Текст книги "Как мы портим русский язык"

Автор книги: Константин Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Этот пример – действительный случай. Как смутился, оправдывался товарищ! «Ведь крутится слово, а поди ж ты…» Да, вот уже и закрутилось! Не чужое слово крутится, вспомниться не может, а своё, так привыкли к иностранному «заменителю».

Мы порой не заметим, что переводчик, недостаточно чувствуя русский язык, многие слова переводит неточно или оставляет вовсе без перевода (сочтём это «элементами колорита» вроде мюзик–холла, блюзаили того же хобби).А попытайтесь–ка ввести вновь русское народное слово или создать своё взамен иностранному! Мигом в шишковцах окажетесь, хотя предложили бы и не какой–нибудь «шаротык», а нечто нужное, понятное и выразительное. Зато будто специально заботимся, как бы заменить ещё какое–нибудь своё слово чужим, ввести ещё что–нибудь иностранное.

Да не угодно ли: и двух лет не прошло с тех пор, как слово «мюзик–холл» связывалось с американской музыкой. А теперь у нас уже «Московский государственный мюзик–холл»! Есть и ленинградский, есть и «диксиленд»!

11. БЕРЕЧЬ БОГАТЫРЯ!

Напрасно успокаивал читателей автор книги «Живой как жизнь»: дескать, наш язык–богатырь, взяв «чужеродное» слово, самовластно подчиняет его своей собственной воле, своим вкусам и требованиям, поэтому не надо «боязливо шарахаться» от этих слов, не надо бояться, как бы ему не повредило. Да и не та здесь логика. Разве можно так: богатырь – так пичкай его чем попало…

Что касается силы нашего языка, нельзя, конечно, не согласиться. Верно, он способен и переиначить, и подчинить своим законам любое нужное иностранное слово. И подчинял. Попадали в русский язык непривычные – кепи, кофе или пальто – и переиначивались для склонения – «кепка», «кофей» (в этом виде они вошли в литературный язык – «кофей», например, у Радищева, у Тургенева, у Л. Толстого) – или склонялись без переделки. Но и в том ещё штука, что язык почему–то лишили его права переиначивать и подчинять. Забыто золотое правило, известное ещё Белинскому и Пушкину: «грамматика не предписывает законов языку, но изъясняет и утверждает его обычаи».

Вопреки правилу наши учёные грамматисты [3]3
  Ответственный секретарь журнала «Русская речь» кандидат филологических наук В. Я. Дерягин, прочитав мою статью в «Северном рабочем», заметил: «Не надо охаивать «грамматистов» огульно. Они разные бывают, как и литераторы, журналисты и т. п. Ведь, согласитесь, бережное отношение и любовь к родному языку или, напротив, пренебрежение им – эти качества зависят не от рода занятий, а от чего–то другого» (письмо от 19 июля 1968 года).
  Полностью согласен с ним: действительно, это зависит от чего-то другого. Я знаю, есть «учёные грамматисты», болеющие за родной язык, их немало. Но в данном случае, когда вопрос поставлен в общем виде, мне думается, незачем вдаваться в историю, говорить о роли «грамматистов» – защитников русского языка; достаточно сказать о конечном итоге, о том, что «узаконено» в науке. Поэтому оставляю выражение «учёные грамматисты», полагая, что под ним само собой разумеются те, кто повинен в этом беззаконии по отношению к языку.


