Текст книги "Бумажный тигр (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Лэйд не раз говорил, что в его лице Трест обрел идеального своего члена. О’Тун редко открывал рот, но при этом был благодарным слушателем, легко впитывая все истории, что провозглашались во время заседаний – даже самые фантастические из них.

Доктор Фарлоу покачал головой.

– Ну а я говорю вам, что этот Кеоки был истый джентльмен. По-английски говорил чище, чем уроженец Йорка. Превосходное воспитание, выдержка, такт. Мой приятель-банкир был потрясен. Он тоже, представьте себе, считал, что все полли – кровожадные дикари, способные лишь танцевать свои варварские танцы в свете луны. Но Кеоки был не из таких. Он с юности воспитывался миссионерами из «Общества Святого Евангелиста Иоанна» под руководством отца Эббота, и это принесло свои плоды. Он превосходно читал на трех языках, включая латынь, мог наизусть цитировать Библию и, можете себе представить, играл в шахматы. Вот вам и дикарь! К слову сказать, сам отец Эббот отзывался о нем так уважительно, что даже мой приятель-банкир проникся, а уж этих ребят сложно заподозрить в легковерии!

Скар Торвардсон заворочался на своем месте. Он редко прерывал рассказчиков, в его жилах текла не кровь не жителей Полинезии, горячая, как молодое вино, а норвежских лесорубов и моряков, холодная, точно глубинные океанские течения.

– Вы и меня удивили, приятель. Уж не хотите сказать, что ваш дикарь явился за банковской ссудой?

Фарлоу негромко рассмеялся.

– Совершенно верно.

– Я думал, полли ни черта не смыслят в деньгах, – удивился Торвардсон, – Мне приходилось видеть, как один предприимчивый парень из Эдинбурга пару лет назад не сходя с места купил у племени полли по меньшей мере сто бушелей^[5] превосходной копры^[6], заплатив им двумя серебряными ложечками, набалдашником трости и оберткой от персикового мыла стоимостью в два пенса.

Лэйд невольно улыбнулся.

– Что и говорить, дикари! – заметил он, – Уверен, на их месте я бы сторговался самое малое на трех ложечках. И еще потребовал бы фантик от мятной конфеты сверху!

Фарлоу терпеливо покачал головой.

– Я же говорю, Кеоки едва ли походил на своих диких сородичей. И планы у него были самые дерзкие. На первоначальный капитал он собирался приобрести небольшую плантацию сахарного тростника на побережье и за пару лет приумножить свое хозяйство самое малое вдвое. Но для этого ему нужен был начальный капитал.

– Толку от европейского костюма, если карманы пусты… – пробормотал Макензи, но ему никто не ответил.

Лэйд налил себе пунша. В этот раз варево готовил О’Тун и, конечно, влил в него чересчур много рома, однако в липких сырых сумерках Нового Бангора это было скорее достоинством, чем недостатком.

Из окна «Глупой Утки» было видно, как тяжелая и густая полинезийская ночь мягко стекает на улочки Хукахука, поглощая Хейвуд-стрит фут за футом. Так, точно остров постепенно пропадал в пасти невообразимо огромного морского чудовища. От этой мысли Лэйд ощутил неприятную щекотку вдоль позвоночника, которую не мог побороть даже горячий пунш. Знакомое ощущение, к которому он так и не успел привыкнуть – за столько-то лет…

– Конечно, Кеоки ничего не мог предложить в обеспечение ссуды, – Фарлоу вслед за Лэйдом рассеянно глянул в окно, наблюдая за тем, как пошатывающийся автоматон зажигает газовые фонари, оставляя за собой цепочку мягких голубоватых огней, – Однако мой приятель сжалился над ним. Цивилизованный полли – такая редкость в этих краях! Он предложил ему ссуду без обеспечения, но с поручителем. Поручителем стал сам отец Эббот, его воспитатель, не скрывающий гордости за своего протеже. Несмотря на то, что Кеоки был благоразумным молодым джентльменом, сведущим в финансах, мой приятель-банкир счел необходимым объяснить ему принцип поручительства. Взявшись быть поручителем, отец Эббот отвечал за финансовую состоятельность Кеоки собственной головой. Обычная практика для нас, джентльмены, не так ли? Вот она, извечная ошибка разума – он невольно силиться убедить нас в том, что все окружающее устроено так же рационально, как он сам.

