Текст книги "Бумажный тигр (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Потому что это самый спокойный остров из всех островов в Тихом океане. Здесь никогда ничего не происходит.

– Да, – улыбнулась она, – Именно так.

* * *

– Мыши! – Саливан треснул ладонью по столу так, что подпрыгнули соусники, – Чертово полчище огромных мышей! Даже не представляю, сколько лет это гнездо зрело в Мэнфорд-хаусе, подкармливаемое миссис Гаррисон, но когда мы вторглись в их логово, началось что-то невообразимое!

– Мыши? – Макензи приподнял бровь, – Вы всерьез?

– А то бы нет! Тысячи, тысячи мышей! Они бросились на нас с мистером Лайвстоуном, точно океанская волна! До сих пор дрожь берет.

– Что ж, это объясняет, отчего вы с мистером Лайвстоуном выглядите, точно парочка подгулявших котов на утро. Но мыши…

В полуденный час «Глупая Утка» никогда не могла похвастать большим количеством посетителей, так что ему не составляло труда выделить Саливану отдельный стол. Эйф, сняв свой форменный шлем, с наслаждением хлебал холодный тыквенный «иа отэ^[21]» – в «Глупой Утке» его готовили особенно хорошо, пусть и на европейский манер, со сливочным соусом вместо кокосового молока.

– Ну, если они надеялись смять нас числом, то здорово просчитались, – ухмыльнулся Саливан, – Выдели бы вы, какую трепку мы с Чаббом им задали! Дрались как львы! Даже я под конец выдохся.

Лэйд вяло ковырял в тарелке. То ли кухарка Макензи была не в духе, но в тушеной курице по-полинезийски оказалось до черта тмина, из-за чего каждый кусок сушил горло. Ему оставалось лишь порадоваться за Саливана – судя по аппетиту, тот пребывал в самом добром состоянии духа.

– А что миссис Гаррисон?

Саливан помрачнел.

– Погибла, как мы и опасались. Все трое – она, камеристка и садовник.

– Но мыши…

– Нет, мыши тут не при чем. Проклятый камин. Чем заботиться о саде, ей стоило бы нанять хорошего трубочиста… Угарный газ. Так всегда бывает, если забываешь про дымоход. Боюсь, к тому моменту, когда мы с мистером Лайвстоуном прибыли в Мэнфорд-хаус, все они были давно мертвы.

Макензи зло дернул себя за бакенбарду.

– Печеная скумбрия! – выругался он, – Не могу сказать, что миссис Гаррисон была завсегдатаем «Утки», но мне, как доброму христианину, чертовски ее жаль. Она была славной леди и никому не желала зла.

Да, подумал Лэйд, вяло подбирая коркой хлеба подливку. Кроме тех случаев, когда пускала в ход стрихнин.

– Между прочим, мыши не такие уж безобидные создания, как принято считать, – заметил он, поглядывая украдкой на Саливана, – Они переносят мышиную лихорадку, тиф и… вообще…

Но на загоревшем лице Эйфа не мелькнуло и тени понимания.

– Меня ребята в участке уже на смех подняли, – Саливан по-юношески беззаботно улыбнулся, – Констебль Саливан, гроза домашних мышей… Стыдно кому сказать.

Лэйд отодвинул от себя тарелку и сполоснул усы в пивной кружке. Может, полинезийская кухня и не была гвоздем в «Глупой Утке», но уж индийский светлый эль здесь, хвала Богу, варить еще не разучились.

Без сомнения, Саливан забыл все, что видел ночью. Так, словно это было смутным кошмаром, дарованным влажной тропической ночью. Крошечные человечки с оружием в руках, изувеченные мертвые тела в гостиной, бесшумный локомобиль Канцелярии… Наверно, Левиафан проявил милосердие, заставив констебля Эйфа Саливана забыть обо всем. По крайней мере, Лэйд надеялся, что это милосердие. Доведись памяти Саливана сохранять в себе все те проявления Нового Бангора, что приходилось встречать Лэйду, добром для его душевного здоровья это не кончилось бы…

