Текст книги "Регентство Бирона"

Автор книги: Константин Масальский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

За три часа до солнечного заката собрались все в церкви, одевшись в саваны и взяв в руки свечи зелёного воску. Когда Наталья в своей одежде стала посредине церкви, началось пение и потом бегание вокруг по-прежнему. В утомлении несколько раз все останавливались и, отдохнув, снова начинали бегать. Поставленному на кровле дома часовому было приказано известить бывших в церкви о минуте, когда солнце начнёт закатываться. Все поглядывали на церковную дверь, не исключая Василия и Натальи, хотя они по другим побуждениям, нежели прочие, нетерпеливо ждали вестника. Наконец он вошёл торопливо в церковь и сказал:

– Закатывается!

Любопытство еретиков достигло высшей степени. Они перестали бегать и, храня глубокое молчание, устремили взоры на Наталью.

– Я не в силах ещё возвестить вам великой тайны, которую вы знать желаете, – сказала Наталья торжественным голосом. – Повергнитесь все на землю и вознесите души ваши к небу. Изгоните из сердец все суетные помыслы. Да не смущает слуха вашего никакой земной звук и да не прельщают зрения никакие суетные призраки этого мира: ни камень, ни дерево, ни вода, ни свет, ни мрак; всё земное заражено прикосновением слуг антихриста. Скоро по молению вашему услышите тайну тайн!

Все раскольники с благоговением легли на пол, ниц лицом, зажали уши и зажмурили глаза.

Бурмистров с сильным трепетом сердца тихонько встал с пола и, взяв Наталью за руку, повёл из церкви. Бедная девушка едва дышала. Они подошли к двери. Василий начал её медленно отворять, опасаясь, чтобы она не заскрипела. Наконец вышли они из церкви, спустились с лестницы и, пройдя поспешно двор, приблизились к воротам. Через высокую насыпь перелезть было невозможно, другого же выхода, по словам Натальи, не было. По её совету Бурмистров вошёл в избу привратника, стоявшую близ ворот, и начал искать в ней ключа.

Осмотрев все уголки, он в недоумении остановился перед деревянным столом у окошка, не смея выйти к Наталье и сказать ей о безуспешности своих поисков. Он почти уже решился сломать висевший на воротах замок, избегая, сколько возможно, неминуемого при том шума. В эту самую минуту вошла в избу с радостным лицом Наталья, держа ключ в руке.

– Он висел на верее, – сказала она шёпотом.

Бурмистров осторожно отворил ворота и вывел невесту свою за насыпь. Оба перекрестились и поспешно начали спускаться с горы к известной уже читателю просеке. Вскоре они достигли её и побежали к тропинке.

Между тем раскольники, лёжа на полу с зажмуренными глазами и заткнутыми ушами, с нетерпением ожидали повеления священника встать для услышания тайны, которая сильно заняла их воображение. Прошло около часа. Андреев, долго лёжа на полу наравне с другими, наконец вышел из терпения. Священник истинной церкви не может быть заражён прикосновением слуг антихриста – размыслил Андреев и решился тихонько взглянуть на Наталью. Увидев, что её посередине церкви нет, он вскочил и закричал ужасным голосом:

– Измена! предательство!

Все раскольники, услышав крик его, вскочили. Вмиг выбежали они вслед за своим главою из церкви, переоделись в стрелецкие кафтаны, схватили сабли и пустились в погоню за беглецами.

Между тем Василий и Наталья, добежав уже до знакомой первому тропинки, поспешно шли по ней к выходу из леса. Видя утомление девушки, Бурмистров принуждён был идти потише и, наконец, остановиться, чтобы дать ей время отдохнуть. С трудом переводя дыхание, она села на кочку, покрытую мхом. Вдруг позади их послышался отдалённый шум.

– Побежим, милая Наталья, за нами погоня! – воскликнул Бурмистров.

Оба побежали. Бедная девушка вскоре потеряла последние силы. Схватив Василия за руку и прислонясь к плечу его, сказала она слабым голосом:

– Я не могу бежать далее!

