Текст книги "Дым: Душа декаданса"
Автор книги: Константин Андреев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
– Конечно нет, тогда бы я пригласил Макса.
– Он бы всё равно не смог из-за работы. А что за девушки? Опиши их.
– Ну как их описать… красивые девушки. Одна – рыжая, строит из себя циничную интеллектуалку, но не зануда. Вторая – гимнастка с чувством юмора.
– Где и когда?
– В 18 часов 45 минут у Маяковской. Идём в Habentes.
– Неплохой бар. Я в деле. Ладно, давай до встречи, не могу сейчас говорить.
И Марк вновь услышал глушащие короткие прерывистые гудки. Однако сегодняшний день оказался куда интереснее, чем обещал.
***
Двенадцатое сентября. Удачно, что Виктория выбрала именно вечер для встречи, ибо днём в центре города творилась какая-то вакханалия.
В полдень на Марсовом поле начали собираться люди. Постепенно, группами по пять человек, по десять. Было много молодых пар, были как пришедшие в одиночку, так и целыми семьями. Иногда в толпе виднелись пожилые. Сначала их было пятьдесят, потом двести, восемьсот. В тринадцать часов на поле въехали две газели. Эти газели выплюнули восьмерых, что наспех установили привезённую по частям трибуну, электрогенератор, звукоусилители и колонки. За всем этим внимательно наблюдали два отряда гвардейцев народной милиции, что стояли поодаль. Но и их количество постепенно росло. К четырнадцати часам на площади собралось уже больше полутора тысяч человек. Интересно, при подсчёте количества участников митинга, оппозиция и власть будут учитывать сотрудников милиции? Ведь к этому моменту площадь была уже полностью ими окружена и сверху походила на бутылочное горлышко, через которое обществу иногда позволяют выпустить пар. Разумеется, при надлежащем заблаговременном уведомлении городской администрации.
Любую личность, любой социальный пласт можно оценить как минимум с двух сторон. Для кого–то эти митингующие – настоящий свет Империума, элита «гражданского общества». Для кого-то – группа маргиналов, старающихся разрушить всё, что так упорно строили все верноподданные Империума эти долгие 20 лет. Так или иначе, любое взаимодействие оппозиции с государством всегда создавало атмосферу тотальной нетерпимости. И если наша оппозиция не жгла покрышки, не уничтожала автомобили и витрины магазинов, то адъютант их противника – народная милиция – не скромничал и с радостью применял к несогласным «предусмотренные декретами Империума специальные средства», под которыми понимаются наручники, резиновые дубинки и слезоточивый газ. Разумеется, только ради «пресечения нарушений общественного порядка». Самое лицемерное во всей этой истории – даже не безнаказанность милиции при явных злоупотреблениях, а то, что никто, от лейтенанта-патрульного до министра правозащиты никогда не мог внятно объяснить, что же это такое – «общественный порядок», и по каким признакам можно точно определить грань, за которой он нарушен.
И вот, началось. На трибуну вышел Фёдор Добровольский, глава Фракции Перемен, правозащитник, лидер и филантроп, и прочее, и прочее, прочее.
– Дамы и господа. Товарищи! Сегодня мы собрались для того, чтобы сказать власти в лицо, что гражданское общество живо. Неважно, Империум ли, Российская ли Федерация – наше общество не изменилось, в нём не убить свободу! Мы не подданные. Мы – Граждане!
Несколько человек в толпе заревели: «Свободу! Свободу!», – и вскоре к ним присоединилась вся толпа.
– Вы знаете, какие у нас требования. Мы требуем отменить инкогнито императора. Страна должна знать государя в лицо. Того, кто несёт персональную ответственность за весь творящийся беспредел. Также мы требуем справедливого распределения ресурсов. Пусть правительство отнимет украденные баснословные богатства у крупнейших бизнесменов и владельцев природных монополий и разделит их между всеми гражданами Империума, в первую очередь обеспечив тех, кто действительно нуждается! В конце концов, эти средства можно использовать для улучшения состояния важных для нас с вами сфер – потратить на школы и больницы!