Лэйд вдруг обнаружил, что размышляет об этом чисто машинально, точно эта мысль – всего лишь картонный свиток с хитро прокомпостированными отверстиями сродни тем, что проигрываются в голове у автоматонов, аккуратно надеваясь на соответствующие шпеньки. На самом деле его ум все это время занимало что-то иное, неявное, смутное, само полускрытое тревожными воспоминаниями прошедшей ночи. Что-то, что он увидел ночью, не давало ему покоя. Ни утром, когда он болтал с Сэнди, пытаясь заодно навести порядок на полках, ни в полдень, когда он отправился обедать в «Глупую Утку». Что-то связанное с Мэнфорд-хаусом, какой-то странной его чертой, которая словно бы бросилась сразу в глаза, а потом поспешно затушевалась…

– …не стану говорить вам, как его звали, потому как дал слово джентльмена не говорить, скажу только, что прибыл он семь лет назад и был истинным британским баронетом. Это так же точно, как то, что звать меня Оллис Макензи и я истинный сын своей маменьки, да срази старую каргу подагра.

Оказывается, поглощенный своими смутными мыслями пополам с индийским светлым элем, Лэйд и не заметил, как Макензи принялся за одну из своих историй. Из тех зловещих, скверно рассказанных и крайне путанных историй, которыми обычно мучил членов Треста в дни заседаний.

– Он прибыл на остров в надежде поправить свои дела, как и многие кругом. Знаете, в Старом Свете постоянно болтают о залежах гуано, о копре, которая сама падает в руки, стоит лишь приложиться покрепче лбом о ближайшую пальму, о чудесных жемчужинах и всяком таком…

– В Старом Свете до сих пор считают, что мы ходим тут в набедренных повязках, почти позабыв человеческий язык, а со всех сторон нас денно и нощно окружают полчища кровожадных дикарей, – улыбнулся Саливан, – И не говорите. Мне самому пришлось наслушаться этого в свое время. Кажется, в Туманном Альбионе вся Полинезия видится чем-то вроде Центральной Африки.

Макензи пожевал кончик седого уса. Раз начав рассказывать, отвлекаться от истории он считал дурным тоном.

– У него было с собой что-то около сотни фунтов, у этого баронета. Вполне недурной капитал, чтоб открыть свое дело, если иметь на плечах голову. Мог бы заработать состояние, продавая уголь в Хёнкон^[22] или сбывая скобяные товары Ост-Индийской компании вместе со Скаром Торвардсоном. Но баронету, видать, денежки карман жгли. Впутался в какую-то мутную авантюру с серебряными рудниками на паях, ну и готово – через полгода остался без пенни на табак.

– Рудники Грэнта? – осведомился Саливан, с удовольствием принимаясь за тарелку поэ^[23], которую Макензи предусмотрительно поставил рядом, – Надо быть дураком, чтобы вложить в это дело хотя бы медную пуговицу. Полли уже год отказываются работать на тех рудниках. Говорят, там святилище Танивхе и его акулоподобных тварей.

– Дикарские предрассудки, – поморщился Макензи, – Но если уж в деревянные головы полли что-то попало, не выбьешь и веслом.

– Значит, ваш приятель прогорел?

– Не приятель он мне. Просто… слышал. Выходит, оказался он на мели. Денег нет, акций нет, всех активов – британская спесь да старый носовой платок. И еще поди разбери, что из этого дороже… Дело швах, как вы понимаете. Новый Бангор – солнечный остров, но он не очень-то жалует чужаков, особенно без гроша в кармане. Тут-то и нашептал ему кто-то, что есть один способ заполучить пару монет, коль уж жизнь скрутила в бараний рог, – Макензи понизил голос, – Занять у одного из Девяти.

Саливан фыркнул.

– Опять ваши кроссарианские истории, Оллис! Мне следовало догадаться. Вам ли не знать, что все это выдумка и ерунда. Скажите, Чабб?

Макензи насупился. Его суеверная как у всех шотландцев душа жить не могла без зловещих тайн, многозначительных умолчаний и всего того, что обретается в тени англиканской церкви с древних кельтских времен. Может, поэтому он первым из всех европейцев на острове сделался убежденным кроссарианином, членом Ордена Рубиновой Розы и Золотого Креста.

Но Саливан выжидающе смотрел на Лэйда, и тому пришлось ответить.

– Кроссарианство, конечно, ерунда, но многие относятся к нему весьма серьезно, – уклончиво ответил он, – Мне кажется, если тряхнуть за шиворот всех посетителей «Глупой Утки», по меньше мере у пяти из каждого десятка выпадет из-за пазухи амулет Брейрбрука. А полли – те и вовсе поголовно чтят своего Танивхе.

