Текст книги "Дым: Душа декаданса"
Автор книги: Константин Андреев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– Простите, просто выдался тяжелый день… – прошептал он.
– …Жажда свободы – необходимый толчок, с которого и началось развитие человечества.
– Но как же стремление к безопасности и к продолжению рода? – спросил кто-то из первого ряда.
– Дорогой друг, стремление обезопасить и продолжить свой род присуще и животным, – продолжил писатель, приблизившись к краю сцены, одаривая зал снисходительной улыбкой, – В чем отличие человека от зверя? Животные принимают мир таким, какой он есть, и приспосабливаются. Человек же пытается изменить мир под себя, сделать его лучше. Потому что человек – свободен. Собственно, только поэтому человек эволюционировал. Путь к личному счастью идёт через поиск личной свободы.
– Вот и совет, как стать счастливой!
– Это не тренинг по саморазвитию… простите, как вас зовут?
– Виктория. А что?
– Приятно, Марк. Пожалуйста, не мешайте слушать.
–…Вот, дорогой друг, вы говорите, что стремление творить не отличается у человека и животного. Ведь животные также не лишены этого дара – птицы плетут гнезда, пчёлы создают ульи. Принципиальным отличием является то, что стремление творить у животных ограничено физиологической необходимостью. Человек же стремится создать новый мир. И более того – стать в нём богом. Тем не менее, даже это стремление не присуще каждому…
– Вам не скучно?
– Нет. Зачем вы пришли сюда, Виктория?
– Меня интересует всё новое, хитрое и интеллектуальное. А выступление наречённого величайшим в России, и тем более – последним из существующих философов – разве это не веский повод для того, чтобы быть сейчас здесь? Просто я ожидала большего. А вы?
– Прошло всего несколько минут, дайте ему шанс. Мне нравятся его книги, в них я вижу отражение своих идей.
– Тогда зачем вам их читать?
– Потому что всегда приятно видеть, как твоей точки зрения придерживается кто-то, обладающий авторитетом. И способный лучше формулировать и развивать мысли.
– Молодые люди, побеседуйте потом, вы мешаете, – послышался сердитый шёпот сзади.
– Извините, пожалуйста, – виновато прошептал Марк.
– ….люди не одинаковы. Люди делятся на создателей и потребителей. При появлении нового дивного мира… например, в литературе, один человек ныряет в него, исследует, получает весь спектр задуманных автором эмоций, а другой не может себе этого позволить, ибо мечтает создать свой, более совершенный мир. От великолепного романа он не вдохновляется, а лишь испытывает прожигающую нутро зависть.
– Только не говорите, что будете потом стоять в длиннющей очереди за автографом, – Виктория продержалась в молчании меньше минуты.
– Почему бы и нет?
– Потому что Вам это не нужно.
– И что же по-Вашему мне нужно?
– Выпить со мной чашечку кофе!
Марк внимательно, со вспыхнувшем не то недоверием, не то удивлением, снова окинул взглядом девушку. Виктория сидит прямо, словно специально демонстрирует прекрасную осанку, сложив руки на изумрудном клатче, но выглядит при этом расслабленно. Наигранно наивно хлопает длинными черными ресницами, выглядывающими из-под ассиметричной огненной чёлки. Марк отвернулся и посмотрел в потолок, изображая раздумье.
– …Созидательный процесс делает человека свободным. Отказ от желания сотворить нечто является отказом от свободы. И вот тут мы подходим к самому главному.
– Ну Марк, вы же видите, что это всё более и более походит на сходку какой-то секты.
– …Отказ от свободы – как одно из высших ее проявлений.
– Только не говорите, что это очередная политическая агитка, – разочарованно прошептал молодой мужской голос слева.
