Текст книги "Дым: Душа декаданса"
Автор книги: Константин Андреев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
Первый, десятый, двадцать шестой. Удачный сегодня день – Марк успел залезть в автобус. Ввалился и еле-еле протиснулся к заднему окну.
Много ли счастья в том, чтобы созерцать через стекло, заляпанное грязью и граффити с рекламой наркотиков, этот когда-то прекрасный город? Летом – может, и да. Но осенью Петербург показывает свое истинное лицо. Грязь и лужи, здания с обшарпанной штукатуркой, сползающей, будто кожа от воздействия кислоты. Вечно хмурое, плачущее небо. Благодаря частым осадкам, некоторые люди пытаются экономить, устанавливая на крышах панельных домов-муравейников бочки для сбора дождевой воды. Но такие живут недолго, ибо потребляемая ими жижа впитывает все соки с отходов городских предприятий. Дождь, выпавший из тех самых серо-коричневых облаков, начинающихся будто прямо из труб обрамляющих город заводов и полностью затягивающих его серо-коричневым куполом – мутный, тёмный и пахнет горелым мусором.
На природе небо хоть темнеет через синие тона. В городе же оно с наступлением сумерек становится лишь более и более серым, пока не окрасится в коричнево-черный цвет с грязными разводами из тяжёлых облаков. Из-за того, что солнечных дней стало меньше, осень приходит раньше, и если в былые времена ещё существовало понятие «бабье лето», то нынче холод окутывает мир уже в конце августа. «Северная Венеция». Кто-то посчитал, что у нас в среднем двести пятьдесят дней в году – дождливые. Многие, боясь повторения Катаклизма, давно уж переехали в города поюжнее. Есть ли в этом смысл? Возможно. С другой стороны, настоящей, итальянской Венеции, что располагалась куда южнее Петербурга, уже нет. А Петербург – ранен, но жив.
Всему виной, разумеется, экология, ведь чиновники, последние двадцать лет руководившие восстановлением отечественной промышленности, не особо заботились о таких мелочах, как выбросы в атмосферу химикатов и фабричного смога. А какую-никакую промышленность нужно было восстанавливать очень быстро – улыбки защитников природы на хлеб не намажешь и на ноги не наденешь, как бы ни хотелось. К тому же, при плохой экологии верноподданные не очень много времени проводят на пенсии, что помогает экономить государев бюджет.
Очередная остановка: Елисеевская. Семеро вышли, четверо вошли. Пятый тормозит очередь. Одноногий старик с костылем пытается запрыгнуть в коричневый автобус, но ступени расположены слишком высоко. Костыли скользят по уличной грязи. Кажется, один или двое пассажиров могли бы помочь – но люди из очереди просто обходят старика и влезают в автобус через другие двери. Те, кто успел войти, смотрят и ждут, когда же старик, наконец, поднимется или оставит эти жалкие попытки и перестанет задерживать царскую повозку. Двоякие мысли у пассажиров в головах. Да, их раздражает задержка. А старик раздражает своим немощным видом. Но, с другой стороны, им стыдно. Оттого их взгляды направлены на что угодно: на кондуктора, костыль, пустоту, которую раньше заполняла нога, но не в глаза старику. А тот всё пробует запрыгнуть, не сдается. Нет, он всех раздражает. Он – не прошеное людьми напоминание об их собственной черствости, о собственной беспомощности.
Водитель проревел кондуктору указание разобраться. Грузная женщина в стёртом оранжевом жилете растолкала стоячих пассажиров и неуклюже перегородила путь старику.
– Мужик, не задерживай людей. На следующем автобусе поедешь.
– Одну секунду, пожалуйста, сейчас я уже взберусь. У вас же ещё есть место.
Старик, понимая, что ему не рады, засмущался и занервничал. Его движения стали менее аккуратными. Облокотившись на костыли, он закинул ногу на автобусную ступень, но потерял равновесие, и, дабы не упасть в лужу, спрыгнул обратно на асфальт.
– Или быстрее залезай, или уйди. Ты всем мешаешь, – закатила глаза кондуктор.