Кажется, ему удалось проскочить меж двух огней – и Макензи и Саливан уважительно кивнули.

В глубине души Лэйд сам едва ли мог сказать, как относится к пастве Золотого Креста. С одной стороны, безусловно, кроссарианство представляло из себя скопище дикарских суеверий, табу и предрассудков, которые наложились на христианскую веру. Примитивная по своему устройству полинезийская религия с ее жуткими кальмароголовыми богами, столкнувшись со старым добрым христианством и сонмом Библейских демонов, породила жуткие всходы, даже не снившиеся оголтелым англиканским миссионерам. Иногда Лэйду казалось, что кроссарианство представляет собой смешение раннехристианских культов, теургии^[24], каббалы^[25] и гоэтии^[26]. Возможно, когда-то оно представляло из себя нечто эклектичное и вполне безобидное. Пока Левиафан со свойственной для него дьявольской изобретательностью не вдохнул в него жизнь.

– Короче говоря, кто-то надоумил баронета обратиться к Девяти Неведомым, высшему Ордену «Золотой Зари». А если точнее, – Макензи покосился в сторону, будто подозревал, что кто-то в «Глупой Утке» мог его подслушивать, – К Мортлэйку.

– К Князю Цепей? – невольно удивился Лэйд, – Скажите, пожалуйста. А отчего не к Монзессеру, покровителю торговцев и менял? Ну или к Почтенному Коронзону, раз уж на то пошло?

Макензи кисло улыбнулся.

– Принято считать, что Мортлэйк символизирует долг и честь. Надо думать, для баронета это было не пустым звуком. Может, для него это было какой-то шуткой, а может, он в самом деле отчаялся сверх меры. Словом, как-то ночью он сделал все, что полагается для того, чтоб заручиться расположением Мортлэйка. Вырыл на пороге дома ямку, наполнил ее кровью из рассеченной руки, добавил цветок ангрекума, ржавую иглу, каплю чернил, мертвого воробья…

– Избавьте нас от деталей, – пробормотал Саливан, зачерпывая ложечкой десерт, – По крайней мере, до тех пор, пока я не закончу есть.

– Утром, едва не выпрыгивая из кальсон, он бросился проверять ямку и обнаружил там, – Макензи выразительно обвел взглядом сидящих за столом, – Хотите верьте, хотите нет – пять золотых гиней старой британской чеканки. Из тех, знаете, которые были выпущены для английской армии герцога Веллингтона на Пиринеях^[27].

– Вздор! – вырвалось у Саливана.

Тощий Макензи выпрямился за столом, высоко подняв подбородок. Ни дать, ни взять, готовился принести клятву в Палате пэров.

– Через пару дней я видел его теми самыми глазами, которые есть урожденная собственность Оллиса Макензи. Приодевшегося, набриолиненного, в арендованном локомобиле!

– Что-то мне подсказывает, что этот ваш баронет неверно понял суть кроссарианства, – вздохнул Лэйд, – Едва ли Князь Цепей одобряет роскошь и мотовство – особенно за его счет.

– Наверно, он, как и наш Эйф, полагал, что Девять Неведомых – миф и чепуха, ну а монеты взялись откуда-то сами собой. Или, может, их нарочно подкинул какой-нибудь меценатствующий шутник. Как бы то ни было, весь следующий месяц он пускал пыль в глаза. Столовался обязательно у Симмонса в Редруфе, завел ложу в театре, оставлял не меньше чем по пять шиллингов за карточным столом. Умные люди намекнули ему, что раз уж он воспользовался расположением губернатора Мортлэйка, стоит через месяц положить в ямку не меньше того, что он из нее взял. А лучше бы и вовсе монет десять. Но эти баронеты – чертовски упрямый народ. Самоуверенные выскочки все до одного. А потом все и началось.

