Текст книги "Скиталец 2"

Автор книги: Константин Калбанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

– Всего лишь книги, Елизавета Петровна. Ну и высокая Разумность. Ну так, как? Чаю?

– Угощай уж, Боренька. Только смотри, потом не пожалей. Ведь знаешь отчего отказываешься.

– Уже жалею, – разжигая плиту, в основе которой был примус, вздохнул он.

Торопиться им особо некуда. Пили чай со сладостями, которые у Бориса всегда были в наличии, да вели неспешную беседу. Так. Ни о чем и обо всем сразу. Пару раз в голове Бориса мелькнула мысль, что он мается ерундой. Обиженная и тем паче оскорбленная женщина, подобна мине замедленного действия. Когда рванет неизвестно, но то что мало не покажется, это факт. Но всякий раз он ее отгонял прочь. Решение принято. Чего теперь-то метаться. А Москаленко… Ну умна же женщина. Должна понимать, что отвергли вовсе не ее.

Проводив гостью, хотел было поработать, но не смог заставить себя встать к мольберту. Решил плюнуть на это дело. Собрал вещи, ввиду завтрашнего отбытия. Сходил в паб, посидел за кружечкой другой пива. После раннего ужина завалился спать. А что еще делать, если находишься в полном раздрае. Как там говорится – уто вечера мудреней? Вот и нужно переспать это дело…

Проснулся он разом и тут же понял, что влип по самое не балуй. А о чем еще думать, если его зафиксировали так, что не шелохнуться. И рот зажали что только мычать и остается. Впрочем делать он этого не стал. Лишь сопел от натуги. Да только бесполезно все. Сильное молодое тело с хорошим бонусом ничего не могло противопоставить нападавшим.

Первая мысль была о том, что его нашли Алина и Денис. На кого они работают он так и не понял. Но был готов поставить рубль против сотни, что на царя батюшку. А раз так, то и возможности у них достаточно серьезные, чтобы вычислить беглеца.

Впрочем были и другие варианты. Да банальный грабеж. Могли же его приметить при покупке «Аптечки». Кто поверит в то, что он отдал за нее последнее. Да и не последнее. Вспомнился знакомый извозчик, что днем пытался его подвезти. Да масса вариантов. В конце концов могли и в темную сунуться, раз снимает квартиру, значит монета водится. И за куда меньшее на тот свет спроваживали.

– Ну хватит уже брыкаться. Как же ты мне уже надоел, м-мальчишка. Успокойся говорю тебе. Мы не бандиты. Боярин Морозов давно уж зазывает тебя в гости, а ты все бегаешь, по неразумности своей. Всыпать бы тебе розг, да не велено без трогать без острой нужды. Ну вот. Давно бы так.

Ну а что такого. Морозов это не душегубы. Жизнь вне опасности. С остальным же… Проблемы нужно решать по мере их поступления. Единственно, что он может сделать сейчас это осмотреться и оценить свое положение. Ничего страшного пока не случилось. Вредить ему не станут. Ну разве только Морозов совсем уж обозлился, все же больше года за ним гоняется, и отдал приказ в случае невозможности доставить, объект уничтожить. Как там в «Бесприданнице» – так не доставайся же ты никому! Не. Лучше не надо.

Словом, сопротивляться он прекратил. Что и было отмечено старшим захватившей его группы.

– Значиц-ца так, Григорий Иванович, шуметь не надо. Начнешь кричать, оглоушим, а там и с кляпом ходить будешь. Уяснил? Вот и ладно. Артем, Олег, держите этого умника. Николай, занавесь окно и запали лампу.

– Слушаюсь, ваш бродь, – послышался бас одного из нападавших.

Рот Борис отпустили, позволили сесть. После чего кто-то начал возиться у окон. Наконец чиркнула спичка и в стеклянной колбе керосинки трепетал желтый огонек. Сразу же стали вины подробности.

Нападавших четверо. Трое, схватили и удерживали его. Одеты просто, но добротно, не оборванцы какие. Последний, сидит за столом. И по одежде и по повадкам дворянин. Держится легко и с чувством выполненного долга. Закинул нога на ногу. Открыл крышку портсигара, достал папироску и прикурил от зажигалки.

– Николай, осмотри тут все, – приказал он, пыхнув табачным дымом.

– Слушаюсь, ваш бродь, – ответил здоровяк с повадками унтера.