– Да! За справедливость!
– Дамы и господа, долой социальное неравенство!
– Долой! Долой! Долой! Долой!
– А главное – после перераспределения материальных ресурсов отпадёт необходимость в Системе душ! Её вообще давно уже следовало отменить. Система душ – это рабство! Мы будем называть вещи своими именами. Долой рабство!
– Долой рабство!
К Марсову полю продолжают стягиваться люди: неравнодушные верноподданные и случайные зеваки всё заходят и заходят в загон для несогласных.
Постепенно людей становилось всё больше, толпа внутри уплотнилась, и щедро выделенной государством площади, обрамленной стальным забором, перестало хватать.
– Вы знаете, что сейчас идёт активное обсуждение проекта декрета о закрепощении, который они хотят принять в ближайшем будущем. Мы не должны допустить этого! Если этот декрет примут, мы не сможем передвигаться даже в пределах своей страны. Помните, этот декрет ударит прежде всего по нам, простым людям. Богачей он не тронет!
– Долой! Долой! Долой! Долой!
– Пусть, наконец, предъявит нам Императора! Почему он прячется от нас!?
С каждым новым словом оратора сотрудники народной милиции всё больше и больше напрягались, ожидая, поступит ли от руководства какая-либо команда. Но в радиоэфире тихо.
Загон перестал выдерживать. В некоторых местах он вовсе упал, но гвардейцы пока стоят тихо. А люди всё приходят и приходят, что заметил и Фёдор Добровольский.
– Вот, смотрите! Забор уже не выдерживает. А ведь мы ничего не делали – мы просто сплотились! Эта, казалось бы, незначительная деталь красноречиво показывает, что народ сильнее тиранов у власти. Народный дух не посадить в клетку!
Вот забор уже рухнул по всем сторонам. Охранники общественного порядка занервничали и предупредительно наставили автоматы на людей. Но приказа всё не слышно. Полевой командир нервно засеменил между автозаков, энергично докладывая обстановку вышестоящему руководству по рации.
– Дорогие друзья. Говоря о примерах и символах, я хочу рассказать вам одну историю. Просто гипотетически, представьте себе человека. Мужчину. Во время Катаклизма ему было около тридцати лет. Он был мелким госслужащим, работал в канцелярии Комитета по строительству нашего города. И вот, начался Катаклизм, все спешно начали распределяться по бомбоубежищам. У него была квота на себя и своих родителей. Но вот незадача – произошла заминка, и родственникам главы аппарата городской администрации не хватило места, так как они приехали на неделю из Испании и не были зарегистрированы в Петербурге. Так вот этот молодой клерк, чтобы выслужиться, отдал места своих родителей тёте и двоюродному брату своего начальника. Его собственная семья погибла, но зато после Катаклизма он возглавил Комитет по делам здравоохранения. Просто, почему бы и нет. Вскоре он через подставные фирмы и государственные контракты распродал оборудование из нескольких городских больниц. Под его руководством исчезли с карты города две инфекционные больницы, один онкологический центр и семь поликлиник, итак едва восстановленные после Катаклизма. Одновременно вдруг появилась сеть платных клиник, которыми владеют его жена и дочь губернатора. Мы с вами в них не были – денег нет. Плати или помирай. И ушло у него на всё это всего полтора года. Чего заслуживает такой человек?
– Сидеть! К ответу его! Его нужно посадить!
– На колыбель Иуды его посадить! – крикнула девушка из первого ряда.
– Но правоохранительные органы молчали. А как появилась Система душ – он тут же «освободился от должности» и стал управителем первой и по наши дни основной фирмы, которая проводит торги с душами в городских масштабах. Той самой «Щедрой души» Прошу любить и жаловать – Михаил Буров!
– Долой его!
– Награждён медалью почётного жителя города. И, кстати, за это он получает дополнительную ежемесячную выплату в размере трёх наших средних зарплат. Заслужили мы такого «почётного» горожанина? Это таких героев заслужил Петербург?
– Нет!
– Да я б ему руку не пожал!