[Закрыть]– любители «вмешиваться в языковые процессы и направлять по желаемому руслу» – освободили «залётные» слова от законов русского языка и предписали не склонять даже те, что склонялись. Стоп, тургеневско–толстовский «кофей»! Назад! Другие (вроде парашюта и панциря) оказались избавленными от обязанности подчиняться русскому правописанию. (Так и вспомнишь слова печально известного академика Греча: «Пусть целый народ единогласно употребляет известное слово несогласно с правилами моей грамматики, я всё равно скажу, что оно употребляется неправильно».) И ведь до чего дошло: в пору «Предложений по усовершенствованию русской орфографии» замахивались и исконно русские слова писать на манер иностранных. (Очень подкупает простота правила: после Ц всегда писать И, как в иностранных словах, – не моргнув глазом объясняли усовершенстеователи.) Так объявились было пресловутые огурци, конци и другие – не то русские словеса, не то иностранци. Впрямь забоишься за русский язык, если уже не «залётные» слова на свой лад, а свои на чужой почнем переиначивать, не всегда отличая общественную потребность от желания личного, собственным дурным вкусом подсказанного.

Да и не в одних усовершенствователях дело. Народ действительно стал грамотным, образованным и теперь не станет превращать катабасисв катавасию,а если кто и попытается, его тут же остановят знающие друзья, уличат в искажении слова. А газеты, а радио, телевидение? Они–то ведь и стали теперь законодателями языка. Сказанное слово сразу – на миллионы слушателей! А переиначивающий как введёт в обиход что–то своё? Ну, посмеются в цехе, в бригаде, учреждении – на том и остановка. Так что рассуждения о переиначивании – лишь красивые слова, и обольщаться ими не приходится. И правильнее – не успокаивать читателей, а воевать против «залётных» слов, если они даром едят хлеб в нашем языке да ещё и вредят ему при этом.

Здесь имеется в виду вред во всём объёме – и засорение, и искажение, порчу самого языка, лишаемого красоты, силы и определённости, выразительности, и непонятность или чужеродность слов, когда не близки они уму и сердцу людей. И то сказать: не всякое иностранное слово достаточно хорошо, точно понимается («политика разделения», я уверен, понятнее, чем «политика апартеида» или «политика апартхейда»). Если же вдобавок начать соревноваться, кто больше модных словечек наскажет, то и бог знает, чем все это кончится. А наука? Подчас не больше ли трудов составит сквозь специальную терминологию продираться, чем усваивать то, что за нею скрыто? Терминология же порой бывает и не нужна для дела и никогда в жизни не понадобится.

Конечно, будет ещё потребность и в новых заимствованиях, поскольку новые открытия будут совершаться, очевидно, не только русскими. И против необходимых слов, пожалуй, никто не возразит, как не возражают сейчас против электричестваи радио,против электроникии космосаПо к чему же заведомое «тяготение», модничанье, загромождение и уродование языка словесным хламом? Тем более не существует решительно никакой причины становиться в ряды защитников «тяготения». Нет и оснований для защиты.

12. «ТЕПЕРЬ БЫ ЭТО И КСТАТИ»

Когда уже к концу идёт этот разговор о главной и всё более растущей беде русского языка, я не могу не высказать иногда возникающие сомнения: возможно ли сдвинуть горы накопленных «наслоений» не то что в языке, а в головах многих людей – от именитых учёных до самых обычных газетчиков, работников радио и телевидения, а подчас и работников полей и заводов, хоккейных и футбольных болельщиков.

Многие, страшно многие так уж привыкли бездумно брать и пускать в обиход слова чужие вместо своих, родных!

От простых–то людей, правда, слышишь то и дело:

– Да что они как пишут? Читаешь – и понять ничего не можешь, будто уж ты и не русский!

А «непростые» все уснащают и уснащают язык этой тарабарщиной, и, чем редкостнее, «новее» словечко, тем будто бы больше и весу и блеску…

Не знаю, как сдвинуть сейчас эту стену и равнодушия, и небрежения, и неуважения к русскому языку, но хочется верить, что все сделать можно.

Н. С. Лесков, говоря об иностранных словах, «беспрестанно и часто совсем без надобности» вводимых в русскую речь, и о том, что «эти вредные упражнения практикуются в тех самых органах, где всего горячее стоят за русскую национальность и её особенности», вспоминал слова И. С. Аксакова: «За этим стоило бы учредить общественный надзор – чтобы не портили русского языка, – и за нарушение этого штрафовать в пользу бедных».