Макензи оторвался от рассказа, чтоб прикрикнуть на автоматона – тот едва не перевернул вверх ногами столик, пытаясь убрать с него пустую посуду. Лэйд не стал его торопить, все равно историю он слушал рассеянно, не вникая в детали. Беспокойно зудевшая мысль отдалилась еще больше, извивалась, как угорь в глубоком пруду. Теперь нечего и думать было поймать ее…

– Сперва у него остановились все часы в доме, – Макензи понизил голос и склонился над столом, едва не угодив бородой в пивную кружку, – Потом сбежал кот. Это все, конечно, были знаки, только он не обращал на них внимания. Загодя купил себе билет первого класса в Мельбурн. Потом у него совершенно пропал сон. Соседи говорили, каждую ночь видели его, бесцельно бродящего по дому со свечой в руках. Он сделался бледен и беспокоен, вздрагивал от каждого шороха. Где бы он ни находился, ему всё мерещился звон цепей… До тех пор, пока однажды он… попросту не исчез. Растворился в воздухе. Пропал. Фьюить!

– Сел на корабль и сбежал, – Саливан пожал могучими плечами, – Сейчас уже, поди, играет в баккару где-то в Мельбурне.

– Нет, – Макензи улыбнулся, что обычно редко с ним бывало, – Корабль ушел без него, это я знаю наверняка. Его вообще больше никто не видел на острове.

– Тоже не самая странная история. Если хотите знать, каждый год в Новом Бангоре пропадает не меньше дюжины человек. И это не считая тех, что случайно заходят в Скрэпси. Тех, кто пропадает в Скрэпси, уже сам Святой Петр не сыщет…

– Да, возможно он просто пропал, – с неожиданной легкостью согласился Макензи, – Утонул, бросившись с причала в Клифе. Сиганул под демонический поезд. Вознесся святым духом в воздух… Только вот что. Через полгода новые жильцы наводили порядок в брошенном им доме. И, как вы думаете, что они нашли в цветочной фазе в гостиной?

– Ну?

– Ногти, – с удовольствием произнес Макензи, – Двадцать цельных ногтей господина баронета, все чистенькие как фисташки, подрезанные и без капли крови.

Саливан нахмурился.

– Ну и что это, черт возьми, должно обозначать?

– Сами думайте, – хозяин «Глупой Утки» пожал плечами, – Да только может будете попочтительнее отзываться о Девяти. Не обязательно быть кроссарианцем, вот что, но иметь необходимое почтение нужно, будь ты хоть баронет, хоть садовник, хоть сам архиепископ!

Лэйд внезапно ощутил укол, острый, будто в пиве у него оказалась рыбья кость.

Садовник.

Мысль трепещущим мокрым угрём вдруг оказалась у него в руках. И мысль эта была неожиданной, тревожной. Он вдруг как наяву увидел грузную мужскую фигуру, лежащую в прихожей Манфорд-хауса. Ее не успел изувечить крошечный народец, а может, и не пытался. В этой истории он был случайной жертвой, а не главным виновником, как миссис Гаррисон и ее служанка. Тем страннее выглядели следы на его теле, который Лэйд отчетливо видел в свете полицейского фонаря. Многочисленные укусы по всему телу, вырвавшие из несчастного целые куски мяса. Следы не крохотных ртов, зубы в которых едва можно было рассмотреть. Нет, тот, кто терзал несчастного садовника, был куда больше дюйма. Возможно, какое-то дикое животное или человек…

Лэйд сжал кружку в пальцах, чтоб не выказать охватившего его напряжения. Искать тело, конечно же, поздно. Его уже успели забрать крысы из Канцелярии, как забрали все прочие тела, сваленные беспорядочными грудами в раскладных сетчатых ящиках. А то, что оказалось в мертвенной холодной тени Канцелярии, уже никогда не увидит солнечный свет.

Он вдруг с безжалостной отчетливостью вспомнил и прочие признаки, мозолившие ему глаз, как только он переступил порог Мэнфорд-хауса. Тогда он предпочел не обращать на них внимания, готовясь к очередной схватке, не оценил, пропустил мимо себя.

Кто-то смазал воском дверные замки, чтоб те не скрипели. Служанки никогда не пользуются воском, со временем он засыхает и отваливается, пачкая все вокруг. С другой стороны, воск – излюбленное оружие ночных взломщиков, хорошо известное Саливану.

Кто-то потушил газовые фонари той ночью перед домом. Тогда это тоже показалось ему незначительным – он еще не знал, с кем ему предстоит столкнуться внутри. Маленькие брауни, без сомнения, были очень проворны и изобретательны, но едва ли кто-то из них мог покинуть родной дом, не говоря уже о том, чтобы взобраться на столб. Это для них чересчур.

