Текст книги "На затонувшем корабле"

Автор книги: Константин Бадигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
«ЖЕНЩИНА МНЕ БОЛЬШЕ НЕ НУЖНА»

Жаркий солнечный день. Таких даже в июле не много на Балтике. Штиль. Море гладкое и блестит, словно покрытое целлофаном.

В каюте командира судоподъёмной группы стекла в прямоугольных иллюминаторах опущены, дверь распахнута настежь. И все-таки парит. Вода не умеряет зноя.

В открытые иллюминаторы вместе с тоскливыми вскриками чаек врывались весёлые человеческие голоса, постукивание топоров и бойкое стрекотание компрессора. Каюта пропахла застоявшимся табачным дымом, резиной и столярным клеем.

Хозяин каюты Фитилёв сидел за письменным столом в полосатой тельняшке с наспех отрезанными рукавами и внимательно перечитывал страницы в объёмистой папке. Синий, видавший виды парусиновый китель с блеклыми орденскими колодками висел справа от него на большом гвозде. На табуретке пристроился старший лейтенант Арсеньев. Несмотря на жаркий день, он в чёрной парадной форме, новую фуражку с ослепительно белым верхом держал в руке.

Василий Фёдорович занимал на затонувшем корабле обширные капитанские апартаменты – кабинет и спальню. Когда-то это были отменные каюты, отделанные ореховым деревом, с удобной, красивой мебелью. Сейчас от прежнего великолепия осталось немного: письменный стол, кресло, маленький круглый столик в углу, а в спальне остов широченной кровати. Капитанская каюта растеряла все свои удобства. С водворением Фитилёва она обогатилась другим содержанием – правда, несколько необычным, но зато вполне отвечающим вкусам нового владельца: самое ценное и дефицитное из водолазного скарба нашло там своё место. Кроме того, в каюту перекочевало немало слесарного инструмента. Капитан-лейтенант питал давнюю слабость к молоточкам, свёрлам, плоскогубцам и всякого рода ключам. Вместе с гайками, клапанами, резиновым клеем и новым скафандром он хранил у себя ворох первосортной обтирки и стеклянную посуду с какими-то особо ценными маслами. Тут же находились небольшая чугунная печка и несколько грубых табуреток. В холодные, серые дни, когда на море буйствовал пронизывающий ветер, Фитилёв топил чугунку, кипятил воду и, обжигаясь, пил крепкий чай.

Посапывая трубкой-носогрейкой, Василий Фёдорович перелистал ещё несколько страничек.

– Изрядно, голубок, доклад хороший, – одобрил он, поставив на последнем листке свою подпись и закрывая папку. – Снабженцам передай, пусть присылают весь бензин, весь до последней бочки, – в четверг начнём генеральную откачку. Не забудь про резервные мотопомпы. Скажи, капитан второго ранга Яковлев обещал.

– Есть, не забуду, – отозвался Арсеньев. – А ты мне объясни, Василий Фёдорович, – спросил он чуть погодя, – лодью построить много ли времени нужно?

– Лодью? Какую лодью? – не сразу понял командир.

– Поморскую, деревянную.

Фитилёв сдвинул очки на лоб, с удивлением посмотрел на зятя, помолчал, потом улыбнулся.

– За три месяца можно вчетвером отгрохать всем на удивление!

– А ты, Василий Фёдорович, сумел бы?

Фитилёв пригладил сначала правый ус, потом левый.

– Гм… Что в молодые годы учено, того не забудешь. Ладно, после об этом, а сейчас бензин да мотопомпы. Закончишь дела в отряде, загляни домой. Расскажешь моей старухе, что и как. Обратно не торопись. Билеты в театр или кино достанешь – иди. Пусть Наталья посмотрит, развеется. Переночуешь, ежели что, дома. Одним словом, не торопись.

– Какой же театр, Василий Фёдорович? Наталье в родильный пора.

Арсеньев встал и надел фуражку.

