Текст книги "Молот ведьм"
Автор книги: Константин Образцов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
– Лера, закончишь без меня? – спросила Алина. – Меня оперативный сотрудник ждет в кабинете.
Бледная Лера улыбнулась усталой улыбкой:
– Семен Валерьевич, да? Конечно, идите, Алина Сергеевна, я все сделаю.
– Спасибо, – Алина улыбнулась в ответ. – Если хочешь, в понедельник возьми выходной.
Алина привела себя в порядок и пошла к себе в кабинет. Из-за двери слышался настойчивый баритон. Когда она вошла, Чекан разговаривал по телефону:
– …Ну значит, проснется, ничего страшного. Ты вот не спишь, и я тоже, и Алина…А вот и она, кстати. Да, хорошо, обязательно. Все, созвонимся позже.
Он положил трубку и посмотрел на Алину. На столе перед ним лежал открытый блокнот с исписанными страницами, ручка и стояла пустая кружка с темным кофейным ободком на верхней кромке.
– Макс звонил, он там всех на уши поднял, собирает информацию. Ты как? Устала?
Алина прошла за стол, села в кресло.
– Немного, – отозвалась она и посмотрела на Чекана. – Ты так и не ел ничего весь день?
– Да я не хочу, – он отмахнулся. – Ну как там? Обрадуешь чем-нибудь?
– Не уверена, что обрадую, но… В общем, давай по порядку. С твоим определением времени наступления смерти я согласна. Два месяца, плюс-минус дни. Это повышает вероятность предположения о личности убитой почти до ста процентов: и документы, и совпадение дат. Причина смерти – механическая асфиксия. Ее задушили.
– Как эту вторую, Титову, да? – уточнил Чекан.
– Нет, не так. Титову душили удавкой, проводом, который так и остался на шее болтаться. А в этом случае убийца душил руками: характерные переломы хрящей гортани, угол сдавливания, да и кровоподтеки на шее можно еще различить среди трупных пятен. Было ли совершено сексуальное насилие, сказать очень трудно; одно дело – свежий труп, пусть и обгоревший, другое – тело, пролежавшее в сыром грунте два месяца. Я, конечно, взяла пробы для лабораторных исследований, но сомневаюсь, что они дадут какой-то результат, особенно если преступник предохранялся. Во всяком случае, характерных разрывов в области половых органов, ануса, ссадин в гортани я не нашла, так что будем считать, что насилия не было.
– Алина, – позвал Чекан.
– Что?
– Ты такая романтичная.
– Да, я знаю, мне говорили. Продолжать или ты еще не закончил острить?
– Извини.
– По другим повреждениям. Следов пыток нет. Но были прижизненные побои: на уцелевшей от огня половине лица явные признаки гематомы. Удары были не такие сильные, как в случае первой жертвы – там, если помнишь, нос был сломан и лицевая кость – но достаточные для кратковременной потери сознания, например. И еще: есть рваная рана на виске, нанесенная тупым твердым предметом.
– Молоток? – встрепенулся Чекан.
– Может быть, – ответила Алина. – Но если и молоток, то его обратная часть: рана треугольная, рваная. Удар тоже был несильным, кость цела, даже трещины нет, и причиной смерти послужить не мог. Собственно, из повреждений это все.
– Ну что ж, – задумчиво произнес Чекан. – Похоже, не наш случай. Ладно, позвоню Максу, дам отбой, а то он там уже всех переполошил…
– Не торопись, – сказала Алина. – Есть еще кое-что. Во-первых, у нее странная пыль в волосах. Очень немного, конечно, потому как там и волос почти не осталось, да и снег многое смыл, но есть: такая, знаешь, белесая, похожая на строительную, как известка или штукатурка. Я передам криминалистам, они точнее скажут. Но главное другое. В двух известных нам случаях тела сжигались вместе с одеждой и с другими вещами, помнишь?
– Ну да, и что?
