Текст книги "Тимкины крылья"

Автор книги: Константин Курбатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Глава пятая. Туз бубей

Мы сидели в приемной санчасти, и в ботинках у меня хлюпала вода. К нашему зубному врачу Алле Францевне, как всегда, стояла очередь. К Алле Францевне приезжали лечить зубы даже из Калининского поселка.

В ботинках у меня хлюпало потому, что я все же прошел по стальному канату с дебаркадера. Я воспитывал в себе смелость. И Эдька с Киткой тоже воспитывали в себе смелость. Мы даже пробовали сигаретой прожигать на руке бумажный рубль. Но никто из нас не смог прожечь на руке рубль. Не хватило выдержки. Жжет очень. А по тросу я прошел. Хоть немного, но прошел. Я разделся до трусов, перелез через перила и поставил правую ногу на трос. Я поставил ногу в точности, как Руслан Барханов. А потом я отпустил перила и сделал один шаг.

В воду я бултыхнулся рядом с просмоленным бортом дебаркадера. Хорошо хоть, не зацепил за него головой.

Эдька от хохота приседал и подпрыгивал, словно делал физзарядку. А мудрый Китка сидел на сходнях и укоризненно качал головой. Оба они по тросу идти отказались.

– Сначала нужно, так же само, на чем-нибудь другом потренироваться, – сказал гениальный Кит.

Буфетчица дядя Костя высунулась из окна и ругала нас на чем свет стоит.

– Шеи себе хотите посворачивать! – кричала она. – Тут еще с прошлых летов сваи под водой остались!

Интересно, Руслану – так она воздушные поцелуйчики посылала, а я так ей чем-то не понравился.

– Помылись – закройте душ! – крикнул я ей с берега, пытаясь попасть ногой в штанину.

Дядя Костя ничего не поняла, но душ закрыла и даже окошко за собой захлопнула.

А мы отправились в санчасть к Алле Францевне. Следующей по плану у меня была Алла Францевна. Я сказал Эдьке с Киткой, что они вообще-то могут не ходить. Воспитываю в себе смелость я, и это мое личное дело. Но они все же пошли.

Впереди нас к Алле Францевне стояли трое: стрелок-радист младший сержант Евстигнеев с длинным, как у артиста Филиппова, лицом, Люба-парикмахерша, которая работает в Доме офицеров, и тетка в кирзовых сапогах. У теткиного подбородка был завязан платок в синий горошек. Тетка держалась за щеку, раскачивалась из стороны в сторону и тихонько подвывала.

От теткиного подвывания Эдька с Киткой сразу скисли. Они думали, что зубы – это просто так. Младший сержант Евстигнеев вертел в руках бескозырку. Мы уставились на его бескозырку. Чтобы мы не подумали, будто он крутит бескозырку от волнения, младший сержант Евстигнеев повесил ее на гвоздик. Тетку в сапогах он пропустил без очереди.

Тетка прошла в кабинет сгорбившись. Потом вдруг за дверью раздался такой вой, что у бескозырки на стене затрепыхали ленточки. Тетка взвыла и задохнулась, словно ей заткнули рот подушкой.

– Нет, я так не могу, – сказала за тонкой перегородкой Алла Францевна. – Не хватайте меня за руки. Я всего-навсего сделала вам укол. Плюньте вот сюда и идите посидите в приемной.

Тетка в сапогах плюнула и вышла. Она вышла мокрая и взлохмаченная. Платок в горошек съехал с головы на спину. Младший сержант Евстигнеев поднялся и, прежде чем шагнуть за порог, расправил под ремнем складки на белой форменке.

Мы сидели и ловили каждый звук. За дверью постукивали о стекло инструменты и зудела бормашина. Потом младший сержант Евстигнеев стал мычать. Он мычал носом. Его мычание хватало меня за самую печенку.

– Фокус показать? – шепнул Эдька и вытащил из кармана бубнового туза.

Не знаю, как Кит, а я был готов смотреть любые фокусы, лишь бы не слышать евстигнеевского мычания. Он как-то уж больно занудно мычал. Как все равно нечеловек. Фокус с картой Эдька показывал нам тысячу раз. Он вычитал про этот фокус в журнале «Наука и жизнь». Из одной карты можно было мгновенно сделать туза, тройку, шестерку и четверку. Все зависело от того, какое место прикроешь пальцем.