Бурмистров, схватив её на руки, продолжал бежать по тропинке. Наклонившиеся до земли ветви и широко раскинувшиеся кустарники часто его останавливали. Наконец тропинка пересеклась оврагом, и оставалось уже не более версты до выхода из леса, который приметно редел. Перебравшись через овраг, утомлённый Бурмистров остановился для короткого отдыха и посадил Наталью на камень, лежавший между кустами. В это самое время раздался в отдалении голос:

– Вон, вот они! – и вскоре начали один за другим появляться бегущие толпою раскольники с поднятыми саблями.

Василий хотел снова взять Наталью на руки, но она, вскочив с камня, указала ему в ту сторону, куда им бежать было должно, и произнесла голосом, который выражал изнеможение и отчаяние:

– Мы погибли!

Василий, взглянув туда, куда Наталья ему указывала, увидел Лыскова, ехавшего верхом им навстречу в сопровождении конного отряда стрельцов. Сидоров шёл подле него, сняв шапку. Оружия с Бурмистровым не было, потому что он бежал с Натальею прямо из церкви, Что оставалось ему делать? На что он должен был решиться: отдаться ли в руки раскольников или же Лыскова? Он стоял в недоумении, поддерживая Наталью за руки. Между тем бегущие раскольники и Лысков к нему приближались. Последний, однако ж, был от него вдвое ближе, нежели первые. Схватив толстый сук с земли, решился он защищать свою невесту до последней крайности и умереть под саблями противников.

– Обоих на осину! – кричал Андреев своим сообщникам. – Не уйдёте, предатели! Бегите, друзья, бегите за мной скорее!

– Тропинка уже близко отсюда, барин, вон там, за оврагом, – говорил Сидоров Лыскову, – мы как раз до неё доберёмся! Я тебе покажу, куда ехать, а там и ступай всё прямо… Господи твоя воля! – воскликнул он в ужасе.

– Что с тобой сделалось, дурачина? – опросил Лысков. – Чего ты испугался?

Сидоров не мог ничего отвечать от страха и, дрожа, указал на Василия и Наталью. Они стояли неподвижно. Белая одежда их освещена была вечернею зарею, алое сияние «которой проникало сквозь ветви дерев и кустарников.

– Что в самом деле за дьявольщина! – воскликнул Лысков, несколько испугавшись я всматриваясь в показанных ему Сидоровым двух человек. – Они как будто бы в саванах! Тут должны быть какие-нибудь плутни! За мной, ребята! Схватим этил мошенников!

Он поехал со стрельцами вперёд, а Сидоров пустился бежать из леса с такою быстротою, что гончая собака едва ли бы перегнала его. Прибежав без души в Ласточкино Гнездо, объявил он там прочим крестьянам, что господин их встретил из лесу двух мертвецов и хотел было бежать, но что они его по дьявольскому наваждению потянули к себе со всеми стрельцами.

Прискакав на близкое расстояние ж Бурмистрову, Лысков закричал:

– Кто вы таковы? Отдайтесь нам в руки, а не то я велю изрубить вас.

– Прежде размозжу я тебе голову, а потом сдамся! – закричал Бурмистров.

Лысков, услышав знакомый голос и всмотревшись в лицо Василия, содрогнулся и от ужаса опустил из руки повода своей лошади. Он был уверен, что Василию давно уже отрубили голову, и никак не ожидал увидеть его в саване посреди леса. Натальи, вероятно, он не узнал или счёл её за привидение.

– Что ж ты медлишь? – закричал Бурмистров. – Нападай на меня, если смеешь!

Лысков дрожащею рукою навал доставать повода в намерении скакать из леса без оглядки. Лошадь, приметив, что седок на ней ворочается и, ожидая удара поводом, подвинулась ещё ближе к Бурмистрову. Стрельцы остались на прежнем месте, в некотором от Лыскова отдалении и, ожидая его приказаний, смотрели со страхом и изумлением на происходившее, Бурмистров заметил ужас Лыскова и тотчас понял причину этого ужаса. В голове его блеснула счастливая мысль.