– Не могли бы Вы мне помочь? Если бы мне кто-нибудь подал руку, я бы никого не задерживал.
– Ох… ну ладно, отойди, я к тебе сейчас спущусь.
Старик отпрыгнул на одной ноге от автобуса, освободив место для своей помощницы, и прислонил костыль к разъеденному коррозией борту.
– Толя – давай!
И двери со скрипом захлопнулись. От вибрации костыль, подпирающий автобус, упал в лужу, обрызгав своего хозяина. Пожилой мужчина чудом устоял.
Кондукторша довольна. Она завела за ухо локон слипшихся чёрных волос и с ехидной улыбкой обвела взглядом пассажиров, гордясь собою: у неё одной хватило духу принять ответственное решение и реализовать его. Ей не доплачивают за помощь старикам, зато за простой автобуса они с водителем могут получить штраф или дополнительный рабочий день в выходной. Так что водитель Толя доволен тоже.
Марк осуждающе смотрел на окружающих: если вы не можете помочь друг другу, вы и себе помочь не сможете. Но ведь и он не вышел к старику. Почему? Не хотел потерять тёплое место возле радиатора у окна.
Автобус двинулся, а Марк смотрел в заднее окно и созерцал, как одноногий старик, опираясь на второй костыль, пробует достать из серой жижи столь необходимый ему инструмент и остаться при этом сухим. Сколько ещё времени у него это займет?
Автобус свернул за угол, закрыв серым бетоном петербургских фасадов падающего в лужу пожилого мужчину.
Осталось три остановки. Установленный в автобусе новостной экран поймал радиосигнал и резко возопил.
– …зафиксирован небывалый всплеск рождаемости. На 2,5% больше, чем в прошлом году. Эксперты прогнозируют, что к концу года реальный показатель превысит прошлогодний на целых 3%.
– Выключите, кто-нибудь, эту херню! – закричал седовласый мужик в грязном ватнике, прижатый пассажирами к двери.
– Это технически невозможно – тут нет пульта управления или каких-либо кнопок, – развела руками кондуктор.
– Да что ты врёшь! У меня племянник на автобусе работает, вам доплачивают за безостановочное вещание этого дерьма!
– Мужик, не бухти, пусть работает, узнаем хоть, что в мире творится, – отрезала хозяйка автобуса.
– Я и без этих тебе расскажу! Нищета! Безработица! Людей специально загоняют в рабство!
– Ничего не знаю, у меня вот есть работа. Кто бездельничает – тот и не ест. И вообще, надо пить меньше.
– Да с чего ты…
– …связано с беспрецедентными мерами, принимаемыми Правительством Империума с целью поддержки молодых семей. Так, при рождении первого ребенка предусмотрена единовременная выплата в размере одиннадцати тысяч двухсот восьмидесяти девяти имперских рублей. А при рождении второго и последующих – выплаты ещё больше!
– Вот видишь, Император уже деньги готов платить, чтобы рожали, а вам все не нравится!
– Да на эти деньги семье и месяц не прожить! Выключи эту херню, хватит насиловать людям мозги!
– Значит так, не смей мне указывать, что…
Манежная площадь. Марк, растолкав соседей, вынырнул из автобуса, так и не дождавшись завершения этого увлекательного спора. Пятнадцать часов сорок минут. Отлично, времени навалом. Адвокат отряхнулся, поправил пальто и полез в карман за портсигаром.
Провалившаяся в карман рука упёрлась в кусок плотной бумаги, которого раньше там не было. Марк нахмурился и достал находку – синюю прямоугольную листовку.
«Гражданин! Да, ты именно гражданин, а не верноподданный. Нам пора перестать пресмыкаться и вспомнить, что в этой стране власть принадлежит её народу. Если тебе не плевать на будущее своих детей, приходи 12 сентября на Марсово поле. Фракция Перемен».
– Кхм… наивные. Ох уж эта оппозиция. Как будто она нужна нашему народу. Кстати, зачем им распространять бумажные листовки, тем более таким образом, если в интернете их не блокируют? Залезть человеку в карман – такой себе способ завоевать доверие.