– Сейчас вы всё поймёте, дорогие друзья. Смотрите, сначала появился человек как физиологический конструкт. В нём было заложено стремление к свободе – и поэтому он начал быстро развиваться. Всё больше свободы – всё быстрее развитие. Все серьёзнейшие войны и потрясения, причиной которых был человек, – родились в условиях резкого переосмысления обществом степени свободы, которую должен иметь каждый индивид. И вот человек стал настолько свободным к концу второго тысячелетия, что создал что-то, что чуть не уничтожило всё человечество. Почему уцелела только наша страна? Почему не смыло с лица Земли чудесный Петербург, ранее в первую очередь страдавший от наводнений? Почему многие другие города за границей Империума, возвышавшиеся над уровнем моря на сотни, а то и тысячи метров выше, чем Петербург, уничтожило, а «град Петров» нет? Потому что только нам «права человека» не снесли башню. Поэтому после Катаклизма наше государство, как многим может показаться, ограничивает наши свободы. Да, ограничивает. Но зачем? Чтобы общество не уничтожило само себя.
– Марк, Вы же понимаете, что это полнейшая чушь. Он просто убеждает сидеть тихо. То есть я не против, мне порой нравится, когда мною управляют, но всё же в других обстоятельствах. Вот вы больше любите отдавать приказы или подчиняться?
– Хорошо, я выпью с вами кофе, но до окончания презентации вы будете говорить только очень тихим шёпотом, чтобы не мешать остальным, или замолчите.
Девушка прильнула к уху Марка, и, едва не коснувшись его губами, прошептала: «Какой же вы все-таки зану-у-уда», – после чего тихо, прикрывая ладошкой рот, захихикала и села ровно. А яркий аромат ландышевых духов остался.
–…История циклична. Я очень хочу, чтобы вы прочитали мою книгу и предались рефлексии над вопросами, мною затронутыми. Из моей книги вы поймёте, что есть истинная свобода, и какова ее цена. И почему её нужно ограничивать. В начале была идея, и имя этой идее – свобода. Но она может уничтожить человечество ровно так же, как когда-то породила. На этой ноте закончим. Всем спасибо!
Гости презентации непродолжительно поаплодировали, а Владимир Ильин спустился со сцены и сел за стол у её подножья, приготовившись одаривать своих немногочисленных фанатов автографами. Работники «книжного дворца» резво обступили философа и сделали несколько фотографий для отчёта.
– Виктория… позвольте задать вам нескромный вопрос… но скажите честно, вы сегодня употребляли?
– Не поняла?
– Ну… ваше поведение… оно достаточно вызывающее.
– А потом они сетуют на нашу скромность, замкнутость и чёрствость. Знаете что, до свидания, Марк. Вы – идиот.
Виктория встала и поправила шляпку. Некрасиво получилось. Но Марк не виноват – слишком давно не имел дел с прекрасным полом, да, к тому же, он слишком стар, чтобы вести себя, как джентльмен. Стар? В двадцать семь?
– Позвольте… – Марк взял у девушки пальто и помог ей одеться. Виктория надулась, но приняла данный жест, и двое прошли к выходу.
– Прошу прощения… позвольте мне таки исполнить обещание.
– Что вы всё повторяете, «позвольте, позвольте»… Какое?
– Чашечка кофе.
– Ох, ну ладно. Только пойдёмте отсюда. Здесь пахнет обманутыми снобами.
На улице молодых людей встретил, как старый товарищ, сентябрьский порывистый ветер. Чёрно-коричневое небо и подвешенные на длинные столбы фонари, как новогодние гирлянды, дарят праздничную атмосферу и без того привычно помпезному Невскому. Уличные художники не спешат сворачиваться, ибо вскоре зимний мороз запретит и уличные акварельные натюрморты, и весёлые шаржи, а кушать хочется.
– Марк, вы курите?
– Немного.
– Как можно курить немного? Вы либо получаете наслаждение от табачного дыма, либо нет. Хотя в наше время существует масса иных способов получения никотина. Вот вы какой используете, Марк?
– Я предпочитаю традиционные самокрутки.
– Всё-таки вы из тех, кто любит выделяться!
– Просто я люблю качественный табак.
Виктория достала из сумочки длинный лакированный мундштук, вставила в него тонкую белую сигарету и многозначительно посмотрела на собеседника, как бы намекая, что настоящий джентльмен не заставит даму ждать огонька.