– Все соскобы с кожи ушли на дополнительную экспертизу. Большая часть из них это синтетика, пластик, частицы ткани и прочее. Кроме одного: на груди обеих жертв какие-то странные пятна, словно там пригорело что-то. Недавно я получила ответ по первому телу, и скорее всего, это расплавленный, почти испарившийся воск и частицы каких-то солей. По второму трупу официального заключения еще нет, но мне стало интересно, и я спросила, приватным образом, что это может быть. Ответ тот же: воск и соль. Оба раза убийца не пожалел бензина, и определить, следы какого именно вещества было трудно. А вот сейчас огонь был слабее, горение менее интенсивное, и на груди этой девушки я нашла фрагменты обугленной ткани, а среди них частицы расплавленного вещества и кристаллов. Разумеется, я все это тоже отправлю экспертам, но думаю – нет, я уверена – что это тоже воск и соль. А это значит…
– …Это значит, что мы нашли его первую жертву, о которой ты говорила, – отозвался Чекан.
Алина кивнула.
– Причем, судя по всему, это преступление он совершил без подготовки, спонтанно, следовательно…
– …Наследил капитально, где только мог. Алина, ты чудо!
Чекан вскочил и заходил по кабинету – два шага до двери и обратно.
– Чувствую, мы уже рядом, – заговорил он, – сейчас отработаем сами, по новой, все контакты этой Лолиты, свидетелей, историю поисков, наверняка найдем какие-то концы, которые злодей тогда еще так старательно не прятал. Плюс эта пыль в волосах, с одежды наверняка еще что-то пригодится…
Он остановился и посмотрел на Алину.
– Спасибо тебе огромное! Хочешь, съездим сейчас куда-нибудь, посидим?
Алина улыбнулась.
– Нет, давай в другой раз. Сегодня я уже и насиделась, и настоялась.
– Ну, тогда может хотя бы до дома довезу?
– Семен, я на машине, не нужно. Ты лучше скажи мне, что с моей просьбой?
Чекан наморщил лоб.
– С какой?
– Квартира, – подсказала Алина. – Уже неделя прошла.
– Черт! – он хлопнул себя по наморщенному лбу с такой силой, что Алина вздрогнула. – Прости, совсем замотался с этими делами, забыл! Завтра прямо с утра озадачу местного участкового или ребят из тамошнего отдела, извини!
– Ладно, ладно, – примирительно сказала Алина. – Не убивайся так. Забыл, бывает. Только завтра сделай, хорошо?
– Конечно, я сразу же, как…
Его прервал телефонный звонок. Чекан схватил трубку, посмотрел на экран и ответил:
– Да, Макс, я слушаю!
Алина прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Если честно, то она и сама почти совсем забыла об этой своей просьбе. Как странно: десять дней назад она места себе не находила, писала записку, ездила в этот проклятый дом, колотила ногой в двери пустой квартиры, а сейчас…
– Алина.
Она открыла глаза. Семен закончил разговор и стоял перед ней с трубкой в руке, сжимая ее, словно рукоять меча. Глаза торжествующе блестели.
– Штольц звонил. У нас есть подозреваемый. Завтра поедем на задержание. Хочешь с нами, напарник?
Глава 15
1 июня 1979 года.
– Там живет призрак, который пьет кровь, – значительно сказал Павлик и посмотрел на девочек.
Темноволосая Лера глядела на него, широко распахнув карие блестящие глаза с длинными кукольными ресницами, и казалось, что она сейчас заплачет. А светленькая Вика тряхнула тоненьким хвостиком волос под белой треугольной косынкой и хмыкнула:
– Ну, а ты сам-то его видел, этого призрака?
Павлик поморщился. Вика ему не нравилась: она была задавакой и скандалисткой, даром что младше Павлика на два месяца, а Леры и вовсе на полгода. Зато Лера нравилась, и даже очень. Она жила в сером пятиэтажном доме на другой стороне двора от дома Павлика, тоже пятиэтажного, но желтого. Они гуляли вместе, когда Лера выходила во двор без Вики, а Павлик не гонялся на велосипедах или не сражался пластмассовыми мечами со своими приятелями – качались на качелях, разговаривали, а однажды, когда они играли в космический корабль и как раз уже подлетали к Венере, Лера предложила поцеловаться. Павлик тогда растерялся и потом очень об этом жалел. Он даже записки писал ей, прошлым летом, когда уезжал на дачу: большими печатными буквами выводил «СОСКУЧИЛСЯ» и «ЛЮБЛЮ», и просил маму, чтобы она их передала, а потом, в сентябре, долго не мог подойти к Лере от смущения. А еще Лера любила слушать разные истории, которые Павлик придумывал специально для нее, а ему нравилось ей рассказывать и смотреть, как искренне она переживает, и пугается, и верит, что все это взаправду.