Макензи раздраженно хрустнул пальцами.

– Канга^[7], Фарлоу! Каждый раз, когда вы берете слово, старина, я думаю, суждено ли мне умереть в своей кровати, как доброму христианину, или же прямо за этим столом, от старости! Что там дальше сталось с вашим проклятым дикарем? Мне скоро надо закрывать хозяйство.

– Он прогорел, – просто ответил Фарлоу, внимательно разглядывая сырную корку в своей тарелке, – В сущности, Кеоки не был виноват, Новый Бангор всегда был и будет рискованной площадкой для коммерции, особенно в наш беспокойный век. Я слышал, его плантацию облюбовали для своих нужд китобои, а где появляется эта публика, туда старается не соваться даже морская пехота Ее Величества…

Все почему-то посмотрели на О’Туна, который все это время безмятежно двигал по тарелке черенком вилки оливковые косточки, оставшиеся от ужина. Уловив это, он пожал своими тяжелыми, как у кузнеца, плечами.

– Китобои – сущая дрянь, джентльмены. Хуже последних головорезов из Скрэпси. Хуже рыбоедов. Хуже тех отродий Пунга, которые выбираются из моря в безлунные ночи. В бытность мою капралом в сто третьем полку у нас ходила поговорка…

– Так что там случилось с вашим цивилизованным дикарем? – поспешно спросил Лэйд.

Доктор Фарлоу хмыкнул.

– Он вынужден был держать ответ перед банком, как и предусмотрено договором. К его чести, он не стал пускаться на всякие хитрости или грязные трюки, Кеоки был человеком слова, пусть и дикарем в душе. Поэтому мой приятель ничуть не удивился, когда тот ни свет ни заря явился к нему в банк с объемным мешком за плечами.

Фарлоу отчего-то замолчал, задумчиво глядя в сгущающуюся ночь. Едва ли он видел в ней чудовище, подумал Лэйд. Доктор Фарлоу имел репутацию здравомыслящего человека, не подверженного ни болезненной фантазии, ни фобиям. Образец истого британского джентльмена на фронтире цивилизации – хладнокровие ягуара и ни йоты болезненной рефлексии.

– Но в мешке были не деньги. Это сделалось очевидным, когда Кеоки вывернул его содержимое на банковский стол.

– И что там было? – нетерпеливо спросил Макензи.

Фарлоу резко отвернулся от окна.

– Там был череп отца Эббота. Хорошо вываренный череп, надо заметить. Уж в этом-то полли знают толк.

От Лэйда не укрылось то, как Макензи украдкой сложил пальцы под столом в кружок – охранительный символ Тучного Барона.

– Великий Боже! Так он…

– Он в точности выполнил договор, – кивнул Фарлоу, – Заплатил за долг головой своего поручителя. Да, Кеоки был образованным, но все-таки дикарем, верным сыном Полинезии. И, кажется, не так хорошо разбирался в банковском деле, как думали другие. С тех пор, насколько мне известно, банки Майринка не ведут дел с полли…

Макензи хотел было сказать что-то грубое, но сдержался, бросив взгляд в окно.

– Вовремя вы уложились, старина. Кажется, я вижу Эйфа Саливана, который направляется сюда. Он терпеть не может все эти истории с душком.

– Эйф – славный малый, – заметил О’Тун, потягиваясь, – Но очень уж молод. Вот поживет в Новом Бангоре с наше…

– Рехнется, – буркнул Макензи, вытирая бороду, – Или сделается убежденным кроссарианцем.

2 

Лэйд давно подозревал, что бытовавший в Хукахука слух о том, что хозяин «Глупой Утки» способен взглядом взвесить любой предмет с точностью до грана, мог и не быть слухом – глаз у шотландца был необычайно острым. Он сам успел лишь дважды отпить из стакана, когда входная дверь тяжело отворилась, пропуская внутрь Эйфа Саливана.

Саливан был молод, в этом О’Тун, без сомнения, был прав, моложе любого из присутствующих самое малое в два раза. Но то ли дело было в его форменном полицейском мундире, застегнутом на все пуговицы, то ли в спокойном взгляде голубых глаз, констебля Эйфа Саливана ни один человек во всем Миддлдэке не осмелился бы назвать сопляком.