Марк намёк понял и суетливо полез в карман за зажигалкой. Виктория прикурила, прикрывая огонёк рукой в чёрной кожаной перчатке, после чего глубоко и с наслаждением вдохнула ароматизированный дым.
Они остановились в задумчивом молчании, направив взгляды на бездомного, присевшего у фонарного столба по ту сторону проспекта и держащего в руках крупный кусок картона с нацарапанной надписью «Мы это заслужили».
– Мой вам совет, Марк, если уж вам так нравится эстетика натурального табака, – то и прикуривайте не от зажигалки, а от спичек. Так аромат лучше. Хотя, если для вас эти папироски – лишь способ выглядеть более утонченным, – бросайте выпендриваться, они всё равно не выглядят так изысканно, как вы думаете.
– Да какая там изысканность. Это всего лишь самодельные скрутки из полупрозрачной бумаги, забитой мелкими сухими ветками. Тем не менее, подумаю над вашим советом. Советом девушки, курящей через мундштук.
И они, покуривая, пошли по Невскому, протискиваясь через уличных художников и попрошаек, намереваясь отыскать какой-нибудь киоск с кофе.
– Вот не понимаю. Я читала, что Ильин всю жизнь проработал тюремным надзирателем. Как он мог написать какой-никакой философский труд?
– А что ему могло помешать?
– Окружающая среда, продуктом которой он является. Да и люди такой профессии редко отличаются тонкой душевной организацией.
– На самом деле, они такие же люди, как и мы все. Просто с грязным налётом своей жестокой работы. Может, атмосфера тюрем и натолкнула его на измышления о свободе и созидании?
– И о необходимости эту свободу ограничивать.
Молодые люди остановились у фургончика с кофе, взяли по капучино.
– Судя по тому, что я сегодня услышала, его книга как раз не восхваляет свободу, а пытается убедить нас отказаться от нее. «В начале была идея» – произведение, которое могло бы быть написано человеком, не приемлющим стеснения. Но не принимать стеснение – значит отвергать и государственную службу.
– Так вот он нынче и не работает на Империум.
– Тише, друг мой, все мы работаем на Империум! – заговорщицки прошептала Виктория, театрально прислонив к губам указательный палец, – Если серьезно, он проработал в системе двадцать лет, а это так просто не проходит. Вообще, вам не кажется странным, что сегодня каждый «приличный человек» – либо бывший чиновник, либо силовик?
– Не думаю, что Ильин особо богат, если вы об этом.
– А успех измеряется не только толщиной кошелька. Вы даже не представляете, сколько плюшек приносит хотя бы локальная известность и ореол псевдоинтеллектуальности, если грамотно их использовать.
Девушка, прикрыв глаза, залпом допила остывший кофе и выбросила в урну стаканчик.
– Только вот все эти плюшки в конечном итоге сводятся как раз-таки к толстому кошельку. Или к его эквивалентам.
– Что и требовалось доказать.
Марк прикусил губу, поняв, как просто его уделали.
– Как скажете, – пожал плечами он.
– Вы так и не ответили.
– На что?
– Вам не кажется, что сегодня все «приличные» люди – сплошь бывшие государевы служащие или как-то с ними связаны?
Марк на минутку задумался. Очень странный разговор, и в очень странное русло он движется.
– Виктория, вы как оперативник Управления по борьбе с экстремизмом.
– Да ладно! Ха, в таком меня еще никто не обвинял. Вообще, я уже заметила, что вы из тех, кто любит обвинять женщин.
– Просто вы будто прощупываете меня – насколько я согласен с линией Правительства, критикую ли действия властей в повседневных разговорах.
– И зачем Управлению понадобилось бы это делать? Знаете, чтобы критиковать власть, пока ещё лицензия не нужна.
– Это как посмотреть… – промямлил Марк, задумчиво разглядывая асфальт.
– Вы работаете на государство? От ваших взглядов зависит ваша карьера? Это грустно.
– И да и нет. Я адвокат, и более-менее независим.
– Ууу.. слышала, слышала. Можете не продолжать. Я понимаю, почему вы стараетесь быть осторожным в высказываниях.
– Прошу любить и жаловать.