Марк выбросил листовку в ближайшую урну по пути на Итальянской улице.
Итальянская улица – неформальный увеселительный центр города, куда с пятницы по воскресение стекаются почти все горожане, имеющие хоть какие-то свободные деньги. Это место выступает антагонистом по отношению к дряхлеющим городским окраинам. Антагонистом, стыдливо прикрывающим морщины на своём каменном лице неоновыми вывесками и гирляндами.
Близится вечер – бары и рестораны уже заполнены, толпы людей курят внутри, группы поменьше проветриваются табаком снаружи, знакомятся. Сигареты сближают. Девушки стараются не выходить без компании: в каждой курилке сидит свой постоялец, пытающийся предложить одинокой незнакомке вдохнуть чего-нибудь особенного и увести в одну из ближайших парадных.
Тротуары облюбовали бездомные, скромно тянущие руки к карманам гуляк. Попрошаек периодически прогоняют патрульные народной милиции. Бедняки неуклюже встают, опираясь о стёртые стены или о чёрные бушлаты патрульных и, тихо матерясь, бредут прочь, чтобы прилечь где-нибудь в соседнем квартале и продолжить лениво просить на выпивку и еду.
Ароматы сгнившего мусора, перегара, немытых тел, плесени и дерьма, которые вы не чувствуете благодаря сигаретному дыму.
Марк неспешно дошёл до Тупика Ильича.
Раньше этот старинный переулок был весьма красив и назывался по-другому, но как именно – уже никто не помнит, да и неинтересно. Его переименовали спустя пару лет после Катаклизма. Когда возродилась чехарда с изменениями названий на советский, «коммунистический» манер, когда всё, что только можно, приобрело своё новое-старое имперское наименование, маленький, никому не заметный клерк, коих сотни жужжит в застенках городской администрации, подмахнул название этого переулка в итоговых бумагах, принесённых губернатору. Заметили эту ошибку, когда коммунальщики повесили вывески с номерами домов и обновили все городские карты. Решили оставить. Потому что Империум твёрд в своих решениях и никогда их не меняет. Империум всегда прав.
Когда новость ушла из повестки, губернатора сменили.
На машине Тупик Ильича не проедешь – слишком узко – но пешком пройти можно. Сквозным его сделала волна, снесшая стену, когда-то пристроенную к клубному дому на Итальянской улице. Узкий путь длиной в двести пятьдесят метров, пролегающий меж бледных персиковых зданий еще дореволюционной постройки, как старинный обитатель центра города, сохранил в себе хоть какое-то стремление казаться архитектурно красивым. Напоминание о стране, которая следы своего имперского величия пыталась оставлять в окружающем мире не только в виде страха государева гнёта.
Есть кое-что в населяющих такие переулки постройках, что характерно для всего Петербурга. У них прекрасные фасады – лепнина, барельефы, изображающие рычащих животных или героев древнегреческих мифов. Но зайдёшь с другой стороны – облезлая штукатурка, обнажённый, треснувший кирпич. Даже окон нет. Красота – лишь для туристов, что не знают истинного Петербурга. А туристов из дальних стран сегодня не встретишь. Но и те, что заезжают с иных губерний Империума, не заходят в Тупик Ильича.
Марк отмерил семьдесят метров Тупика, и шум заполненных баров стал едва слышен. Перепрыгивая через торчащие из потрескавшегося асфальта трубы, он краем глаза заметил парочку, пристроившуюся в узком проёме между домами. Рыжий бородатый мужчина в спортивных штанах и чёрной кожаной куртке придавил к стене миниатюрную девушку-блондинку в красном плащике, прикрывающем бежевое платье. Прижал к сырому оранжевому кирпичу тонкую бледную ручку своей дамы и водит мокрым языком по её лебединой шее. Лицо девушки повёрнуто в сторону от мужика, то ли открывая шею для поцелуев, то ли пытаясь уйти от источающих пивной смрад губ. Её движения резки, насколько это возможно в столь замкнутом пространстве между стеной и пузом кавалера. Красная лакированная сумочка падает на землю, но девушка этого словно не замечает. Волосатые пальцы бородача жадно путешествуют по тонкому телу, исследуя дивный новый мир, сокрытый под плащиком. С ходу непонятно, пытается ли она вырваться или наслаждается активными ухаживаниями. На миг она повернулась в сторону Марка, и, кажется, открыла рот, но мужик быстро закрыл его широкой ладонью, размером с половину лица девушки. Марк остановился, его охватила паника.
