Текст книги "Мои прыжки. Рассказы парашютиста"
Автор книги: Константин Кайтанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
Глава вторая. Первый прыжок
Штопорящий самолет
Лето 1930 года было сухим и жарким.
Над спаленной зноем степью от зари до зари пылало солнце. Мы отдыхали только по ночам, когда жара немного спадала. А утром опять солнце и опять нестерпимый зной.
В один из таких дней я получил отпуск. Мы стояли в трех километрах от города. Опоздав на автобус, я возвращался из города в лагерь пешком. Утомленный жарой, я медленно шел по пыльной дороге. Над лагерем кружили самолеты нашей части. Среди множества машин, летевших то строем, то поодиночке, мое внимание привлек странный полет одного самолета.
Какой-то летчик, проделав упражнение по высшему пилотажу, поднялся на высоту около 2 500 метров. Сделав три правых витка штопора, он снова набрал высоту, ввел самолет в левый штопор, и машина трижды обернулась вокруг своей оси. Летчик, очевидно, дал рули для вывода. Это было видно по ее вращению. Заинтересовавшись, я стал наблюдать.
Поблескивая плоскостями, машина штопором неслась к земле. Метрах в 150–200, когда я мысленно уже простился с летчиком, машина, словно нехотя, вышла из штопора и, резко пикируя, начала падать вниз. В тот момент, когда, казалось, уже должен был произойти удар о землю, самолет вдруг выровнялся, принял горизонтальное положение. Выбора не было: мотор не работал, – летчику пришлось садиться на площадку, изрытую канавами.
Приземление произошло нормально, но, попав на бугры, самолет истерично заскакал. Подпрыгнув на рытвине, сыгравшей роль трамплина, он перескочил через небольшой овраг; хвостовая часть задела за что-то и оторвалась от фюзеляжа. Самолет по инерции сделал еще несколько прыжков и ткнулся в лужу. Шасси было сломано.
Я стремительно бросился к самолету, желая узнать, что с пилотом. По номеру на хвосте я убедился, что это машина нашей группы.
У разбитой машины стоял молодой летчик – наш курсант товарищ Власов. Выбравшись из остатков кабины, он с сокрушенным видом рассматривал растерзанный самолет.
Авария произошла потому, что Власов не мог прекратить штопор. Падая, он вспомнил было о парашюте, но не рискнул его надеть. Власова испугала новизна дела, да и пользоваться парашютом он не умел.
Оставшись в падающей машине, летчик разбил ее и едва-едва не разбился сам.
Я давно решил, что в случае катастрофы, если нельзя будет спасти машину, обязательно спущусь на парашюте. После аварии Власова я понял, что прыгать нужно уметь так же, как владеть рулем самолета. Несколько времени спустя другой случай окончательно убедил меня в этом.
На том же аэродроме, в степи, я однажды дежурил. Изнывая от жары, я забрался в свою палатку и оттуда наблюдал, как несколько самолетов делали различные перестроения в воздухе. В бинокль отчетливо были видны малейшие эволюции машин, которые летали в окружности на расстоянии пяти-шести километров. Мое внимание привлек самолет, летевший на высоте более 2 000 метров.
Он проделывал всевозможные фигуры высшего пилотажа.
Летчик то на полном газу круто, свечой набирал высоту, снова разгонял машину и делал мертвые петли, то лениво переворачивался на бок, делая «бочки», виражи…
Вдруг самолет вошел в левый штопор. С волнением я стал считать число витков: один, два, три, четыре… Я насчитал уже 22 витка, пока самолет, продолжая штопорить, не скрылся за линией горизонта.
Оторвавшись от бинокля, я бросился к телефону и сообщил командованию о случившемся. Через несколько минут узнал об аварии.
Летчик нашей части Михайловский, не сумев вывести самолет из штопора, пытался сам спастись на парашюте. Но было уже поздно. Он оставил самолет на высоте 70–80 метров от земли. Не имея запаса высоты, парашют раскрылся не полностью. Пятнадцатиметровая длина шелкового купола и строп вытянулась в колбаску. При такой страшной скорости падения не полностью раскрытый парашют не мог амортизировать удар – летчик разбился.