Полевой командир приготовился отдать команду, но руководство приказало ждать знака. Якобы сам поймёт.
В толпе митингующих раздался крик: «Покажем власти, кто тут хозяин! долой угнетателей! Мы здесь власть!»
И народ вторил: «Мы здесь власть!» «Мы здесь власть!»
Несколько человек из центра поля стали кричать громче и громче. Кричать так истошно, что даже соратники начали косо поглядывать на них. Тут уже, наконец, по громкоговорителю раздался голос капитана народной милиции.
– Уважаемые верноподданные, не нарушайте общественный порядок! Вы участвуете в несанкционированной Империумом провокационной политической акции, что недопустимо. Прошу вас разойтись по домам.
Фёдор снова решил взять инициативу.
– Дорогие друзья, сплотимся против людоедского режима! Мы требуем вернуть нам бесплатное здравоохранение! Мы все хотим, чтобы наша страна процветала! Мы против насильственных действий в отношении представителей власти! Поверьте, все эти люди, сотрудники народной милиции, они такие же, как и мы, и они всё понимают. Они также боятся, что завтра им нечем будет кормить своих детей.
– Мы здесь власть! Уничтожить преступную хунту! Убить императора! – начали кричать несколько человек из центра толпы.
– Уважаемые верноподданные Империума, прошу вас разойтись, призывы к насилию на политических акциях не допустимы.
– Свергнем уродов! Долой народную милицию! – и из центра толпы в сторону автозака с полевым командиром на крыше полетела обёрнутая красной лентой бутылка с водой.
Вот он, знак. Ну наконец-то, а то командующий уже думал, что придётся ждать до вечера. Сейчас начнётся наступление – по всем канонам гвардейской этики, стройно и быстро, как учил товарищ майор на отработках «массовых беспорядков». И ни Фёдор, ни его подручные ничего не смогут сделать с надвигающейся на них лавиной.
Таков закон. Каков закон, таковы и его стражи. Народу нужно показать, чего стоят громкие провокационные речи на площадях, и народная милиция начала действовать. Кольцо Гвардейцев начало сжиматься вокруг Марсова поля, стальными щитами прижимая людей теснее друг к другу. Не останавливаясь и не спотыкаясь, как промышленный пресс. Нещадно колотя недовольных телескопическими дубинками. Их вроде и меньше, но они бронированы и обучены, а под воздействием специальных лекарств у них притуплены эмоции. Молодые парни, многим из которых едва исполнилось двадцать, не чувствуют боли и сострадания. Они ощущают лишь одну жажду – быстрее выполнить приказ.
Когда протестующие были зажаты настолько, что в центре толпы уже элементарно не хватало места, чтобы вздохнуть, круг с двух сторон разомкнулся и в образовавшиеся бреши хлынули еще два потока гвардейцев, разделившие толпу на две части. Потом их разделили ещё на четыре обрамленных рыцарями Империума круга, затем – на восемь. С воздуха это походило на деление клетки.
Милиция начала растаскивать протестующих по автозакам. Особо буйным – оглушающей дубинкой вне очереди по голове и щиколоткам. В тяжелые наручники, так туго застёгнутые, что режут кожу при каждом движении рук.
Фёдор не уходил до последнего, однако вот уже народная милиция отключила ему переносной генератор. Самое обидное для Фёдора было то, что его митинг скомпрометировали, что эти несколько агрессивных маргиналов подарили народной милиции моральное право разогнать мирный народный сход. И Фёдор ничего не мог с этим сделать. Ничего. Его показательно не трогали, чтобы вызвать у народа чувство отвращения к «договорившейся с властями» верхушке петербургской оппозиции. Фёдор рвался в круг к простым людям, искренне откликнувшимся на зов Фракции Перемен, но гвардейцы подчёркнуто бережно отталкивали его, стараясь не нанести ни царапины. Пришлось уйти. Вместе со своей командой он разобрал оборудование и удалился.