Нет, не она… её уже давно нет. Марк потер глаза, пришел в себя.
Рыжий мужик обернулся и крикнул: «Кто смотрит – платит больше! Проваливай!».
Нет, это бред. Просто уединившаяся пара. Может, очередной мужлан заплатил за любовь на пару минут. «Ох уж эти вечно молодые и вечно пьяные» – подумал Марк и пошёл дальше. Когда-то игры между мужчиной и женщиной имели более изысканную форму, но те времена адвокат и сам не застал. Но вот, немного позади, вроде девушка издала какой-то звук, но неясно, что он означает. Марк снова на секунду остановился, размышляя, не вмешаться ли. Отвлечь их, узнать, что происходит. Помочь девушке, если нужно. Но нет, это не его дело. Да и в суд можно опоздать, не говоря уже о перспективе получить по голове.
Выйдя из Тупика Ильича, Марк услышал резкий девичий крик о помощи сзади. А может и не сзади. А может и вовсе послышалось. Так или иначе, крик быстро исчез и больше не тревожил. Наверное, разобрались.
И вот, наконец, дворец правосудия. Дзержинский районный суд Санкт-Петербурга, названный в честь одного из организаторов Красного террора, переехал на Инженерную улицу спустя пять лет после Катаклизма и занял бывшее здание Российского этнографического музея. Это действительно дворец – с необходимыми реквизитами в виде белых колонн и семнадцатиметровых потолков, тяжеленной пятиметровой двери, украшенной бумажкой с надписью «Вход». Императорский перфекционизм, но бумажка-то – рваная.
Идея в том, что само здание суда должно внушать трепет и уважение, монументальность как судебной системы в общем, так и отдельных судебных решений в частности. Поэтому этнографическому музею пришлось переехать на северную окраину города. А вскоре его и вовсе закрыли за непосещаемостью.
На входе – высокие рамки металлодетекторов и шкафообразные гвардейцы. Раньше суды охраняли судебные приставы – теперь, когда этой структуры нет, данные функции выполняет народная милиция. Вообще, все задачи, связанные с непосредственной повседневной защитой государства, в том числе от собственного народа, поручены народной милиции. Конечно, есть еще Следственное управление, кабинет прокуратора, тайная канцелярия с её никому не известными полномочиями, но «защита Империума здесь и сейчас» – это про народную милицию.
Раньше судьи выносили решения от имени Российской Федерации, теперь – «властью Империума». Не императора, а именно Империума. Если бы и властью императора – то неясно, кого именно: личность Императора является сакральной тайной. Потому что Император не отделим от Империума. Символически это придумано для того, чтобы показать, что наша страна отошла от вождизма, что Император – человек, который ради общества пожертвовал своей собственной личностью, растворил её в государстве – в Империуме.
Одержимые поиском глубинного смысла думают, что никакого императора и нет, что Император – это конструкт, которым прикрывается группа министров, держащих в своих костлявых кулаках всю реальную власть в стране. Однако «высшее должностное лицо» страны действительно существует как человек и даже избирается, на что есть специальный декрет. Правда избирается путём случайной выборки из числа лиц, прошедших строгий отбор Правительства. И доступа к нему не имеет никто, кроме высших чинов Тайной канцелярии и министров. Так что велика вероятность, что, скрывая личину главы государства, они просто опасаются за его безопасность.