– Делай как знаешь, – отозвался Фитилёв. – Иди, голубок, желаю успеха! Сколько раз под воду спускался? – неожиданно спросил он.

– Много, – ответил Арсеньев.

– Да, прошло времечко, когда я тебя, салагу, учил, – весело взглянул на зятя Фитилёв.

* * *

– Разрешите отходить, товарищ старший лейтенант? – встретил Арсеньева капитан буксира.

– Отходите.

– Отдать концы! Эй, Попов, шевелись! Боцман, возьми багор! – командовал Антон Адамович. – Прямо руль!

Медонис приобрёл удалый вид старого морского волка – фуражка лихо заломлена, на шее болтается бинокль.

– Как руль? – кричит Медонис.

Он высунулся по пояс в окно, наблюдая за медленно отдаляющимся корпусом затонувшего корабля.

– Руль прямо! – донеслось из ходовой рубки.

– Лево руль!

– Есть лево руль. – Матрос торопливо перебирал рукоятки штурвала.

Старпом Ветошкин нажал кнопку тифона: раздались два коротких гудка.

Антон Адамович двинул до отказа ручку телеграфа.

Арсеньев почувствовал содрогание корпуса, глухие удары винта и машинально посмотрел за борт: не болтается ли какая-нибудь дрянь? Привычка. Буксир быстро набирал ход, разгоняя невысокие волны по спокойному морю.

– Голубок! – раздался хрипловатый голос с мостика лайнера. – Сергей Алексеевич! – Над планширом возникла отливающая коричневыми тонами лысина Фитилёва.

Медонис с едва заметным поклоном сунул в руки Арсеньева медный, горевший на солнце рупор.

– План на картонке, что свечкой закапан, у начальства не забудь! – приставив ко рту ладони трубочкой, кричал Фитилёв. – Он с пометками, я там помпы расставил. Что? Понял? С моими пометками. Другой экземпляр отдай, если спросят. Слышишь?

– Есть, – отозвался в рупор Арсеньев.

С буксира был виден весь корабль. Если не присматриваться, затонувший гигант мог сойти за тяжело гружённое судно, чуть накренившееся на правый борт. Выглядело оно весьма величественно. Высокие мачты, две огромные трубы. Над верхней палубой высились этажи пассажирских надстроек. Снаружи надстройки, окрашенные когда-то белой краской, были густо пересыпаны оспинами ржавчины.

Коричневая лысина над планширом верхнего мостика исчезла.

Буксир, оставляя за собой пенный полукруг, развернулся и взял курс на узкую щель входных ворот порта. Небольшой кораблик с птичьего полёта казался бы насекомым с усами-волнами, расходящимися в стороны.

Антон Адамович раздумывал, искоса поглядывая на Арсеньева. Он даже не предполагает, этот Арсеньев, какие богатства скрыты в груде железного лома! Каюта Э 222… А ведь план у него в портфеле! Господин случай подарил разжалованному капитану миллионное дядюшкино наследство. Но он его не получит: законный наследник близко!

Антон Адамович ухмыльнулся и стал вспоминать, по какому случаю попал в немилость капитан Арсеньев: многое он слышал от Подсебякина, они недавно познакомились в ресторане «Нерунга».

Медонис воспринял все несколько своеобразно. «Капитан теплохода „Воронеж“, – думал он, – откусил от чужого пирога». Слишком пристрастными показались ему суждения Подсебякина. «Пострадал из-за бабы, ха-ха!» (Антон Адамович даже посочувствовал.) Мамашкина ему не понравилась: он не любил слишком высоких. Сложена неплохо, но тяжеловата. «Черт возьми, из-за рюмки коньяка лишился капитанства и очутился на затонувшем корабле! Ха-ха, капитан затонувшего корабля! Заботливый тесть пригрел под своим крылышком: наверное, больше нигде не берут».

«А выпить, видно, капитан Арсеньев не дурак…» И тут Антона Адамовича осенило. Он опять стал внимательно разглядывать Арсеньева.

Зелёный обрывистый берег, густо поросший деревьями и кустарником, быстро приближался.