– Валяй, – сказал я.

– Эрики-мерики, – сказал Эдька и подтянул рукава рубашки. – Ловкость рук, и никакого мошенства. Оп-ля! Что за карта?

– Шестерка бубей, – определил Кит.

– Допустим, – согласился Эдька. – Оп-ля! А эта?

– Туз! – удивилась Люба-парикмахерша.

– Верно, – заморгала тетка с уколом. – Скажи-к ты!

– Оп-ля!

– Тройка бубей! – обрадовалась Люба.

– Оп-ля!

– Шестерка!

– Оп-ля!

– Снова туз!

Они отвечали хором. Хор перекрывал зудение бормашины и мычание младшего сержанта Евстигнеева.

Тут в двери с надписью «Аптека» отворилось оконце, из него выглянула моя сестричка Феня и сказала:

– Потише немножечко можно?

На белых Фениных волосах красиво сидела накрахмаленная шапочка.

– А вас чего, фокусники, сюда принесло? – разглядела нас Феня. – Вам что, на улице места мало?

Она спрашивала нас, а смотрела на меня.

Я молча открыл рот и ткнул пальцем в зуб.

– Понятно, – сказала Феня. – А дружки твои, конечно, за компанию. Но вы все же немного потише.

Феня была красивая, как королева. Она хотела уже спрятаться в свое оконце, как распахнулась дверь, и в санчасти появились Руслан Барханов и его штурман Сеня Колюшкин. Возвращаясь с полетов, Сеня Колюшкин тоже никогда не проходил мимо санчасти.

– Привет здравоохранению! – провозгласил Руслан и нажал пальцами на козырек фуражки. Козырек прижался ко лбу. Фуражка с белым чехлом подпрыгнула на затылке.

Сеня Колюшкин тоже поздоровался и смущенно потупился. Он был какой-то недотепа, этот Сеня Колюшкин.

За тонкой перегородкой мычал младший сержант Евстигнеев.

– Зубы! – торжественно произнес Руслан. – О, зубы! Зубная боль уступает только сердечной. Если в сердце дырка, пломбу на нее уже не поставишь.

Щеки у Фени налились краской.

– А вы, гвардия, чего здесь? – обратился к нам Руслан. – Небось лягушками нынче объелись и у вас животы разболелись?

– Тьфу ты! – плюнула в углу тетка с уколом.

– Чего, бабуся? – мигом обернулся к ней Руслан. – Зубик? А ты, родимая, без очереди. Старикам везде у нас дорога – хоть тебе в плавательный бассейн, хоть тебе зубы дергать.

– Бабусю себе выискал! – озлилась тетка. – Черт тебе бабуся!

Язык у нее ворочался плохо, словно рот был забит кашей.

– Слышь, – тронул Руслана за локоть Сеня Колюшкин, – на разбор полетов мы не опоздаем?

– Что? – сказал Руслан. – До разбора еще знаешь…

Он вдруг что-то вспомнил, хлопнул себя ладонью по лбу и вытащил из кармана комбинезона над правым коленом букетик незабудок:

– Прошу.

Голубой букетик повис над оконцем аптеки. Феня протянула к нему руку и покраснела еще сильней.

– Летим мы сейчас, – сказал Руслан, – семечки щелкаем. Я автопилот включил и природой любуюсь. Гляжу, синеет что-то. Закладываю вираж. «Штурман! – кричу. – Что под нами?» А этот глухонемой отвечает: «Незабудки». Выпускаю щитки, иду на посадку. Гляжу – мать честная! Кочка на кочке. Хоть плачь. Захожу на второй круг.

Руслан резал ладонями воздух, показывая, как он закладывал вираж и заходил на второй круг. Тетка с уколом слушала его уважительно. Ей, наверно, нравились летчики, которые садятся специально за незабудками.

– Слышь, – буркнул Сеня Колюшкин, когда Барханов заложил второй круг, – еще занятия сегодня со старшим инженером. – Он снова просительно тронул Руслана за локоть.

– Да ты что вообще? – дернул рукой Руслан.

Феня ткнулась носом в голубой букетик и улыбалась. Она смотрела на Сеню, как мать на непутевого ребенка.

– У самолетного кладбища они растут, – пробормотал Сеня, перехватив ее взгляд. – Полно их там. А мы сегодня и не летали вовсе. Честное слово.