Вот и история про кровожадного призрака, живущего в старом, давно пустующем доме недалеко от их двора, была предназначена специально для Леры, а уж никак не для этой вертлявой Вики. Павлик так и знал, что она все испортит; надо было, конечно, подождать, когда ее не будет рядом, но история нетерпеливо просилась наружу, а Вика в последнее время прицепилась к подруге, как репей.
– Не видел, – неуверенно ответил Павлик. – Но я точно знаю. Мне рассказывали.
– Ну кто рассказывал, скажи, ну кто? – не унималась Вика.
– Славка рассказывал, – сказал Павлик.
Славку во дворе побаивались: он был из неблагополучной семьи, отец у него пил, а сам Славка носил в кармане перочинный ножик с рукояткой в виде фигурки космонавта и заливал в муравьиные норы какую-то вонючую ядовитую жидкость. Пусть Вика попробует подойти к нему и проверить, знает он про привидение в старом доме или нет.
Но Вика и не думала ничего ни у кого спрашивать.
– Врешь ты все! – выпалила она.
Лера жалобно посмотрела на подругу, но промолчала. В ее присутствии она вообще обычно молчала.
– Нет, не вру, – уперся Павлик.
– Нет, врешь! – Вику было не переспорить. – Вот мы сейчас туда с Леркой сходим и докажем, что ты все врешь! Да, Лерка?
Теперь у Леры на глазах уже совершенно точно выступили слезы. У Павлика екнуло сердце. Ему захотелось взять ее за руку и увести от вздорной Вики, пойти вместе на залитую солнцем площадку с песочницей, «шведской стенкой» и большими круглыми качелями, которые охотно превращались хоть в автобус, хоть в звездолет, но Лера еще раз взглянула на Вику, кивнула и сказала:
– Да. Давай сходим.
Вика торжествующе взяла подружку под руку, показала Павлику язык, отвернулась, и они неспеша пошли через двор. Павлик растерянно смотрел им вслед, оставшись стоять в тени высоких деревьев, окаймлявших площадку. Наверное, он мог бы побежать им вслед, догнать, чтобы пойти вместе, но на другой стороне двора, на качающейся скамейке с пластиковым козырьком, сидел его дедушка: читал газету и время от времени посматривал на внука. Нужно было бы отпрашиваться и объяснять, куда он собрался пойти, и дедушка, скорее всего, пошел бы за ними, что было бы, может, и неплохо, но…
– Лера! – крикнул Павлик вслед девочкам.
Они обернулись.
– Не ходи туда! Пожалуйста!
Лера хотела что-то ответить, но Вика дернула ее за руку, зашептала на ухо, и они ушли.
Дом был деревянный, двухэтажный, не очень большой, но все же рассчитан на несколько семей. Такие дома еще часто встречались здесь, среди кирпичных пятиэтажек или двухэтажных «немецких»[17]17
* «Немецкими» называются двухэтажные дома характерной архитектуры, которые строились бригадами пленных немецких солдат после Великой Отечественной войны.
[Закрыть] коттеджей: иногда обитаемые, чаще – уже оставленные жильцами, но одинаково обветшавшие, невеселые, они стояли, понемногу нагибаясь к земле, в окружении дремучих деревьев, старческим шепотом обсуждая с ними ночами прошедшие времена. У этого дома была островерхая двускатная крыша, два фасада, похожих на головы сиамских близнецов, торчащие вперед и направо, и веранда с потрескавшимися и местами вылетевшими стеклами, выдавленными ветками разросшихся деревьев и кустов. Краска давно облупилась и выцвела. Небольшой участок земли за забором из рассохшихся реек зарос лопухами и высокой травой, в которой суетилась многоногая жизнь. За домом виднелась покосившаяся деревянная будка уборной, наполовину скрытая жирными, жадными сорняками; даже отсюда было слышно, как басом жужжат там большие тяжелые мухи. Входная дверь на крыльце под кривым деревянным козырьком была плотно прикрыта.