Несколько тысяч протестующих разобрали по городским отделам милиции для «дальнейшего разбирательства». Большинство «верноподданных» ночь проведет в клетке, после чего их пару раз поколотят для профилактики и отправят домой в относительной целости и юридической невредимости.
А агенты, начавшие провокацию, по счастливой случайности куда-то скрылись.
Но что бы ни случилось днём, всегда наступает вечер.
***
Восемнадцать часов сорок пять минут. Надушенный своим лучшим одеколоном, испытывающий горькие чувства после разогнанного митинга, настроенный затушить разочарование и прожигающую обиду в алкоголе, Тимур стоял у выхода с Маяковской, покачиваясь в тонком пальтишке, и ожидал своего товарища.
Марк опоздал всего на пару минут. Дойдя от автобусной остановки до старинной станции метро Маяковская, расположенной прямо под десятками номеров одного из немногих функционирующих в городе отелей, он сразу вытащил из внутреннего кармана пальто дедушкин серебряный портсигар, а из него – подготовленную папиросу с виноградным табаком, и закурил.
Тимур сразу заметил курящего Марка.
– Ты же собирался бросить!
– Я уже раз пять делал перерыв, но ни разу не говорил, что бросаю.
– Ты просто боишься расписаться в собственном слабоволии.
– Ты просто никогда не вкушал никотиновое наслаждение.
Марк закашлял.
– Поговорим через пару лет, когда молодость закончится.
– Почему она должна закончиться, когда мне будет двадцать девять?
– Молодость заканчивается, когда появляются первые проблемы со здоровьем. Учитывая нашу экологию, качество продуктов и лично твое пристрастие к табаку – этот момент с большой долей вероятности наступит уже до тридцати. «Прощайте лёгкие. Сердце, ты было хорошим другом».
– А ещё меня называют занудой. Ну да ладно, сегодня хороший вечер, как бы ты его ни коптил. Пойдём.
Молодые люди двинулись к месту встречи с прекрасными дамами. Каждый думал о своём: Марк был рад, что на фоне Тимура он будет выглядеть более живым, Тимур был горд, что на фоне Марка будет выглядеть благородным.
Бар «Habentes» расположился в старинном кирпичном здании, доходном доме А.Ф. Бубыря в паре кварталов от метро. У входа – типичное для таких мест скопление курильщиков, что всегда удивляло Марка, ибо курить в барах снова разрешили уже лет как восемь. Зачем мёрзнуть на улице, если можно насладиться табачным дымом внутри, не отходя от стакана виски или бокала вина, не рискуя потерять насиженное место. Вывеска «Habentes» выбита из дерева и красуется над просторными деревянными дверями. Под вывеской – слоган: «Судьба не желает нам зла, она просто смеется над нами». Не ошиблись. Марк для себя отметил, что этот бар, вероятно, приносит своим владельцам очень хороший доход, раз они готовы платить налог за использование мёртвого языка в названии заведения.
Парни зашли внутрь, где их обдало теплом и запахом тлеющих ларёчных сигарет; ставший классическим американский рок восьмидесятых создаёт непринужденную атмосферу лёгкого веселья. А ведь разрешение на трансляцию музыки на мёртвых языках стоит очень недёшево.
Барная стойка заполнена завсегдатаями заведения, что в свои двадцать пять – тридцать выглядят на все сорок. Почти все они грустно смотрят в стол и ждут, когда своё внимание на них обратит разливающий спиртное мускулистый бородач, делающий вид, будто ему интересны их истории. По очереди: налил, выслушал, заинтересованно покивал – и к следующему. Лишь один старичок с деревянной курительной трубкой в зубах отстраненно сидит и почитывает газетку, попивая разбавленный родниковой водой виски.
Почти все места заняты, танцпол топчет одинокая пара девчонок, отделившихся от предсвадебного девичника своей девятнадцатилетней подруги.
Марк и Тимур присели за просторный деревянный стол, что стоит недалеко от двери в уборную, но зато у окна с видом на Стремянную улицу.
Темнеет. Мимо по улице пробежала пара ещё не закончивших школу ребят в ватных куртках с чёрными капюшонами. Один из них небрежно сжимает в кулаке розовую женскую сумочку с изумрудным цветком.