Если бы Михайловский умел владеть парашютом, он спасся бы, оставив безнадежную машину хотя бы в 200 метрах от земли.
Этот случай был этапом в моей жизни.
Я твердо решил научиться владеть парашютом, научиться прыгать с самолета.
Парашют раскрылся
Позади летная школа.
Осенью 1931 года, в звании младшего летчика, с двумя кубиками в петлицах, я приехал в Н-скую краснознаменную истребительную эскадрилью Ленинградского военного округа.
Встреча была теплой и радушной.
Я быстро освоился с новой обстановкой, познакомился с командирами и летчиками и, не забывая о своем замысле – прыгнуть с парашютом, – занялся освоением новых боевых самолетов.
Как-то я с радостью узнал, что за несколько месяцев до меня в эскадрилью прибыл летчик, который уже несколько раз прыгал с самолета. Отыскав летчика, я познакомился с ним. Это был молодой командир, Николай Александрович Евдокимов. Держался он тогда чрезвычайно серьезно. В свои годы он старался говорить важно, начальствующим тоном и обязательно басом.
Правда, тема наших разговоров никак не соответствовала начальствующему тону: я старался свести разговор только к прыжкам и парашютизму. Устройство и назначение боевого парашюта мне уже были известны, так же как и теория парашютного дела, которую мы проходили еще в школе. Но тренировочный парашют, на котором совершают учебно-тренировочные прыжки, для меня оставался загадкой. Наслушавшись от Евдокимова множества рассказов о прыжках, случаях в воздухе, я за короткое время успел заочно изучить тренировочный парашют. Прыгать было не с чем. Тренировочных парашютов в нашей части не было, а на боевых не разрешалось.
Зима прошла в напряженной, кропотливой учебе, освоении новых типов боевых самолетов.
Практически познакомиться с прыжком мне удалось лишь весной 1932 года.
В апреле месяце в нашу часть пришел приказ: выделить двух летчиков на сбор инструкторов парашютного дела. Моя страсть к парашютизму была всем известна, и командованию долго выбирать не пришлось. На сбор поехали Евдокимов и я.
Пасмурная и дождливая погода в Крыму была использована для теоретического изучения парашюта. Я до деталей изучил заграничные типы парашютов («ОРС», «Бланкье» и другие), первый русский парашют системы Котельникова и в особенности учебно-тренировочный.
Ежедневно тренируясь, мы ждали летной погоды. В плотно обтянутых комбинезонах, с парашютами на груди и за плечами, вместе с товарищами я изучал технику прыжка, отделение от самолета и приземление. Увлеченные новизной дела, мы десятки раз влезали в кабину большого самолета, с которого должны были совершить первый ознакомительный прыжок.
Подготовкой руководил инструктор парашютного дела товарищ Минов. По его команде, мы в точности выполняли движения, которые нужно делать при прыжке в воздухе.
Наконец наступил долгожданный день.
Туманная дымка над городом растаяла. 10 мая был первый ясный, солнечный день.
Получив приказ готовиться к полету и прыжку, я осмотрел свой парашют, сам уложил его, проверил все до последней резинки, тщательно подогнал под свой рост и в назначенное время вместе с пятью другими летчиками – будущими инструкторами-парашютистами – приехал на аэродром.
Трехмоторная сильная машина была готова к полету. Мы расселись в удобные кресла самолета. Последним, проверив посадку, вошел в самолет Минов. Видимо, инструктор остался доволен.
Вот уже дан старт, и, выплюнув клубы отработанного газа, машина ровно побежала по стартовой площадке. Еле заметный отрыв – и мы в воздухе. В застекленное окно кабины я видел, как уплывает выстланная на аэродроме буква «Т» – посадочный знак, ангары.
Самолет сделал последний круг, плавно разворачиваясь правым крылом.
Минов смотрел на землю и сквозь открытую дверь кабины определял положение самолета в воздухе.