Арсеньев оказался несловоохотливым и всю дорогу промолчал, уставившись на спокойную, без единой морщины поверхность моря. Он с удивлением посмотрел на Медониса, когда буксир пересёк линию створа и пошёл прямо на отмель к черно-белому бую. Отражение поплавка-великана заплясало под бортом, но Медонис спохватился и вышел на фарватер.

В порту Антон Адамович, увлечённый своими мыслями, едва не напоролся на швартовную бочку. Но и здесь как-то обошлось благополучно. Торопливо приткнувшись к стенке, он не стал дожидаться, пока матросы положат сходни на берег.

– Товарищ Ветошкин, – спрыгнув на причал, приказал он старшему помощнику, – ты останешься на вахте. Меня срочно вызывает начальство.

Антон Адамович долго стучал в дверь своего домика. Наконец она приоткрылась, выглянуло сонное личико Мильды.

– Все спишь! Смотри: располнеешь, – обнимая жену, пошутил Антон Адамович. – Скоро одиннадцать. Я тороплюсь…

– Я всю ночь не спала, – пожаловалась Мильда, оправляя халатик. – Читала новую книгу и плакала. Посмотри эту страницу, Антанелис, и ты сам…

– Не читал, но говорят, неслыханная дрянь, – перебил Медонис. – Я читаю книги, где автор признает твой ум, а поучений не терплю. Но довольно об этом. Настал решающий момент, Мильда. Ты должна показать, на что способна умная женщина, если она любит. Приведи себя в порядок. Познакомишься с одним русским офицером и пригласишь его домой.

Антон Адамович был возбуждён, что с ним редко случалось.

– Пригласить незнакомого офицера? – удивилась Мильда. – Для чего, Антанелис?!

– Мне надо поговорить с ним в домашней обстановке. Разопьём бутылочку, понимаешь? У него план затонувшего корабля, а там разрисована каждая каюта. В одной из кают – целый чемодан драгоценностей. Не беспокойся, только спортивный интерес, – пояснил он, заметив на лице жены растерянность. – Ведь мы собирались преподнести подарок нашему правительству. Просто я не хочу остаться в дураках. Как католик, я…

– Ну и приглашай его сам. – Мильда даже немного отодвинулась от мужа. Что-то в нем сегодня было чужое и пугающее.

– Мне некогда. Ты литовка, Мильда, и должна помочь. Почему нас должны обставлять русские?! Они и так прижимают наш народ. – Медонис отвёл глаза в сторону. Все же он чувствовал себя неловко. – Этот трезвенник, Мильда, должен с тобой выпить, пока меня нет… Иначе он не покажет план.

– Познакомиться, пригласить домой, пить с ним без тебя… Этого ты хочешь? – спросила Мильда.

«Вот сейчас Антанелис рассмеётся; поцелует – и все недоразумения развеятся, – надеялась молодая женщина. – Но разве так шутят?»

– Я так хочу. – Антон Адамович посмотрел на Мильду.

Спокойный пристальный взгляд. И она поняла: он все предлагает совершенно серьёзно.

«Черт с ней! – решил Антон Адамович. – Довольно притворяться! Осталось несколько дней, и я – в Швеции. – Медонис бросил на жену быстрый взгляд. – Надоела мне её любовь, пресная, как лепёшка на соде. Как бы там ни было, а если повезёт с розыском дядюшкиного наследства, Мильду придётся бросить».

– Я ничего не понимаю, Антанелис, – на глазах Мильды выступили слезы. – Это чудовищно! По-твоему, я должна…

– Понимай как знаешь, – строго сказал Антон Адамович, – но старший лейтенант Арсеньев должен быть сегодня у нас в гостях. Мне некогда. На буксир грузят водолазное имущество. Остальное объяснит Миколас, он будет ждать тебя на Приморской, у ателье «Люкс». Знаешь? Рядом киоск с водами.

– Антанелис, это выше моих сил! – Мильда в отчаянии протянула к мужу руки.