«Теперь бы это и кстати», – добавлял Николай Семенович.

И теперь бы это кстати, очень кстати, скажем и мы. С той только разницей, что штрафовать надо в пользу развития русского языка.

Понятно, не в штрафах дело. Но, может быть, действительно нужен общественный надзор.

Во всяком случае, язык не менее достоин и не менее нуждается в охране, чем, например, природа, хотя мы не всегда так остро чувствуем это и, кажется, не вполне осознаем.

А пора бы!

Тем более пора, что на язык уже в сильной степени влияет мощнейшая, ещё небывалая газетно–радио–телевизионная машина, и малейший «перекос» в ней отзывается сразу на миллионах. Видели вы, как жадно читают свежие газеты в московских троллейбусах, в метро? Видели, как чуть ли не в каждой семье в городах, посёлках и сёлах вечерами спешат люди к теле визорам, чтобы застать интересную хоккейную, фут больную игру или фигурное катание, соревнования по гимнастике?

Тут–то и ждёт их, с позволения сказать, «современный» русский язык:

«Третьяк угадывает любой нюанс…»,

«фиксирует шайбу…»,

«быстро прогрессирующий голкипер»,

«отличный форвард, агрессивный»,

«наши стопперы…»,

«переигрывает по всем компонентам…»,

«прессинг…»,

«дриблинг…» («айсинга» не хватает!),

«Ай–я-яй, я–яй! Не реализовали… реальнейшую возможность…»,

«аутсайдеры…»,

«в амплуа тренера…»,

«Какую интересную интерпретацию прыжка в волчок показывает фигурист!»…

А слушая в перерывах последние новости, собравшиеся у телевизоров познакомятся и с новейшими «открытиями» в области русского языка.

Оказывается, применён новый способ уборки хлопчатника.

В чём он состоит?

В дефолиации.

Почему именно «дефолиация»?

Потому что у хлопчатника сначала срезают лист. А так как лист, говоря не по–русски, значит – фолиум, то и удаление – дефолиация.

Почему надо сказать обязательно как–нибудь, только бы не по–русски? А это уж надо спросить «изобретателей» и тех редакторов телевидения, которые благословили «изобретение».

«На картофельных плантациях района нынче собран богатый урожай…»

Почему вдруг хорошее, веками проверенное русское поле стало плантацией? Что, теперь и колхозник станет плантатором? Может быть, и песню будем петь:

 
Плантация, русская плантация!
Я – твой тонкий колосок…
 

А может быть, и фермеры появятся вскорости?

И…

Впрочем, дело не в количестве примеров. Их больше чем достаточно. И создаётся впечатление, что кто–то словно бы нарочно, словно бы специально стремится к размыванию русской культуры и в том числе – к размыванию великого русского языка…

Может, не все впитывают слушатели, но ведь изо дня в день! Со всеми «перекосами» – на всю страну!..

Рано или поздно это заставит, конечно, всех задуматься над предупреждением «перекосов», над нормами и принципами употребления иностранных слов.

Если эти принципы ещё требуют обсуждения, надо их обсудить. Но так или иначе все сделать, чтобы борьба за чистоту русского языка стала общепризнанным важным делом,а защита «тяготения» к иностранным словам всегда бы встречала отпор.

Надо на деле объявить повсеместную войну ненужным иностранным словам, то есть тем, которые не только без труда, но и с пользой могут быть заменены русскими или которые сами стали «заменителями» русских слов. Чтобы война эта была по–настоящему организована, чтобы общественный надзор за чистотой языка не позволял своевольничать и портить русский язык ни в одном номере газеты или журнала, ни в одной радио– и телепередаче, ни в одной книге, ни в одной брошюре.

Великий, прекрасный и сильный язык наш, язык, на котором творили Пушкин и Лев Толстой, язык первых Советов и первого космонавта Земли, язык, на котором разговаривал Ленин, – достоин самой большой заботы.