Впрочем, остальных двоих худосочными тоже не назовешь. Крепкие мужики. Хм. И одного из них Борис вроде бы припоминает. Городовой из Морозовска. Да нет же, точно он. Как звать он никогда не знал, но на городских улицах видел. Форма конечно несколько меняет внешность. Но Измайлова все же трудно обмануть.

– Ну здравствуй, Топилин Григорий Иванович. Позволь представиться, вассал боярина Морозова, а так же коллежский секретарь сыскного отдела полиции острова Морозовский Перфильев Илья Назарович. Ох и заставил же ты мен побегать. Я между прочим из-за тебя лишился медового месяца. Обвенчался походя, словно не по обязанности, да опять умчался за тобой охотиться.

– А чего за мной охотиться. Я чай не преступник.

– Серьезно? А не подскажешь, сколько у тебя имен? – принимая от Николая несколько паспортов, подпустив иронии поинтересовался Перфильев. – Подлог документов серьезное преступление. Причем на каторгу отправишься не только ты, но и те, кто тебе в том помогали. Уверен, что Рыченков и Носов заслужили такой участи.

– Ну, это вам еще предстоит доказать. Эти паспорта не мои. Вы их мне подкинули.

– А кто по ним пересек границу? Тоже мы? Уверен, что таможенники тебя не опознают?

– Я не уверен, что вы станете проводить подобное опознание. Потому как тогда нужно будет давать делу официальный ход. А вы тут не официально. И в настоящий момент не на страже закона, а самые обычные похитители. Все мое преступление заключается лишь в том, что я сбежал, вместо того, чтобы с радостью пойти на службу к боярину Морозову. Так что, прекращай мне лапшу на уши вешать, коллежский секретарь.

– За словами следи.

– Ну так веди себя соответственно, чтобы тебя воспринимали всерьез, а ни как актера погорелого театра.

– Что у тебя, Николай?

– «Аптечка», пара бульдогов, маузер, ящик с красками и кистями, писчие принадлежности, книги, да вещи. Ну и паспорта.

– Ясно. Художник. Н-да. Знать бы раньше, сколько времени сэкономили бы. Этому руки за спину кляп и на выход. Пора убираться с этого острова.

– Слушаюсь ваш бродь, – отозвался унтер.

Борис лишь тяжко вздохнул и открыл рот. Что тут поделать, этот раунд он проиграл. Остается это осознать. Сделать выводы на будущее. И ждать удобного случая.

Глава 22
Догадки и ответы

– Катя может уже прекратишь дуться, – заканчивая намазывать масло и откладывая в сторону столовый нож, не выдержала Москаленко.

– С чего вы взяли, Елизавета Петровна, что я на вас дуюсь? – легонько пожала плечиками Яковенкова, накладывая на свой бутерброд вишневое варенье.

– А как это называть? Еще вчера после полдника тебя словно подменили. Сама не своя. Только и того, что роняешь скупые фразы через губу. Катюша, так нельзя. Нам ведь сколько еще времени предстоит провести вместе.

– В чем проблема? Мы можем взять попутчиков. Не одни мы путешествуем по свету. Найдется много желающих.

Обычная практика для владельцев собственного судна. Прибывая на острова они неизменно посещают светские мероприятия, обзаводятся новыми знакомыми и приглашают их составить им компанию.

– Катя! – одернула девушку Москаленко, слегка повысив голос.

– Что Катя!? – огрызнулась та, в той же тональности.

– По-моему тебе следует объясниться, – беря себя в руки, спокойно произнесла Елизавета Петровна.

– Мне?

– Ну не я же устроила этот демарш. Что происходит. Ты вчера отказалась пойти на выставку в галерею. Сегодня целый день меня избегаешь. Я надеялась хоть за полдником наконец придешь в себя. Сутки уж хандришь. Но не тут-то было.

– Я видела тебя.

– Ты и сейчас меня видишь. Что в этом особенного, – вновь пожала плечами Москаленко.

– Я видела тебя у него. В полуденный отдых ты ездила к нему.

– К кому к нему? – складывая салфетку, вздернула бровь Елизавета Петровна, словно подбадривая девушку продолжать.

– К Борису.

– Кхм. И что с того? Я должна отчитываться куда, а главное, по какой надобности поехала?