Марк медленно придвинул к себе пепельницу, закурил и начал лениво листать меню, особо ни во что не всматриваясь.
– Тут такое дело… короче, я слегка приврал тебе. Я не знаю подругу девушки, с которой познакомился.
Тимур, до этого момента изучавший прейскурант, остановился и устало поднял глаза на Марка. Он даже не выразил удивление – лишь изобразил лёгкую разочарованность, и то без энтузиазма.
– То есть это всё-таки двойное свидание?
– Ну, не совсем… Послушай, ты слишком тяжело к этому относишься. Двойное свидание – это когда две только-только зарождающиеся пары решают отдохнуть вместе. А ты ведь ещё не знаком с подругой Виктории. Так что считай, что тебя просто позвали на вечеринку в баре.
– Не заговаривай мне зубы. Это типичное свидание, о котором боятся признаться и поэтому берут с собой друга, который точно не заинтересует партнёра. Ты же понимаешь, что я бы не пошёл, если бы знал весь расклад? Зачем ты это сделал? Ты постоянно обманываешь людей в своих интересах, и мне это уже давно надоело.
– Что же он опять натворил? – наигранно-грозно спросил звонкий женский голос, от которого молодые люди резко замолкли, словно дети, застуканные за списыванием на контрольной. Аромат ландышей. Подошедшая к столику Виктория, заметив смятение кавалеров, засмеялась. С Викторией рядом стоит… нет, это не она… Хватит. Её уже давно нет. Просто миловидная блондинка. Просто в таком же красном плащике, плотно обтягивающих ножки голубых джинсах и сереньких батильонах.
Виктория постукивает пальцами по щеке, подперев локоть другой рукой, ожидая какую-нибудь реакцию. Марк, улыбнувшись, легко поклонился дамам, Тимур встал и помог им снять верхнюю одежду, после чего пересел на диванчик к товарищу. Девушки присели вместе с другой стороны. Подруга Виктории внешне оказалась очень приятной. Тонкий, слегка курносый нос. Длинные светлые пряди покрывают тонкую бледную шею, обрамлённую высоким воротником белой блузки.
– Здравствуйте, я Виктория, как кое-кто уже знает, а это моя подруга Вера, прошу любить и жаловать.
– Очень приятно. Я Марк, а это Тимур, мой хороший друг.
– Тимур, вы так и не ответили, что же натворил Марк?
Тимур смущенно опустил голову, затем посмотрел на уставившегося на него умоляющим взглядом Марка, после чего тяжело вздохнул и выдавил из себя:
– На манифестацию сегодняшнюю не пришел.
Виктория заметила, как Марк облегчённо выдохнул и заметно повеселел, и, конечно, поняла, что дело не в митинге, но решила не лезть со своими подозрениями, дабы не обострять ситуацию.
– Что же это вы, Марк, погода ведь была такая солнечная! – подыграла выбранной тематике Виктория, – Хотя, я читала, что лозунги у митингующих были какие-то уж слишком радикальные. Про насильственное свержение правительства, раздел территории Империума. А вы, Тимур, значит реакционный оппозиционер у нас?
– Во-первых, не знаю, где вы прочитали эту чушь, уж извините меня, но про насилие и разделение территории страны и речи не было. Во-вторых, я просто ответственный гражданин, и мне не плевать на судьбу моей родины. Да, я член Фракции Перемен. Но у нас нет никаких «радикальных» идей.
– «Непослушный гражданин», – буркнул Марк.
– Прошу вас, не надо так громко произносить здесь слово «гражданин»: какой-нибудь сердобольный вызовет милицию, и нас с вами увезут в отдел выяснять, что за политическую акцию мы тут устраиваем. И не сердитесь, я просто прочла новость в интернете. Кажется, на сайте Первого госканала.
– А, ну конечно, где же ещё, – презрительно буркнул Тимур, скрестив руки на груди.
– Ну да… там вообще эту вашу Фракцию Перемен описывают как группу экстремистов и призывают признать её деятельность незаконной.
