Текст книги "Дым: Душа декаданса"

Автор книги: Константин Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Константин Андреев
Дым: Душа декаданса

Воспоминания о никогда не существовавшем мире,

который мог быть нашим.

Марк облокотился на бетонную балюстраду тесного балкона и жадно затянулся первой полуденной папиросой. Порыв холодного сентябрьского ветра заставил машинально прикрыть лицо свободной рукой и резко выдохнуть сквозь пальцы ароматизированный виноградный дым, большая часть которого навечно поселится в лёгких. Докурив, молодой человек запустил бычок в полет и глубже укутался в потрепанный махровый халат.

Небо в Империуме часто хмурится. Никто не задаётся вопросом, с чем это связано: очевидно, что виной этому, как и всему остальному, послужил Катаклизм. А уж чем в свою очередь был вызван он – испытаниями оружия, техногенной аварией или карой Божьей – уже всё равно. Так или иначе, последние двадцать лет, едва лето машет рукой и удаляется со сцены, воздух резко холодает, и просыпаются северные ветра. А в крупных городах, благодаря наспех возведенной промышленной инфраструктуре, небо и вовсе затянуто серо-коричневым смогом, почти не прошибаемым солнечными лучами.

Пока останки никотинового друга падали, стараясь не попасть к соседям снизу, молодой человек достал из кармана серебряный пражский грош. Подарок отца по случаю зачисления в начальную школу – на удачу. Марк подбрасывает монетку каждое утро, и этот незатейливый ритуал определяет, в каком ключе пройдет новый день.

Серебристый снаряд взлетел, едва не ударившись о балкон этажом выше, и под сосредоточенным взором хозяина устремился обратно в ладонь. Одновременно с монеткой по ту сторону балюстрады вниз пролетело мужское тело, которое Марк заметил лишь краем глаза и сначала не понял, что произошло. Сжал монетку в кулаке и наклонился над перилами, чтобы выяснить, не показалось ли.

Не показалось. Там, на холодном асфальте, распласталось длинное мужское туловище в одном лишь пиджаке. На плешивом затылке жирное бордовое пятно: вероятно, упал на голову. Растекающийся от тела кровавый цветок быстро раскрашивает серый тротуар.

Марк почесал подбородок и посмотрел наверх. В незаконно построенной сверху мансарде открыто окно.

Видимо, утро у соседа не задалось. Марк снова опустил взгляд: с громким ударом о бетонный фасад распахнулась дверь в парадную, и на улицу выбежал мужчина в длинном тёмно-синем пальто. Незнакомец не обратил внимания на лежащее на тротуаре туловище и устремился в сторону метро.

– А может, ему помогли нырнуть… – зевнул Марк. Внизу, вокруг погибшего начали кучковаться прохожие, лихорадочно набиравшие на мобильниках номера: скорой помощи и милиции, чтобы приехали и разобрались, родственников и друзей, чтобы поделиться увиденным, начальника, чтобы обосновать опоздание на работу. Кто-то фотографирует место происшествия, чтобы выложить новость в интернет.

– Ну и хорошо, помощь уже вызвали. А у нас есть более важные дела.

Марк разжал кулак и посмотрел на монетку. Решка, как всегда.

Молодой человек грустно улыбнулся. Может, перебросить? Нет, это против правил. Вновь оглядел пустой, скучный балкон. Ничего лишнего, как и у всех. «В целях сохранения эстетики городской архитектуры» петербургские власти пару лет назад приняли декрет, согласно которому на балконах и подоконниках запрещено размещать любые предметы обихода. Даже вазы с цветами или пакетики с кошачьим кормом.