Кто-то был там еще. Вот что ему нужно было понять вместо того, чтобы перебирать бесполезные амулеты. Брауни не смогли бы совершить все сами, даже обладая численным превосходством. Они убили миссис Гаррисон и ее служанку, но у них должен был быть сообщник, который помогал им все это время. Сообщник, достаточно хитрый, чтобы предусмотреть многочисленные мелочи. И достаточно опасный, чтобы загрызть несчастного садовника.

Фаршированный сом! Лэйду захотелось изо всех сил треснуть пивной кружкой по столу. Все верно – слишком стар. Несколькими годами раньше он сразу заметил бы нестыковки.

Пора тебе на покой, старый Чабб, мысленно пробормотал он. Туда, куда обычно отправляют не способных работать лошадей, чтоб сделать их них клей, мыло и костную муку.

– Ах ты ж дьявол! – возглас Макензи заставил его вздрогнуть.

– Что такое? Автоматон опять буянит?

– Уж лучше бы автоматон! Полюбуйтесь, джентльмены, кто держит сюда путь! Провалиться мне на этом самом месте и лететь до родной Шотландии вверх тормашками, если это не Капитан собственной персоной, желающий пришвартоваться к «Глупой Утке»! Вот уж точно говорят, если день не задался с самого начала – не жди заката…

– Он, вроде, смирный, – неуверенно заметил Саливан, все же рефлекторно положив руку на оголовье дубинки, – По крайней мере, проблем из-за него в Хукахука обычно нет.

Макензи скривился.

– Смирный он или нет, он китобой! Знаете, что это значит?

– От него чертовски разит ворванью? – предположил Саливан, все еще немного раздосадованный из-за истории Олли, – И лучше не сидеть с ним на одной скамье, чтоб не уколоться ненароком.

– Это значит, я лишусь половины своих клиентов за неделю! – вспылил Макензи, – Полюбуйтесь, все на улице уже шевелят носами, будто посреди Хейвуд-стрит опрокинулся фургон с живодерни, полный несвежей конины!

– Думаю, он просто выпьет кружку пива и пойдет своей дорогой. Но если вы хотите…

Саливан начал подниматься из-за стола, но Макензи поспешно положил руку ему на обтянутое формой плечо.

– Лучше не вы, Эйф. Чабб, старина, не подсобите ли мне?

Лэйд безразлично разглядывал приближающегося Капитана. Того немного крутило, точно передвигался он не по разогретой солнце полуденной улице, а по палубе корабля в шторм, но курс его Макензи, без сомнения, рассчитал верно – двигался он в сторону «Глупой Утки».

– Какой помощи вы ждете от меня, Олли? – искренне удивился он.

Макензи дернул себя за бороду.

– Вы один из немногих, способных изъясняться на языке китобоев. По крайней мере, у вас больше шансов столковаться с этим отродьем, чем у любого из нас. Просто попросите его обойти «Утку» стороной, а? А я уж постараюсь выставить вам за счет заведения три пинты лучшего пенного.

Лэйду не хотелось пива. Хотелось вернуться в «Бакалейные товары Лайвстоуна и Торпса», взять для виду номер «Эдинбургского обозрения» и провести остаток дня в дреме, переваривая обед вкупе с тяжелыми мыслями, которые отказывались теперь покидать голову. И чтоб не звонил колокольчик в лавке, чтоб до самого вечера были слышны лишь шаги Диогена да легкий шелест страниц книги в руках Сэнди.

– Без проблем, старина, – сказал он вслух, – Буду рад оказать вам эту услугу.

* * *

Никто не знал, как звали Капитана на самом деле. Как и все китобои, со временем он потерял почти все, что составляло его человеческую личность и, надо думать, потеря имени была не самой болезненной потерей. Кажется, Капитаном его когда-то прозвал доктор Фарлоу – в честь капитана Ахава, разумеется – и хоть шутка не была очень остроумной, прозвище прилипло, как прилипает иногда клок тины к ноге ныряльщика.