– А вдруг там кто-нибудь есть? – спросила Лера.
– Нету там никого, – твердо ответила Вика. – Не будь трусихой.
Лера подумала, что это не она трусиха, а просто Вика такая смелая. Но конечно, ей-то просто быть смелой: Викина мама, тетя Света, отпускала ее гулять, куда сама Вика хочет, никогда не кричала в окно, что пора домой, и вообще была веселой. Лерина мама однажды так и сказала про маму Вики, когда бабушка спросила, что, мол, у внучки за подружка такая: «Это та девочка, у которой мама… «веселая». Потом они с бабушкой переглянулись и замолчали, как обычно молчат взрослые, когда не хотят обсуждать что-то при детях. Сама Лера иногда видела тетю Свету издали: обычно она стояла у двери парадной в розовом халате и курила, щурясь на солнце из-под яркой блондинистой челки и поднося сигарету к ярко-красным губам. У Леры мама была доброй, но со двора уходить категорически запрещала, и если бы узнала, куда сейчас отправилась дочь, то Лере бы сильно влетело. Так что она не знала, чего сейчас боится больше – наказания или старого дома. Хотя нет. Дома все-таки больше. Вон как насупились окна под кривыми деревянными карнизами, совсем как глаза нехорошего деда под кустистыми, седыми бровями.
– А если все-таки есть кто-нибудь?
– Чепуха, – отрезала Вика. – Ну даже если и есть, скажем, что зашли посмотреть, что нам сделают?
Девочки отодвинули покосившуюся калитку и тихо вошли во двор. Под сандалями шуршала трава. Они поднялись по рассохшимся ступенькам крыльца, и Вика потянула за ручку входной двери. Дверь не поддалась.
– Все, закрыто, – облегченно вздохнула Лера.
– Подожди, надо просто дернуть посильнее, – ответила Вика, взялась обеими руками за ручку и дернула ее на себя.
Дверь ухнула и распахнулась со скрипом, как будто дом раскрыл рот, откуда пахнуло старостью и погребом.
– Пойдем, – шепнула Вика, и они вошли в короткий коридор, упирающийся в лестницу, ведущую на второй этаж. Дверь комнаты справа была закрыта, а левая вела на веранду, и между ней и притолокой светилась узкая щель. Девочки сделали пару осторожных шагов. В ватной тишине пустого дома скрипнула, будто проснувшись, старая половица.
– Ой, – вздрогнула Лера.
– Не бойся, – сказала Вика. – Давай все посмотрим.
Веранда была так завалена хламом, что дверь туда не удалось даже слегка приоткрыть – она упиралась во что-то железное, отзывающееся глухим скрежетом. В щель были видны рваные матрасы, ящики и остовы поломанных раскладушек.
На двери справа черной краской была написана цифра 1 и буква «А». Совсем как класс в школе, куда они пойдут в сентябре, – подумала Лера. За ней оказалась настоящая квартира: две смежные комнаты и просторная кухня с дровяной плитой. На плите стояли брошенные прежними жильцами почерневшие большие кастрюли. Комнаты были пусты; на пыльных крашеных полах виднелись светлые прямоугольники от когда-то стоявшей здесь мебели, валялись в углах какие-то тряпки, тонкая стопка старых газет и пластмассовое тельце безголового пупса. С потолка свисали засохшие липучки для мух, все черные от трупиков насекомых. Было душно и сумрачно, закрытые окна снаружи заслоняли кусты и деревья, проходя через кроны которых свет становился зеленоватым полумраком. Девочки походили немного и вышли обратно. Лера чувствовала, как часто и сильно колотится сердце. Конечно, тут и вправду никого не было, но затея с походом в заброшенный дом ей нравилась меньше и меньше: вязкая тишина наваливалась, как большая подушка, и она чувствовала, что дом будто терпел их присутствие, и терпение его было уже на исходе.
– Все, мы посмотрели, а теперь давай уйдем? – попросила она.
