почему ты не хотела быть со мной. В течение нескольких месяцев я сходил из-за этого с ума.

– Сходил с ума? Я слышала тот твой телефонный разговор, когда ты сказал, что со мной много трудностей. Ты планировал сменить работу из-за меня. Я цепенела от ужаса при мысли, что, если задержу на тебе взгляд или выдам себя, как скучаю по тебе, ты соберешься и уедешь.

– О чем ты говоришь? Я никогда не планировал уехать.

– Я слышала тебя. В тот день, когда пришла к тебе в кабинет. Ты говорил по телефону с кем-то из Филадельфии и сказал, что покончил с этим, и что я доставляю тебе много трудностей.

Он поднес руку к моим губам.

– Блисс, вот теперь я прерву твою безумную речь. При том, что наше положение можно назвать каким угодно, кроме простого, ты сама никогда не доставляла мне трудностей. И даже если бы меня уволили, я не оставил бы тебя. Я был слишком влюблен в тебя.

Я подавила желание исправить прошедшее время в его фразе. Он влюблен в меня. Он любит меня. Боже, это так хорошо. Настолько хорошо, что я могла бы вытатуировать это где-нибудь на своем теле.

Он выдохнул, и тонкие пряди светлых волос над его лбом заколыхались в ответ.

– На самом деле, телефонный разговор был кое о чем, что случилось еще до того, как я уехал из Филадельфии. Это одна из причин, почему я покинул Филадельфию.

Я вспомнила тот далекий день, когда спросила, почему он покинул Филадельфию, и он весьма успешно сменил тему поцелуем. Тогда я не придала этому значения. Может, если бы была внимательнее, то все пошло бы по-другому. Гаррик отстранился от меня, снова улегшись на бок рядом со мной. Он едва взглянул на меня, произнеся:

– У меня была подруга, Дженна. Наши отношения были очень похожи на ваши отношения с Кейдом. Мы стали друзьями еще в аспирантуре, и, хотя я знал, что это плохая идея, но мы пытались сделать нашу дружбу чем-то большим. Я заботился о ней, но как друг, не более. Когда я решил прекратить наши отношения… в общем, это была катастрофа. Мы вместе работали над постановкой. Мы много работали в одних и тех же театрах, и, как на первых репетициях «Федры», разрушали все, что делали вместе. В результате у меня возникли проблемы с поиском работы, и большинство наших друзей приняли сторону Джен, поэтому, когда Эрик предложил мне выход, я сбежал. Вначале мне было так стыдно. Я ушел. Я сдался. И при этом я потерял хорошего друга. Телефонный разговор, который ты слышала, был о Джен. Вот с чем я покончил. И именно поэтому я набросился на вас с Кейдом. Я был в ужасе, что ты уйдешь к нему, хотя знал, что вы просто друзья. Я испугался, что ты совершишь ту же ошибку что и я. Мне очень жаль. У меня совсем не получилось с этим справиться. Может, если бы я ответил тебе, когда ты спрашивала, ты бы поняла…

Теперь настала моя очередь остановить его поцелуем. Я повернулась на бок и притянула его к себе. В этот поцелуй я вложила каждую неуместную эмоцию: мою неуверенность в его чувствах, страх из-за моей девственности, угрызения совести за все то время, что мы потратили впустую. Я позволила всему этому исчезнуть с поцелуем.

– Теперь я понимаю, – сказала я ему. – И это то, что имеет значение.

– Я люблю тебя, – ответил он.

Я никогда не устану от этих слов.

– Я тоже тебя люблю.

Тогда он попросил:

– Можешь повторить это еще раз? Чтобы я мог убедиться, что это не игра моего воспаленного воображения.

Я нежно поцеловала его. В нашем нынешнем состоянии мы могли позволить себе только нежность.

– Я люблю тебя, Гаррик.

Было поразительно, насколько эти слова меня больше не пугали. Больше нет.