Вообще, при строительстве новой страны и преобразования Российской Федерации в Империум, власть предприняла попытку уйти от разделения общества и государства. Раньше было как: есть население, и есть система органов управления государством, декларируемый общественный договор, система сдержек и противовесов, карикатурная партийная система, прочие интересные штуки. Теперь – единый Империум. Подданный должен ощущать гордость за то, что ему позволено вносить свой вклад в укрепление Империума, единого и неделимого. Империум за это защищает своих верноподданных. Официальная позиция высших чиновников Империума декларируется как единственно верная. Простые люди – рабочие – обязаны действовать согласно великому плану развития, задуманному государем. А что, собственно, изменилось? Дьявол кроется в деталях. В широком смысле гражданские права, в том числе право собственности, никуда не делись. Но если посмотреть внимательно, отдельные ограничения и запреты в своей совокупности убили и свободу слова, и свободу выбора, причём у многих – даже выбора собственной профессии. Конечно, тот, кто обладает деньгами и влиянием, дышит полной грудью, но теперь эти верноподданные – сплошь особо лояльные Империуму «приличные люди».
Марк вошёл в жёлтое здание суда, выложил содержимое карманов и портфеля на проверку постовым, прошёл через рамку металлодетектора. В коридорах толпятся журналисты и нервно ожидающие своей участи участники судебных процессов. Мимо прошел строй из шести конвоиров в чёрной форме, сопровождающих какого-то парня, с виду лет двадцати, закованного в цепи, с уже безразличным выражением избитого лица.
У входа в главный, мраморный судебный зал номер один, в котором через двадцать минут будет решена судьба Демидовых, поглядывая на тяжёлые металлические наручные часы, ожидает низкорослый сутулый мужчина, в свои шестьдесят семь лет выглядящий на все восемьдесят. Он нервно переминается с ноги на ногу, увядающей рукой опираясь на чёрную трость с серебряным набалдашником в форме орлиной головы. Марк натянул товарную улыбку и, ускорив шаг, подошёл к своему доверителю.
– Здравствуйте, Феликс Аркадьевич! Как Ваше настроение?
– Ну здравствуй, Марк. Моё настроение прямо зависит от настроя моего адвоката и судьи. Так что это ты мне скажи – хорошее ли у меня настроение?
Старик может позволить себе любые блага нашего мира, но от него всё равно пахнет старой газетой.
– Сегодня нам нечего бояться…
– По-твоему, я чего-то боюсь?
– Нет… полагаю, настроение у Вас должно быть прекрасное. Давайте пройдём в переговорную, нужно обсудить некоторые нюансы.
Справа от тяжёлых стальных врат, за которыми скрывается зал судебного заседания – маленькая одностворчатая дверца, будто в кладовую или уборную. Она ведет в когда-то просторный музейный зал, разделённый нынче фанерными перегородками на 11 переговорных и коридор.
Переговорная – место, где клиент и его адвокат могут без лишних глаз обсудить предстоящий процесс. Это помещение не прослушивается. По крайней мере, официально.
Войдя в одну из тесных белых коморок, Марк и его доверитель увидели прилично одетую, скромно сидящую в углу у окна пожилую женщину, что-то пишущую простым карандашом в коричневый кожаный блокнот и изредка посматривающую по ту сторону исцарапанного стекла.
– София, ты с кем-то советуешься?
– И тебе привет, Феликс. Как видишь, я просто сижу в тишине и готовлюсь к процессу. Ты вообще уверен, что хочешь этого?
– Сгнившие мосты сносят, и я очень жду, когда наконец рухнет наш. У тебя очень красивая девичья фамилия, и скоро ты вновь возьмёшь ее. Если ты не советуешься с адвокатом – уйди, пожалуйста, поспишь в другом месте.
– Но Феликс, ты со своим другом можешь занять соседнюю переговорную, она свободна. К тому же, я не сплю, а готовлюсь к заседанию. Некоторым приходится делать это без чужой помощи.
Демидов надулся и требовательно уставился на своего адвоката, как на нянечку.
– София Игоревна, Вы можете занять соседнюю переговорную, если она свободна. Не вынуждайте нас вызывать господ из народной милиции и сообщать о нарушении Вами Судебного устава, – решил продемонстрировать профессионализм и преданность вступившийся за своего доверителя Марк.
– И что же я нарушила?
– Порядок использования переговорной. Переговорные используются для тайной консультации клиентов с адвокатами, а не для одиноких размышлений. Таковы правила. Прошу Вас освободить помещение и не тратить на это недоразумение наше и Ваше время.