– Если бы могли, то давно бы уже признали. Мы всего лишь сообщество людей, которые призывают к возвращению всенародных выборов, перераспределению национальных ресурсов и отмене Системы душ. И на этой манифестации, как и на остальных, заявляли именно такие требования к власти.
– В таком случае, жаль, что её разогнали, – сказала Виктория. – Я читала, что около четырехсот человек пришло.
– А был бы толк, если бы не разогнали? – вбросил провокационный вопрос Марк.
– Конечно, был бы! – поймался Тимур, – Люди бы поняли, что митинги – не страшно, что власть нечего бояться. Вообще, это власть должна бояться народного гнева! Иначе нормальное государство не работает. И кстати, было почти три тысячи человек. Не верьте всему, что пишут в интернете.
Марк решил вставить свои пять копеек.
– Да власти давным-давно глубоко плевать на наше мнение. Но если пойдёшь на митинг – выиграешь незабываемую ночь в отделе милиции. Все вы смелые, но при непосредственном контакте с бравыми парнями из гвардии сразу кличете адвоката. Ну, мой номер у тебя есть.
– Не волнуйся, тебе уж я не буду звонить. Да и скажи мне: хоть раз, хоть один долбаный раз – адвокат смог добиться успеха в таких делах?
– Как минимум, тебе на голову не наденут закрытый противогаз, заставляя подписать протокол.
– А я считаю, что это не бесполезно – внезапно вмешалась в разговор Вера.
Марк посмотрел на неё змеиным взглядом. В душе он понимал, что Вера с Тимуром отчасти правы, но признать это – расписаться в том, что он напрасно не участвует во всём этом политическом цирке. К тому же, он искренне полагал, что легко сможет обставить их обоих в любой дискуссии. В конце концов, в этом – его профессия.
– Что именно не бесполезно? Митинговать или натягивать противогазы на головы задержанным? Если второе – я согласен, в милицейских камерах такой запах, что противогаз бывает не лишним.
– Попытки пожрать Сатурна, – надулась Вера.
К компании подошла молодая коротко стриженая официантка. Девушки заказали шампанское, Тимур – ром, Марк – старый добрый виски.
– Ну да что вы всё о политике, да о политике. Еще о Боге давайте поговорим. Лучше расскажите о своей профессии, – решила сменить тему Виктория.
– Я, как уже было сказано, член Фракции Перемен. Так что, если вешать ярлыки, то да, я работаю в оппозиции. Организую ее благотворительную деятельность. То есть, как работаю, денег в прямом смысле это не приносит, но это сейчас является моей основной деятельностью. А так вообще подрабатываю в кофейне у друзей администратором. «Смешливая гордость», может, слышали о таком.
– Странное название, – заметила, покручивая в руках перечницу, Виктория.
– Ну, на самом деле кофейне этой уже очень много лет, и когда-то она называлась «Giggly Pride», пока использование иностранных языков в названиях организаций не обложили налогом. Не у всех есть возможность его платить.
– Прошу, Тимур, говорите «мёртвый язык». Давайте не будем привлекать лишнего внимания. А вы, Марк? Позавчера говорили, что адвокат, но без особой конкретики. У вас же есть, наверное, какая-то специализация. Преступников защищаете? А скажите, какие они – эти преступники? Часто приходится иметь дело с убийцами? А часто у нас судят невиновных?
На последнем вопросе Тимур иронично ухмыльнулся.
Марк притормозил. Он в основном обслуживает душеприказчиков, да и вообще, как и почти любой адвокат, больше стремится иметь дело с обеспеченным клиентами, а в наше время это часто люди… не безгрешные. Но такой рассказ не особо вдохновляет. Тимуру, с учётом его деятельности и политических взглядов, вообще спасибо надо сказать за то, что он поддерживает с Марком дружеские отношения.
– Ничего особенного: семейное право, споры с недвижимостью, но, в основном, – правозащитная деятельность.
Тимур подавился и посмотрел в стол, ибо он-то знает, чем на самом деле занимается Марк и чьи «права» защищает. Официантка принесла напитки.