– Не можешь? – зло спросил Антон Адамович, поднявшись с дивана. – Да от тебя ничего и не требуется особенно – посидеть, поговорить с человеком, нужным для дела. Ну, состроить ему глазки. Это делают все женщины с малых лет до тех пор, пока у них не выпадут зубы. Помни, Мильда, ты моя жена! Нас венчали в костёле!

Голос Медониса был спокоен и даже ласков. Это испугало Мильду. Медонис понял, что одержал победу. Он вышел из дому, снисходительно кивнув жене.

На крыльце его дожидался Миколас.

У Антона Адамовича в потайном карманчике хранились три маленькие капсулы с чёрными цифрами, полученные ещё в Кенигсберге. Человек оберштурмбанфюрера Фолькмана дал ему три ампулы и для собственной надобности. Он сказал тогда: «Номер один – это нокаутирующее средство: приняв таблетку, человек теряет сознание на двадцать четыре часа. В капсуле номер два – мгновенно действующий яд, а здесь таблетка, восстанавливающая силы. Не спутайте: середина смертельна».

«Сейчас мне нужна капсула номер один, – Думал Медонис. – Но двадцать четыре часа – это много».

Он вынул из прозрачной трубочки белую таблетку и ножом разделил её пополам.

– Возьми это, Миколас.

* * *

«Как же мне поступить? – тем временем соображала Мильда. – Может быть, Антанелис прав? Он так загорелся своим спортом. А тут эти драгоценности. Но почему так грубо? „Ты литовка, я литовец, ты должна мне помочь“. Выходит, что из-за этого плана я должна унижаться перед каким-то офицером. И Антанелис как будто не против?!»

Мысль эта обожгла сердце.

«Как он смел! – вскинула она голову, но тут же её опустила. – Боже, а вдруг Антанелис обидится и уйдёт от меня?..»

Мильда всей душой любила мужа. Каждое его слово было законом для неё. Даже когда он потребовал венчаться в костёле, Мильда согласилась. «Он меня очень любит, хочет крепче привязать к себе», – решила она тогда, зная, как огорчится отец, когда узнает об этом. Повенчались они тайно. Мильда порвала с комсомолом. Она ни разу не осмелилась бы сказать мужу: «Антанелис, сегодня я иду на собрание». Она считала преступлением отнять у него хотя бы один свой вечер. Если бы он заставил вышивать ризу для приходского ксёндза, она бы согласилась.

Иногда ей казалось, что Антанас холоден, далёк от неё мыслями. Но тут же она находила тысячи уважительных причин и оправдывала мужа.

Сегодняшний разговор застал её врасплох. Впервые в её сердце заползло сомнение: «Любит ли он меня? Что-то в нем сегодня было чужое. Если бы можно было посоветоваться с папой, но он далеко. Что же делать?»

Наконец она смирилась: если Антанас так хочет…

Посмотрев на часы и тяжело вздохнув, она начала одеваться.

* * *

Духота. Воздух в городе неподвижен и горяч. От каменных зданий пышет жаром. Рослые каштаны с необъятными темно-зелёными кронами в изнеможении опустили покрытые пылью листья. У киоска фруктовых вод, спрятавшись в тень, беспокойно топчется Миколас Кейрялис. Он без шляпы, в синем рабочем костюме из плотной ткани со множеством карманов, прошитых белой строчкой. Матрос Кейрялис стал чем-то вроде денщика у капитана Медониса. По его поручению он бегал на базар, помогал Мильде убирать квартиру и даже мыл посуду, не отказывался от любых поручений, все делал весело, с охотой. Правда, Миколасу не совсем были понятны рассуждения Антона Адамовича, что-де матрос Кейрялис должен прислуживать капитану только потому, что они оба литовцы. Однако свои сомнения Миколас держал про себя и сумел заслужить доверие.

Миколас то и дело поглядывал на небольшой двухэтажный домик с черепичной крышей, затянутый зеленой гривой дикого винограда. На парадной двери виднелась вывеска золотыми буквами по чёрному полю:

«Аварийно-спасательная служба. Отряд Э 26».