Пожилая женщина недолго посомневалась, затем всё-таки решила не устраивать конфликт на ровном месте. София закатила глаза, закрыла блокнот, положила его в розовую сумочку с изумрудным цветком, осторожно встала с кушетки и вышла, презрительным взглядом окинув Марка и своего супруга.
Закрыв дверь и убедившись, что их никто не подслушивает, Марк куртуазным взмахом руки и уважительным «прошу» пригласил Феликса Аркадьевича присесть. Дождавшись, пока пожилой клиент доковыляет до скамейки, адвокат занял соседнюю.
Феликс Аркадьевич вальяжно расселся, прислонил трость к краю скамеечки, после чего положил сжатые в замок руки на колени.
– Ну и?
Марк поставил на потёртый стол свой рабочий портфель, из которого достал договор об оказании услуг представительства в суде, копию лицензии адвоката, записную тетрадь с пометками и несколько фотографий, переданных доверителем при подписании договора.
– Итак, Феликс Аркадьевич, в ходе процесса Вам следует учитывать следующие нюансы. Во-первых, судить Ваш развод будет Плихин Сергей Владимирович. Судья с почти тридцатилетним стажем, младше вас всего на семь лет, что с учётом Вашего возраста не такая уж и разница. Ни в коем случае судье не перечьте: ему до пенсии осталось меньше полугода, и ему абсолютно всё равно – отменят его решение или нет. К тому же, по семейным делам судебные акты вступают в силу сразу после вынесения, и, пока мы будем обжаловать вынесенное не в нашу пользу решение, София успеет дать душе свободу. Плихин – очень своенравный мужчина: как-то раз он оправдал торговца ломахао только из-за того, что обвинитель опоздал в процесс. Он очень ценит власть, полученную в силу своего положения, и ненавидит, когда в его процессах кто-то показывает себя успешнее, богаче, увереннее или, упаси Господь, умнее него. Хотя в юридических вопросах, он, честно говоря, профессором не является. Но, так или иначе, он – наш судья, и, если мы не хотим, чтобы Ваш развод продлился полгода, с неизвестно каким и кем вынесенным решением – Вам следует с ним считаться. Если захотите что-то сказать, и я не шучу – хоть что-то, – сначала шёпотом согласуйте со мной позицию. Говорите сразу, только если Вас прямо о чём-то спросит Плихин. Если Вас попробуем спровоцировать София или её представитель, коль он таки явится в процесс, если выскажет хоть какую-нибудь, любую реплику, – не реагируйте и открывайте рот только после одобрительного кивка судьи. Вообще, говорить буду я.
– Парень, я оплачивал реставрацию половины зданий суда в этом городе. Плихин тайно имеет долю в одной из моих строительных фирм. Я вообще могу купить душу каждого из работающих тут судей, в том числе многоуважаемого Сергея Владимировича. Так что пусть только попробует всё испортить.
– Вы обязательно купите его душу, на всю половину своего имущества, оставшегося после развода с Софией Игоревной, если решите его взбесить. Он может сколько угодно от Вас зависеть, но недооценивайте гордость Его чести. Так что сделайте вид, что Вы – убитый предательством жены старик, что Сергей Владимирович – единственный, кто может помочь Вам восстановить справедливость.
Пожилой клиент лёгонько покачал головой, оценивая свои возможности вести себя так, как ему заблагорассудится, и, решив, что поводов перечить судье пока нет, а потенциальные риски не стоят этих усилий, кивнул.
– Ну хорошо, допустим. Что-нибудь ещё?
– Вы так и не сказали, откуда у вас фотографии, на которых запечатлено предательство Софии.
– Какое это имеет значение?
– Плихин бы ответил на это примерно следующее: «Какое это имеет значение, решать не вам, а суду». Ну правда, Феликс Аркадьевич, мне нужно знать все подробности, чтобы быть готовым к любым неожиданностям во время процесса.
– Ох… честно говоря, их прислали мне на работу в тот же день, что и псинам из «Пьеро». Не знаю кто – обратного адреса на конверте указано не было.