Молодые люди прогулочным шагом прошли в сторону подземного перехода, открывающего путь к метро. Рядом с переходом, прислонившись к бетонной ограде, уснул попрошайка в рваной тельняшке и старом голубом пуховике, прижимающий к груди картонку «На бухло для Маугли». Виктория достала из клатчика и кинула мужчине в ржавую железную банку пару монет. Марк также поспешил отсыпать страждущему.
– Вот Марк, вы никогда не задавались вопросом: нужна ли такая работа, которая вас ограничивает?
– Я особо и не жалуюсь. И потом, так почти весь Империум живет.
– Это не оправдание. Нет, я не хочу вас обидеть, я очень уважаю ваше дело, но вот скажите – вы в детстве мечтали именно о том, чем сейчас занимаетесь?
– Ну, в детстве я не знал всех тонкостей адвокатской профессии.
– А если бы знали, то мечтали?
– Эх, ну… не думаю.
– Тогда немедленно смените род деятельности.
– Когда вы говорите о недостатках адвокатской работы, где-то за Уралом смеётся один шахтер. Я уже не в том возрасте. Это очень не просто.
– А что в нашей жизни просто? Как по мне, непроходимых стен нет. На любую трудность нужно смотреть свысока, гордо расправив плечи. Жизнь ударила по щеке – танцуй, будто выиграл в лотерею, борись и побеждай.
– И эта девушка час назад ставила в укор Ильину мотивирование на личностный рост.
– Виновна. Но я и не называю себя выдающимся философом. Кстати о вас. Были недавно какие-нибудь дела неординарные?
– Ну, на самом деле это – адвокатская тайна, – с серьёзным видом отвернул голову Марк.
– Ой, да бросьте. Наверняка что-нибудь эдакое недавно было, у вас же такая интересная работа! Ну дайте мне немножечко тайны.
– Ну… вот сегодня представлял богача одного – он с женой разводился. Она пыталась отсудить у него половину имущества, но мы оставили её ни с чем.
– Достаточно жестоко, вам не кажется?
– Что поделаешь, цена предательства.
– И где она теперь будет жить?
– Не знаю, вроде у неё там были какие-то родственники. Хотя мой доверитель убежден, что она в трущобах осядет. Да и вообще, я не только с такими делами работаю.
– А с какими ещё?
– Ну… разными, так уж в двух словах и не расскажешь. Правозащитные кейсы всякие… – решил зачем-то соврать Марк. Ради чего? Как это глупо! Адвокат замялся, – Ну да что мы всё обо мне, да обо мне. Кстати, а чем вы занимаетесь?
– А это уже совсем другая история. Не будем омрачать прекрасный вечер, поговорим об этом в другой раз. Кстати, может, позволите записать ваш номер телефона? – Виктория, уверенная в том, что ей не откажут, достала из своего изумрудного клатча белый телефон-раскладушку и приготовилась записывать.
– Зачем?
– Вы серьёзно? Господи, хотя бы для того, чтобы у меня был телефон адвоката. Может, мне когда-нибудь понадобятся ваши услуги.
– Ах, да, конечно. – Марк продиктовал свой восьмизначный номер. Виктория убрала телефон и остановилась, повернулась к проспекту и помахала рукой в сторону проезжей части. Через пару секунд к молодым людям подъехал тёмно-серый седан, который, остановившись, два раза мигнул фарами. Виктория открыла переднюю дверь и кинула свой клатчик на пассажирское сидение.
– Как это понимать?
– Это такси, я вызвала его десять минут назад. Ну-ну, не смотрите на меня так разочарованно, это был прекрасный вечер! Мужчина, который не спешит переходить с девушкой на «ты» в первый день знакомства, – сегодня это редкость! А мне просто… подруга написала, нужно срочно отъехать. Уж извините, у меня нет человека дороже неё.
– Но вы так и не оставили свой номер.
– Так и задумано. Я сама вам позвоню – и очень скоро! И мы снова встретимся, Вы будете занудничать, а я буду мешать вам слушать очередной тренинг эффективности!