Капитан брел по Хейвуд-стрит медленно, подволакивая ногу и напряженно всматриваясь в обочины дороги. Так, как если бы искал нечто крайне важное, что он случайно обронил и еще не отчаялся найти. В некотором смысле так оно и было. Но выделяла его не походка. Несмотря на удушливую жару, Капитан был облачен по своей привычке в глухой плотный плащ, выгоревший настолько, что цветом мало отличался от уличной пыли. Что же до запаха… Лэйду оставалось лишь поблагодарить судьбу, что за несколько лет торговли в бакалейной лавке его обоняние заметно сдало и могло справиться с обществом Капитана – по крайней мере, несколько минут.

– Киа ора!^[28] – он улыбнулся шаркающему посреди улицы Капитану, хоть и не был уверен, что для китобоев человеческая улыбка сохранила хотя бы толику своего значения, – Жаркий денек, а? Говорят, к ночи опять ударит холод.

Капитан не ответил. Он и по самому Лэйду-то взглядом мазнул, как по досадливому, но, в сущности, не представляющему собой особой сложности препятствию. Последнее было справедливо – мало кто горел стать препятствием на пути китобоя.

«Забавно, до чего человек склонен испытывать страх перед тем, что не может понять, – подумал Лэйд, размышляя, как привлечь к себе внимание, – Случайно забредший в Скрэпси джентльмен через минуту лишится бумажника и часов, а через пять, скорее всего, и жизни, но даже там местные головорезы ни за что не тронут китобоя. И не потому, что брать с них нечего за исключением обносков. Потому что не понимают. А чего не понимают, того боятся».

Сильнее, чем мочой и грязью от Капитана несло прогорклым запахом тухлятины, столь мощным, что делалось не по себе даже на расстоянии в несколько футов. Столь паршиво не пахло, кажется, даже в Мэнфорд-хаусе, каждая щель которого была набита разлагающейся пищей.

Ворвань. Китовый жир. Говорят, лунными ночами китобои собираются вокруг туши выброшенного на берег кита, медленно гниющего в прибое, истекающего желтоватым тухлым жиром из многочисленных прорех в шкуре, сбрасывают свои лохмотья и… Впрочем, о некоторых вещах не любили болтать даже в Тресте.

– Я говорю, жаркий денек, – повторил Лэйд, заступая Капитану дорогу, – И, кажется, будет еще жарче. Представьте себе, с утра барометр скакнул на сорок пунктов!

Капитан наконец остановился и взглянул на него. Взгляд китобоя – не самая приятная штука, во всем Новом Бангоре Лэйд знал лишь несколько человек, способных вынести его без ущерба для душевного здоровья и пищеварения. Про некоторых людей говорят о том, что их взгляд подобен хирургическому ланцету, вскрывающему оболочку и обнажающему душу. Взгляд китобоев был иного свойства. Он словно вкручивался в то, чего касался.

– Величественнейший из божьих тварей, плывёт иль дремлет он в глуби подводной, подобен острову плавучему. Вдыхая, моря воды он втягивает грудью, чтобы затем их к небесам извергнуть…

Голос у Капитана был сухой и скрипучий, как выдубленный ветрами корабельный шкот^[29], но по-своему звучный.

– Джон Мильтон, «Утерянный рай», книга первая, – усмехнулся Лэйд, – Многие ваши священные тексты я знаю наизусть. Вот что, пока вы, чего доброго, не принялись декламировать мистера Мелвилла на всю Хейвуд-стрит, давайте прогуляемся пару кварталов, и я ссужу вам десять пенсов, чтоб вы могли промочить глотку в этот жаркий день!

Капитан молча уставился на Лэйда. Но не как человек, пытающийся осознать смысл сказанного. Скорее, как человек, задумчиво вслушивающийся в шелест океанского бриза – монотонный, бессмысленный, но по-своему мелодичный. Глаза у него были не стариковские, выгоревшие, а беспокойные, темно-нефритовые, горящие то тускнеющим, то вдруг полыхающим морским огнем. Глаза человека, которому было суждено увидеть куда более страшные и неведомые глубины, чем самому выносливому из ныряльщиков за жемчугом.

Может, он вовсе не стар, подумал Лэйд, невольно напрягаясь под этим взглядом. Может, ему лет тридцать или немногим больше. Черт, даже по каменной физиономии Макензи можно сказать больше, чем по этой выдубленной доске!

– Я нашел это сегодня утром в Лонг-Джоне, – неподвижные губы Капитана вдруг запрыгали не в такт словам, как у эпилептика, – На углу Ретклиф-стрит и Третьей авеню. Я нашел это утром. Вот как. Нашел утром. Полюбуйтесь.