Я подумал, что Сеня Колюшкин здорово похож на Китку. Кит тоже то молчит, как глухонемой, то, когда его не спрашивают, целые речи толкает.

– Знаешь, – сказал Руслан своему штурману, – ты чего вообще сюда пришел? Тебя сюда звали? Или, может, тебе опять соды нужно? Так забирай и катись.

Дома Феня смеялась: такой чудак этот Колюшкин, каждый день приходит в санчасть за содой. Говорит, что изжога замучила.

Не отнимая букетика от носа, Феня спросила:

– Может, вам и правда соды, Семен?

Он совершенно смутился и неуклюже попятился к выходу. Мне даже обидно за него стало, что он такой растяпистый.

– Не, – пробормотал он. – У меня еще есть. Я так. Спасибо.

Дверь за ним закрылась, и в приемной стало тихо. Руслан шептался у окошечка с Феней. За младшим сержантом Евстигнеевым, который вышел из кабинета с таким видом, будто он никогда и не мычал, снова отправилась на мучения тетка в сапогах. Мы стояли за Любой-парикмахершей. Приближалась наша очередь.

– Хурды-мурды, – тяжело прошептал Эдька, которому больше нечего было прошептать.

В это время зазвонил телефон на стене. Руслан вытащил голову из аптечного оконца и снял трубку.

– Да, минуточку. Тебя. – Он посмотрел на Феню.

Феня щелкнула задвижкой и вышла из своей каморки. В белом халате и шапочке она была страшно красивая. И туфли у нее были на таком высоченном каблуке, что прямо удивительно, как они не ломались.

– Хорошо, – сказала Феня в трубку, – сейчас я принесу.

Руслан сел рядом со мной, снял фуражку и погладил себя по голове. Это он так причесывался. Погладит свои коротенькие волосы ладошкой ко лбу, и готов, причесался.

Феня повесила трубку и сказала:

– Мне идти нужно.

– Куда? – спросил Руслан.

– Я быстро.

– Звонил-то кто?

– Жена Серкиза.

– Серкиза? Чего это ей от тебя потребовалось?

– Порошки от головной боли.

– Порошки? – удивился Руслан. – И ты понесешь?

– Он все же начальник штаба, – сказала Феня.

– Так это он. А она кто такая?

Фене некогда было спорить. Она уже снимала халат.

– Да не пойдешь ты никуда! – вскочил Руслан и, сорвав трубку, попросил у телефонистки квартиру подполковника Серкиза.

В санчасти запахло взрывчаткой, и первым моим позывом было драпать отсюда, пока не поздно. Но я вспомнил, зачем я здесь, и бодро шепнул Эдьке:

– Сейчас он Серкизихе выдаст.

Эдька хотел мне что-то ответить, но ничего не ответил, потому что в этот момент завопила за перегородкой тетка. Она завопила как зарезанная.

– Простите, – сказал в трубку Руслан, – это вы звонили сейчас в санчасть? К сожалению, вашу просьбу выполнить не смогут. Фармацевт по квартирам лекарств не разносит. Что? Да, да. Кто говорит? Все говорят.

Он аккуратно повесил на рычажок трубку и развернул перед Феней халат, предлагая снова надеть его.

– Ну, Руслан, – покачала своей красивой головой Феня, – ведь иногда все же нужно думать, что делаешь!

– Нужно, – согласился Руслан. – А ты не думаешь. Хватаешь порошки и сломя голову несешься к какой-то барыне!

Халат надевался спереди. Феня сунула в него руки. Руслан соединил полы халата за Фениной спиной и прижал Феню к себе.

– Руслан! – оттолкнула его Феня и оглянулась на нас. – Очумел совсем!

– А-а-а! – взвыла за стеной тетка.

– Некрасиво толкаться, – сказал Руслан. – Я с тобой по-хорошему, а ты толкаешься.

Руслан завязывал на спине у Фени тесемки халата, когда снова зазвонил телефон.

– Да, – сказал Руслан в трубку и тут же подтянулся. – Лейтенант Барханов слушает. Что? Так точно, товарищ подполковник! Я, товарищ подполковник. Никак нет, товарищ подполковник.

Я толкнул Эдьку и шепнул:

– Туз бубей звонит.

Будто Эдька сам не видел, кто это звонит.