– И много-много спорить…
И, смеясь, Виктория села в автомобиль. Дверь захлопнулась. Такси, если это действительно было такси, спешно отъехало. Чёрт их разберет – опознавательных шашечек нет, а автомобили для простых смертных окрашивают только в один из оттенков коричневого или серого, чтобы не так бросались в глаза грязь и ржавчина.
Аромат ландыша развеялся, а Марку осталось лишь помахать рукой вслед и достать новую папироску.
***
Хромающий мужчина подошёл к ржавым воротам и несколько раз постучал молотком по открытой калитке: четыре коротких несильных удара и один помощнее, отозвавшийся долгим металлическим гулом. Вскоре тишина вновь захватила Горьковское шоссе. Лишь деревья, ласково окутанные тьмой, шуршат желтеющими листьями. За воротами навевают тоску два полуразрушенных двухэтажных здания из белого кирпича с пустыми оконными рамами.
Мужчина убрал молоток в замшевую сумку-почтальонку и присел на холодный песок, прислонившись спиной к ограде. Прошло пятнадцать минут. Тишина. Ничего не происходит.
Прошёл ещё час. Холод принуждает зубы непроизвольно стучать, а плечи трястись, словно в эпилептическом припадке. Мужчина надел капюшон.
Глаза слипаются от усталости. Что ж, ноги и так пронесли его почти восемьдесят километров, большего они сделать не в состоянии. Восемьдесят километров! Да он в жизни такой марш-бросок не совершал. В начале пути это казалось чем-то нереальным. Конечно, небольшой его отрезок удалось проехать на попутках, но всё же… силы иссякли.
Ничего не поделаешь: его не приняли. Он немножко подремлет, а затем поковыляет обратно.
На третий час ожидания сзади послышался чей-то шёпот. Мужчина вскочил и зажмурился от ударившего в глаза света ручного фонарика, исходящего со второго этажа одного из тех кирпичных зданий. Сияние продлилось секунд десять, после чего вновь наступила тьма. Но вместе с ней появилась надежда. Она оживила ноги, и он привстал, опираясь на ограду.
Из-за, казалось, заброшенного здания к гостю быстрыми шагами двинулись двое в рваных камуфляжных комбинезонах. Их лица скрывают чёрные, обмотанные вокруг лица шарфы. Левое предплечье одного обмотано синей тканью, второго – красной. Это какие-то опознавательные знаки?
Подойдя, незнакомцы жестом приказали молчать и ещё раз осветили мужчину фонарями, после чего один из них обошёл гостя со спины и осмотрел сумку-почтальонку. Достал молоток. Одобрительно кивнул своему коллеге.
– Хорошо, пойдём, – хрипло прошептал тот, и убрал левую руку от кармана комбинезона, который оттягивало вниз что-то тяжёлое.
Жестом руки, держащей молоток, незнакомец с синей повязкой пригласил скитальца перейти через границу: «Ничего не говори, пока не спросят».
Трое двинулись вверх по тропинке, вымощенной редкими бетонными плитами, небрежно торчащими из земли. Вдалеке за деревьями показалось красное двухэтажное строение. Куда лучше сохранившееся, чем те, что на входе: даже стёкла на окнах целые.
– Спасибо, с-спасибо вам, – сказал обессиленный гость. Ему никто не ответил.
На подходе к красному кирпичному зданию стало слышно слабое треньканье гитары. Там, за углом. Подойдя к нему, один из сопровождающих дважды негромко хлопнул в ладоши. Музыка оборвалась.
Когда зашли за дом, перед мужчинами открылся небольшой, сложенный из веток и обломков досок костёр, вокруг которого на брёвнах располагались восемь мужчин и женщин. Они сидели спиною к вновь пришедшим, скрывая свои лица. Видно, как одна девушка качает на руках спящего младенца. Неподалеку расположились ещё два красных кирпичных здания.
Трое вошли в дом. Их встретили запах сырости и слезающая со стен бирюзовая краска, обнажающая ещё восемь слоёв, первый из которых нанесён ещё в годы давно минувшей эпохи. Слева от входной двери к стене придвинута дюжина пар грязных ботинок и сапог.