– Но…

– Что, Катя? Я взрослая и незамужняя дама, не обремененная семейными обязанностями. Ты не поп, чтобы уличать меня в грехопадении. Все в пределах светских приличий. А вот следить… Кстати, а зачем ты за мной следила?

– Я… Мне…

– Ох девочка моя. Да как же такое произошло-то. Господи, дитя.

Москаленко играла. Но играла так, как и не снилось ни одной актрисе. Потому что та лицедействует на сцене, она же в жизни. Что сто крат труднее.

Она поднялась и подошла к девушке, которую в этот момент прорвало. Она уткнулась ей в живот и наконец заплакала. Елизавета Петровна, обняла Катю и прижала к себе, искренне разделяя ее горе, но не считая себя в праве, успокоить несчастную и развеять сомнения. Пусть поплачет. Слезы, они как дождь смывающий грязь с мостовой и изгоняющий духоту, омывают душу и приносят облегчение.

– И когда только успела, девочка.

– Незна-аю-у.

– Вот и я не знаю. Ведь вы и не виделись толком. Так, все больше урывками. Ну на катере. Так и там все больше отмалчивались. Не стоит он того, девочка моя. Самый обычный кобель. Хорош, конечно, иначе второй раз к нему не поехала бы. Но только и того. Он еще на катере со мной заигрывал, шельмец. Ну я и подумала, что неплохой вариант. Опять же, обещал сегодня пикник и охоту. Где он?

– Он мог пообещать в горячке, но денег на то недостало.

– Э-эх. Наивная простота. Я видела у него билет на пароход, отбывающий сегодня утром. Нет его уже на Нампуле.

– Значит он…

– Именно девочка. Господи. Самый обычный кобель, которому нужно только одно. И как только я просмотрела, – вновь начала сокрушаться Москаленко.

Опустилась на колени и обняв девушку притянула ее к своей груди. Только не вспоминать о чести и долге. Когда в сердце змеей заползают чувства, рассудок молчит. Клин клином вышибают. Порой это ревность. А иногда вдруг возникшая сильная неприязнь.

Над в сердечке юной Кати сейчас бушевали сразу оба этих чувства. Ей больно. Но это пройдет. Непременно пройдет. Жаль конечно, что оно так-то все. Нехорошо куражиться над первым чувством, преисполненным искренности и чистоты. Но что уж тут поделать, коли оно так-то все сложилось.

Елизавета Петровна так же не выдержала и начала всхлипывать, а там и откровенно заплакала. Из солидарности и, главное, совершенно искренне. Ей не просто было жаль девушку, она по настоящему переживала ее боль…

Окончание полдника ознаменовалось не только слезами в три ручья, но и полным примирением. Кате все еще было больно. Но это уже не имело никакого отношения к Елизавете Петровне. Не она, так другая. Кобелиная натура все одно взяла бы свое. Обидно и больно так-то ошибаться в человеке.

Но ведь он и впрямь не появился сегодня с утра. Ведь от него ничего особенного не требовалось. По сути, только присутствие. Остальным бы и они озаботились. Но его и след простыл.

Покинув борт они направились к картинной галерее. Время еще раннее, общество начнет собираться только ближе к закату, когда дневная жара окончательно спадет. Сейчас это заведение могли посетить только реальные покупатели. Причем, готовые приобрести картину в отсутствии выставляющегося автора, который появится только с началом вечернего приема.

Но им нужно было отвлечься от переживаний. В этом неплохо помогла бы охота. Тем более, что лицензиями они озаботились еще вчера. Однако сегодня с ней затеваться уже поздно. В театре представление так же дают только вечером. Как альтернатива, картинная галерея.

– А он и впрямь хорош, – рассматривая висевшие на стене картины, произнесла Москаленко.

– Да. Он весьма умело играет со светом и тенью. Не думаете что его работы достойны занять свое место в вашей коллекции, тетушка? – поинтересовалась Катя.

– Сколько раз тебе повторять, ну не называй ты меня тетушкой и по имени отчеству на людях, – зашипела Москаленко. – Лиза и на ты.

– Опять начинаете. Вот так посчитаешь вас подружкой, а вы парней начинаете уводить.

Сказала вроде и шутя. Но тут же самой стало горько. А Москаленко бросила на нее осуждающий взгляд. Девушка легонько пожала плечами, мол, прости, глупость сморозила. И еще какую. Вот оно нужно бередить свою же болячку.