– Нет, нужно еще наверх подняться, – возразила Вика. – Тебе разве неинтересно?
По правде сказать, Лере было совсем неинтересно, и хотелось обратно на улицу, в солнечный день и знакомый двор.
– Я не хочу наверх, – сказала она.
– Ну и как хочешь, тогда я одна пойду, – ответила Вика и стала подниматься по лестнице. Разбуженные ее шагами ступеньки заскрипели на все голоса, как сварливые старые бабки. Скрип раздавался на весь дом, и Лера со страхом подумала, что теперь на втором этаже их точно услышат.
Вика остановилась на середине лестницы и спросила:
– Так ты идешь?
Лера не знала сама, почему вдруг решилась. Наверное, просто не захотела отпускать подругу одну, или, может быть, ей и вправду стало любопытно, но она кивнула и поднялась следом за Викой.
Длинный коридор на втором этаже шел через весь дом и заканчивался стеной с небольшим грязным окошком, через который едва просачивался свет – тусклый, как будто на улице был не солнечный летний день, а серое осеннее утро. В полумраке по обе стороны коридора виднелись закрытые двери. Казалось, что на девочек кто-то смотрит, как будто уставилась пустыми глазами сама тишина. Теперь Лере стало страшно уже по-настоящему, но сказать об этом она не успела: Вика подошла к первой двери слева и толкнула ее, чтобы открыть.
Дверь была темная, в проплешинах облупившейся краски. Она, верно, разбухла и перекосилась от старости, потому что только немного приоткрылась и уперлась нижним концом в толстые доски пола.
– Вика, смотри!
На двери был почти незаметный рисунок, словно кто-то очень давно, грубо и неумело, начертил белым мелом крест с тремя перекладинами – одной длинной и двумя короткими, нижняя из которых шла наискось. Вика задумчиво посмотрела на крест, а потом провела по нему ладошкой, размазав белое по красно-коричневой краске.
– Надо, наверное, еще поднажать, – сказала Вика. – Лера, помоги!
Они навалились вместе; дверь со скрипом прочертила в полу широкую царапину и застопорилась окончательно, но приоткрылась настолько, чтобы можно было протиснуться.
Комната была небольшой, пустой, светлой, а еще какой-то очень неуютной, так что хотелось оглядываться и поскорее уйти. Желтые обои на стенах отклеились и свисали широкими лоскутами; в углу стояла покосившаяся кровать: сколы на блестящих никелированных спинках были тронуты ржавчиной, голая панцирная сетка похожа на скелет диковинной рыбы. Еще в комнате был сломанный стул без сиденья, а рядом с кроватью – засаленная тумбочка с выдвинутыми пустыми ящиками.
За окном зашумели от ветра деревья. Шум доносился сюда как шипение рассерженных змей.
– Ничего интересного, – заключила Вика. – Пойдем отсюда.
Лера с готовностью кивнула и стала протискиваться обратно, но второпях зацепилась платьицем за дверной косяк, и большая красная пуговица, оторвавшись, со стуком упала на пол и покатилась под кровать.
– Ой, пуговица! Меня мама будет ругать, – захныкала Лера.
– Растяпа, – сказала Вика, встала на четвереньки, так, что из-под платья стали видны белые трусики, и полезла под кровать. Лера смотрела, как подруга шарит руками в пыли, и тут Вика вдруг вскрикнула:
– Лерка, ползи сюда! Смотри!
Лера легла на пол рядом с Викой и посмотрела: в стене под кроватью была небольшая дверца, похожая на узкую печную заслонку с маленькой круглой ручкой. Девочки переглянулись.
– Давай откроем? – предложила Вика.
– Вот ты и открывай!
– Глупая, а вдруг там клад?
Вика взялась за ручку и потянула. Дверца открылась. Узкая темная ниша была густо затянута пыльной паутиной.
– Фу, я туда не полезу! – скривилась Лера.
Вика пожала плечами, сунула руку за стену, пошарила, и глаза ее округлились.
– Нашла! Лерка, там что-то есть!
Она поелозила по полу, подтягиваясь поближе, взялась двумя руками и, пыхтя, вытянула находку: большой жестяной сундучок, похожий на тот, в котором бабушка Леры хранила иголки и нитки.