Он островитянин, подумал Лэйд с тяжелым от выпитого чувством, которое усиливалось тяжестью наваливающейся ночи. Нельзя об этом забывать. Он – плоть от плоти Нового Бангора, такой же исконный его обитатель, как прочие. Это значит, что в биологическом смысле он так же далек от меня, как морской конек. Но, верно, славный парень. И, кажется, симпатичен Сэнди.

– Добрый вечер, джентльмены! – очутившись внутри, Саливан первым делом бережно снял лакированный шлем с серебристой звездой. Лэйд незаметно поморщился. Эта восьмиугольная звезда, традиционная эмблема колониальной полиции Нового Бангора, всегда неприятно напоминала ему хищный колючий символ Почтенного Коронзона, одного из Девяти Неведомых, – Уф-ф-ф, ну и ветер поднялся к ночи! Должно быть, к перемене погоды. Говорят, ветра с юго-востока предвещают скорое похолодание.

– Было бы неплохо, если бы дневная температура понизилась хотя бы до ста градусов^[8], – вздохнул Лэйд, – И курицы наконец начнут нестись яйцами, как предписано им Господом, а не готовой глазуньей. Хотите пунша, Эйф?

Освободившийся от своего шлема Саливан покачал головой, тяжелой и с мощным подковообразным подбородком, как у всех ирландцев.

– Благодарю, не сейчас. Я все еще на службе. А вот от кофе не откажусь – у меня половина ночи впереди.

– Может, поужинаете с нами? – даже грубиян Макензи при виде Саливана проявил несвойственный ему такт, – Кухарку я уже отпустил на ночь, но если не имеете ничего против пары холодных ханги^[9] с моллюсками в виноградных листьях…

– Нет, спасибо. Я не голоден.

Эйф Саливан не входил в Трест, однако по давнему соглашению пользовался титулом почетного члена, дававшему ему право принимать участие во всех заседаниях. Впрочем, правом этим он пользовался с похвальным для его возраста благоразумием.

Саливан занял свободное место, аккуратно пристроив на стол шлем и ослабив туго затянутую кожаную портупею. И хоть его форма выглядела как всегда безукоризненно, Лэйду показалось, будто этим вечером она сидит на Саливане как-то непривычно, будто с чужого плеча. Да и лицо его, неярко озаренное светом газового рожка, показалось Лэйду бледнее обычного. Должно быть, это заметил не он один.

– Неважно выглядите, Эйф, – сочувственно заметил О’Тун, передавая ему кофейник, – А уж отсутствие аппетита в вашем возрасте – и вовсе тревожный знак. Уж не подхватили ли вы, чего доброго, лихорадку?

Саливан слабо улыбнулся.

– Я здоров. Хлопотное выдалось дежурство.

Макензи фыркнул.

– Хлопотное? Да Миддлдэк – самый спокойный район Нового Бангора, благословение его покровителю губернатору Брейрбруку! Хотите узнать, что такое хлопоты, похлопочите о переводе в Шипспоттинг или Клиф, не говоря уже о Скрэпси. Там, я слышал, констебли на ночное дежурство без револьвера и не выходят…

Саливан с благодарностью кивнул О’Туну, наполняя кофе чашку.

– Так и есть, мистер Макензи. Миддлдэк – спокойное местечко, а Хукахука и вовсе самая сонная его часть.

Лэйд насторожился. Констебль Саливан относился к тем редким людям, которые для обозначения своего места службы использовали благозвучное официальное наименование, означенное на карте – Хейвуд-стрит, вместо куда более привычного для здешних обитателей Хукахука. В этом не было ни высокомерия, ни презрения, как полагал Лэйд, скорее, врожденная нелюбовь представителя закона ко всякого рода островному арго, зачастую представлявшего собой тарабарщину из английского языка и полинезийских наречий. Если Саливан, забывшись, назвал Хейвуд-стрит Хукахука, это могло означать лишь то, что молодой констебль мысленно находится где-то далеко от «Глупой Утки». Возможно, и от всего Нового Бангора.

В последнем случае он сам мог ему лишь позавидовать. Иногда Лэйду казалось, что его собственные мысли навеки прикованы к острову цепью – куда более толстой и тяжелой, чем та, которой он обыкновенно запирал на ночь лавку.