Прежде чем повесить трубку на хромированный крючок, Руслан посмотрел в нее, как в зеркало, покрутил вытянутыми губами и состроил смешную физиономию.

– Серкиз? – тревожно спросила Феня.

– Они самые, – сказал Руслан. – Они гневаются. Говорят, что не нужно толкать симпатичных лейтенантов в грудь.

– Ну Руслан же, – вздохнула Феня, – когда ты наконец станешь серьезным?

– Я серьезно, – сказал Руслан. – Еще он напомнил, что сегодня в Доме офицеров танцы. И поэтому я приглашаю тебя на первый вальс. И на второй я приглашаю тебя тоже. И на третий. Я приглашаю тебя на все танцы, которые прозвучат сегодня под сводами нашего благословенного Дома офицеров.

Бедный Руслан и не подозревал, что в нашем благословенном Доме офицеров в тот вечер ему не достанется ни одного танца. И мы тоже ничего не подозревали. И, уж конечно, мы совершенно не думали, что моя родная сестричка Феня окажется подлой и низкой изменницей.

Глава шестая. Женщина – не рыцарь

В зале Дома офицеров пахло духами и воском. Мы сидели в углу за грудой стульев и не сводили глаз с Фени. Предательница Феня танцевала с Сеней Колюшкиным. Три люстры с хрустальными подвесками разливали по залу яркий свет. Из мощных динамиков с шипением рвалась музыка. «Топ, топ, топает малыш!» – пели динамики простуженным женским голосом.

– Ну, я бы на месте Руслана твоей бы сеструхе устроил! – сказал Эдька.

– Ничего ей, однако, не устроишь, – возразил умный Кит. – Все женщины одинаковые. Я недавно прочитал, как в средние века одна дама специально уронила на арену со львами перчатку. А потом послала своего рыцаря, который ее любил, чтобы он достал ей эту перчатку.

Кит все знал и про все читал.

– Ну, и рыцарь что? – заинтересовался Эдька.

– Полез, – сказал Кит.

– Во дурак! – возмутился Эдька. – Пускай бы сама и лезла, чтобы следующий раз не роняла.

– Интересно, – сказал я, – а почему мужчина должен быть рыцарем, а женщина не должна? Женщина ведь тоже может быть рыцарем, если она человек.

– Ясное дело, женщина, так же само, может быть рыцарем, – подтвердил Кит. – Она даже обязана быть рыцарем. Мне бабушка рассказывала…

Кит понес про то, что ему рассказывала бабушка, вернее его прабабушка.

«Топ, топ, топает малыш!» – басом гудела певица.

Сеня Колюшкин топал вокруг Фени и неуклюже болтал длинными руками. Руки у него были большие и красные. Феня танцевала легко и весело. У нее все тело танцевало – и плечи, и руки. Только голова стояла неподвижно.

У Руслана из-за нее неприятности, а она как ни в чем не бывало выкручивала ногами кренделя с этим дремучим медведем Сеней Колюшкиным. Где только совесть у человека? Ни стыда никакого, ни совести!

Дремучий медведь кисло улыбался. Мне почему-то подумалось, что Феня говорит ему про соду и поэтому он так кисло улыбается. Точно лимон проглотил.

– Ноги бы ему переломать, этому Колюшкину! – заметил Эдька.

Мы промолчали. Такому дяде не очень-то переломаешь ноги. Но я бы ему с великим удовольствием что-нибудь переломал. У меня прямо все горело внутри. И нашла тоже на кого променять Руслана! На недотепу Колюшкина! А Колюшкин тоже хорош. Еще в одном экипаже с Бархановым летает. Да чтобы таким моментом воспользоваться – это же вообще нечеловеком быть нужно!

А Руслан настоящий человек! Я всегда знал, что он настоящий!

Когда в санчасть ворвался подполковник Серкиз, Руслан не очень-то его испугался. Он не спеша поднялся и уставился на подполковника своими небесно-голубыми глазами. Серкиз скользнул по нему диким взглядом и шагнул к аптеке. Руслану он ничего не сказал. А у Фени от страха затрепыхали длинные ресницы.

– Вам что, особые указания требуются? – рявкнул на нее подполковник. – Вы в воинской части работаете, а не на базаре. И извольте подчиняться нашим законам!

– Она, товарищ подполковник, присяги не принимала, – проговорил за его спиной Руслан, – и воинского звания она не имеет.