А всё из-за чего? Из-за того, что в день 18-й годовщины принятия Титульного Устава Империума несколько отчаявшихся верноподданных, чей дом собирались снести во имя очередной Великой стройки, у себя на балконах вывесили плакаты, содержание которых кричало о явном неуважении к принятому губернатором решению. «Нас лишают жилья», «Губернатор – людоед» и прочие глупые надписи на фоне нарисованных клубов дыма. Как ни душили цензурой средства массовой информации, в век интернета такая выходка быстро обрела популярность. Народ подхватил идею, и недовольные начали рисовать завитки дыма везде, где виднелась какая-то проблема: на дорожных ямах, на кучах снега, не убираемых неделями с городских улиц, на руинах школ… и так по всей стране. Но любое действие провоцирует противодействие. Даже такое безобидное и вызванное простым человеческим отчаянием. И вот, «в целях обеспечения безопасности верноподданных, защиты эстетического облика города», и прочее, и прочее, размещение на фасадах зданий, на окнах и балконах, да где угодно любых предметов, «не предусмотренных изначальной проектной документацией», любезно вознаграждается – от штрафа в пару тысяч имперских рублей до ареста на полгода. Занавески оставить, благо, разрешили, но не дай Боже в голову придет мысль приклеить к внутренней стороне оконного стекла какой-нибудь плакат… не каждый выдержит полгода в изоляторе. Новый петербургский декрет пришёлся по вкусу правительству Империума, и вскоре «положительный опыт борьбы с экстремизмом» был распространен на всю страну. А изображение завитков дыма и вовсе запретили как «пропагандирующее духовный разлад, посягающее на традиционные ценности верноподданных Империума».

Катаклизм здорово потрепал всех нас, что уж говорить о психике людей, отвечающих за принятие государственно важных решений. И этот незначительный запрет – детский каприз по сравнению с теми, что были до, и теми, что последуют потом.

Наш мир пытается излечиться от последствий Катаклизма уже 20 лет, но всё как-то не получается. Кроме нас, если верить Первому государственному телевидению, развитых стран не осталось – территории за границами Империума превратились в неподходящие для жизни болота, заселенные мелкими дикими общинами, от которых нас самоотверженно защищают пограничные войска. Так что мы – 45 миллионов человек – и есть современное человечество. «Человек выживший». Не смытый взбесившейся водной стихией.

Наша страна лечилась, как обезумевший хирург, сам себе отсекающий нелицеприятные части тела и внутренние органы. В общем, как умела. В процессе терапии она стала совсем другой, полностью перекроив систему государственного управления и общественных отношений. Даже сменила имя. Теперь мы – поданные Империума. Просто Империума. Не Русского, не Российского или какого-то ещё Империума. Просто потому, что других не осталось. Остальные выжившие общества слишком мелки и не претендуют на создание империй, да и после Катаклизма вопросы государственных наименований ушли на пятидесятое место. Так что даже спустя 20 лет мы – единственные и, скорее всего, последние, кто этим озаботился. Просто у нас так принято – если дырявую шлюпку красиво назвать, то, вроде как, вот он уже и царский фрегат.

В пищевой пирамиде из верноподданных Марк осел слегка выше середины. Прозябает, но не сильно. Он – адвокат, человек относительно свободный. Имеет свою, оставшуюся от родителей, однокомнатную квартирку в относительно престижном районе города, относительно престижную работу, относительно надёжный автомобиль. В наше время о былой независимости адвокатов можно лишь поностальгировать, но это всё ещё лучше, чем быть рабочим на одной из Великих строек или пасть душой в чьём-нибудь владении. Можно позволить себе пить по будням, долго спать.

В Империуме адвокаты имеют фактическую монополию на оказание юридических услуг. Только человек с адвокатской лицензией может представлять ваши интересы в органах государевой власти и судах, удостоверять ваши сделки, оценивать, способны ли вы содержать душу, которую намереваетесь купить. Обращаться в суд без адвоката – запрещено. Защищаться в суде без адвоката – самоубийственно. Причастность к святая святых отправления правосудия должна была сильно обогатить адвокатов, но в реальности это коснулось лишь тех редких акул, без которых не мыслят жизни крупнейшие из душеприказчиков. А у рядового доверителя карманы слишком легки. К тому же, дарованная монополия бросила адвокатов под контроль государевых интересов: лишение лицензии оставляло без работы, а главы адвокатских коллегий очень не любят спорить с сильными мира сего.