– Точно, клад!
Девочки вылезли из-под кровати, отряхивая паутину и пыль, сели на пол и поставили сундучок перед собой. Он был длинный, высокий, на металлической крышке виднелся когда-то яркий, а сейчас сильно поблекший цветной рисунок, похожий на картинки с жестянок с чаем: то ли пейзаж, то какой-то букет, то ли улица города в далекой стране. Вика осторожно взяла сундучок и тряхнула. Внутри загремело.
Оторванная пуговица была забыта. Девочки переглянулись.
– Слушай, давай оставим его… – начала было Лера, и тут из пустоты коридора раздался внезапный громкий звук, как будто кто-то изо всех сил хлопнул дверью, да так, что за полуистлевшими обоями что-то с шорохом посыпалось вниз, будто песок. Девочки уставились друг на друга круглыми от страха глазами, и тут снова раздался удар, но теперь уже ближе, словно врезали кулаком по дрогнувшей ветхой стене совсем рядом с дверью.
Они убегали так быстро, что Лера даже не успела это запомнить. Сквозь щель в двери, в которую до этого приходилось с трудом протискиваться, они прошмыгнули, как легкий сквозняк, и, не оглядываясь, скатились по лестнице, ступени которой провожали их скрипучим, злорадным хохотом.
На улице солнце обожгло приятным теплом застывшие от страха и зябкой прохлады руки и плечи. Они опрометью кинулись бежать, поднимая сандалями пыль, и только уже во дворе задыхающаяся от испуга и стремительного бега Лера заметила, что подруга не забыла прихватить их трофей, жестяной сундучок…
Они отдышались, успокоились, а потом пошли на тот конец площадки, что ближе к их дому, и устроились под деревьями. Тут, в тени, обычно был «домик»: здесь они играли в дочки-матери, готовили куклам суп и второе, насыпая порванную траву и цветы одуванчиков в алюминиевые маленькие кастрюльки, пока мальчишки носились вокруг песочницы и качелей на велосипедах или с пистолетами в руках, разыгрывая бесконечные батальные сцены. Под деревьями было уютно, воздух был густым и медовым, и они уселись прямо за темную землю, среди валиков разрыхленной почвы – следов дождевых червей, и липких тополиных почек. Сундучок стоял между ними и как будто ждал.
– Ну что, кто откроет? – спросила Вика.
– Давай ты, ты же нашла, – ответила Лера.
Вика пожала плечами, уцепилась пальцами за жестяную шаткую крышку и потянула вверх. Крышка звякнула и открылась. Потянуло холодом, как будто подул легкий ветер, и Лере на миг показалось, что едва заметная тень пробежала между деревьев.
– Ух ты! – восхищенно протянула Вика.
Лера посмотрела и удивленно раскрыла рот. В сундучке обнаружились сокровища: как будто кто-то делал «секрет», только сложил разные удивительные предметы не под бутылочное стеклышко, прикопанное землей, а в эту жестяную шкатулку. Девочки переглянулись и стали вытаскивать вещи одну за одной, разглядывая и передавая друг другу.
Первым они достали зеркало, небольшое, овальное, потемневшее по краям, на длинной металлической рукоятке в виде голой женщины, которая обнимала руками зеркальный овал, а там, где не доставали руки, его обрамляли причудливые растения и травы из того же потускневшего металла. Лица женщины не было видно, только спина и затылок, словно она, раскинув руки над лесным омутом, смотрелась в его глубину. Вика протянула палец и задумчиво погладила потертые блестящие металлические ягодицы, а потом подруги по очереди посмотрелись в зеркальную гладь. Отражения были как будто не похожи на них. За зеркалом последовал ключ – обычный, железный, с одной «бородкой», похожий на те, которыми их родители запирали квартиры; монета, по виду очень старая, рыжая, с неровными краями и едва различимыми цифрами 1 и 8 под двуглавым орлом, который так истерся от времени, что казался вовсе безголовым; тонкое медное кольцо, чуть погнутое, тронутое зеленью, особенно там, где разжатые штырьки, похожие на металлические лапки, держали когда-то выпавший ныне камень. За кольцом Вика вытащила толстый пучок не струганных палочек или веток, туго перемотанный красной шерстяной ниткой, завязанной в причудливые узлы. При взгляде на них Лера подумала, какие руки могли их вязать: представились старые, потемневшие, узловатые, но сильные и очень ловкие пальцы. Вика повертела пучок и отложила в сторону.