Поднялись на второй этаж, прошли по длинному просторному коридору, вымощенному скрипучими деревянными досками. Мужчина с синей повязкой открыл фанерную дверь в конце. В маленькой комнатке невысокий пожилой человек в свитере сидит за столом, покуривает трубку и что-то строчит в толстой тетради под тусклым светом настольной лампы. Заметив гостей, он поднял усталый взгляд и улыбнулся.
– Какие новости, джентльмены?
Сопровождающий с синей повязкой молча вручил старику молоток, изъятый у гостя. Тот покрутил его в руках, затем взял лупу и принялся дотошно осматривать боёк, словно оценщик ювелирных изделий.
– Хорошая работа. Ладно, можете идти, друзья, оставьте нас пока.
– Но мы его не знаем… – возразил хриплый проводник.
– Я его знаю. Расслабьтесь, вы действительно можете идти: молоток-то у меня! Отдыхайте, – махнул рукой старик. Двое в камуфляже удалились, закрыв за собою дверь. Гость поднял умоляющий взгляд на пожилого мужчину, ожидая решения своей судьбы.
– Ну, присаживайся. Путь, наверное, был долгим. Устал, поди. На, выпей, – старик взял потрескавшуюся стеклянную кружку, подул в неё, протёр вафельным белым полотенцем и налил кипятка из выцветшего пластмассового чайника. Затем из своей кружки вынул чайный пакетик и переложил его в кружку к гостю. Кипяток нехотя начал приобретать грязный коричневый окрас.
– С-с-спасибо, – гость снял капюшон, обнажив крупные фиолетовые синяки под глазами, разбитый нос и рваную рану на правой щеке. Он закатал рукава явно несоразмерного пальто, присел на деревянный стул по ту сторону столика и начал греть руки, обнимая горячую чашку.
– Я рад, что ты справился, что ты вообще решился на такое. Я бы, наверное, не смог, я вообще против… таких вещей. Да и вообще, в моё время люди были не особо смелыми.
– С-спасибо.
– Ой, да брось. Я понимаю, ты этого не хотел, но уж извини – таковы правила. Они написаны кровью таких, как ты. Давай познакомимся поближе. Вот скажи мне, ты веришь в Бога?
Гость озадаченно уставился на старика. Но, заметив по постепенно сходящимся бровям, что каждое мгновение промедления сердит хозяина красного дома, ответил: «Д-да…»
– Ты меня так боишься, или с рождения заикаешься?
– Не с-с рожд-дения. С К-ката-таклизма.
– Ну, не самый страшный недуг. Вот, знаешь, я не могу однозначно сказать, верю ли я в Бога. Например: с одной стороны, то, через что ты прошёл, – явное доказательство его отсутствия. Но, с другой стороны, в итоге ты попал ко мне, а мог бы уже быть на том свете. И, возможно, это доказывает, что Бог есть и что он милостив. Опять же, с другой стороны, почему вообще твой путь должен был быть таким? Может, это всё случайность? Но хорошо, допустим, он существует. Тогда если твой жизненный путь – часть замысла божьего, то является ли его частью и твоё недавнее свершение? В таком случае Бог – жестокая личность! Однако жестокость очень хорошо укладывается в общую концепцию идеи Бога. В конце концов, если он и существует, то кто сказал, что он обязан нас всех любить и прощать и вообще помогать нам? Если и любит, то вряд ли всех. Как сам думаешь, любит ли господь тебя теперь?
У гостя от волнения затряслись руки. Он попробовал сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться, но ничего не вышло. Его проверяют? Зачем? Его обвиняют? Убьют ли его, если он ответит неверно?
– Не з-знаю.
Хозяин красного дома откинулся на стуле и разочарованно закатил глаза, не услышав правильного ответа. Гость опустил голову, будто подставляя шею для натягивания на неё петли. Он решил, что провалил экзамен.
Но на самом деле на заданный вопрос нет правильного ответа. Пожилой мужчина просто считал, что, будучи уже немолодым, его гость должен иметь устоявшуюся точку зрения по данному поводу.
– Вот подумай об этом, а то верит он. Ладно, извини старика за болтливость. Теперь серьезно. Ты же понимаешь, что тебя ждёт, если ты станешь одним из нас?