Лэйд кашлянул в кулак.

– Величайший знаток человеческих душ, мистер Бартоломью Хиггс, однажды заметил: «Если умащенное соусом тарэ куриное филе спустя четверть часа на углях не приобретет румяный цвет, это означает, что в вашей печи недостаточно жара, либо же с мясом что-то не то». И я не могу не согласиться с тем, до чего метко это сказано, мистер Саливан.

Саливан непонимающе взглянул на него.

– Признаться, я далек от кулинарии и…

– Дело в вас самом. Вы до сих пор не приобрели румяного цвета, Эйф, хотя влили в себя полпинты горячего кофе. Это значит, с вами что-то не то. Выкладывайте, что стряслось – Трест умеет хранить секреты. Что-то на дежурстве? Убийство, быть может?

Саливан отхлебнул из чашки и поморщился, будто ожидал обнаружить там чистый джин.

– Не стоит беспокойства, Чабб. Просто несчастный случай.

– Далеко?

– Уоллес-стрит.

– Разве это в Миддлдэке? – удивился О’Тун, – Мне казалось…

– Верно. Это в Айронглоу.

– Далековато же вас занесло от Хукахука, приятель!

– Так и есть. Полицейским из Айронглоу понадобились свободные руки. Много свободных рук.

– Ну и что же там стряслось? – осведомился доктор Фарлоу, последние четверть часа флегматично набивавший трубку, – Самый страшный несчастный случай, который я могу вообразить в Айронглоу – кто-то поперхнулся своей бриллиантовой запонкой.

– Досадное… стечение обстоятельств. Вы слышали про Банкрофта, мебельщика?

– Только Монзессер, Тучный Барон, помнит всех своих подопечных, – буркнул Макензи, не скрывая раздражения, – Или вы полагаете, что мы знаем всех лавочников на острове?

– Нет, я просто подумал, что… – Саливан отставил пустую чашку, – Неважно. У него большая мебельная мастерская на Уоллес-стрит. Из таких, знаете, роскошных, с гальваническим светом и… Третьего дня он приобрел себе нового автоматона.

Хозяин «Глупой Утки» скривился.

– Господа из Айронглоу души не чают в автоматонах! Норовят заказать самую последнюю модель, лишь бы произвести впечатление на покупателей! Все сплошь хром, медь, позолота… Как будто на этих жестяных болванчиках весь свет клином сошелся! Хотите ли знать, как раз сегодня один такой растяпа…

– Хватит вам, Оллис, – Лэйд погрозил хозяину паба пальцем, – Пусть Эйф закончит. Что с этим вашим автоматоном?

– Банкрофт купил самую последнюю модель, – Саливан наморщил лоб, лишенный в силу молодости морщин, однако успевший за время службы украситься парой тонких шрамов, – «Ксенофонт», кажется.

Лэйд не думал, что удивится. Но удивился.

– «Ксенофонт»? Ого! Десятая серия. Не думал, что они уже поступили в продажу.

– Наш Чабб до сих пор использует четвертую – «Диоген», – вставил, не удержавшись Макензи, – По сравнению с ними даже устрица покажется прирожденным мыслителем.

Лэйд поморщился, будто острые слова Макензи задели его самого.

– Дигги немолод, – признал он неохотно, – Как и я сам. Но если у старости и есть достоинство, так это надежность, джентльмены, кому как не нам знать это. «Д»-серия не пытается рассуждать о сложных материях и читать мысли хозяина, однако неприхотлива, незаменима в быту и…

– Можете не продолжать, старина. Неделей раньше я сам имел удовольствие наблюдать, как ваш уважаемый Диоген пытается взбить вустерский соус из патоки, чернил и мармелада. Избавились бы вы от этой проклятой машины, пока она не привлекла разрушения, осуждение и позор на вашу седую голову!..

– Значит, серия «К»? – быстро спросил Лэйд, чтоб Макензи не углубился в дальнейшие размышления, – Я слышал, она хороша. Превосходно интерпретирует все устные команды, имеет развитые логические центры с защитой от ошибок, специальный вербиратор и…

– Очень хорошая машина, – согласился Саливан с кривой усмешкой, – Понятливая и исполнительная. Что до логических центров… Три дня назад мистер Банкрофт, впервые распаковав своего «Ксенофонта», приказал ему разобрать всю мебель в мастерской. «Разбери все, что здесь находится, – так он сказал, по уверению служанки, – Разложи по коробкам, подпиши и разошли покупателям согласно списка».