Число адвокатов в каждом регионе строго ограничено, так что тот, кто хочет получить лицензию, должен подождать, пока один из действующих уйдёт на пенсию, сядет в тюрьму или попадет в какие-нибудь другие фатальные неприятности.

Марк – адвокат, специализирующийся на Системе душ. Помогает соблюсти все формальности при продаже или покупке, аренде человеческой свободы. По возможности не допускает передачу души человеку, не способному обеспечить ее минимальные физиологические потребности. Разгребает шумиху, возникающую, когда очередной душеприказчик забьёт до смерти своего подопечного, или если в интернет все-таки проникнет информация о том, что иной богач не разрешает своим душам спать или есть. И другие юридические проблемы попроще. Гордится ли Марк своей работой? А гордится ли рабочий туалетной бумагой, изготовленной им на мануфактуре? Марк просто смиренно благодарен судьбе за то, что ему не приходится пахать 14-часовую смену у станка. Об этом ли он мечтал в детстве? Он уже и не помнит, о чем мечтал. Наверное, от всех чувств, которые он испытывал к своему ремеслу, на сегодняшний день осталась только усталость.

Однако иное дело может здорово развлечь, если пресыщено здоровой щепоткой иронии.

Что такое ирония? Ответ на этот вопрос даст нынешний клиент Марка – Феликс Аркадьевич Демидов. Это когда ты – один из ведущих дельцов Петербурга, крупный душеприказчик, создатель первого и единственного в городе торгового дома душ, который торжественно откроют через пару месяцев. Тебе уже под семьдесят, ты достиг всего, чего только может достичь мужчина твоего возраста и положения. Твоей жене пятьдесят семь, вы живете душа в душу уже лет тридцать, и даже если за долгие годы брака страсть немного поутихла, вы уже не настолько молоды, чтобы разводиться и искать что-то новое. В таком возрасте любовь приобретает иной, по-домашнему тёплый оттенок. И вот, на шестьдесят пятый день рождения старый приятель дарит тебе душу: пятидесятичетырехлетнего седого мужчину, изрядно потасканного жизнью, который годится только для мытья полов и прочей мелкой работы по дому. А через несколько месяцев ты узнаешь, что твоя жена тайно «берёт у него уроки английского». А еще через месяц – что с ним ей спать приятнее, чем с тобой. Мёртвый язык – мог бы догадаться. И узнаешь ты это не от неё, и даже не от другой души, коих в твоем владении тысячи, а из популярнейшего Петербургского журнала. И вместе с тобой об этом казусе узнает весь город. «Последует ли развод, или Феликс Демидов проглотит?» – красуется на обложке августовского ежемесячника «Пьеро». Это в свою очередь напомнило тебе, опытному дельцу, что ссориться с владельцами медиа-ресурсов – неудачная затея. Как минимум, не стоило ради выигрыша в пустяковом споре отнимать у «Пьеро» старинный особняк на Конюшенной, который редакция журнала занимала ровно сто лет – с первого дня своего основания. И вот сидишь ты такой в своем роскошном рабочем кабинете, обставленном гипсовыми бюстами древнеримских полководцев, обвешанном репродукциями картин ведущих художников эпохи Возрождения, и выбираешь адвоката, который поможет при разводе не лишиться половины пожитков, в число которых входит и та самая душа, из-за которой всё и произошло.

Что такое везение? Это когда команда адвокатов, обслуживающая структуры Демидова, в полном составе травится на корпоративе прямо накануне судебного процесса. Просить партнеров Феликсу Аркадьевичу не с руки, и он вынужден самостоятельно просматривать резюме юристов попроще. И единственный в списке, кто редко, но успешно выполнял для Демидова хоть какую-то мелкую работу по душам – Марк Градин.