На улице пусто. В этом маленьком городке все свободные от работы спасаются на пляже, в прохладной морской воде.

От нетерпения и от нечего делать Миколас пьёт газированную воду и следит за всем, что попадает ему на глаза. Вывалив шершавый язык, пробежала рыжая собака. За ней промчался верхом на палочке загорелый мальчишка в коротких штанишках. На конце палочки – серебристая ракета. Сотрясая киоск фруктовых вод, проехал грузовик, и все вокруг наполнилось едкой гарью. Миколас допивал стакан воды с вишнёвым сиропом, когда увидел в конце улицы стройную фигуру Мильды, и двинулся ей навстречу.

– Почему так долго? Я думал, все пропало… Почему так долго, Мильдуте? – спрашивал он озабоченно. – Каждую минуту старший лейтенант мог уйти. Гражданин начальник нас бы не поблагодарил.

– По-вашему, я должна прибежать сюда в халате? – с досадой проговорила Мильда. Ей было неприятно, что Миколас все знает. – Где старший лейтенант? – В душе она ещё надеялась, что все это шутка; она обязательно должна встретить мужа, Антанелис передумает. Он не заставит её приглашать незнакомого человека в дом.

– Старший лейтенант Арсеньев должен выйти из этих дверей. Смотрите, – шёпотом произнёс Миколас с таким выражением, будто ждал что-то страшное. – Вы пришли как раз вовремя, – продолжал он торопливо. – Смотрите, их двое. Арсеньев повыше, плотный, снял фуражку, вытирает лоб. Они прощаются.

– Вижу, – отрезала Мильда. – Вы мне больше не нужны.

Миколас с удивлением посмотрел на Мильду. Всегда скромная, тихая, а сейчас!

Арсеньев перешёл улицу, остановился у киоска.

– Прошу без сиропа. – Арсеньев с жадностью выпил. – Ещё один, пожалуй, – сказал он, пододвинув стакан девушке. – Ну и духотища сегодня!

– Идите на море, искупайтесь, – ответила продавщица, с улыбкой посматривая на его чёрный пиджак. – Вы так тепло одеты. – Сама она была в лёгком платьице с курортным декольте.

– Вы правы. Воспользуюсь вашим советом, – рассеянно ответил Арсеньев.

«Каково Наташеньке сейчас одной! – думал он. – Может быть, она уже в больнице? (Арсеньев неделю не видел жены.) Нет, тогда дали бы знать на корабль. Через час я буду дома. Окунусь раза два – и все! Ну, Сергей, скоро у тебя будет сын, непременно сын!»

Арсеньев улыбнулся так счастливо, что пожилая женщина, проходившая мимо, с удивлением посмотрела на него. Она даже обернулась ему вслед и смотрела, пока его крепкая фигура не скрылась за углом.

«В лотерею „Волгу“ выиграл, не иначе!» – решила женщина.

Пляж был рядом. Городок выстроился на берегу. От моря его отделяли густые заросли кустарника и огромные каштаны. Плотная зелёная стена скрывала море. Завернув за угол, Арсеньев сразу очутился на пляже. Жёлтые, красные, зеленые купальники, костюмы, разноцветные полосатые зонты, яркие платья женщин, сверкающий на солнце белый песок и неоглядная морская синь создавали удивительно радостное сочетание красок. Арсеньев снял башмаки – и обжёг босые ноги. Утопая в мягком горячем песке, он стал пробираться к воде, обходя раскинувшиеся на солнце тела, бело-розовые, золотистые, бронзовые. Две маленькие девочки с красными бантами и в красных штанишках ковыряли лопатками песок. Рядом двое мужчин, покрыв головы газетами, играли в шахматы. Под зонтом молодая мать грудью кормила малыша. И тут же весёлая компания глотала холодное пиво из отпотевших бутылок. Две белотелые женщины казались на песке густой сметаной. Они лежали неподвижно, спрятав под платками лица.