– Час твой настал, злодей! – закричал он торжественным голосом, бросив на землю толстый сук, который держал в руке. – Никто на свете не спасёт тебя! Иди за мною!

Лысков, обеспамятев от страха, опустился ь лошади и повалился на землю перед Бурмистровым.

– Позволяю тебе жить на этом свете ещё десять лет, если ты сделаешь хоть, одно доброе дело, – продолжал Бурмистров. – Схвати этих разбойников, которые бегут сюда, и предай их в руки правосудия.

Лысков вскочил с земли, сел на лошадь, махнул стрельцам и пустился е ними навстречу раскольникам.

Началась, между ними: упорная драка. Долго раздавались удары сабель, и крики сражающихся, долго ни та, ни другая сторона; не уступала… Наконец, раскольники побежали, и Лысков со стрельцами пустился их преследовать. Тем временем, Василий, и Наталья, выбежав из леса, пошли в Ласточкино Гнездо; Заря уже угасла на западе. Бурмистров решился идти в избу Сидорова, выпросить у него телегу и немедленно ехать с Натальей в село Погорелово, покуда Лысков не возвратился ещё в деревню, где почти все жители уже спали.

– Кто там? – закричал Сидоров, услышав стук у дверей своей, избы.

– Впусти меня скорее! – сказал Бурмистров.

– Ах! это никак ты, Василий. Петрович. Слава тебе Господи! видно ты цел воротился, из лесу.

Сидоров, отворив дверь а увидев, наряд Василия и Натальи, отскочил от них аршина на три и, прижался в переднем, углу к. стене, под иконами.

– Что ты, что ты, брат! – сказал Василий, входя с Натальей в избу. – Ты, верно, подумал, что к тебе мертвецы в гости пришли? Не бойся, мы тебе ничего не сделаем. Заложи-ка поскорее телегу, да ссуди меня каким-нибудь кафтаном и шапкой, а для Натальи Петровны достань где-нибудь сарафан и повязку. Мы теперь же уедем в Погорелово. Приезжай завтра туда за твоим платьем. Да нельзя ли, братец, всё это сделать попроворнее? Я тебе завтра дам три серебряных рубля за хлопоты. Только смотри, ни слова не говори Лыскову.

– Да ты никак и впрямь не мертвец! – сказал Сидоров, всё ещё посматривая с недоверчивостью и страхом то на Василиям то на его невесту. – Да кто вас угораздил этак нарядиться? Святки, чего-ли, справляете? Раненько запраздновали?! Для святок-то ещё можно сорок сороков тетеревей настрелять.

– У Сидорова всё дичь на уме, – сказала Наталья, с улыбкой взглянув на Бурмистрова.

– Однако ж, братец, нельзя ли всё поскорее спроворить? – сказал Василий. – Нам дожидаться некогда. Да одолжи мне, кстати, до завтра твоего ружья.

– Сейчас, сейчас, Василий Петрович. Всё мигом будет готово!

Сидоров проворно заложил свою лошадь в телегу, сбегал к замужней сестре своей за сарафаном и повязкой, вытащил из сундука свой праздничный кафтан и шапку, достал из чулана ружьё своё с сумкой и подал всё Бурмистрову.

Когда Василий и Наталья, переодевшись, сели уже в телегу, Сидоров сказал:

– А кто же будет лошадёнкой-то править? Разве мне самому, Василий Петрович, вас прокатить!

Без шапки, сел он на облучке телеги, взял вожжи, приосанился, ударил лошадь плетью и поскакал по дороге к Погорелову, присвистывая и крича:

– Ну, родимая, не выдай! Знатно скачет, только держись.

Ещё прежде полуночи он приехал в Погорелово. Нужно ли описывать радость Натальиной матери, которая так неожиданно увидела дочь свою после долгой разлуки? Отец Павел не мог удержаться от слез, глядя на обрадованную старуху и восторг дочери. Мавра Савишна, вскочив со сна, второпях надела на себя вместо своего сарафана подрясник отца Павла и выбежала здороваться с нежданными гостями, а потом от восхищения пустилась плясать, несмотря на свою духовную одежду.