Наконец он, очевидно, сделал расчет, взмахом правой руки подозвал первого парашютиста – неоднократно прыгавшего летчика. Парашютист должен был сделать показной прыжок, чтобы мы наглядно могли увидеть правильность расчета и основные приемы техники отделения. Я и четверо других новичков запоминали каждое движение парашютиста.
Вот он подошел к краю кабины, поставил на борт левую ногу, правой рукой взялся за вытяжное кольцо, затем отодвинул нагрудный парашют вправо, придерживаясь левой рукой за борт. Минов слегка тронул летчика за плечо, и в то же мгновение мы увидели, как тот бросился вниз.
Не отрываясь, смотрел я в окно. Парашютист летел, растопырив ноги. Я ясно видел подошвы его сапог, каблуки… Еще мгновение – и над падающим комком вспыхнул парашют. Увлекаемый вытяжным парашютиком, он вытянулся в колбаску.
Самолет шел на малом газу, и мы увидели, как в воздухе, заболтав ногами, парашютист повис под зонтом.
Машина пошла на следующий круг и поочередно выпустила еще двоих.
Наконец моя очередь. Врач, находящийся тут же в самолете, взыл мою руку. Он считает пульс: 90 вместо нормальных 74.
– Ничего! – говорит он и одобрительно хлопает меня по плечу.
Подхожу к дверце кабины. С высоты 600 метров смотрю вниз, на землю, – и впервые по-новому ощущаю высоту. Земля кажется не обычной, как я привык ее видеть из кабины своего истребителя, летая на больших скоростях и на больших высотах.
Не верится, что, бросившись вниз, благополучно опустишься на землю.
Легкий удар Минова отрезвляет меня. Не раздумывая, я сгибаюсь в пояснице, и тело, получив крен, вываливается через борт из самолета. Лечу вниз головой и отчетливо вижу землю, сначала неподвижную, как на плане аэроснимков, с разлинованными прямоугольниками площадей. Потом она медленно начинает вращаться, крутиться вокруг меня. С силой выдергиваю вытяжное кольцо. Кончик троса просвистел перед самым моим носом и остался в руках…
С большой скоростью лечу я к земле и думаю: раскроется ли? Почти одновременно ощущаю толчок. Меня встряхивает, как котенка, и вместе со стропами болтает в воздухе. Вздыхаю легко и свободно. При быстром падении почти не дышал.
После шума мотора и напряженного ожидания прыжка наступили удивительная тишина и спокойствие. Я машу рукой самолету, уходящему на последний круг, кричу и плавно снижаюсь к земле.
По мере того как нервы успокаиваются, я свыкаюсь со своим положением в воздухе. Поправляю ножные обхваты, привязываю вытяжной трос и разворачиваюсь по ветру, перекрещивая основные лямки руками. Вот уже до земли остается не более 150 метров. Земля надвигается на меня. Спускаюсь еще ниже и с высоты 70–80 метров слышу крики: «Убери ноги!»
Увлеченный полетом, я не приготовился к встрече с землей и, лишь взглянув вниз, почувствовал скорость падения, совершенно неощутимую на большой высоте. До приземления остается 10–12 метров. Делаю позицию: подбираю ноги, все внимание на землю.
Чувствительный удар. Я падаю на бок, почти в центре аэродрома.
Навстречу бежит врач. Не дав освободиться от парашюта, он хватает меня за руку и улыбается.
– Молодец! Пульс замечательный, всего 104. Какое впечатление? – спрашивает он.
Я вне себя от радости, но стараюсь держаться серьезно и как можно солиднее. Делаю вид, что о таком пустяке мне, собственно, не хочется и рассказывать.
В моей новенькой парашютной книжке появилась первая запись:
«10. V.1932 – прыжок с самолета. Высота 600 м».
Комиссия дала удовлетворительную оценку моему прыжку. В тот же день мне вручили значок парашютиста под № 94.
Следующие четыре прыжка в Евпатории, хотя я прыгал с самолетов различных систем, ничего нового мне не дали. Зато пятый прыжок надолго остался в памяти.