– С вами у нас будет отдельный разговор, лейтенант, – отрезал Серкиз. – Вы почему не на разборе полетов?

– Собирался как раз.

– И вмешиваться в дела медицинской службы вас, по-моему, никто не уполномачивал.

– Так точно, не уполномачивал, – сказал Руслан. – Только лекарств по домам она все равно разносить не станет.

– Что?!

– Не станет, – повторил Руслан. – В обязанности фармацевта не входит разносить по домам лекарства.

– Лейтенант Барханов! – прогрохотал Серкиз.

У меня внутри все оборвалось. А Руслан невозмутимо сказал:

– Я вас слушаю, товарищ подполковник.

Выкатив красные глаза и подергивая сведенным в сторону ртом, Серкиз на минуту замер. Казалось, он сейчас раздуется и лопнет. Одна бровь у него взлетела на лоб, другая прикрыла глаз. Но он не лопнул. Он негромко и словно взвешивая каждое слово проговорил:

– Передайте вашему командиру эскадрильи, что я арестовал вас на… двое суток домашнего ареста.

– Есть передать командиру эскадрильи, что вы арестовали меня на двое суток домашнего ареста! – отчеканил Руслан. – А если он спросит, за что?

– За неумение разговаривать со старшими! – рявкнул Серкиз и повернулся к Фене.

Он протянул к окошечку ладонь:

– Порошки.

– Что? – шевельнула губами Феня.

– Порошки. От головной боли, – проговорил он раздельно и почти спокойно. – У меня ведь свободного времени больше, чем у вас.

Белый пакетик утонул в кармане подполковника. Подполковник толкнул входную дверь. Дверь от толчка распахнулась так, что даже стукнула с обратной стороны в стену. И мне почему-то вспомнилось, как Серкиз швырнул на землю козла Назара.

Серкиз уже исчез, а мы все еще сидели ни живы ни мертвы. Даже Эдька, который называет подполковника Сервизом и у которого у самого отец – майор, и тот словно ежа проглотил и никак не мог сообразить, что же теперь будет.

Феня прикрыла свое оконце и твердила в оставшуюся щель:

– Иди, Руслан, иди. Честное слово. Сейчас еще Суслов придет. Не хватало, чтобы ты еще с ним сцепился!

И Руслан не стал дожидаться капитана медицинской службы Суслова. Руслан надел фуражку с белым чехлом, вскинул к козырьку вытянутые пальцы, щелкнул каблуками и пропел:

– «Ты не печалься, ты не прощайся, я обязательно вернусь!»

Во человек! Ему двое суток ареста, а он хоть бы хны! И поет еще.

Тетка в кирзовых сапогах вышла от зубного врача с крепко стиснутыми челюстями. Голову она держала, как все равно Феня на танцах, будто несла на макушке кувшин с водой. С краю рта у нее торчал кусочек ваты.

– Следующий, – выглянула из своего кабинета Алла Францевна. – А Русланчик где? Если я не ошибаюсь, мы лишились его визитов на целых двое суток? Кто следующий?

Лицо у Аллы Францевны как на контрастной фотографии. Чернющие волосы и брови, ярко накрашенные губы и совершенно белая, с синеватым отливом кожа. Во рту у нее поблескивал золотой зуб.

– Следующий есть? – блеснула золотым зубом Алла Францевна. – Или вы не ко мне?

Про Аллу Францевну говорили, что она великий стоматолог. Но мы-то своими ушами слышали, какой она великий. У нее в кабинете даже стрелок-радист Евстигнеев и тот мычал.

После всех этих мычаний, воплей и рычаний мне уже было не до воспитания смелости. Мне нужно было немного передохнуть. Я не мог без передышки лезть сразу от Серкиза к Алле Францевне.

– Давай, чего же ты, – подтолкнул меня Эдька.

Я опустил голову.

– Вот он следующий, – сказал Эдька. – Только он стеснительный очень.

– Ай-яй! – сказала Алла Францевна. – Как начальника штаба обливать, так ты не стесняешься, а тут сразу застеснялся.

Про тот случай теперь уже весь остров знал. У нас новости на одном месте не залеживаются.

– Заходи, стеснительный, – сказала Алла Францевна.

Я вздохнул и зашел. Кресло походило на уставшего робота, который присел отдохнуть на перевернутый конус с винтом на макушке.

– Прошу, – пригласила Алла Францевна.