Лэйд мысленно усмехнулся. Страшно представить, что учинил бы в лавке старый Дигги, получи он подобное указание. Скорее всего, разгромил бы все вокруг и превратил дом в выжженное пепелище. Что ж, старые механизмы иногда капризны…

– Ну и что за несчастный случай повлек вас в Айронглоу? – с любопытством осведомился доктор Фарлоу, – Он отдавил кому-то ногу во время работы? Перепутал адреса?

Саливан задумчиво провел пальцем по металлической кокарде на своем шлеме.

– Нет, – произнес он негромко, – «Ксенофонт» ничего не перепутал. Действительно, очень умная и исполнительная машина.

– Так в чем же…

– Двумя днями спустя семья Паттерсонов, получившая от мастерской Банкрофта, цитирую, «дубовый сервант в стиле прованс с зеркальными дверцами и шестью выдвижными ящиками для столовых приборов», сняла с коробки упаковку и обнаружила там лишнюю деталь, которая не значилась в схеме для сборки. Человеческую руку.

– Кореро^[10]! – О’Тун едва не расплескал пунш, – А…

– В классическом георгианском комоде, который получил мистер Айшпис, оказались уши и нос. В платяном шкафу миссис Макдугал – позвоночник, кусок таза и печенка…

– Я бы на их месте заявил рекламацию, – пробормотал Лэйд, – В наше время торговцы не позволяли себе всучивать покупателю то, что он не заказывал…

– Это был он, да? – сухо поинтересовался доктор Фарлоу, единственный из Треста, сохранивший на лице невозмутимость, – Мистер Банкрофт?

– Собственной персоной, – подтвердил Саливан, – Аккуратно разобранный на части и разложенный по дюжине коробок, точно старый шкаф. Очень хорошая работа. Ни один хирург не справился бы лучше.

– Автоматон!.. – вырвалось у О’Туна, – Вот черт!

– Воистину, разум – вот первейшая причина всех несчастий, уготованных людскому роду, – пробормотал Фарлоу, – Старая европейская философия все так же актуальна в Полинезии, как и в Старом Свете. Видимо, иногда современные модели слишком хороши…

– Я уверен, «Ксенофонт» не хотел зла своему хозяину, – вздохнул Саливан, – Верный механический слуга всего лишь в точности выполнял его инструкции. Это мистер Банкрофт опростоволосился. Он сказал…

– «Разбери все, что здесь находится»?

– Да. Подразумевая, конечно, мебельную мастерскую. Но, видимо, на мгновенье забыл, что сам находится внутри нее. А механический разум автоматона не обнаружил никаких логических противоречий. И разобрал своего хозяина в соответствии с инструкциями.

Макензи в сердцах ударил ладонью по столу.

– Черт вас всех раздери! – воскликнул он, – Сперва Фарлоу со своими дикарями и отрубленными головами, теперь вы вот… Будто нарочно сговорились испортить настроение честным людям! Надеюсь, вы открутили этому механическому болванчику голову, Эйф?

Саливан досадливо дернул плечом.

– Не довелось. Меня, собственно, вызвали для того, чтоб помочь в оцеплении. К тому моменту вокруг лавки Банкрофта уже творилось черт знает что. Айронглоу – спокойный район, там подобное редкость. Ну и можете представить… Куча испуганных соседей, какие-то студенты-социалисты, нигилсты-линчеватели, и, что еще хуже, не меньше дюжины лудильщиков.

– Лудильщики? – нахмурился О’Тун, – Эта безумная паства Увечного Кузнеца? Не думал, что они выбираются из Коппертауна при свете дня.

– Последователи Медноликого везде, где слышен лязг шестерен, – кисло улыбнулся Саливан, – Они потребовали, чтобы «Ксенофонту» не был причинен ущерб – в их искаженном понимании мира эта машина, кажется, обрела святость. Ну и шумиху же они устроили! Клянусь, еще полчаса – и в нас полетели бы камни. Могло бы дойти до беды.