Он протянул Лэйду кулак, крепко сжатый из белых и твердых, как плавник^[30], пальцев, вынуждая того подставить ладонь. Лэйд сделал это без особой охоты – никогда не знаешь, какую дрянь сунет тебе под нос китобоец. Дохлую белку или гнилое яблоко, или Бог весть еще какую дрянь из числа тех, что они подбирают на улицах в своих бесконечных и бессмысленных странствиях…

Но это была не дохлая белка. Капитан высыпал на его ладонь горсть битого стекла.

– Что это?

– Осколки окна со склада «Трэнсом и сыновья». Выбило ветром нынешней ночью.

– Полагаю, оно влетит мистеру Трэнсому и его отпрыскам по меньшей мере в два шиллинга, – заметил Лэйд, – Не так-то просто в Лонг-Джоне найти хорошего стекольщика.

Капитан досадливо клацнул зубами. Удивительно, сколь много он их сберег – при таком-то образе жизни…

– Посмотрите на форму! На форму!

– Самые обычные осколки, как по мне…

– Это знак! Я час ползал по мостовой, собирая их. Да, это знак! Знак!

– Вот как?

– Были и другие! Тень от шпиля церкви Святого Лаврентия ровно в одиннадцать коснулась ограды лавки часовщика! Качурка^[31], пролетавшая над парком, крикнула ровно пять раз. Лужа в брусчатке перед домом мистера Коуфа похожа формой на букву «С». Маленькая девочка в Шипси, играя с подругами, случайно произнесла «Ини тини майни мо» вместо «Ини мини»^[32]. Вам нужны еще знаки?

– Нет, – вздохнул Лэйд, с облегчением возвращая китобою горсть битого стекла, – Думаю, этих вполне довольно. И о чем они вам говорят?

Капитан осклабился, пряча свои сокровища. Его темно-нефритовые глаза заблестели, и этот блеск был похож на фосфоресцирующее свечение морской волны.

– Он беспокоится, Тигр. Он проснулся и беспокоится.

Лэйд ощутил в горле едкий кислый привкус – послеобеденная изжога спешила напомнить о себе. Нет, подумал он, курица в самом деле была жирной, и чертовски много тмина, но она здесь не причем. Есть люди, которым нельзя лгать – постоянным покупателям и самому себе.

Он назвал тебя Тигром, Лэйд. Не мистером Лайвстоуном. Не Чаббом. Тигром. Тебя уже давно не называли этим прозвищем…

– Левиафан беспокоится? – спросил он, безотчетно понизив голос до шепота, – Ты это имеешь в виду?

Капитан вздрогнул, как от удара гальваническим током.

– И какой бы ещё предмет ни очутился в хаосе пасти этого чудовища, – забормотал он, прикрыв глаза, – будь то зверь, корабль или камень, мгновенно исчезает он в его огромной зловонной глотке и гибнет в чёрной бездне его брюха…

– Плутарх, «Моралии», – Лэйд подавил желание тряхнуть китобоя за ветхий ворот его плаща, – Я знаю. Что ты имел в виду, когда сказал, что Он беспокоится? Он зол? Он тревожен?

Где-то за спиной Лэйда скрипнула задняя дверь «Глупой Утки» и раздался плеск – это автоматон Макензи отправил в сточную канаву свежие помои. Крякнул где-то вдалеке изношенным клаксоном локомобиль. Легкий порыв ветра лениво качнул вывеску «Скобяных товаров» Скара Торвардсона.

Обычные для полуденного Хукахука звуки, не более зловещие, чем крики утренних чаек, залетавших из Клифа, чтобы порыться в отбросах. Но Капитан задрожал так, будто это была канонада, обрушившаяся на остров. Он рухнул на колени и, прежде чем Лэйд успел что-то сделать, распахнул на груди свою ветхую хламиду.