Так Марк стал участником одного из самых скандальных бракоразводных процессов года. Хорошо, они нынче не выходят за пределы одного судебного заседания. Пришел – увидел – забрал гонорар.

В целом, особых проблем не предвидится. Во-первых, судья – мужчина, а, кто бы что ни говорил, гендерная солидарность часто влияет на исход бракоразводных процессов. Во-вторых, судья тайно, через двоюродного брата, владеет небольшой долей акций одной из строительных фирм Феликса Аркадьевича. В-третьих, разрушить собственную семью может каждый. Но если по результатам ты хочешь ещё и заработать, забрав половину имущества одного из богатейших мужчин Петербурга – следует действовать с хирургической точностью. А София – простая домохозяйка и в юридических аспектах сего действия разбирается едва ли больше, чем фаршированный голубь в нейрохирургии. Юридической поддержки у неё, скорее всего, не будет: сама она безработная, иного источника дохода, кроме как кошелёк мужа, у нее никогда не было, а ни один здравомыслящий адвокат не будет воевать с Демидовым бесплатно. Даже если у неё хватит ума отрицать в суде факт измены – пользы от этого не будет, к такому Марк готов. Но это всё мелочи. Последним выстрелом в сердце любой защиты Софии является брачный контракт, который супруги когда-то подписали: согласно ему, при разводе неверный супруг теряет право на равный раздел имущества и остаётся лишь с тем, что заработал сам. Могла ли София предполагать, что оставленная почти тридцать лет назад подпись когда-нибудь лишит её дома? Если верить старику, жена и не помнит о подписанном брачном контракте, однако её подпись на нем настоящая, а значит, контракт действителен. И то, что у женщины нет копии завизированного около 30 лет назад документа – её проблемы. Любящие люди – такие любящие.

По правде говоря, старик так и не показал столь важный для дела документ своему адвокату, что очень странно и даже глупо, ибо в суде-то его точно придётся достать из закромов. Из этого Марк предполагал, что в реальности никакого контракта не существует, и Феликс Аркадьевич как раз в процессе изготовления подделки. Возможно, контракт реален, и старик просто подсунул супруге его бланк под каким-то предлогом тридцать лет назад, а она и не знала, что подписывает. Конечно, это не делает Демидову чести, но и чудовищем его не делает: в конце концов, сам он ни разу не нарушил условия брачного контракта. Просто он – предприниматель. И он в ответе за свои активы.

Марк всегда старался быть честным с собой. Сегодняшнее дело – не исключение: он отдает себе отчет в том, что, если выиграет – той забитой душе конец. Феликс оторвётся на престарелом учителе как голодный питбуль на куске говядины. Но не Марк заставил беднягу продать свою душу и не Марк склонил его к соблазнению супруги хозяина. Так что пусть сам отвечает за свои поступки.

Вообще, «Система душ» с самого своего введения вот уже почти двадцать лет является основным камнем преткновения в спорах власти и оппозиции, а также на кухнях людей, боящихся открывать рот вне дома. Нам это преподнесли так: население в стране, конечно, сократилось сильно, но количество подходящих для жизни зданий сократилось ещё сильнее. Бюджет рухнул. Промышленность разрушена. Кто будет оплачивать восстановление всего этого? Финансировать ремонт и отстройку зданий? Кто обеспечит людей крышей над головой? А едой? Те немногие, «приличные люди», у которых сохранился капитал. Можно сколько угодно заявлять о несправедливости мира, но таковы реалии – те, у кого особых накоплений не было, – оказались на дне, а те, кто и до Катаклизма владел всем, остались при своём. Можем ли мы просто отобрать всё у них? Мы же не варвары. Но зачем кому-то бесплатно делиться своей собственностью? Тем более в эпоху, когда цены на нормальное жилье вознеслись куда выше Александрийского столба?