Я взгромоздился к роботу на колени. В глаза мне ударила яркая лампа.

– Повыше, – сказала Алла Францевна. – Вот так. Какой зуб?

Она застучала по зубам железякой. По каждому зубу в отдельности. Стук отдавался в затылке. У меня заныли сразу все зубы. И заодно в животе. Но, собственно, после грохота, который устроил Серкиз, мне было уже не так страшно. Что такое выдернутый зуб по сравнению с Серкизом? Детские игрушечки.

Она еще постукала железякой по зубам. Потом поковырялась в них каким-то крючком и спросила:

– Больно?

– Э-э, – сказал я.

Я не умел говорить с открытым ртом.

– Совсем не больно? – спросила она.

Я закрыл рот и сказал:

– Совсем.

– Худо твое дело, – вздохнула она.

– Почему? – испугался я.

– Раз уже не болят, удалять нужно.

– Удалять?

– Да, четыре штуки.

– Сейчас?

– А когда же? Иначе возможно заражение.

Она бренчала в эмалированной ванночке инструментами. Ванночка была изогнута, как фасолина. У меня под лопаткой забил тревогу мускул.

– Они вообще у меня никогда не болели, – признался я.

– Открой рот, – сказала она.

– А вы без замораживания?

– Открой рот.

– Тетке так с замораживанием.

– Открой рот, тебе говорят! Тут больно?

– М-м…

– Врешь, совсем не больно. А тут?

– М-м…

– Плюнь сюда.

Я плюнул роботу в круглую ладошку с дыркой.

– Больно было?

– Не.

– Вот твой зуб, – сказала Алла Францевна. – Молочный. Он мешал расти другим. Держи на память.

– И всё? – удивился я. – Уже выдернули?

– Всё. Остальные твои зубы можно экспонировать на выставке.

Эдьки с Киткой в приемной не оказалось. Они поджидали меня на лестнице. Дверь на лестницу была открыта.

– Как? – спросил Эдька.

Я молча разжал кулак и показал им выдранный зуб.

– Хо-хо! – сказал Эдька. – Загибаешь. Не на тех напал. Теткин, наверно, подобрал.

– И без замораживания, – сказал я, подставляя им открытый рот. – Нате.

Они заглянули мне в рот, но особого удивления не выразили. И больше всего Эдька.

– Подумаешь, зуб! – брезгливо поморщился Эдька. – Вот Барханов Сервиза отбрил – это да.

Он завел разговор про Руслана Барханова. Специально, конечно, завел. Чтобы меня принизить. А Китку на какой хочешь разговор завести можно. Кит каждое слово за чистую монету принимает. Разные там тонкости и ехидства доходят до него, как до козла Назара.

Я не стал лезть в их разговор со своим зубом. Я завернул зуб в бумажку и спрятал в карман. Мы отправились в холостяцкую гостиницу навестить Руслана Барханова, который сидел под домашним арестом. Хотя Руслан Барханов и неунывающий человек, но все равно сидеть одному под домашним арестом не очень-то весело.

На крыльце гостиницы сметала со ступенек мусор уборщица Параня Цитрамоновна.

– А откуда ж он тут? – сказала Параня Цитрамоновна. – Как утром ушел, так и не приходил.

Вот тебе и двое суток домашнего ареста!

Мы уселись на приставную лестницу, которая лежала набоку у стены. Такие лестницы всегда внизу широкие, а наверху узкие. Я сел выше всех, Эдька – рядом со мной, но чуть ниже, а Кит еще ниже.

Параня Цитрамоновна выскребала каждое пятнышко на крыльце. Скобу, о которую счищают грязь с подметок, она даже кирпичом подраила.

Почему Параню Цитрамоновну зовут таким странным именем, никто не знает. Прилипло к ней это имя с легкой руки Руслана Барханова. А она не обижается, хотя в Сопушках у нее давно уже гоняет по улицам и задворкам голопупый внук Федор.

Руслана мы так и не дождались. Он не появился и тогда, когда офицеры стали возвращаться с аэродрома. Я уже начал подумывать, не заменил ли ему Серкиз домашний арест гауптвахтой. Но тут пришел Сеня Колюшкин и сказал:

– Он, кажется, в бильярд играет.

Руслан действительно оказался в Доме офицеров. Он лежал животом на борту бильярда, качал, словно насосом, кием и говорил:

– Девятка дуплетом в угол.