На крыле летящего самолета
Меня подняли в воздух на самолете. С этой машины я прыгал впервые. На высоте 700–800 метров вылез из кабины на плоскость, чтобы по сигналу летчика броситься вниз.
Уже стоя на плоскости летящего самолета, я взглянул на землю и почему-то вдруг почувствовал себя одиноким и потерянным. Мной овладела одна мысль: как можно скорее очутиться на земле. При этом я не мог двинуться с места и только бессмысленно глядел вниз.
Самолет уже сделал лишний круг, и я понимал, что медлить нельзя – нужно прыгать, иначе расчеты будут сбиты. Летчик уже подал сигнал, а я все не мог преодолеть чувства физического отвращения к прыжку. Посмотрел на землю, на летчика, который раздражительно повторил свой приказ. Наконец, напрягая всю свою волю, я отвалился от самолета и дернул за кольцо, чтобы скорее прекратить падение…
Прыжок получился неважный. Не выполнив своевременно команду летчика, я выбросился с запозданием, не рассчитав приземления, и поплатился за это крепким ударом о землю.
Мне было стыдно. Я долго раздумывал о случившемся. Очевидно, мою заминку не заметили, потому что после посадки на аэродром летчик даже не поинтересовался, в чем дело.
Как-то раз, уже под Ленинградом, я полетел с техником нашей части товарищем Созиным, который должен был прыгать.
На боевом самолете, отяжеленном вооружением, мы поднялись на высоту 650 метров, и я скомандовал ему: «Вылезайте!» Взглянул на его лицо и поразился. Словно преодолевая внутреннее сопротивление, Созин, весь побледневший, стал выполнять команду с опозданием на 12 секунд. Он неохотно вылез из кабины и только через 27 секунд приготовился к прыжку.
Продолжая полет, я обернулся и увидел его стоящим на крыле самолета.
Рассчитывая, что Созин готов, я скомандовал: «Прыгай!»
Созин стоял на крыле и, не выполнив команду, продолжал держать в руке кольцо, вынутое из предохранительного карманчика.
Опасаясь за последствия, я приказал ему влезать обратно. Но и это не подействовало.
С растерянным лицом, мутными, беспокойно бегающими глазами, Созин стоял на крыле летящего самолета.
Я снова повторил команду влезать обратно, – никакого результата.
Я беспокоился.
Управление самолетом оставить нельзя. Время идет. Созин каждую секунду рискует сорваться под стабилизатор. Тогда – неизбежная гибель. Надо принять какое-то решение.
Бесплодно кружа над аэродромом, самолет потерял высоту. Расчет точки приземления был грубо нарушен. Идти на посадку я не решался, так как струей воздуха от винта Созина обязательно сорвало бы. Втащить его в кабину я также не мог.
Набрав высоту, я вышел на круг и спокойно предложил Созину прыгнуть. Точно не понимая приказания, он стоял на крыле, бледный, с подергивающимися губами.
Дальше медлить нельзя. Человек погибнет.
Взглянув на землю, я разжал ему руки, которыми он держался за борт моей кабины, и энергичным толчком в плечо послал его вниз.
Я был уверен, что парашют раскроется. Вытяжное кольцо у парашютиста в руке, шпильки вытяжного троса почти вытянуты с конусов. Достаточно незначительного движения рукой – и парашют раскроется.
Так и случилось. Парашют раскрылся сразу, выскользнув из-под стабилизатора. Созин благополучно приземлился на одном из огородов, примыкающих к аэродрому.
Созин прыгал не в первый раз, прыгал хорошо и уверенно. Но в данном случае перед прыжком у него совершенно парализовалась воля, возникло отвращение к прыжку – состояние, близкое к потере сознания. Лишь энергичный толчок вывел его из оцепенения. Любопытно, что Созин снова прыгал и стал инструктором парашютного спорта.
«Иван Иванович» прыгает
Слет парашютистов в Крыму заканчивался большим воздушным праздником.