«Торопятся загореть, – мимоходом определил Арсеньев. – Каково будет им ночью!»

Сотни людей бродили по берегу – одни туда, другие сюда, громко взвизгивали плескавшиеся в море дети; двое юношей пронесли на плечах лёгкую байдарку.

«Тюленья залежка на льду!»

Арсеньев рассмеялся нелепой мысли.

Море совсем обессилело от жаркой истомы. Словно нехотя, оно шевелилось чуть-чуть, беззвучно трогая морской песок. На горизонте в лёгкой дымке пятнышком виднелся «Меркурий». Вдоль берега прошёл быстроходный катер, впереди бурлил слепящий глаза венок из белой пены. Терпко пахло йодом, горячей смолой, немного розами.

Арсеньев приглядел свободное местечко рядом с пожилым толстяком под красно-белым зонтом. Толстяк с сигарой во рту и в огромных дымчатых очках, уже загоревший под цвет скорлупы грецкого ореха.

Арсеньев быстро разделся, немного смущаясь своей бледной кожи.

– Товарищ, – проговорил он, разглядывая внушительный живот соседа и отвисшие, вялые мышцы, – прошу, постерегите портфель. Я вернусь через десять минут.

«Не дай бог обзавестись такой утробой!» – невольно подумал он.

– Купайтесь, товарищ офицер, – отозвался толстяк, перекатив сигару во рту. Он бесцеремонно вытащил потрёпанный, рыжий арсеньевский портфель из стопки одежды и положил его себе под голову.

По кромке застывшего от безветрия моря бродили юные искатели янтаря. Они весело переговаривались. Эти – без всякой одежды, их тела совсем коричневые. Вот мальчишки, толкая друг друга, с визгом кинулись в море.

– Янтарь!

Вода запенилась, вспыхнули брызги. Один вернулся с кусочком солнечного камня.

Немного дальше с невозмутимостью статуи, закинув руки за голову, лежала на песке девушка. Её смуглое от загара тело ослепительно красиво. А рядом, словно для контраста, худосочная пожилая красотка с синими венами на ногах. Тройка малышей совсем зарылась в песок.

Крякнув для порядка и плеснув себе под мышки, Арсеньев окунулся. Прохладная балтийская вода остудила кожу. Как хорошо! Все семь потов, обливавшие его в душных кабинетах, мгновенно смыты.

Арсеньев медленно плыл к чёрной точке буя, вспоминая разговор у командира отряда. Он был доволен сегодняшним днём. Работа получила хорошую оценку. Все просьбы Фитилёва выполнены: командир отряда тут же распорядился – помочь Арсеньеву во всем. Сергею Алексеевичу понравилась внимательность начальника. Вот бы только Наташа!

Арсеньев повернул обратно, радуясь бодрости, взятой у моря. Он издалека признал своё место на берегу. Над знакомым уродливым животом, словно кочкой на ровном месте, призывно маячил красно-белый зонт и курился дым.

Море с тихим шорохом облизывало берег прозрачными языками.

Арсеньев с наслаждением растянулся на песке. Горячий песок и сияющее небо! Он любил помечтать лёжа под солнцем.

Опять стали грезиться льды. Он стал подсчитывать, как растёт мощность торошения… Вспомнилась Туманова. Как она могла!

– Надеюсь, я не стесню вас? – произнёс возле самого уха мелодичный голос.

Арсеньев повернул голову и встретился глазами с хорошенькой женщиной. Захватив полные пригоршни горячего песка, она лениво пересыпала его.

– Весьма рад приятному соседству, – поспешил вежливо заверить Арсеньев, но тут же отвернулся.

Наслаждаясь теплом, он подставил солнцу другой бок и погрузился в полудремотное состояние. Тихое всплескивание волн ласкало слух, успокаивало нервы, убаюкивало.

– Ах, я забыла сигареты дома. Вы курите? – снова услышал он голос незнакомки.

– Курю, «Беломор». Если вас устраивает? – отозвался Арсеньев.