– Нет, Катенька, он несомненно хорош, но модный, не значит талантливый. Увы, но тут я пожалуй себе ничего не присмотрю, – прохаживаясь дальше и рассматривая картины развешанные на стене, задумчиво произнесла Елизавета.

Смещаясь вдоль картин и все больше убеждаясь в том, что здесь она ничего приобретать не станет, Москаленко обратила внимание на владельца галереи возившегося в дальнем закутке. Рядом с ним находился какой-то рабочий, которому он что-то объяснял. Похоже это был плотник, и сеньор Силвейра заказывал ему рамки для картин.

Влекомая любопытством, Елизавета направилась к ним. Эта выставка уже идет и продлится несколько дней, пока коллекция будет интересовать клиентов. Но жизнь не стоит на месте и похоже владелец галереи готовит уже следующую. Быть может там ее что-то заинтересует.

– Прошу прощения, сеньор Силвейра, вы позволите взглянуть на эти картины.

– О-о, сеньорита…

– Сеньора.

Поправила она его, дабы не вводить в заблуждение своей внешностью. Ну и вообще, взрослая женщина воспринимается уже совершенно иначе.

– Прошу прощения сеньора. Но это работы на будущую выставку, – пряча картины от ее взора, произнес он.

– Готовите что-то необычное? И это на фоне столь модного художника? Вы меня заинтриговали.

– Увы, сеньора, но я пока не могу раскрывать интригу. Прошу понять меня правильно…

– Вам необходимо сначала до конца разыграть карту Хосе Гонсалеса. Я понимаю. Ну а если я дам вам слово чести, не раскрывать интригу. Просто, я ценительница изобразительного искусства и имею частную галерею. Если есть смысл, то я дождусь открытия выставки. И быть может даже внесу аванс прямо сейчас, дабы не упустить картину.

– Сеньора, вашего слова конечно же достаточно. И вы все правильно поняли. Но картины не готовы. Они все еще в упаковке.

– И все же. Вы позволите взглянуть?

Ну вот как отказать благородной, дающей слово чести. Откажи ей, и это скорее всего будет воспринято как оскорбление. Поэтому как ни хотелось ему этого избежать, Силвейра был вынужден сдаться.

Даже при этом скудном освещении закутка, Елизавета сразу же поняла, что картины стоили того, чтобы на них взглянуть. Работа не мастера. Более того, по уроню ниже чем выставленные здесь же картины Гонсалеса. Но талант сквозил едва ли ни в каждом мазке.

Пере ней было бушующее море, которому бросил вызов небольшой паровой катерок. На корме двое, парень и девушка. На фоне общей панорамы фигурки маленькие, но несмотря на это художнику удалось передать напряжение, решимость и восторг парочки противостоящей стихии. И это при том, что каждая из них была прорисована всего лишь несколькими штрихами масла. Талант. Картина была им буквально пронизана.

– Лиза, это ведь наш катер, – находясь под впечатлением, произнесла Катя.

– С чего ты взяла?

– Посмотри, разве ты не видишь. Очертания, покраска.

– Похож. Но это ничего не значит. Типовой проект, – понимая, что заинтересовало ее вовсе не изображение суденышка, задумчиво произнесла Москаленко.

– Ну да, – согласилась девушка.

– М-м-м. РБП. Это то, о чем я подумала? – взглянула она на сеньора Силвейра.

– Если вы о неизвестном одаренном художнике, путешествующем инкогнито, то да. Это его работы. И история их появления у меня достойна детективной истории.

– А это его же акварели?

– Да, сеньора.

– Позволите взглянуть?

– Пожалуйста.

Техника письма акварелью и маслом отличается. Некая схожесть конечно же присутствует. Хотя отличий все же куда больше. Но именно схожесть и уловила Елизавета, окончательно поняв это, только когда в ее руках оказалась одна из акварелей.

– Б-боже. Н-но… Это же вы. Обе, – не в состоянии скрыть свое удивление произнес Силвейра.

Они с Катей никогда не участвовали в перестрелке с необузданной толпой дикарей. Более того, у Москаленко никогда не было винчестера, который она держала за бесполезную погремушку. Но именно им на была вооружена стреляя в перекошенное злобой лицо чернокожего воина. Катя же, в этот момент перезаряжала оружие, выцеливая следующего врага. Напряжение схватки угадывалось практически физически.

– Что скажешь Катенька?