– Мавра Савишна! – сказал, улыбнувшись, отец Павел, – погляди на себя: ты, кажется, мой подрясник надела. Полно плясать-то!

– Ничего, батюшка, на такой радости не грех и в подряснике поплясать – прости Господи моё согрешение! Ай люшеньки люли!

Сидоров, которому Мавра Савишна после пляски поднесла стакан настойки, остался против приказания Василия ночевать в доме отца Павла и, получив своё платье, ружьё и обещанную награду, на другой уже день возвратился в Ласточкино Гнездо в полной уверенности, что барина его, Лыскова, утащили лешие и мертвецы в преисподнюю, и что никто не спросит его, куда он и с кем ночью ездил.

IV

Не знаешь, как он силён у двора:

Пропал ты, и навек!

Княжнин.

Было около полудня, когда Сидоров подъехал к избе своей. На беду его, Лысков сидел на скамье перед своим домом под тенью берёзы, отдыхая после вчерашней безуспешной погони за раскольниками и ломая голову над чудесною встречею его в лесу с Бурмистровым. Увидев Сидорова, махнул он ему рукою. Впустив лошадь свою с телегою на двор, бедняк почувствовал холод и жар в руках и ногах от страха и побежал к своему барину.

– Куда ты ездил, мошенник?

– А в лес за дровами, батюшка.

– Так это ты шатался целую ночь напролёт по лесу, а? Говори же, разбойник! Ты и днём боишься в лес ходить!

– Виноват, батюшка! Сглупа мне невдомёк, что ночью в лес за дровами не езда.

– Куда же ты ездил? Говори мне, плут, всю правду. Федька, палок!

– Взмилуйся, отец родной, Сидор Терентьич, за что?

– Я тебе покажу, за что. Катай его! – закричал Лысков своему холопу Федьке, которого главная должность состояла в том, чтобы иметь всегда запас палок и чтобы колотить без пощады всякого, кого барин прикажет.

Сидоров повалился в ноги Лыскову и признался, что он ездил в село Погорелово.

– В Погорелово? А зачем? Небось к прежней помещице? Ах ты бездельник! Она-то вас и избаловала! Федька, принимайся за дело!

– Помилуй, Сидор Терентьич! – продолжал Сидоров, кланяясь в ноги Лыскову. – Я не к помещице ездил.

– Так к черту, что ли, мошенник? Говори мне всю правду, не то до полусмерти велю приколотить.

– Скажу, батюшка, всю правду-истину. Лаптишки у меня больно изорвались, так я и собрался в Погорелово за покупкой. Там кума моя, Василиса, славные лапти плетёт.

– Да что ты, бездельник, меня обманываешь! Понадобились лапти, так ночью за двадцать вёрст за ними поехал! Ах ты разбойник! До смерти прибью, если не скажешь правды. Привяжи его к этой берёзе, Федька, да принеси палок-то потолще. Я из тебя выбью правду!

Холоп потащил бедняка к берёзе.

– Скажу, Сидор Терентьич, всё скажу, только помилуй! – закричал крестьянин, вырвавшись из рук холопа и снова упавши в ноги Лыскову. – Я отвёз в Погорелово Василия Петровича с Натальей Петровной.

Лысков, несмотря на своё изумление, схватил палку и собственноручно излил гнев свой на бедного крестьянина. Потом велел оседлать свою лошадь и, взяв с собою Сидорова и ещё четырёх крестьян, вооружённых ружьями, поехал немедленно в Погорелово, решась отнять у Бурмистрова Наталью, которую считал своею холопкою.

Приехав в село, он остановился у дома священника, зная, что у него живёт тётка Бурмистрова, и потому полагая наверное, что Наталье более негде быть, как в доме отца Павла.

Лысков вошёл прямо в горницу. Мавра Савишна ахнула, старуха Смирнова заплакала, Наталья, побледнев, бросилась на шею матери, а отец Павел, не зная Лыскова, смотрел на всех в недоумении. Бурмистрова не было в горнице.