– Да, устраивает.

Стараясь не насыпать в карман пиджака налипший к рукам песок, Арсеньев достал папиросы. Чиркнул спичкой. Оба молча закурили.

Она спросила, заметно волнуясь:

– Вы Арсеньев?

– Да, я Арсеньев. Простите, но откуда вам известно?..

– Я видела вас… Вы работаете с моим мужем. Он хотел встретиться с вами… О, если бы вы могли, – она посмотрела на Арсеньева и густо покраснела, – у нас дома. Он очень просил, не откажите… по делу.

Неожиданно резким жестом она смяла и отбросила папиросу. Он внимательно посмотрел на неё. В больших синих глазах он прочёл смущение и испуг.

«Странный способ знакомиться! – подумал Арсеньев. – Ещё более странный способ устраивать дела!»

Что-то тронуло Арсеньева в её поведении. Может быть, этот непроизвольный жест, может быть, смятая папироса или испуг в глазах. Кто знает!

– Ну что ж, рад быть вам полезным. – Он улыбнулся. – Арсеньев Сергей Алексеевич.

– Мильда. Мой муж – капитан Антанас Медонис. Он будет вам очень благодарен. Простите, я так надоедлива…

Арсеньеву показалось, что Мильда с трудом заставила себя произнести эти слова.

– Антанас Медонис! – неожиданно вскрикнул толстяк, вскакивая, словно пружинный чёртик. – Это ваш муж? Цум Тейфель! – Сигара едва не вывалилась на песок. Он успел прихватить её мясистыми пальцами. – Антанас – мой лучший друг. Я Пранас Лаукайтис. Как мне его увидеть? Я не знаю вашего нового адреса.

Мильда узнала толстяка. Это он однажды вечером приходил к мужу. Другой раз они его встретили в городе. По-литовски он говорил с чуть заметным акцентом.

Из пляжной сумочки Мильда достала блокнот, написала несколько слов.

– Пожалуйста, товарищ Лаукайтис – это наш адрес. Пожалуйста, заходите.

– О, благодарю!

Толстяк быстро оделся, возвратил Арсеньеву портфель, свернул красно-белый зонтик и мгновенно исчез.

– Странный человек, – задумчиво произнёс Арсеньев. – Какие неприятные руки! Вы заметили, Мильда?

– Я его видела… И уже два раза. Он – знакомый мужа. Но, Сергей Алексеевич, простите, Сергей. Я литовка и не привыкла к отчествам. Если вы можете, пожалуйста… – Она взглянула на часики. – Через полчаса муж должен быть дома.

– У меня мало времени, но если так надо…

* * *

Арсеньев сидел в кресле. Мильда удобно устроилась на широком диване. Темно-зелёный абажур торшера пропускал немного света, но и при таком освещении на лице Арсеньева можно было прочитать озабоченность и смущение.

На круглом столе несколько бутылок вина, закуски.

Миколас с поклоном встретил гостя на крыльце. Безмолвно откупорил бутылки и больше на глаза не появлялся.

– Сослуживец мужа, – ответила Мильда на немой вопрос Сергея Алексеевича. – Любит заниматься хозяйством.

Арсеньев выпил рюмку. Беседа не налаживалась. Он подержал в руках подушечку, расшитую синими сказочными птицами, положил её на место.

После второй рюмки появилось неприятное чувство. Арсеньев уже досадовал на себя.

«Зачем я пришёл? Идиотизм какой-то! На черта мне нужна эта женщина с глупыми загадками? Пусть их разгадывает кто-нибудь другой… Муж… Существует ли он вообще?»

Но как только Арсеньев порывался уйти, Мильда принималась умолять его подождать. И Арсеньев сидел, разглядывая фикусы в дубовых бочках, распятие на стене, картины с игривыми сюжетами.