Кремовые шары щелкнули, раскатились по зеленому сукну, и «девятка» в угол не пошла.

– Пять в середину, – сказал Русланов друг лейтенант Тарас Коваленко.

Коваленко с его невысоким ростом играть было трудней, чем Руслану. Но он не сдавался. Встав на цыпочки, он так тянулся за шаром, что прямо из кителя вылезал. А красные от напряжения залысины на лбу блестели у него капельками пота.

Вокруг зеленого стола толпились офицеры. Дым от папирос клубился такой, что Эдька сразу подался на улицу. Еще бы! Пропахнешь тут этим дымом, а потом доказывай, что ты не верблюд. Раз от тебя пахнет, значит курил. Эдьке от его мамочки, Веры Семеновны, один раз уже досталось за такое дело. И заодно с ним я тоже несколько лекций прослушал. Не мог же Эдька, по ее мнению, курить один. Только со мной!

«Пять» в середину у Тараса Коваленко тоже не проскочил.

– Семь в угол направо, – сказал Руслан Барханов.

Руслан играл себе в бильярд, точно никто не давал ему домашнего ареста и на свете не существовало никакого подполковника Серкиза. Чихал он с десяти тысяч метров на всех подполковников Серкизов.

Но на кино и танцы Руслан все же не остался. Он поговорил о чем-то с Феней и ушел. Сразу было заметно, что он не очень охотно ушел. С Феней разговаривал и даже не улыбнулся ни разу.

И теперь мы сидели в зале за грудой стульев и смотрели, как предательница Феня выписывает ногами кренделя с Сеней Колюшкиным.

Нужно было что-то предпринимать. Эдька сказал, что предпринимать лучше всего мне, потому что Феня не его сеструха и не Киткина.

Мы пробились сквозь толпу в фойе, где стоял под стеклянным колпаком дяди Жорин эсминец. Над эсминцем висел вышитый Феней портрет Героя Советского Союза лейтенанта Грома.

Мы выбрались на улицу. На улице хоть можно было дышать после душного зала. Эдька вызвал ко мне Феню. Я увел Феню к кустам и сказал:

– Как же тебе не стыдно?

– А что такое? – состроила она удивленную мину.

– Его ведь из-за тебя… а ты…

– Тимка, это не твое дело, – сказала Феня. – Ты не дорос еще.

– «Не дорос»! – крикнул я. – Женщина тоже должна быть рыцарем! За декабристами жены даже в Сибирь ехали на каторгу.

– Ну, хватит! – сказала Феня. – Иди домой, тебе спать пора, декабрист.

Домой я не пошел. И к Эдьке с Киткой не пошел тоже. Они дожидались меня в курилке возле зарытой в землю бочки с водой. Мне было стыдно перед ними, что у меня такая сестричка.

В блеклом небе мигала неяркая звездочка. Недалеко от нее – еще одна. Тихая светлая ночь дышала речным туманом. На крыльце широкой веранды при входе в Дом офицеров вспыхивали огоньки папирос. На футбольном поле сражались городошники. Было совсем светло, только все виделось словно сквозь подсиненную кисею.

Я пошел в холостяцкую гостиницу.

Руслан сидел в своей комнате на койке и играл на аккордеоне. Он играл и пел:

– «И лишь тебя не хватает чуть-чуть».

На губе у него дымилась толстая сигарета с золотым кончиком.

– Меня Феня попросила зайти к вам, – сказал я. – Говорят: «Сходи, пожалуйста, может ему нужно чего под этим… арестом».

Руслан нажал кнопку и выпустил из аккордеона воздух.

«Фу-х-х!» – с облегчением выдохнул аккордеон.

– Так и сказала? – спросил Руслан.

– Так и сказала, – подтвердил я.

– Хороший ты парень, – похвалил меня Руслан. – Главнее, врать еще не научился. Не получается у тебя вранье. Конфетку хочешь? «Тузика»? Час сосу, час из зубов выковыриваю. Ты разве не знал, что подполковник отменил двое суток?

Он спустил с плеча ремень аккордеона и полез в тумбочку за конфетами.

Я стоял и, как дурак, хлопал ушами.

Не могла уж мне Феня сказать, что он совсем и не под арестом, а так чего-то! Может, снова уже поругались.

Разберешь их тут!