– Есть что-то рыцарское в Вашей деятельности, не удивительно, что вы – друзья.
– Мы – простые маленькие люди, которые чувствуют большую ответственность за всё, что происходит вокруг. И не можем жить, не пытаясь сделать мир лучше – подчёркнуто скромно, не сводя взгляд с пепельницы, прокомментировал Марк.
– Ну, это громко сказано, просто мы пытаемся быть достойными представителями своего поколения – театрально ответил Тимур. Одно из главных достоинств его деятельности как раз в том, что он может позволить себе спокойно засыпать, считая себя действительно благонадёжным человеком. А ещё в этом есть некая романтика. И всё же, ответив, он с укором осмотрел своего друга сверху донизу – ему очень не нравилось, когда кто-то примазывался к его заслугам.
– Звучит, как тост! За достойных представителей нашего поколения! – подняла бокал Виктория, всё пытающаяся добавить вечеру веселья. Все чокнулись. Виктория осушила бокал и стукнула кулачком по столу. – А знаете что, пойдём танцевать!
– Я за! – с рвением согласился Тимур.
– А я, честно говоря, не очень люблю танцевать. – честно признался Марк. Это действительно было его ахиллесовой пятой.
– Ну тогда сидите здесь, зануда! Мы с Тимуром пойдём.
И она встала из-за стола. Тимур с радостью откликнулся на предложение красивой девушки и тоже пошёл – пусть Марк считает это наказанием за очередную ложь. Адвокат уже почувствовал, что сдаёт позиции, и теперь ему придётся в одиночку сидеть за этим старым дряхлым столом, как какому-то старику, ибо отказаться от своей позиции и сделать что-то только потому, что так делают все, уже поздно. Когда молодые люди встали, он со злостью стукнул портсигаром по столу, достал папироску и закурил. Но тут он заметил, что Вера тоже не идет танцевать.
– Вы тоже не танцуете?
– Честно говоря, у меня нет настроения.
– Почему?
– Да всё нормально, из меня просто плохой танцор.
– Я вам не верю, такая красивая девушка не может не уметь танцевать!
– Очень мило, но это клише.
– Вам виднее.
На минуту воцарилась мёртвая тишина. Вера поправила чудесные прямые волосы и принялась рассматривать свои аккуратные бирюзовые ноготки на тоненьких пальчиках. Вдруг пальцы левой руки охватил слабый тремор, который Вера быстро остановила, накрыв второй рукой.
– У вас очень красивые руки. Будто играете на фортепиано. Вы музыкант?
Вера на миг закатила глаза и снова уставилась в стол:
– Нет Марк, я не музыкант.
Снова тишина. Оглушающий американский рок будто смеётся над Марком. Он пожал плечами и просто продолжил курить, грустно уставившись на ручки своей собеседницы, ибо рядом не оказалось чего-то более красивого, на чём можно было бы остановить усталый взгляд.
Вера подняла глаза и подметила исчезновение приветливого выражения с лица Марка, исчезновение желания разговаривать и как-то… жить, что ли. Девушке показалось, что адвокат обиделся, и ей стало неловко.
– Простите… честно говоря, я просто очень не хотела сюда приходить.
– Почему всё же пришли?
– у Вики день рождения всё-таки.
– Да ладно!
– Я наврала, нет у Вики никакого дня рождения. Просто ей приспичило, и это очень глупо и жестоко с её стороны.
Марк недоумевающе уставился на собеседницу. Та, видимо, решила, что разговор ушёл не в ту сторону, и сделала глубокий вдох.
– А может, не наврала, просто Вика ненавидит дни рождения. Проехали.
– Честно говоря, я тоже не хотел приходить. Давно не был на… вечеринках.
Вера немножко оживилась, хотя и убежденная, что Марк её понять не в состоянии. И всё же приятно осознавать, что в этом баре есть ещё один человек, который считает, что всё это «пир во время чумы». Даже если не понимает, какой именно чумы.