А низкооплачиваемую чёрную работу выполнять кто будет?

Так что отнеситесь с пониманием.

«Система душ» была официально введена спустя полтора года после Катаклизма. За каждым человеком юридически и, что важнее, экономически, была признана его душа. Цена каждой души разная и зависит от возраста, состояния здоровья, профессиональных навыков, образования и так далее. Таким образом, каждый получил свой собственный, неотделимый от него, безусловный капитал. У этого капитала есть минимальный порог в денежном выражении, позволяющий обеспечить себя или свою семью хоть каким-то койко-местом. Воспользоваться своей душой можно по-разному, но фактически путь только один: в обмен на квартиру для себя или своей семьи и (или) иные блага ты отдаешься в полное услужение богатею. Душеприказчик, в свою очередь, может делать с тобой что захочет. Он лишь обязан обеспечить тебе право на ежедневный четырехчасовой сон, место для этого сна и питание. А ты обязан делать абсолютно все, что прикажут – от проведения хирургической операции до мойки сортира, от участия в поисках без вести пропавших до совершения преступлений. В услужение ты поступаешь от нескольких лет до пожизненного, в зависимости от платы. На этот срок ты лишаешься всех прав. Теперь ты не личность, а средство производства.

Кто-то называет эту систему рабством. Кто-то говорит о её экономической и политической нецелесообразности. Но у душ нет права голоса. Народ согласился. Собаки лают – караван идёт. И у Марка есть свои причины смазывать колёса этой повозки.

Наручные часы показали двенадцать пятнадцать. До выхода около трёх часов, которые Марк потратит на листание новостной ленты и незначительные бытовые дела, доест вчерашний ужин, подремлет.

Вернувшись с балкона в тесную двенадцатиметровую комнату, Марк задёрнул занавески, чтобы серое небо за окном не нагнетало тоску, поставил засохшую пиццу в микроволновую печь и уселся на диван просматривать в мобильнике сводку новостей.

«Народной милицией пресечена попытка дестабилизировать обстановку в Приуральской области. Задержана группа правонарушителей, в отношении организатора возбуждено уголовное дело».

– Господи, да какая там дестабилизация… несколько рабочих возражали против сокращения, всего-то. Их ради экономии на зарплате заменили арендованными душами. И все об этом знают. Нарушители, блин.

«В Петербурге откроется первый в Империуме Торговый дом душ. Вести Империума взяли эксклюзивное интервью у его создателя».

– О, Феликс, и тут ты. Любит же старик интервью давать…

«– Здравствуйте Феликс Аркадьевич, большая честь приветствовать такого приличного человека в нашей редакции.

– Доброе утро. Вы мне льстите.      

– Ну что вы. Итак, расскажите, пожалуйста, нашим читателям, что же такого принципиально нового привнесет в жизнь Петербурга этот Ваш Торговый дом душ? Ведь все сделки и так проходят через Архив Империума.

– Начнем с того, что сделки не проводятся через Архив – они там только регистрируются. И этого мы поменять не можем, да и не претендуем. Моя идея Торгового дома душ проистекает из желания оптимизировать процесс торговли душами и сделать его более прозрачным. Это пойдет на пользу как продавцам и покупателям, так и самим душам.

– Как же Вы этого добьетесь?