– Скажу, что у меня дежавю, и теперь поклонник завелся у нас обеих.

– Ты тоже узнала руку того художника?

– Н-нет. Я не настолько разбираюсь в живописи.

– Да, девочка. Это уже можно назвать живописью. Сеньор Силвейра, нам необходимо срочно отбыть. Но я все же хотела бы оставить за собой некоторые из этих картин. Образцы с предварительными табличками продано, только подогреют интерес покупателей. Сейчас мы отберем картины, а потом я пришлю деньги и адрес. Вы же сумеете выслать мне картины по почте? Расходы разумеется за мой счет.

– Несомненно, сеньора.

– Вот и замечательно.

– И куда мы так спешим? – поинтересовалась Катя, когда они вышли на улицу.

– Я пока ни в чем не уверена. Но очень надеюсь, что права и мы успеем.

Господи! Он одаренный! Его похитили в Джедде. Там же она приобрела акварели того начинающего художника. Прогресс конечно же на лицо, но она готова была поклясться, что это одна и та же рука. Там изображение Кати. Здесь их двоих. Причем была еще одна акварель с ними. Местность насквозь незнакомая, но это и не важно.

Вчера при посещении его на квартире она еще обратила внимание на то, что его руки слегка испачканы красками и каплю на манжете рубашки. Слишком много совпадений. Как она могла не сопоставить этого раньше. Стоп. Сопоставлять пока было нечего. Все прояснилось вот только что.

Говорить Кате она ничего не стала. Не стоит ее обнадеживать. Опять же, не хотелось усугублять размолвку, которая вроде как миновала. Одаренный. Это меняет все. И почему этот идиот молчал. Рыцарь без страха и упрека. Ну вот зачем он молчал!

Сразу же по прибытии на яхту она отдала капитану приказ готовиться к отходу. Отправила Антона по адресу Бориса, и заодно отдала распоряжение относительно галереи.

К сожалению она оказалась права. Молодого человека дома не казалось. Судно на который у него был билет убыло еще утром. Ну да ничего. Их «Чайка» недаром носит свое имя. Яхта имеет легкий и стремительный ход. Так что, беглеца они нагонят скоро. Главное ничего не загадывать и не развеивать недоумение Кати и капитана. Рано. Пока слишком рано.

* * *

Борис закончил умываться и посмотрел на себя в зеркало. Н-да. А ведь пожалуй пора обзавестись бритвой. Ему только пятнадцать, но уже пошел пушок. Если не брить, то выглядеть будет не очень.

Склонился над раковиной и вновь плеснул водой себе в лицо. Помогло не очень. В голове продолжает сохраняться не то чтобы тяжесть, но ощущение такое, что она у него как деревянное полено. Что за дрянь его заставили вчера выпить? А вчера ли? Да без разницы. Наверняка Проскурин знал, что в него вливал, и это безопасно. Но все одно, малоприятно. Это ощущение отупения…

Н-да. Уж лучше похмелье. Тут хотя бы не так обидно, потому что ты хотя бы знаешь что вчера тебе было хорошо. А так. Выпил. Выключился. Очнулся. И бог весть где находишься. Только и того, что на корабле рассекающем водную гладь. Легкую качку он ни с чем не спутает. Да и за небольшими иллюминаторами, в которые едва протиснется его голова, виден открытый морской простор. А нет. Вон вдали появился какой-то остров.

Хотя-а-а. Надо сказать, что опоили его дрянью куда более качественной, чем использовал Марсель. Хотя вырубает она не менее эффективно.

Одежда сложена на стуле. На столе, в подставках графин с водой и стакан. Рядом лежит его аптечка в жестяном корпусе. Ничего режущего и колющего, что можно было бы использовать как оружие. Денег кстати так же не оказалось, Хотя пустой бумажник и в наличии. В шкафу обнаружился его гардероб, чемодан и этюдник.

В дверь постучали. Н-ну н-надо-о же. Какие культурные похитители. Можно подумать это он заперся изнутри, а не его заперли снаружи.

– Войдите, – тем не менее произнес он.

– Здравствуйте. Разрешите представиться, Неваляев Викентий Петрович, судовой врач, – произнес вошедший мужчина.

Лет пятьдесят, среднего роста, уже полнеющий, круглое лицо с усами и бородкой клинышком. В нагрудном кармашке пенсне на золотой цепочке. И чего пижонить. Очки они ведь куда практичней.