Под выцветшими лохмотьями скрывалось вполне обычное человеческое тело, разве что истощенное сверх всякого предела – грудная клетка выглядела несуразно большой на фоне втянувшегося живота, ребра торчали наособицу. Но Лэйда замутило не от этого и, уж конечно, не от вида обнаженного капитанского естества. Тело китобоя, точно подушечка для булавок, было истыкано по меньшей мере двумя дюжинами торчащих из иссохшей плоти игл. Это были самые разнообразные иглы, обычно не более дюйма-двух в длину. Бронзовые, изящно выточенные умелым ремесленником. Грубые костяные, покрытые едва видимыми вырезанными узорами. Деревянные, обмотанные пучками разноцветных ниток и птичьими перьями… Капитан судорожно впился в несколько из них и, прежде чем Лэйд успел хотя бы отвернуться, всадил их еще глубже в плоть.

Пароксизм боли был столь силен, что тело китобоя выгнулось дугой, однако не упало. Больше всего Лэйда удивило то, что из многочисленных ран не выступила кровь, лишь немного мутно-желтой сукровицы, похожей на ворвань. Капитан застонал сквозь зубы, но этот стон почему-то не казался звуком из числа тех, которые рефлекторно издает несовершенное человеческое тело, ощущая боль.

– Бросьте, – пробормотал Лэйд, ощущая ужасную неловкость, – Только этого зрелища не хватает клиентам «Утки»…

Никто в точности не знал, отчего китобои умерщвляют свою плоть столь варварским образом, как и того, отчего они не умирают, покрывшись с ног до головы язвами в сыром тропическом климате Нового Бангора. Поговаривали лишь, количество шипов, которыми они себя пронзают, соответствует иерархии в их безумной и подчиненной столь же безумным правилам, касте; чем выше сан, тем большее количество ран они вынуждены наносить себе. Поговаривали и о том, что верховные адепты китобоев украшены таким количеством игл, что утратили способность самостоятельно передвигаться, превратившись в подобие ежей.

Так это или нет, Лэйд не смог бы сказать – китобои редко забредали в оживленные районы города вроде Миддлдэка. Чаще всего они ютились на окраинах Лонг-Джона, находя прибежища среди монолитных складских шеренг, или в Клифе, где домом им служили брошенные на мелководье остовы кораблей.

Прежде чем Капитан запахнул наконец свой плащ, Лэйд заметил то, на что прежде не обращал внимания. Каждая игла, пронзившая его плоть, была не совсем иглой. Это были гарпуны – миниатюрные подобия тех огромных копий, которыми рыбаки бьют в море китов.

– Он беспокоится, – вдруг удивительно членораздельно произнес Капитан, вперив в лицо Лэйда свой блуждающий, похожий на океанскую бездну, взгляд, обладающий способностью выворачивать душу наизнанку, – Его что-то беспокоит в последнее время. Быть может, его беспокоишь ты, Лэйд Лайвстоун, Тигр Нового Бангора.

Изжога вдруг сделалась сильнее. Настолько, что Лэйд стиснул зубы.

Капитан плелся в Хукахука не для того, чтоб промочить глотку пивом из «Глупой Утки», вдруг понял он. Он искал меня. Шел, как заплутавший корабль – на отблеск маяка в облаках. Корабль, лишенный парусов и экипажа – обреченная до конца времен болтаться на волнах ореховая скорлупка. Он хотел меня предупредить. Наверно, мне надо поблагодарить его. Жаль, что китобои не понимают, что такое благодарность…

– Он зол на меня? Ему скучно? Он раздражен?

Капитан прикрыл глаза, на миг даровав Лэйду облегчение.

– Не знаю. Но в его беспокойстве – твой запах. Запах человека, который называет себя Лэйдом Лайвстоуном.

– Я сделал что-то, что его уязвило? – требовательно спросил Лэйд, – Оскорбил? Позабавил?

– Не знаю, – повторил Капитан устало, – Никто не в силах читать Его волю. Мы можем лишь догадываться о ней, ловя обломки реальности, с которой он сталкивается, читая невидимые следы на плоскостях мира…

– Послушай, Капитан…

– Береги мизинцы, Тигр.

– Что?

– Мне нужны следы, – китобой мотнул тяжелой головой, сам похожий на загарпуненную касатку, – Мне надо искать… Пылинки на подоконнике. Трещины на камне. Скрип водопроводной трубы. Во всем сущем – Его голос, надо лишь уметь читать его. На небе сейчас три треугольных облака… Барометр поднялся на пятьдесят пунктов… К штанине мистера Пандза пристал лошадиный волос… Проститутка Иззи нынче ночью потеряла два пенса на танцах в Шипси…