– Я искусствовед. Иногда веду экскурсии в городском музее, оцениваю работы перед аукционами. И прошу, постарайтесь не курить в мою сторону.
Марк затушил сигарету.
– Интересно… как вы выбрали такую профессию?
– Просто люблю искусство. Понимаете, я верю, что искусство создано для того, чтобы открыто ставить перед людьми вопросы, которые они боятся задавать вслух. Искусство прячет эти вопросы, придаёт им удобоваримую форму, в которой вопрос, фигурально выражаясь, может быть выставлен публично в какой-нибудь галерее. Я люблю искать эти вопросы. И ответы на них.
– То есть по сути искусство – это завуалированная борьба с цензурой?
Вера расслабленно развалилась на диванчике и, обняв себя, уставилась в потолок, размышляя в слух:
– Скорее её обман. Ведь чем завуалированнее подана острая тема – тем гениальнее произведение.
– В наше время многие художники бояться прятать скрытый смысл в картины. Да и у нас нет времени, чтобы его искать.
– Эти поиски того стоят. Настоящие гении не тычат в лицо кровоточащими ранами, а подают их на блюде под клошем.
– А вы когда-нибудь рисовали?
– Это было давно и неправда. А вы?
– Никогда не думал об этом, честно говоря.
Снова воцарилось молчание. Вскоре к столику подошли Виктория и Тимур.
– А Тима хорош!
– Куда мне до тебя!
Все выпили. Подошла официантка, заказали по новой.
– Вера, не отойдёшь со мной? – предложила Виктория.
Девушки встали и направились к уборной, у которой уже собралась небольшая женская очередь.
– Ну, как они тебе? Не жалеешь, что пришёл? – шепотом спросил у друга Марк.
– Они прекрасны, особенно Вика. Она такая живая! Ты знал, что она в студенчестве подрабатывала танцовщицей?
– Я вижу, вы с ней уже перешли на «ты». И ты неплохо её узнал.
– Ну она сама не особо скромная. А ты против? Просто, если…
– Ничего, всё хорошо. А Вера – искусствовед. Удивительно, она выглядит, как напыщенная куколка, а такая вдумчивая профессия.
– Не вижу противоречия.
– Да я не критикую, просто не такое занятие я представлял для блондинки-куколки.
И тут Марк краем уха поймал отголоски разговора девушек в очереди перед уборной.
– Вера, ты мне всё-таки скажи, какие новости в Следственном управлении?
– Да всё нормально… ничего не изменилось.
– Ну ты не волнуйся, всё будет хорошо.
Марк удивился, что у искусствоведа могут быть какие-то дела в Следственном управлении. Её в чём-то подозревают? Может, она похитила какую-нибудь картину? Мошенничество со страховкой? А не такая она и простая – эта ваша Вера! Или она имеет другой статус? Зная наше следствие, потерпевший может стать обвиняемым в момент, если следователь или его начальник не в духе.
Вскоре девушки вернулись.
– Скажите, Вера, что вы думаете о декрете о закрепощении? – Решил снова вернуть разговор в знакомое ему русло Тимур.
– По большому счёту, мне плевать. Мы все итак закрепощены.
– Нет, ну всё-таки, – наклонился к центру стола Тимур, заняв таким образом большую часть пространства.
Но Вера не почувствовала себя обязанной как-то определённо отреагировать. Она решила показать, что Тимур, может, и захватил пространство, но время не в его власти.
Девушка закатила глаза и сделала глубокий вдох, приоткрыв рот и слегка обнажив клык под верхней губой, у левого уголка рта. Потом неспешно отпила шампанского, и, медленно проглотив, начала излагать своё мнение, намеренно вытягивая слова:
– Правда, по большому счету, мне плевать. Но уж если выбирать между «за» и «против»… Я, конечно, мало понимаю в экономике… но мне, очевидно, не хочется быть привязанной к одному городу без права изменения места жительства. И мне не нравится, что мне не разрешают переехать в какой-нибудь Псков без веской причины, пусть даже лично я и не хочу туда переезжать. Это нам ещё повезло, что мы – петербуржцы.