– Это вам не Шипси, где человеческие внутренности поутру выбрасывают в сточную канаву вместе с мусором, – проворчал Макензи, – Шутка ли, почтенного торговца четвертовали едва ли не в центре города… Хотел бы я знать, не затаил ли из-за этого Монзессер обиду на Медноликого. В нашем деле, джентльмены, это может быть чревато серьезными последствиями…

Но Саливан был слишком образован, чтобы верить в кроссарианские домыслы. Или же слишком молод. Возможно, Макензи и прав, с мрачным смешком подумал Лэйд, отхлебывая остывшего пунша из стакана, еще лет пять – и Эйф сам тайком приколет к подкладке мундира символ кого-то из Девяти Неведомых, может даже и Брейрбрука. А то и вовсе сделается китобоем, подчинив свою жизнь тщетным попыткам уразуметь высший из всех существующих разум…

– Ну а кончилось все скверно, – в противовес опасениям Лэйда Саливан быстро восстановил душевное спокойствие и, допив кофе, уже нашел в себе силы улыбнуться, – Убедившись, что дело может принять в край неприятный оборот, лейтенант распорядился вызвать Канцелярию.

Скар Торвардсон, мрачно сосавший свою сигару, скривился.

– Господи помилуй! Этих крыс?

– Крысы или нет, но только гробовщики в черных костюмах могли предотвратить беспорядок. И они его предотвратили.

– Не сомневаюсь, – пробормотал Торвардсон, грузно откидываясь на спинку стула, – Знаете, джентльмены, никто не может упрекнуть старого Скара в трусости. Меня четырежды грабили, дважды мне в Шипси едва не проломили голову, приходилось и с рыбоедами сталкиваться… Но если бы мне довелось в темном переулке столкнуться с одной из Канцелярских крыс даже при свете дня, я не счел бы зазорным развернуться и задать такого стрекача, чтоб через двенадцать часов достичь Веллингтона.

Саливан усмехнулся.

– Через минуту после того, как локомобиль Канцелярии появился на Уоллес-стрит, там сделалось так пустынно, как обычно бывает перед страшным ударом тайфуна. Даже чертовы лудильщики молча убрались обратно в Коппертаун. Ну а автоматона крысы погрузили в кузов, с чем и отбыли. Признаюсь, не имею ни малейшего желания узнать о его судьбе.

Лэйд ожидал, что Хейвуд-Трест оживится, как только Саливан закончит свой рассказ, но отчего-то произошло нечто противоположное. О’Тунн вновь принялся посасывать свою почти погасшую сигару, Торвардсон мрачно чесал в затылке, доктор Фарлоу все делал вид, что набивает трубку и даже мрачный Макензи молча пялился в окно. Один лишь Айкл Атчинсон, гастрономия, безмятежно дремал на своем месте.

Лэйд невольно ощутил, что и им овладевает эта странная апатия, тяжелая, каучуковый макинтош, затхлая, как вонь рыбьей чешуи в подворотне. Это все Канцелярия, подумал он. Стоит произнести это название, как люди съеживаются, будто моллюски, ищущие спасения в своих хрупких панцирях. Будь ты бродяга из Скрэпси, лавочник средней руки или полисмен, едва лишь услышав про Канцелярию и ее крыс в глухих черных костюмах, мгновенно потеряешь спокойствие и аппетит, а в боку вдруг противнейшим образом защемит.

– Да уж, – сказал доктор Фарлоу, нарушая молчание, делавшееся все более неловким, – Я всегда утверждал, что прогресс – хорошая штука, но нельзя безоглядно вручать ему свою душу. Даже в тысяча восемьсот девяносто пятом от Рождества Христова нас все еще окружает гнетущая бездна человеческих предрассудков и невежества, превращающая всякое достижение мысли в потенциальную проблему или даже опасность.