Несколько тысяч гостей, приглашенных на аэродром, смотрели, как поднимаются в воздух два тяжелых самолета с десятью парашютистами на каждом.
На высоте 700–800 метров машины кругом прошли над разукрашенным аэродромом, и вдруг по команде одновременно с бортов в воздух посыпались люди…
Один за другим вспыхивали купола парашютов.
Люди прыгали, громко крича: «Пошел!» или «Давай, давай!»
В то время как один бросался из раскрытых дверей, крича на лету, стоящие наготове подбадривали его и сами прыгали с такими же криками.
Под двойными распущенными куполами парашютисты опускались на аэродром. Их бурно встречали многочисленные зрители.
Страшным номером парашютного праздника был прыжок «Ивана Ивановича».
Зрителей убедили, что один из лучших парашютистов-спортсменов, некий Иван Иванович, отказавшийся выступить под своей фамилией, совершит изумительный затяжной прыжок. Иван Иванович, – уверяли ораторы, – распустит парашют на высоте 80 метров от земли и предстанет невредимым перед гостями.
Вот уже самолет сделал плавный вираж над аэродромом, и все увидели, как человеческая фигура, растопырив руки и ноги, с высоты 600 метров стремительно ринулась к земле.
Крики: «Летит!» огласили воздух. Вот уже до земли остается 100, 80, 50, 30 метров, а «Иван Иванович» продолжает неудержимое падение. Аэродром, будто наэлектризованный, затаил дыхание. Еще секунда – и «Иван Иванович» со всего размаха врезался в землю. Толпа ахнула. Одни кричали: «Разбился!», другие стояли бледные, стараясь не глядеть на страшное зрелище.
Неуместность этой шутки стала очевидной, когда зрителям показали «Ивана Ивановича», совершенно невредимого после такого оглушительного приземления. Все были убеждены, что погиб человек, – оказалось, что «Иваном Ивановичем» назывался манекен.
Глупый полет «Ивана Ивановича» чуть не внушил зрителям недоверие к парашютизму. Зато остальная программа праздника была полна занимательных и интересных номеров.
Глава третья. От Дедала до наших дней
Гениальные мечтатели
Я знал только элементарную технику парашютизма, и потому прыжки казались мне удачей. Должна же быть, думалось мне, техника парашютизма, как существует, например, техника пилотирования. Но кто в совершенстве владеет техникой и теорией прыжка?
Моему учителю Минову – в то время самому опытному парашютисту СССР – было около 30 лет. В его послужном списке значилось уже около 20 самостоятельных прыжков. Он первый в нашей стране ездил в Америку изучать парашютное дело. Опыт Минова был, можно сказать, единственной оснасткой первых инструкторов-парашютистов. И это все. Литературы о парашютизме никакой не было.
Я стал рыться в старых авиационных журналах и проспектах, делал вырезки и заметки, по кусочкам собирал все, что относилось к истории и развитию парашютизма. Я знакомился со старыми пилотами, летавшими на «гробах». Рылся в архивах, библиотеках и изучал замечательную историю парашютизма с ее настоящими героями, многие из которых остались безвестными.
Сохранилось сказание о полете греческого скульптора Дедала со своим любимым сыном Икаром на крыльях птицы.
Именно полет птицы родил в человечестве дерзанье летать.
С незапамятных времен у людей появилось желание парить в воздухе, как птица. Еще в середине XI века монах Оливье опускался на неизвестном аппарате с башни монастыря. Сохранились туманные сведения, что в эпоху Ивана Грозного один из царских холопов пытался подняться в воздух. Однако большинство таких сведений носит сказочный характер. Подлинных фактов из истории завоевания воздуха сохранилось очень немного.
Одно из самых почетных мест в этой истории принадлежит замечательному итальянскому художнику и ученому – Леонардо да Винчи. Он впервые создал проект водолазного костюма, он впервые разработал конструкцию парашюта.
«Если человек возьмет полотняный натянутый купол, – писал Леонардо да Винчи, – каждая сторона которого имеет двенадцать локтей ширины и двенадцать локтей высоты, он сможет безопасно сброситься с любой высоты».