– Пока не будем развязывать, – рассудительно сказала она.
– Теперь я! – Лера сунула руку в сундучок и вытащила маленькую куколку. Она была тряпичная, набивная, в белом платье из хрусткого материала, такого жесткого, что юбка неподвижно торчала в обе стороны от широко раздвинутых грязно-розовых ног, тонких, как лапки паучка-сенокосца. Волосы были темными и тоже жесткими, как будто кукла перестаралась с лаком для укладки, а на бледном личике выделялись нарисованные кисточкой черные большие глаза. В разведенных в сторону руках кукла держала веревку, и девочки решили, что это скакалка. Потом на свет появились голубая стеклянная бусина, большая и яркая, как будто светящаяся изнутри; огарок черной свечи, твердый и гладкий, как кусок дегтярного мыла; большие ножницы с такими широкими кольцами на рукоятках, что туда свободно влезали четыре девчоночьих пальчика, и маленький стальной колокольчик, который не звенел, а тихо позвякивал.
– Ой, какой страшный! – Лера вытащила потрепанную игральную карту и показала подруге. На карте был нарисован клоун в костюме из лоскутных ярких квадратов и в колпаке с бубенцами, только клоун совсем не веселый: горбоносый, тощий, бровастый, тонкогубый, с недобрыми маленькими глазками. Казалось, что если этот клоун и шутит, то только очень зло: например, привязывает консервные банки к кошачьим хвостам или толкает малышей так, чтобы они шлепнулись в лужу. А может, что и похуже.
– А теперь я! – сказала Вика и вытянула из сундучка совсем уж странный предмет. Лера подумала, что он похож на длинный деревянный пестик для ступки или толстую дубинку: гладкий, как будто отполированный частым прикосновением к мягкому, весь в каких-то продольных неровностях и покрытый темными бурыми пятнами. На одном конце этого предмета имелось округлое чуть раздвоенное утолщение, а к другому крепились перепутанные кожаные заскорузлые ремни с металлическими застежками и пряжками.
– Фу! – вскрикнула Вика, отбросила предмет в сторону, покраснела и захихикала. Лера посмотрела на нее недоуменно.
– Что это? – спросила она.
– Тебе еще рано знать, – важно ответила Вика, как будто не была на полгода младше подруги. – Давай лучше посмотрим, что там еще.
В сундучке обнаружился еще маленький черный кошелек из потрепанной кожи с замком «поцелуйчик», в котором лежал простой металлический крестик из мягкого металла, потертый и погнутый так, словно на него наступили, и кусочек мела; а кроме кошелька – пустая аптечная склянка, заткнутая резиновой пробкой, с кольцом черного сухого осадка на дне и на стенках, спичечный коробок с самолетиком на этикетке и крупной солью внутри и сморщенный, светло-серый, осклизлый предмет, похожий на рыбий пузырь. Наощупь он был, как ни странно, твердый, словно покрытый лаком. Последней была потертая записная книжка в обложке из черной клеенки, похожая на ту, которая лежала рядом с телефоном и куда мама Леры записывала разные номера, только толще. Все страницы книжки были покрыты мелкими неразборчивыми каракулями, где чернилами, где химическим карандашом, и какими-то странными рисунками. Лера пролистала книжку, и, хотя уже хорошо умела читать, не поняла ни слова.
– Абракадабра какая-то, – заключила она.
– Смотри, тут еще! – сказала Вика и потянулась на дно сундучка.
Там, среди мелкого сора, похожего на остатки сухих листьев и трав, лежала длинная стальная булавка с блестящим острием и крупной головкой в виде цветка, похожего на колокольчик; на цветке еще сохранились следы темно-синей или фиолетовой эмали.
– Какая красивая! – прошептала Вика. Булавка в ответ дружелюбно блеснула на солнце.