– Это странно, не находите?
– Плевать. София не отрицала их подлинность. Мы закончили?
– Нет, но мы как раз подошли к самому главному. Вы говорили, что у вас есть брачный контракт, согласно которому в случае неверности одного из супругов второй имеет право на развод без равного раздела имущества. Именно от этого контракта, якобы подписанного 30 лет назад, зависит исход дела. Но мне этот контракт не показывали. Полагаю, время пришло.
Феликс немножко помялся и достал из-за пазухи тоненькую жёлтую папку и передал Марку. Адвокат вытащил из папки пару выцветших, обтрёпанных по краям листов бумаги, и задумался, изучая документ. Обычный брачный контракт на полторы страницы. Семь существенных условий – и все сводятся к совершению умышленных неблагоприятных действий в отношении супруга – измена, воровство, заражение венерической болезнью и тому подобное. Подписан только Софией и Феликсом, без поручителей, нотариусов (ещё существовавших в те времена) и адвокатов.
– Что ж… если подпись Софии в этом контракте подлинная, не проиграем. Но если его признают недействительным, Вы всё равно потеряете половину всего, что имеете. И тогда София получит недвижимое имущество. А если у неё будет недвижимость, она сможет обеспечивать жизнь душ. И, с учётом обстоятельств дела, а также причины Вашего развода, Роберта получит София, так как оставить его в Вашем услужении – значит обречь на смерть, что очевидно.
– Если ты отдашь ей этого наглого неблагодарного ублюдка, я договорюсь о лишении тебя лицензии. Не забывай, до тебя добраться мне не затруднит.
– Феликс Аркадьевич, я Вам не враг, и более того – не я принимаю решения, а судья. Сконцентрируйтесь на предстоящем процессе. Теперь, как своему адвокату, который очень заинтересован в нашей победе, расскажите мне об обстоятельствах заключения данного контракта.
– А что контракт, он настоящий. Никто не заставлял её его подписывать. Вот, 1992 год, 17 января. Брачный контракт №1/92. Зарегистрирован в Архиве Империума в 2018 году, 1 октября.
– То есть Вы хотите сказать, что только спустя 26 лет зарегистрировали свой брачный контракт? Вы, опытнейший делец?
– Я хотел его зарегистрировать ещё до Катаклизма, у нотариусов, но руки не доходили. Я же всё-таки деловой человек, а семейные дела к работе не относятся. Да и после Катаклизма была масса других более сложных и требующих моего внимания проблем.
Марк улыбнулся Феликсу Аркадьевичу, ещё раз пристальнее окинул взглядом контракт. Хорошо, что у Софии чертовски сложная подпись, подделать её самостоятельно Феликс не смог бы. Возможно, их отношения давно уже трещали по швам, и, когда Феликс почувствовал неладное, он подсунул жене бумажку на подпись. Может, сперва напоил ее или использовал иные притупляющие сознание вещества, коих и без связей Феликса раздобыть не составит труда. А может, он просто нанял нормального каллиграфа.
– Она знает об этом контракте?
– Конечно, знает. Она может что угодно врать на суде для спасения своей шкуры, но документы дороже слов. Тебе ли этого не знать, адвокат.
– Хорошо, так на суде и скажете. И ни в коем случае не вздумайте ляпнуть о проверке контракта на подлинность. Экспертиза может вскрыть подделку… но это так, на будущее. К нашей ситуации это не относится, наш контракт ведь настоящий.
– Не вчера родился, Марк. Главное, ты не подкачай. София не дура, не нужно её недооценивать. Хотя объективно – я дал тебе все карты в руки, чтобы выиграть процесс. Мог бы и без тебя обойтись, если бы захотел.
Марк ещё раз внимательно осмотрел брачный контракт. И всё-таки что-то не так. Бумага действительно старая… или состарена искусственно. А если они проведут экспертизу, и она покажет, что бумаге не 26 лет? Вроде как в те времена бумажное полотно потолще делали. И чернила – чёрные. А люди старой закалки чёрную шариковую ручку не используют – считается, что оставленную чёрными чернилами подпись легче подделать или скопировать. Марк достал из портфеля перочинный ножик и немножко поковырял в углу документа.