«Познакомился на пляже с красоткой! – Арсеньев уже с раздражением смотрел на пригорюнившуюся Мильду. – Но у неё такие жалкие, растерянные глаза…»

Зато Мильда успокоилась. «Ничего плохого не произошло, – думала она, украдкой рассматривая Арсеньева. – Напрасно я обвинила моего Антанелиса во всех смертных грехах. Глупо представлять все в чёрном цвете. А все же Антанелис не должен был так поступать…» Мильда ждала мужа с минуты на минуту и чувствовала, что Арсеньеву ожидание было в тягость. Новый знакомый ей нравился: симпатичное, мужественное лицо, честный, открытый взгляд. «Кажется, он подозревает что-то дурное».

– Может быть потанцуем? – с отчаянием сказала Мильда, стараясь удержать Арсеньева во что бы то ни стало.

Она поставила пластинку, второпях иголкой уколола палец. «Я отвратительно себя веду, но что делать?!»

– Не хочется, Мильда. – Арсеньев посмотрел на часы и в который уже раз подумал, что не должен был принимать это приглашение. По привычке он теребил бровь.

– Вы очень торопитесь? Может быть, все-таки потанцуем? Ну, если не хотите, что ж. – И Мильда резко остановила радиолу. – Давайте тогда поговорим о чем-нибудь. И вы кушайте, пожалуйста, и садитесь сюда, ближе ко мне. – Если бы кто-нибудь сейчас спросил, для чего она это делает, Мильда не смогла бы ответить. Может быть, здесь сказалась обида на мужа? «Почему его нет? Как он смеет опаздывать! – думала она. – Разве он не понимает, в какое положение ставит меня!»

Молчание становилось тягостным.

– Я пойду, Мильда, – наконец твёрдо произнёс Арсеньев. – У меня нет больше времени. Поймите: моя жена в больнице, не сегодня-завтра мы ждём ребёнка. А я вот на берегу и даже не знаю, что с нею, пью коньяк…

Мильда покраснела, на глазах выступили слезы.

– Вы бог знает что подумали! Поверьте, я говорила правду. Муж тоже не виноват: наверно, его задержали на работе. Если бы я знала о ваших тревогах, клянусь, не стала бы приглашать! Но сейчас, наверно, остались минуты.

«Она говорит правду», – подумал Арсеньев.

– По бокалу крюшона, – сказал показавшийся в дверях Кейрялис, – фирменный, собственного изготовления. – Он подал бокалы Мильде и Арсеньеву и покосился на портфель у ног гостя.

Белая таблетка растворилась, оставив в розоватом напитке волокнистый след. Мгновение – и он растаял.

Кейрялис ушёл.

Арсеньев посмотрел на холодное, запотевшее стекло, на прозрачные кубики льда на дне, отхлебнул из бокала и сказал:

– Я совсем не сержусь на вас, Мильда, и верю вам. Но согласитесь, что мне может казаться странным поведение вашего мужа… – Он почувствовал такую усталость, словно весь день ворочал камни. Арсеньев смотрел на хозяйку. Мильда медленно вращалась вместе с комнатой. Темно-красные обои превратились в огненную завесу. Мгновение – и краски исчезли, стало темно.

– Наташа!.. – простонал Арсеньев, едва шевеля посиневшими губами.

Мильда вскрикнула…

Собрав все силы, Арсеньев шагнул было к двери, но тут же упал на пол.

Мильда бросилась к Арсеньеву. Его руки стали неподвижными и тяжёлыми, словно кожаные чулки, насыпанные песком. Лицо помертвело. Ей сделалось страшно.

– Он умер! – дико закричала Мильда. – Помогите!..

Она не слышала, как в комнату вошёл Миколас, не видела, как он рылся в портфеле Арсеньева и как, кряхтя, перетащил в спальню тяжёлое тело старшего лейтенанта.

– Пьян как свинья! – сказал Миколас, когда Мильда очнулась. – Видимость здоровая, а на выпивку слаб… Ишь, что вытворяет, послушай-ка, Мильдуте.

Из спальни доносился прерывистый громкий храп.

Мильда горько заплакала, уткнувшись в подушку, расшитую синими сказочными птицами.