Лера задумчиво посмотрела на разложенные по земле предметы. Новообретенные сокровища показались ей похожими на страшноватых сороконожек, раньше времени выбравшихся из своих нор на свет дня.
– И что мы теперь будем делать? – спросила она.
Вика не ответила, завороженно разглядывая булавку.
– Давай уберем все это обратно, а сундучок спрячем, – предложила Лера, глядя на подругу.
Та кивнула.
– Да, – помолчав, согласилась она. – Я у себя спрячу. Только возьмем по одной вещи. Выбирай, ты что хочешь?
Лера подумала и взяла тряпочную куклу с печальными черными глазами.
– Вот, – сказала она. – У меня будет куколка.
Лера обеими руками подняла ее перед собой и чуть покачала из стороны в сторону.
– Я назову тебя Тамарой. Будем с тобой играть.
– Хорошо. А я возьму эту иголку, – ответила Вика и вдруг вскрикнула – Ай!
Лера тоже взвизгнула – за компанию. Вика уронила булавку и с болезненной гримаской показала ей грязный палец, из которого выступила рубиново-яркая капелька крови.
– Укололась, – сказала она, засунула палец в рот и поморщилась. – Все равно возьму ее себе.
Вика потянулась левой рукой и очень осторожно взяла булавку двумя пальцами.
– Покажу ее маме. Хотя нет. Не покажу.
…Павлик уже минут десять ходил по площадке, искоса посматривая на девочек, которые сидели под деревьями за скамейкой и что-то рассматривали. Ему было очень интересно, что они там делают, да и про то, как они сходили в пустой дом, тоже хотелось спросить. На самом деле Павлик был уверен, что они никуда не пошли: наверняка сделали круг за домом с другой стороны двора и вернулись, а теперь сидят и играют во что-то девчоночье. Тем более, нужно было подойти и спросить: интересно, что теперь ему скажет задавака Вика? Ведь не будет же она врать ему при Лере и рассказывать, что они были в доме и никаких призраков не видели. Пусть признается, что они так и не зашли туда, и Павлик тогда продолжит свою историю про привидения; он как раз придумал несколько новых страшных подробностей про то, как призраки-кровопийцы по ночам похищают детей из кроваток и относят в свой дом, чтобы съесть. Павлик поправил игрушечный пистолет, засунутый за резинку штанов, и небрежной походкой направился к девочкам.
Но оказалось, что подружки заняты совсем не какими-то глупыми играми в куклы: перед ними на земле стоял красивый сундучок, а Лера вертела в руках небольшую белую куклу. Павлика девочки не заметили. Он подошел поближе и спросил:
– Что это у вас?
Они разом посмотрели на мальчика. Карие глаза Леры будто потемнели еще больше и стали похожи на большие черные камни, а голубые Викины глазки были холодными и колючими, как острые ледышки.
– У меня куколка, – сказала Лера и подняла повыше куклу в белом топорщащемся платье.
– Ничего, – отрезала Вика.
– А откуда это? Вы что, ходили все-таки в дом? – спросил Павлик.
Лера открыла было рот, чтобы ответить, но Вика зыркнула на Павлика так зло, что он попятился, и раздельно сказала:
– Никуда мы не ходили. Понял?
Павлик растерянно посмотрел на Леру. Она опустила глаза и молчала. Вика сверлила мальчика злющими голубыми глазами.
– Я просто хотел узнать, что это… – неуверенно начал Павлик, и тут произошло что-то совсем странное.
Вика внезапно резко вскинула руку; между пальцев остро сверкнул тонкий металл. Она наставила булавку на Павлика и прошипела задушенным, яростным шепотом:
– Убирайся! И больше к нам не подходи!
Павлик повернулся и побежал.
Он бежал через двор, плача от обиды и страха, такого сильного, что маленькое сердце как будто стискивала злая рука. Глотая рыданья и слезы, он добежал до парадной, взлетел по лестнице и застучал кулачками по обитой клеенкой двери квартиры. Когда удивленный дедушка открыл внуку дверь, тот проскочил мимо, не снимая сандалей вбежал в свою комнату, забился в угол и плакал навзрыд до самого вечера.