– А я вам скажу, молодой человек. Дело в том, что мой Торговый дом – это, по сути, обычная торговая биржа. Всё гениальное просто. Это будет единое централизованное место, где можно будет купить и продать душу в Петербурге. Вот смотрите, сейчас, чтобы купить, например, нянечку для своего ребенка, Вы должны либо знать конкретно, что это за душа и кто ею владеет, чтобы сделать предложение, либо начать по очереди обращаться к каждому душеприказчику, у которого во владении множество душ и который ими торгует. И вот Вы нашли такого, и он назвал Вам свою цену. Но Вы ведь хотите купить подешевле. Это же люди, и стоят они дорого. Вы ищете дальше и находите второе предложение. Допустим, оно дороже. Вы возвращаетесь к первому продавцу, но теперь он поднимет цену, так как понимает, что Вы уже обращались к конкурентам. В торговом доме душ же все предложения как по покупке, так и по продаже, будут выводится одновременно в реальном времени. Будут и аукционы. Это создаст возможность для простой организации оптовой поставки душ. Цена на души станет определяться исключительно рыночными механизмами…»

– Так это же обвалит их цену. Ох, Феликс, ну ты и старый лис.

«-…ещё в Торговом доме будет подразделение Архива Империума, так что сделки будут регистрироваться без лишней волокиты.

– Как думаете, когда Ваша идея распространится на остальные регионы?

– Ох, тут сложно сказать, но думаю, почти сразу. Петербургу не впервой быть колыбелью чего-то великого. Через несколько месяцев начнёт работать наш Дом, а к следующему лету, полагаю, откроется и в Столице.»

Микроволновая печь издала резкий звон. Марк отложил телефон и достал горячую тарелку. Есть буквально пять минут, по истечении которых вчерашняя сырная пицца остынет и окаменеет окончательно. Налил кипятку в белую пластмассовую кружку и насыпал три чайных ложки растворимого кофе. Вреден ли кофе или полезен, главное – он распространяет по квартире приятный аромат и настраивает на рабочую атмосферу.

– Феликс, Феликс, Феликс. Надеюсь, биржу работорговцев свою ты оформил не на себя. А то, разведёшься неудачно, и придётся половину отрезать.

Марк доел запоздалый завтрак, приправленный созерцанием новостной сводки, размышлениями о доверившемся ему вельможе и семейной драме, кинувшей тень на знатную фамилию, и прилёг, дабы отдаться легкой сытой дремоте. Отключить сознание на пару часов, погрузиться в опиум уютного небытия. Он уже много лет не видит сны, так что время пройдет быстро и незаметно, как перемотанная плёнка на старой кассете.

Настенные часы отбили пятнадцать часов, а значит – пора выходить. Правосудие само себя не свершит – ему нужно помочь. Если суд продлится недолго, то можно будет прогуляться до «Первого книжного», успеть на встречу Ильина с читателями.

Адвокат скинул на диван потрёпанный халат, надел белую полосатую рубашку, тёмно-синий шерстяной костюм, который не менял уже три года, красный галстук, оставшийся от дедушки, и серое драповое полупальто. Прихватил тёмно-коричневый кожаный портфель и вышел из квартиры в тёмную парадную, в которой опять кто-то скрутил все лампочки.

Встреча с Демидовым в шестнадцать часов в холле Дзержинского районного суда. После Катаклизма пробки перестали мучить наш мир, так что путь на машине займёт не больше получаса. Говорят, только в столице иногда встречаются автомобильные заторы, но тот город неисправим. И всё же, в это время в центре города не припаркуешься.

Центр Петербурга – его деловой центр, на каждой улочке россыпь предприятий, государственных учреждений, ресторанов и баров, а сегодня – пятница. Да и процесс резонансный – наверняка набежит толпа зрителей: журналистов деловых газет, подручных партнёров и конкурентов Демидова, студентов юридических академий и просто сочувствующих. А ведь было бы на что смотреть. Тем не менее, при таких условиях вблизи здания суда место для парковки можно искать около получаса, а потом, припарковавшись, ещё полчаса идти пешком. Поэтому сегодня Марк решил ехать на автобусе.

Разумеется, метро даже не рассматривал.