Ему никто не ответил, но Фарлоу, как и многие врачи острова, обладал способностью попадать под гипноз собственного голоса, великолепно поставленного баритона с легким уэльским акцентом:

– Бросим автоматонов или все эти сложные аппараты Попова, посылающие радио-сигналы за тысячу миль, взять, хотя бы фармацевтику. В свое время, как вам известно, я одним из первых открыл в Миддлдэке дело по изготовлению и продаже пилюль и порошков, так что мню себя не последним человеком на острове в данном вопросе. Последнюю неделю торговля шла бойко, не могу пожаловаться. Хинный порошок для мисс Кларк, асафетида для маленького Блейка, стрихнин для мисс Гаррисон, пятипроцентный лаунданум для… одной молодой особы. Смею полагать, моя аптека всегда была оплотом современной медицинской науки, приходилось отпускать даже патентованные пилюли Паттерсона от мигрени и ртутную мазь от сифилиса. А два дня назад – как отрезало! За полдня – ни одного покупателя. Ни тебе порошков от подагры, значит, ни пилюль для желчи, ни свечей от несварения… Сперва я даже заподозрил неладное – вдруг в Хукахука появился конкурент, снабжающий моих пациентов собственной фармакопией?..

– Хейвуд-стрит в длину чуть больше мили, – проворчал Макензи, – Откройся здесь еще одна аптека, мы знали бы об этом еще до того, как ее первый посетитель успел бы чихнуть!

– Вот и я так подумал. Однако то, что я узнал, оказалось дикостью даже для меня. Оказывается, мою клиентуру переманил какой-то шаман-кроссианец, торгующий всякой дрянью во имя своего покрытого тиной Танивхе! Порошки из морских раковин, пилюли из водорослей и прочая тому подобная дрянь. В наш просвещённый век, заметьте, и не где-нибудь в Клифе, где Танивхе самое место, а едва ли не в центре Нового Бангора!

Макензи закашлялся.

– На месте Эйфа я бы хорошенько вздул дубинкой этого мерзавца! Здесь, в Миддлдэке, вотчина губернатора Брейрбрука, Лукавого Жнеца, любители Танивхе могут убираться обратно к Клиф!

– Бросили бы вы оба, – миролюбиво посоветовал О’Тун, поглядывавший на них из-под густых бровей и похожий на обросший белым мхом гранитный валун, – Чего я никогда не понимал в кроссианстве, так это того, с какой яростью почитатели Девяти набрасываются друг на друга по малейшему поводу. Да, возможно, Танивхе – не самый почитаемый из губернаторов Нового Бангора, однако и он заслуживает уважения, у него есть свои последователи…

Его уже не слушали – Макензи и Фарлоу принялись упражняться в остроумии, причем доктор сыпал остроумными прозвищами на латыни, а хозяин «Глупой Утки» бомбардировал неприятеля, используя гремучую смесь из шотландских ругательств и полинезийских диалектов.

Лэйд не вслушивался. Опыт давно приучил его держаться подальше от любых споров, которые возникают вокруг Девяти Неведомых, кроме того, его и самого уже клонило в сон – час стоял поздний. Однако же было что-то, что мешало ему откланяться, пожелать джентльменам доброй ночи и объявить о закрытии заседания Треста. Какая-то зыбкая мыслишка, мелкая, точно складка на исподнем, но будто бы слегка трущая, заставляющая распаренную сладким пуншем душу тревожно ерзать на своем месте.

Танивхе, Отец Холодных Глубин, хладнокровный повелитель Клифа… Брейрбрук, Лукавый Жнец, почитаемый за жизнелюбивый нрав и щедрость губернатор Миддлдэка… Нет, глубже, глубже…

Стоп. Он словно поймал невидимый радио-сигнал, запущенный в мировой эфир аппаратом Попова, сигнал, который вился вокруг его головы последние несколько минут, но только сейчас нашедший путь внутрь.

– Абриэль! – позвал Лэйд вслух, – Это ветер со стороны Майринка дунул мне в ухо, или вы в самом деле только что сказали, будто отпустили недавно стрихнин леди Гаррисон?

Разгоряченный спором Фарлоу не сразу сообразил, о чем он.

– Стрихнин? Да, конечно. Только продал я его не самой мисс Гаррисон, а для нее. Согласитесь, едва ли она сама могла бы явиться в аптеку. Вы же понимаете ее положение…

Лэйд мысленно с ним согласился. Конечно. Старая вдова миссис Гаррисон редко покидает свое убежище в Мэнфорд-хаусе. Неудивительно, что для столь необычной покупки она использовала свою служанку. Стрихнин – куда более интересная покупка, чем фунт ароматного китайского чая сорта «кимун».