– Ты что делаешь!
Марк не обратил внимания на восклицания своего клиента. Едва заметные частички красителя начали слезать, обнажив белоснежные лоскуты бумажного полотна. Так и есть, бумага искусственно состарена. Причём весьма грубо. Ну ты и скотина, Феликс! А если обман вскроется, ты всех собак повесишь на своего адвоката и не заплатишь гонорар. Марк посмотрел в глаза старику, но тот не подал виду, что его раскрыли.
– Что за цирк ты устраиваешь!
Хорошо… через 10 минут начало, и мы можем крупно обделаться.
– Феликс Аркадьевич, дайте ручку. Желательно чёрную шариковую, как та, которой этот контракт подписан Вами и Софией.
– Зачем?
– У вас есть с собой чёрная шариковая ручка?
– Ну… да. Так а зачем тебе?
– Просто дайте мне ручку. У меня нет с собой чёрной, а нужна именно такая. Я сейчас отлучусь на 5-10 минут, а вы ждите здесь и никуда не уходите.
– Что ты собрался делать?
– Свою работу. Просто доверьтесь мне. Вы мне за это платите.
Старик поёрзал, но всё-таки решил, что стоит сделать так, как говорит адвокат: достал из нагрудного кармана чёрную ручку и отдал своему представителю. До сих пор подчёркнуто спокойный Марк резко вскочил из-за стола и убежал из переговорной, оставив клиента сидеть в одиночестве на том же месте, где недавно сидела его супруга.
Феликс Аркадьевич покинуто уставился в окно, но каждую минуту сверялся с часами.
Так, 16 часов 15 минут. Через 5 минут начало, а адвоката всё нет. Этот юнец сам же говорил, что Плихин наркоторговцев выпускал из-за опоздания обвинителей.
16 часов 17 минут. Ну всё. Сегодня же Феликс позвонит нужным людям, и Марка лишат лицензии. Ладно, придётся идти и краснеть. Нет. Без контракта, что забрал этот жалкий адвокатишка – ловить нечего. Нужно уезжать домой. Плихин будет вынужден отложить заседание. Или как там эти судьи делают… Вроде, один раз они обязаны откладывать рассмотрение. Во второй раз Феликс будет уже с контрактом – он Марка из-под земли достанет. На худой конец, обжалует решение. Да, ублюдка Роберта он потеряет, но хоть имущества не лишится.
16 часов 18 минут. Вспотевший Марк вбежал в переговорную, – Быстрее, Феликс Аркадьевич, идёмте!
– Ты это мне сейчас сказал?! Щенок, где брачный контракт?! Отдай!
– Лучше он пока побудет у меня. Пойдёмте, мы опаздываем.
– Так не пойдёт: ты мне сейчас все объяснишь, а потом уже я решу, идём мы или нет.
– Как пожелаете. А я пошёл.
Марк двинулся к выходу из переговорной, как родитель, провоцирующий ребенка, не желающего уходить с детской площадки. Тот приложил усилие и успокоился.
– Стой, подожди уж… но учти, если что пойдёт не так – завтра ты не проснёшься, – проворчал старик, спешно поднимаясь. Мужчины двинулись в зал судебных заседаний.
Не будет преувеличением сказать, что в убранстве залов Дзержинского районного суда действительно есть нечто императорское. Тем более, в мраморном зале, занимаемым председателем суда Сергеем Плихиным. Просторное прямоугольное помещение, в котором и бал можно было бы провести, панорамная стеклянная крыша, сквозь которую естественный свет освещает весь зал, бежевые мраморные колонны и полы, на стенах – высеченные в бронзе сцены, изображающие будни этносов Империума. Пустая трибуна из орехового дерева – место председательствующего судьи возвышается над десятками скамеек для наблюдателей и участников процессов. На этом месте мог бы красоваться императорский трон. У правой стены – просторная стальная клетка, в которой может поместиться дюжина подсудимых. Слева от судейской трибуны – дубовый стол секретаря судебного заседания с компьютером и громоздким принтером.