– Нус-с, как мы себя чувствуем?

Нацепил на нос пенсне, вооружился часами и откинув крышку взял Бориса за запястье.

– Голова тяжелая. Как с похмелья. Ну или около того. А так в порядке.

– Н-да. Убойная штука. Я говорил Проскурину, чтобы он был поаккуратнее. Вам вполне хватило бы и половинки пузырька. А так, проспали почти сутки. Нус-с, ничего страшно. Есть хотите?

– Имею такое желание, – под урчание живота, признал Борис.

– Тогда прошу следовать за мной на ужин. И да, молодой человек, заберите пожалуйста вашу «Аптечку» и никогда не расставайтесь с нею. Кстати, весьма предусмотрительно с вашей стороны.

– Доктор, я спросить хотел. Артефакт привязан ко мне, но вот если меня приложит так, что я лишусь чувств, кто-нибудь сможет его использовать, чтобы меня излечить?

– Несомненно. Для этого достаточно приложить «Аптечку» к вашему телу. Причем совсем не обязательно к голому. Далее Эфир все сделает сам. И да, имейте ввиду, в случае истощения организма артефакт сработает вполне штатно. То есть, полностью восстановит вас, пролечив попутно все ваши болячки.

– Прямо бессмертие, – хмыкнул Борис.

– Ни в коем случае. Болезни излечиваются. Но это ни в коей мере не относится к изношенности самого организма.

– Да даже эдак его запаса прочности хватит минимум на полтораста лет.

– Не скажите. Все это сугубо индивидуально. Образ жизни неизменно накладывает свой отпечаток на изношенность организма. В особенности нервное и умственное напряжение.

– Умственное?

– Разумеется. Захочется ли вам жить заполучив старческое слабоумие? Ведь это банально впустую проведенное время.

За разговорами они вышли в коридор, где обнаружились двое дюжих городовых в гражданском платье. Затем поднялись по трапу в надстройку и прошли в кают-компанию. В окна Борис сумел рассмотреть, часть палубы, парусное вооружение и обводы носа. Благодаря чему сумел опознать судно, которым не раз и не два любовался на рейде.

Личная вооруженная яхта боярина Морозова. Четыре популярные пушки Дубинина делают ее весьма опасным противником для одноклассников. Впрочем, как показывает опыт Бориса, далеко не только для них.

Парусное оснащение типа шхуны. Весьма популярное в настоящее время. При попутном ветре в скорости конечно проигрывает прямому. Зато выигрывает при крутом и встречном. И что немаловажно, такие паруса проще в управлении и требуют меньшего числа обслуги.

Современная паровая машина тройного расширения дополняет облик судна. Экономичная, мощная, разгоняющая яхту до пятнадцати узлов. Отличный вариант для морских путешествий и даже океанских переходов.

Стол уже был накрыт и вошедших встретили капитан сидевший во главе, трое двое офицеров и собственно Проскурин. Борис удивился данному обстоятельству, но вестовой усадил его на одно из мест.

– Привыкайте, молодой человек. Отныне многое в вашей жизни изменится навсегда. А там и дворянство подоспеет. Так что, чем раньше осознаете свое новое положение, тем лучше, – вполне любезно произнес Проскурин.

И куда только делась его резкость и грубость. Впрочем, дело сделано, дичь загнана. Так к чему обострять на ровном месте. Тем более, что все указывает на то, что вскоре ему придется считаться со своим сегодняшним пленником.

Хм. Давненько хотел поесть чего-нибудь такого, эдакого. И вот тебе пожалуйста. Судя по внешнему виду и запахам, кок знает свое дело туго. Абы какого на таком корабле держать не станут. Н-да. Только он с удовольствием поел бы сейчас постную кашу, лишь бы подальше отсюда. Бориса трясло от злости от одного осознания, что кто-то взял над ним верх. И плевать, что у него нет криминального опыта. Это ничего не значит. Он не любил проигрывать. И ненавидел, когда ему диктовали как и что он должен делать.

Во время обеда ничего примечательного не случилось. Господа вели между собой непринужденную беседу. По сути, ни о чем. Пару раз пытались вовлечь и Измайлова. Но тот предпочел отмалчиваться и слушать. Правда пользы от этого только и того, что яхта направляется прямиком в Морозовск. Чего и следовало ожидать.