Двадцать лет назад, на пятый день Катаклизма, насосы, откачивающие сточные воды из метрополитена, не выдержали нагрузки. Вода резко заполнила тоннели, электроэнергия перестала передаваться от рельсов к поездам, и те встали. Пассажирам поездов, вставших на станциях, относительно повезло – они успели разбить окна и выбраться, и некоторые из них даже выжили. А вот к застрявшим в тоннелях фортуна повернулась спиной – остановившиеся поезда буквально превратились в металлические гробницы, медленно заполнявшиеся мутной жижей сквозь щели между дверей. Люди не знали, что скоро весь мир затопит, и просто ждали спасения. Но спасение так и не пришло.

Путевые проходчики, отыскавшие бронзовые от ржавчины поезда-призраки, были шокированы видом не до конца разложившихся тел. Поговаривают, у некоторых трупов были отгрызены конечности, что свидетельствует о попытках особенно отчаявшихся пассажиров утолить голод за счёт товарищей по несчастью. Но это, скорее всего, лишь городская байка – водная стихия должна была принести людям смерть куда быстрее, чем голод.

Спустя год после Катаклизма нам объявили, что благодаря решительным действиям правительства Петербурга удалось полностью выкачать воду из сосудов метро. Конечно, умолчали, что откачивающих воду насосов было в половину меньше, чем по документам. И что вода сама ушла через щели в бетонных тоннелях уже через две недели после всемирной трагедии.

Так или иначе, со времен Катаклизма те, у кого есть хоть какие-то деньги, брезгуют пользоваться метро, и Петербург – единственный город, в котором данный вид транспорта доступен, чему удивляются все приезжие.

Выйдя из дома, Марк поднял воротник пальто, достал виноградную папироску из унаследованного от отца серебристого портсигара и, медленно покуривая, двинулся к автобусной остановке на Московском проспекте. О вчерашнем дожде напоминают лишь лужи вокруг забитых ливнёвок и грязные облака, прячущие солнце. Виноградный аромат выдыхаемого дыма быстро перебил запах улицы, сырой, но свежей.

Марк встал в очередь, он – двадцать седьмой. Шанс попасть в первый приехавший автобус призрачен, но он есть. В Империуме нет очереди на автомобили, зато есть очереди на общественный транспорт и мясные продукты.

По ту сторону Московского проспекта развалилась придавленная к земле, похожая на перевернутое блюдце, Южная станция метрополитена, проглатывающая и выплёвывающая сотни бедняков в час. На просторной, выделанной бордовой плиткой площади перед ней – стихийный рынок уличных торгашей. Проходные места в Петербурге всегда наводнены пожилыми людьми, продающими последнее, однако в последние годы попадается и молодёжь. Так вышло, что на аренду приличных помещений в торговых домах или мест на согласованных государством рынках у людей денег нет, а торговые сети и перекупщики-одиночки дают за готовый товар жалкие гроши. Вот и приходится людям стоять на улице – и торговать, торговать, торговать. Вязаным вручную трикотажным бельем, найденным на помойке хламом, выращенным во дворе луком, сорванными в парке цветами. Торговать, да и ещё и бороться между собой за точку у метро или в ином «особо доходном» месте.

В десяти метрах от несанкционированного рынка – опорный пункт милиции, рядом с которым лениво покуривают двое патрульных в чёрных опогоненных бушлатах. Гордо осматривают контролируемую вотчину и следят за тем, чтобы никто лишний не «вошёл в рынок». Уличная торговля в Петербурге запрещена, так что тем, кто не договорился с «нужными» людьми, приходится бегать от патрульных, платить им штрафы или откупаться, что в наши дни одно и то же, даже суммы почти одинаковые: за неоднократное нарушение декретов определенного рода верноподданный лишается каких-либо прав – от права водить автомобиль до права сменить место работы, если трудится на государство.