– Д-да.
– Никаких контактов с внешним миром, выполняешь мои поручения беспрекословно. Никакой связи, максимальная осторожность и анонимность. О существовании родных и близких придется забыть. Ты осознаёшь это?
– К-конечно. Как бу-будто у м-меня есть выбор.
Старик еще раз оценивающе осмотрел своего гостя. Снова пригляделся к молотку. Свет настольной лампы обличил кровавые разводы на бойке.
– Ну, хорошо. Ладно. Ты принят, это очевидно. Первое время будет непросто, но ты привыкнешь. Смотри-ка, даже боёк примялся. А теперь расскажи мне, как он страдал.
***
«– …То есть вы хотите сказать, что у Правительства Империума нет оппозиции?
«– Конечно. Вот что вы называете «оппозицией»? Несколько нелепых невежд, которые выходят на площади раз в пару месяцев с совершенно безумными популистскими лозунгами?
«– Ну почему же… например, Фракция Перемен. У них немало сторонников.
«– Ой, перестаньте, не напоминайте об этих мошенниках. У нас в Империуме развитое общество верноподданных. И никакие психи, бегающие по улицам, нам не нужны. У них нет конструктивной повестки. Всё, о чем они кричат, это «дайте нам власти, мы хотим воровать». Знаете, у нас в истории уже был период, когда «кухарки управляли государством». И к чему это привело? Поймите, власть народа – всего народа – это безвластие, анархия. Когда все отвечают за всё, никто ни за что не отвечает. А это то, к чему призывает эта ваша Фракция Перемен. Нет. Сегодня Правительством созданы все необходимые институты, чтобы каждый мог принять участие в управлении государством. Но таким образом, чтобы не повредить общему благу.
– Например?
– Каждый может написать прошение. Индивидуальное, коллективное – неважно. И все они рассматриваются в установленном порядке.
– И сколько таких прошений действительно привели к каким-то изменениям?
– Да хоть, например, вспомните Декрет о государственном регулировании информационно-телекоммуникационной сети «Интернет». Его основанием послужило прошение неравнодушного верноподданного, волнующегося о безопасности своих детей.
– То есть вы хотите сказать, что тот самый декрет, которым введена полная государственная цензура в интернете, попросили принять сами люди?
– Во-первых, не надо называть это цензурой. Во вт…»
Марк выключил телевизор. Надоело.
Пасмурная выдалась суббота. Марк вышел на балкон своей холостятской сычевальни и закурил очередную виноградную папиросу. Когда на улице холодает, курение уже не доставляет такое удовольствие. Приходится теплее одеваться, если выходишь на воздух. Окна мансарды выпавшего соседа всё ещё открыты. А ведь уже сутки прошли, неужели у него нет родственников, чтобы закрыть окно? Посмотрел вниз на очередь на автобусной остановке. Пара десятков самых разных людей. В сторону Марка смотрела девушка в красном плащике. Она уставилась на него, наклонив набок голову. Очень похожа на неё. Совсем близко – эти шесть этажей ничто по сравнению с целой упущенной жизнью. Марка опять охватила паника и чувство вины. Он уже должен был привыкнуть ко всему этому – столько лет прошло. Марк дал себе лёгкую пощёчину. Надо меньше пить и обратиться уже наконец к психологу.
Докурив, Марк достал из кармана халата и без особого удовольствия подкинул свою монетку. Та тихонько приземлилась на тыльную сторону правой ладони, и адвокат накрыл её левой рукой. Перевернул – решка. Как всегда.
Он лениво убрал монетку и вошёл в квартиру – в гостиную и по совместительству спальню – достал из белого фанерного шкафчика бутылку виски «Скрижаль», наполнил старый 14-гранный стакан. Льда нет. Тёплая «Скрижаль» мерзка на вкус, но ведь пьют не ради этого.