– И как вы на меня вышли? – поинтересовался Борис у Проскурина.

После ужина тот поднялся на верхнюю прогулочную палубу, над надстройкой и устроился в плетеном кресле, с трубкой во рту. Как там говорится, после вкусного обеда, по закону Архимеда полагается… Ну а там уже кому что по вкусу.

Двое городовых, всюду сопровождали его, и сейчас стояли немного в стороне. Опекают эдак ненавязчиво, но плотно. Так себе телохранители. Но волкодавы однозначно матерые.

– К чему вам это, Григорий Иванович? – хмыкнул Проскурин.

– Борис Николаевич.

– Бросьте эти игры. Неужели вы думаете…

– Я думаю, что смогу выторговать себе право называться как мне захочется.

– Ладно, – пожав плечами, легко согласился сыщик.

– Так, как вы меня выследили?

– Выслеживают, это когда идут по следу. Я же вас нашел. Борис Николаевич, – сделав акцент на имени отчестве, возразил полицейский.

– Пусть так. Вы ведь уверены, что больше меня не упустите.

– Не упущу. А через годик вы и сами не захотите никуда убегать.

– Вы так в этом уверены?

– Господи, где мои пятнадцать лет. Кто в детстве не мечтал о кораблях, необитаемых островах, пиратах и их сокровищах. Думаете вы столь оригинальны в своем побеге и стремлении к независимости? Да уже через год вы будете смеяться над своими потугами. Но да, вспоминать будете с удовольствием. Потому как такое приключение не забывается.

Хм. А ведь его слова не лишены смысла. Борис сейчас всего лишь пятнадцатилетний подросток у которого играют гормоны. Даже сидящий внутри взрослый мужик нередко пасует перед его горячностью, тягой к приключениям и авантюрам. А подростки это всего лишь глина, из которой можно вылепить все что угодно. Зависит от скульптора.

– И все же, как вы меня нашли? Просто любопытно.

– На самом деле все очень просто. Если вам нужно кого-то найти то выслеживать нужно только по горячему следу. При отрицательном результате приступаете к отработке его склонностей. То есть пытаетесь думать как разыскиваемый и определить его следующий шаг. Мы поначалу потеряли много времени выискивая атлета. Запутали вы нас со своей физкультурой. Но потом сработал сторожок, выставленный на ваших родителей.

– Мой перевод?

– Именно. Мне пришла телеграмма о нем, и вскоре я был на острове откуда он был сделан. Далее розыск по портрету привел меня на Голубицкий. Мы разминулись с вами буквально на полдня. След опять оборвался. Но у меня в руках оказалась еще одна отправная точка, Носов и Рыченков. Взяли под наблюдение и их. На самом деле для этого потребовалось не так много людей, как может показаться. Всего-то по одному на Голубицком и Яковенковском. И опять ждать поклевки. Переводы родителям регулярные с Голубицкого. Отработали банк.

– А как же тайна вкладов.

– Я в-вас умоляю, Борис Николаевич. С годами, еще и не в том разочаруетесь. Потом был Вольвик, откуда вы написали своим друзьям. Так мы вышли на промежуточный адрес, который взяли под колпак. А сам я выдвинулся во французскую колонию на яхте боярина. Там узнал, что вы художник и получил ваш реальный портрет, а не по описанию.

– Анри? – припомнил Борис своего первого наставника, бесталанного живописца.

– Он. Ну, а дальше вы сами вели нас, телеграфируя друзьям на промежуточный адрес, о том, что с вами все в порядке. Из чего я делаю выводы, что причины для подобных весточек были. Пусть ваши друзья о том и не знали. Вы достаточно долго оставались если не в административном центре, то на близлежащих островах, чтобы мы успевали среагировать. Хотя и запаздывали. Немного, но этого хватало чтобы разминуться с вами. Последнюю телеграмму вы отправили с Нампулы месяц назад. В городе только одна галерея отвечающая вашим требованиям. Вы конечно разыграли целый спектакль, но и нас не пальцем делали. Вот собственно говоря и все.

– То есть, я сам себя сдал?

– Скажем так. В данном конкретном случае сработал этот метод.

– Ну что же, вам повезло.

– Никакого везения, Борис Николаевич. Это называется профессионализмом.

– Повторюсь, вам сильно повезло, что вы не застали меня в моей прежней компании, – многозначительно ухмыльнувшись, возразил парень.