– Что, голубушка, не уйдёшь от меня! Изволь-ка сбираться проворнее. Поедем ко мне в гости, уж и телега у ворот для тебя стоит. Что ж, за чем дело стало? Простись с родительницей, да поедем проворнее.

– Прежде умру! – отвечала Наталья, рыдая и обнимая мать свою.

– Вот пустяки какие! Есть от чего умирать! Да тебе, моя красоточка, будет у меня не житье, а масленица. Ну, да ведь если волей нейдёшь, так и силой потащат. Эй, Ванька, Гришка, идите все сюда, тащите её в телегу!

Хоть я и не знаю твоей милости, – сказал отец Павел, с изумлением и негодованием смотревший на Лыскова, – однако ж, как хозяин этого дома, кажется, могу спросить: по какому праву разлучаешь ты мать с дочерью?

– Ха, ха, ха! По какому праву! Она моя холопка, вот и всё тут. Если б сбежала ко мне на двор твоя лошадь или корова, ты бы, я чаю, пришёл за нею, и я бы, верно, не спросил: по какому праву берёшь ты с моего двора твою корову? Эх, старинушка! дожил до седых волос, а тебя же мне надобно учить. Что ж вы, олухи, её не тащите! Крику-то, что ли, её испугались? Ну, поворачивайтесь! Под руки её, под руки возьмите! Да отвяжись ты, старая ведьма] Этак за дочку-то уцепилась! Ты мать, а я господин. Делать-то нечего! Оттолкни её, Ванька!

– Это что? – воскликнул Бурмистров, входя в горницу. – Прочь, бездельники! Вон отсюда!

Крестьяне, испуганные грозным голосом Бурмистрова, отошли от Натальи.

– Не лучше ли тебе идти вон? – сказал Лысков. – Я сегодня же донесу царевне Софье Алексеевне, что ты живёхонек. Она, не знаю кому-то, голову велела отрубить.

– Доноси, кому хочешь, только убирайся вон! – закричал Василий.

– Да как ты смеешь отбивать у меня мою холопку? Коли на разбой пошло, так я велю защищать себя. Ружья-то у пятерых заряжены. Ты думаешь, что я тебя испугался. Волоском меня тронь, так я стрелять велю! Ты и то шесть лет с лишком у смерти украл. По-настоящему, надобно схватить тебя да отправить в Москву. Хватайте его, ребята, вяжите! Что ж вы, бездельники? У него оружия нет, чего вы трусите? Хватай его, Ванька!

– Как, это ты, Сидоров, на меня нападёшь! Ну, ну, смелее! Попробуй схватить меня!

– Да что ж, Василий Петрович, делать, воля господская: велят, так и на отца родного кинешься!

– Полно, Сидоров! Опусти-ка лучше мою руку, ведь я посильнее тебя. Мне не хочется против тебя защищаться.

– Мошенник ты, Ванюха! – закричала Мавра Савишна, – забыл ты мою хлеб-соль! Ну да Бог с тобой!

Бурмистров между тем схватил ружьё Сидорова. Последний притворялся, будто старается удержать ружьё всеми силами, и между тем шептал Бурмистрову:

– Дай мне тычка, а ружьё-то отними!

Другие крестьяне хотели броситься к Сидорову на помощь, но отец Павел остановил их, закричав:

– Грешно, дети, грешно пятерым нападать на одного.

Бурмистров для вида толкнул своего противника и вырвал у него ружьё.

– Ой мои батюшки! – закричал Сидоров, упав нарочно на пол. – Этакой медведь какой, никак мне ребро переломил.

Лысков задрожал от злости и закричал крестьянам:

– Стреляйте! Я ответчик за его голову.

Крестьяне, пополняя приказание господина, прицелились в Бурмистрова.

– Застрелите, дети, и меня вместе! – сказал отец Павел, став подле Василия.

Все ружья вдруг опустились.