Если учесть, что площадь этого натянутого купола примерно равна площади нашего современного парашюта, то нетрудно будет убедиться, что Леонардо да Винчи почти с геометрической точностью предвосхитил расчеты этого аппарата.
Но как и замечательная идея водолазного аппарата, так и парашют Леонардо да Винчи в течение целого столетия продолжали существовать только на бумаге.
В самом деле, какое практическое применение нашел бы парашют Леонардо да Винчи в 1495 году? Разве только для скоморошьих затей.
Немудрено потому, что творение гениального мыслителя назвали тогда еретической затеей.
Об изобретении Леонардо да Винчи вспомнил венецианец Фауст Верначио. Он построил четырехугольный парашют, стороны которого напоминали широкие паруса, а верх – чечевицеобразный купол.
1617 год можно уверенно считать годом рождения парашюта, а венецианца Фауста Верначио – родоначальником парашютизма.
Взобравшись на одну из невысоких башен Венеции, Верначио со своим примитивным парашютом подготовился к прыжку. Разношерстная изумленная толпа с испугом наблюдала необычные приготовления. Верначио прикрепил стропы парашюта к поясу и бесстрашно ринулся вниз. Прыжок отлично удался – Верначио благополучно опустился на землю. Прошло больше столетия, пока нашелся новый смельчак.
Прыжок смертника
В 1777 году парижский профессор Дефонтаж изобрел летающий плащ – аппарат, который, по его словам, гарантировал безопасный спуск с большой высоты. Но осторожный, хотя и изобретательный, профессор не решился сам испытать свой плащ. Он обратился к судебным властям с просьбой предоставить для испытаний парашюта приговоренного к смертной казни.
Не все ли равно, как погибать смертнику? Быть ли четвертованным, сложить ли свою голову на гильотине, болтаться ли на виселице, – какая разница? Почему бы не дать возможность этому смертнику погибнуть незаурядно или опуститься на землю, завоевав себе жизнь, а изобретателю – славу?
Профессор Дефонтаж получил такого смертника. Это был Жак Думье, террорист и убийца, известный страшными злодеяниями. Пойманный и присужденный к смерти за многократные и тяжелые преступления, Думье согласился прыгнуть.
Газета «Рейнише вестфалише цейтунг» так описывает это событие:
«Думье отправился в сопровождении полицейских к парижскому оружейному складу, где его ожидал профессор Дефонтаж. Для наблюдения за опытом собралось множество любопытных. Думье влез на крышу оружейного склада. Профессор надел на него плащ, состоящий из бесчисленного множества мелких покрышек.
– Держите руки горизонтально и старайтесь парить, как птица. Ничего другого от вас не требуется, – инструктировал изобретатель парашютиста.
Думье прыгнул. Ветер отнес его сначала немного в сторону. Публика с удивлением смотрела на парившего в воздухе человека. Внезапно Думье стремительно полетел вниз. Все вскрикнули. Однако, почти достигнув земли, Думье немного задержался и восстановил потерянное равновесие. Он упал на землю совершенно невредимым. Довольный изобретатель вручил Думье кошелек с золотыми монетами».
Плащ Дефонтажа остался для истории экспериментальным эпизодом.
В 1783 году французский физик Ленорман усовершенствовал уже известный более столетия назад парашют Фауста Верначио, сделав его не только более надежным, но и более красивым. Парашют Ленормана представлял собой жесткий конусообразный купол, со спускающимися стропами. Он напоминал современные учебные парашюты, на которых прыгают с вышек.
Ленорман прыгнул вначале с крыши одноэтажного дома в Париже. Прыжок удался. Ободренный успехом, он вторично прыгнул уже со шпиля Мольпельеской обсерватории.
Парашют Ленормана оказался лучшим из многочисленных творений его современников.
В 1783 году, то есть когда Ленорман изобрел свой парашют, братья Монгольфье построили воздушный шар. Шар наполнялся дымом и мог подниматься в воздух. Вслед за монгольфьерами (шарами, наполненными дымом) в воздух поднялись и шальеры (шары, наполненные водородом). В это время химики уже знали свойства газов, которые были легче воздуха. Этими газами и воспользовались изобретатели воздушных шаров.