Кому нужна эта битва с уличными торговцами? Кому мешает торгующая носовыми платками у подножия церкви бабушка? Обычным людям от этого нет вреда. Наоборот, иной студент может подешевле купить цветы перед свиданием. Однако так совпало, что на шестой год существования Империума, когда восстановились первые торговые сети-монополисты, в нашем городе ввели очередной декрет – о запрете уличной торговли «в целях защиты верноподданных Империума от некачественных товаров».

Уличные торговцы ни во что не верят. Они приняли свое поражение в борьбе за лучшую жизнь и полностью отдались в руки судьбе – не прогонит милиция, купят что-нибудь – проживёшь ещё пару дней, а нет – ну так давно пора. И их целевая аудитория – такие же.

В ожидании автобуса, Марк заметил, как к окраине торговой зоны у метро подошёл щетинистый мужчина в шапке «грузинке», гружёный огромными клетчатыми сумками. И вот, он прижимается вплотную к торгующей грибами женщине, осторожно опускает на тротуарную плитку свою тяжкую ношу и, убедившись, что на него никто не обращает внимания, раскладывает грязную клеёнку и маленькую складную табуретку. Подождав ещё с минуту, он выложил на клеенку старые чашки, тарелки и прочую кухонную утварь, произведенную ещё во времена давно ушедшей эпохи.

Но народная милиция всё видит. Терпеливо выждав, когда мужчина закончил приготовления, присел на разложенную табуретку и начал вялую торговлю, патрульные в черных бушлатах с улыбкой переглянулись, сделали по последней затяжке и двинулись к своей жертве.

Марку не было слышно, о чём они говорили, но, судя по всему, беседа не задалась. Вновь прибывший торговец сразу заметил, как в его сторону заспешили патрульные. Он прекрасно понимал, что за этим последует, ссутулился и грустно покачал головой. Бравые защитники общественного порядка подошли, обнажили резиновые дубинки, и, улыбаясь, начали что-то рапортовать.

Путь от отрицания до принятия продлился всего пару минут. Мужчина в грузинке сначала размахивал руками, указывая на остальных торговцев. Словно доказывая свою позицию, выхватил у соседки корзинку с грибами и начал тыкать ею патрульным в лица. Наверняка нёс бесполезный бред по типу «почему им можно, а мне нельзя», «вы убиваете людей, которым итак нечего терять» или «твари, коррупционеры!»

Гнев быстро перешёл в торг, но торговаться мужчина был не в состоянии. В попытках донести эту мысль до защитников правопорядка, он вернул соседке грибы и вывернул свои карманы, демонстрируя их пустоту. Не впечатлило.

Затем мужчина сложил ладони в молитве, склонился и, переводя бегающий взгляд то на дубинки, то на сапоги патрульных, уже более спокойно пытался их о чем-то просить. Конечно, эффекта это также не возымело. Патрульный, что повыше и покрепче, схватил торговца за плечо, а второй поднял одну из клетчатых сумок и понёс к опорному пункту. Торговец попытался его остановить, однако, повернувшись в сторону обидчика, уткнулся носом в предупредительно выставленную резиновую дубинку. Правоохранитель повыше приобнял мужика. Вероятно, объяснил, что тот ещё легко отделался, и что его вообще могли обвинить в незаконном предпринимательстве, прочитал лекцию о сложившихся в стране правилах, после чего молча удалился, лениво покачивая дубинкой. А незадачливый торговец присел на грязную бордовую плитку, принял сигарету из рук сочувствующей соседки и тоскливо закурил. И, успокоившись, продолжил торговлю. Наступило принятие.

Наконец подъехал тридцать третий автобус. Опытные пассажиры при подъезде транспорта всегда делают несколько шагов назад, чтобы не забрызгало. Слишком молодые или сонные по возвращении домой будут вынуждены стирать одежду. Претенденты на посадку дают выйти приехавшим, нервничают, ведь на борт взойти успеют не все. Возможность уехать раньше, оставив за бортом пару человек – маленькая власть маленького водителя автобуса. И некоторые по-настоящему любят эту власть.