– Не думал, что вы торгуете ядами, – пробормотал он, – Теперь я, пожалуй, трижды подумаю, прежде чем принять ваше предложение выпить чашку чая…

Доктор Фарлоу дернул плечом.

– Я держу аптеку, старина. Как говорил мудрый Парацельс, подчас всего крупинка отличает яд от лекарства. Без сомнения, стрихнин – один из сильнейших ядов, известных медицине, но его у него и другие ценные свойства, интересные для науки…

– Например, отрава для крыс, – утвердительно произнес Лэйд.

– Например, отрава для крыс, – согласился доктор Фарлоу неохотно, чувствовалось, что эта тема разговора не увлекает его, – Что ж, многие на острове действительно травят крыс стрихнином, не могу же я из-за этого не отпускать им то, что они просят?

– И много ты отпустил стрихнина для миссис Гаррисон?

– Четыре унции, если не изменяет память.

– Ауэ! – не удержался Лэйд, – Так много?

Фарлоу взглянул ему прямо в глаза. Достаточно прямо и достаточно выразительно, чтобы дать явственно понять – продолжение этого разговора его не интересует.

– А что еще я мог сделать для этой несчастной леди?

В самом деле, подумал Лэйд. Что еще можно сделать для человека, который много лет назад добровольно похоронил себя, обернувшись черным крепом, и который частью сознания давно уже пребывает в ином мире. Забавном, населенном мифическими существами, но, надо думать, не менее хлопотный, чем привычный нам.

– Конечно. Совершенно справедливо с твоей стороны.

– Всегда к твоим услугам, Чабб. Напомни, чтоб я позже рассказал одну забавную историю про мистера Варлоу, вздумавшего натравить своего домашнего автоматона на крыс, и о том, какой конфуз из этого вышел…

– Непременно напомню, старина.

* * *

Ночи на Новом Бангоре были тяжелыми, влажными и душными. Однако эта выдалась по-настоящему холодной и, поднимая воротник плаща, чтоб спрятать подбородок от ледяного порывистого ветра, Лэйд подумал о том, что никогда, должно быть, не сможет привыкнуть к тому, как на смену иссушающему дневному зною приходит пробирающая до костей малярийная прохлада. Проклятый циклон. Таких холодов в Новом Бангоре он не помнил лет пять.

Нет, подумал он секундой позже, на этом острове куда больше вещей, к которым я никогда не смогу привыкнуть. Куда больше.

Он нарочно вышел из «Глупой Утки» с таким расчетом, чтоб оказаться снаружи одновременно с Эйфом Саливаном и теперь наблюдал, как тот тщательно водружает полицейский шлем на голову.

– Ну, доброй ночи, Чабб, – Саливан шутливо козырнул ему, – Передавайте от меня наилучшие пожелания мисс Прайс. И старому Дигги, конечно.

– Непременно.

Саливан уже развернулся было в другую сторону – его дежурство еще не было закончено – но Лэйд вынудил его остановиться, осторожно взяв за рукав.

– Эйф… А ведь Мэнфорд-хаус, кажется, неподалеку отсюда, а?

Несмотря на молодость Саливан тоже был обладателем отличной памяти, хоть память эта была и менее приятного свойства, чем аптекарская. Он всегда помнил, кто склонен горланить допоздна песни, кто скандалит с домочадцами, кто имеет свойство запускать свой кредит в лавке…

– Четверть мили на восток, – быстро сказал он, – Старая развалина в георгианском стиле с эркером. Это дом миссис Гаррисон, верно?

Лэйд кивнул.

– Он самый. Мне кажется, Эйф, нам с вами как джентльменам стоит нанести ей визит, дабы убедиться, что она находится в порядке и добром здравии.

– Вы с ума сошли! – вырвалось у Саливана, – Почти полночь!

– Я знаю, который час, – досадливо произнес Лэйд, – Что такое, Эйф? Испугались небольшой прогулки?

– Не хочу, чтобы в Хукахука начали говорить про Эйфа Саливана, что он имеет обыкновение ночами вламываться в дома пожилых леди, – буркнул констебль, – Что это за странная мысль пришла вам в голову, Чабб? Или вы полагаете, что у миссис Гаррисон есть проблемы, о которых я по какой-то причине не знаю?