Пионеры воздухоплавания – аэронавты первые воспользовались парашютом для спасения жизни.
Два года спустя после прыжков Ленормана его соотечественник, воздухоплаватель Бланшар, поднялся в Париже с Марсова поля на воздушном шаре.
Это был первый в истории полет с парашютом. Парашют Бланшара, как и парашют Ленормана, напоминал огромный распахнутый зонт. Вершиной он был прикреплен к воздушному шару. Аэронавт помещался в особой корзине под зонтом и в случае необходимости мог отделиться от шара, порвав связывающие стропы. Но, застраховав себя парашютом, Бланшар предварительно проверил его на кошке и своей любимой собаке. Этот опыт он проделал публично.
3 октября 1785 года в назначенное место и время собрались парижские граждане смотреть на эксперимент смелого аэронавта. Поднявшись на высоту около 500 метров, Бланшар сбросил пса на небольшом парашюте. Пес невредимым опустился на землю.
Это необычайное представление вызвало большой интерес у парижских зрителей. С тех пор собака Бланшара многократно спускалась на парашюте.
Бланшар, как и многие его предшественники, доказал, что парашют нужен аэронавтам, а начало применению парашюта для спасения человеческой жизни положил французский воздухоплаватель Гарнерен.
Его современник чрезвычайно интересно описывает это происшествие:
«22 октября 1797 года, в 5 часов 28 минут вечера, гражданин Гарнерен поднялся на воздушном шаре в парке Монсо. Мрачная тишина царствовала среди собравшихся, интерес и тревога были написаны на лицах. Достигнув высоты 700 метров, он обрезал веревку, соединяющую его парашют и корзину с аэростатом; аэростат разорвался, и парашют, под которым был помещен гражданин Гарнерен, стал быстро опускаться. Он так сильно раскачивался, что крик ужаса вырвался у присутствовавших и слабые женщины упали в обморок. Тем временем гражданин Гарнерен, опустившись в поле, сел на лошадь и вернулся в парк Монсо, в гущу бесчисленной толпы, бурно выражавшей свое восхищение талантом и смелостью этого молодого аэронавта».
На своем примитивном парашюте Гарнерен прыгал еще несколько раз, затем обучил этому искусству своих близких, в том числе и племянницу Елизавету. Она бесстрашно демонстрировала народу этот простой спасательный прибор.
Уже много лет спустя после знаменательного прыжка своего дяди Елизавета Гарнерен совершила около 40 парашютных прыжков в самых разнообразных условиях. Имя Елизаветы Гарнерен вошло в историю как имя первой парашютистки.
По примеру Гарнерена и его бесстрашной племянницы, во Франции, а затем Бельгии, Голландии и ряде других стран идея парашюта была подхвачена вначале ловкими предпринимателями, а позже и учеными.
Первыми, однако, опыт Гарнерена использовали циркачи и акробаты того времени. В течение почти столетия они развлекали праздные толпы необычайно эффектными, захватывающими воздушными номерами.
Полет под куполом парашюта смельчаки усложняли опасными упражнениями на трапеции; поджигали аэростат и спускались на землю, выделывая акробатические номера. Ради большего эффекта они разбрасывали по сторонам горящие факелы, распускали дополнительные красочные зонты, наподобие наших современных парашютиков, и нередко приземлялись на руки восторженным зрителям.
Почти целое столетие парашют во Франции и других странах Европы был известен не как спасательный аппарат при воздушных катастрофах, а как занимательный воздушный аттракцион. Циркачи и клоуны пространно афишировали «изумительный аппарат», на котором можно спускаться с любой высоты и остаться невредимым.
Марсово поле в Париже было излюбленным местом воздушно-спортивных праздников. На каждый из таких праздников места раскупались с бою. В день упражнений висели аншлаги. Зрители заполняли крыши домов, с которых были видны полеты и спуски с парашютом.