Чем отличается эстет от алкоголика? Где грань? В количестве выпитого или качестве потребляемых напитков? В частоте потребления или обстоятельствах? Сомелье ведь не является алкоголиком только потому, что он – сомелье. Марк всё пытается нащупать ответ на этот вопрос и по сему в последнее время стал чаще пить, хоть и не больше половины стакана горячительного за будничный вечер. И только виски, что не дешевле трёхсот имперских за бутылку, ибо иначе и отравиться можно.
Не успел Марк поднести стакан ко рту, как раздался телефонный звонок. Ему на мобильный каждый день звонят десятки раз – такая работа. И каждый раз его словно бьёт током.
Скрытый номер. Не к добру.
– Надеюсь, не обозлённый клиент.
Марк глотнул виски и таки решился снять трубку.
– Да?
– Сюрприз! Спорим, вы уже и забыли обо мне! – раздался из трубки звонкий женский голос, немножко прерывистый из-за помех на радиочастотах.
Как же тут забудешь – и суток не прошло. Может, повесить трубку, притвориться, что связь оборвалась? Но ведь он сам дал свой номер. Зачем он это сделал? А почему бы, собственно, и нет? Может, наконец, настало время попробовать снова? Никогда. Нет, надо. В конце концов, можно просто пообщаться. Это ни к чему не обязывает. Марк сделал глоток виски. Играем. А может, ей просто нужен адвокат…
– Ау, Марк, вы тут?
– Да, простите. Что-то со связью. Виктория, терпение – явно не самая сильная ваша черта.
– Ой, ну а что, я три года должна была выждать? Наша жизнь итак чересчур коротка. Многие даже не представляют, насколько.
– Да нет, нет, простите… вы можете звонить мне, когда хотите. Ну, или на худой конец, пишите.
– О, нет, если мне интересно общение с человеком, я предпочитаю только личный контакт.
– Это льстит. И как вы видите нашу следующую встречу?
– Я буду вся в белом, а вы будете в чёрном. Шучу. Я хочу вас увидеть в это воскресение. Встретимся в баре «Habentes» в девятнадцать часов.
Неплохой бар. Выпить с ней? Зачем? А вдруг что… нет, не вовремя. А когда наступит «вовремя»? Уже много лет «не вовремя». Марк выпил ещё. Ладно, уже невежливо отказывать.
– Это уже завтра.
– Вас это смущает?
– Нет, простоите… конечно, увидимся с вами завтра.
– Что же вы всё время извиняетесь! Так или иначе, до завтра. И да, возьмите с собой какого-нибудь друга. Я тоже возьму с собой кого-нибудь.
– А это обязательно? – разочаровался Марк, уже настроенный на встречу вдвоем, согласиться на которую и без того было нелегко.
– Но-но, не спешите, мы с вами даже на «ты» ещё не перешли. Расслабьтесь, Марк, судьба не желает нам зла, она просто смеётся над нами. К тому же, «скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты».
– И кто с вами будет?
– А вот! Завтра и увидите.
И Виктория, по-детски хихикая, бросила трубку. Короткие прерывистые гудки криком отозвались в голове Марка.
Вот чёрт! Но да ладно, эти правила мы принять вынуждены. Кого взять? Марк откинулся на диван и сделал еще глоток. К двадцатисемилетию осталось лишь два человека, которых он мог назвать друзьями. Максим. Профессиональный следователь, в торговле погонами не замеченный. Весь вечер будет лить в уши рассказы о преступниках, которых героически поймал, о жестокостях, которые стойко лицезрел и не сошёл с ума. Или Тимур, открытый оппозиционер. Офицер, борющийся со злом, или наивный политик? Прости, Максим, ты нам не подходишь. – После недолгих размышлений вслух, Марк решил набрать номер пылающего сердцем борца за свободу.
Тот долго ждал, пока Марк сдастся, но всё же взял трубку.
– Привет, Тима! У меня к тебе деловое предложение.
– Давно от тебя не было вестей. Надеюсь, ты сменил род деятельности.
– Я бы посоветовал тебе то же самое. Слушай, я недавно совершенно случайно познакомился с двумя свободными, симпатичными девушками, и они предложили встретиться завтра – выпить, повеселиться. Но я один никак не могу пойти на эту встречу, да и куда мне целых две!
– Надеюсь, это не двойное свидание.