Бурмистров, прицелясь в Лыскова, сказал:

– Ты хотел меня застрелить как разбойника, а против разбойников по закону позволено защищаться. Сейчас уйди отсюда, а не то посажу тебе пулю в лоб.

– Хорошо, – воскликнул Лысков, задыхаясь от злобы, – я уйду, только уж поставлю на своём. Сегодня же пошлю челобитную к царевне Софье Алексеевне.

– Да уж поздно, хамово поколение, поздно, семя крапивное! – закричала Мавра Савишна, которая вместе с старухой Смирновой старались привести в чувство упавшую в обморок Наталью. – Я уж с племянником сама написала на тебя сегодня челобитную батюшке-царю Петру Алексеевичу!

– Очень рад, – сказал Лысков, – нас царь рассудит.

– Племянник-то мой мне растолковал, что ты в моём поместье не владелец и что Ласточкино Гнездо и с домиком всё-таки моё, даром что меня по шее оттуда выгнали!

– Не рассказывай всего тому плуту, тётушка. Убирайся же вон! Чего ты ещё дожидаешься?

– Уйду, сейчас уйду, дай только слово сказать. Ты ведь, святой отец, хозяин этого дома. Если укрываешь у себя мою холопку, так и отвечать должен за неё, если она убежит. Тогда я за тебя примусь. Не забудь этого. Прощай! Авось скоро увидимся. Пойдёмте, мошенники! Пятеро не могли с одним сладить!

Если хочешь, тётушка, то прикажи твоим крестьянам остаться здесь, – сказал Василий. – Лысков не помещик их, он завладел твоим имением не по закону, а самовольно. Ты настоящая помещица.

– Коли так, – воскликнула Мавра Савишна, посадив пришедшую в чувство Наталью на скамью, – то я вам всем приказываю не уходить отсюда ни на пядь!

– Слушаем, матушка! – сказали в один голос обрадованные крестьяне.

– Кормилица ты наша! – прибавил Сидоров, бросясь к Мавре Савишне, – дай поцеловать твою ручку! Опять ты наша госпожа! Слава тебе Господи!

– Врёшь ты, разбойник! – закричал Лысков. – Я ваш господин! Осмельтесь не пойти со мною: до полусмерти всех вёл батогами образумить.

– Не прикажешь ли, матушка, Мавра Савишна, самого его образумить и проводить отсюда? – спросил Сидоров, сложив кулаки и поправляя рукавицы.

– Вон его толкай, Ванюха! – закричала Мавра Савишна. – Живёт мошенник в моём домике ни за что ни про что да ещё над моими крестьянами смеет ломаться! Вон его!

– Ребята, не отставай! – закричал Сидоров, выталкивая Лыскова в шею из горницы. – Проводим его милость за ворота, ведь госпожа приказала.

– Прибавь ему, Ванюха, прибавь ему, мошеннику! – кричала Мавра Савишна.

Крестьяне, вытолкав Лыскова за ворота, возвратились в горницу и спросили помещицу, что им ещё делать прикажет.

– Пусть они покуда останутся у меня в доме, – сказал отец Павел, – да не велишь ли им, Мавра Савишна, помочь моей работнице, она пошла в огород гряды полоть?

– Слышите, ребята? Ступайте гряды полоть, да смотрите: не пускайте козла в огород. Неравно Лысков сюда воротится, так опять его б шею!

– Слушаем, матушка! – сказали крестьяне и вышли из горницы.

– Ну, племянник, – сказала Мавра Савишна, – потешили мы себя – вытолкали мошенника. Только что-то будет с нами? Ведь разбойник на всех нас нажалуется царевне Софье Алексеевне!

– Так что ж? Пусть его жалуется. Твоя челобитная прежде придёт к царю Петру Алексеевичу.

– Разве он, наш батюшка, за нас заступится, а не то бедовое дело: всё пропадём как мошки!

– И, полно, тётушка! Правому нечего бояться. Я теперь же поеду в село Преображенское и ударю челом царю.

– Да, да, поезжан скорее, пока нас всех ещё не перехватали да не сковали.