Текст книги "Бесконечное лето (СИ)"

Автор книги: Константин Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Всех-то ты понимаешь, – продолжал Сашка. Но, как ни странно, тон его голоса не был язвительным. – Вот только меня считаешь сволочью какой-то.

– Ты чего, Саш?.. Разве я так считаю?..

– Считаешь, считаешь. Видел, как ты на меня косился тогда, в цехе.

Ого… он и это помнит! Предупреждал же я себя, предупреждал – он следит за мной. Шпионит. Но зачем?..

– Саш, к чему этот разговор? Что ты хочешь от меня?

– Может и ни к чему… Только я не такой, как ты думаешь… Вернее, был не таким. Жизнь заставила – пришлось стать. А ты сидишь тут в кабинете, перебираешь бумажечки, весь из себя «Мать Тереза», и смотришь на меня с вершин своей жалости. А мир-то не такой. Он совсем другой…

Ой, как мне всё это не понравилось!.. Куда это он ведёт? Я никак не мог понять. Сашка был полон неожиданностей сегодня. И плохо, что сказать-то мне нечего – потому что он прав. Уж кому, как не ему знать, что быть добреньким – роскошь, которая не всегда позволительна. Всё, что рассказывал мне Сева о Сашке, тут же отчётливо всплыло в памяти.

– Но… почему ты думаешь, что я к тебе плохо отношусь? – дипломатично вырулил я.

– Из вас троих ты – единственный, кто всегда старается быть подальше от меня. Чтоб, наверное, не видеть и не слышать. Так? Так. Гордый. Вот Славка или Андрей – они не такие, хотя у них есть причины быть от меня подальше. Они, похоже, гадюками крутятся, чтоб только со мной в одно дежурство не попасть. Но ты меня не боишься, и я тебя ни разу пальцем не тронул.

«Ага, не тронул!» – горько подумал я.

Сашка, словно услышав мои мысли, продолжил:

– Перестань… То, что было сегодня – это просто игра. И я догадываюсь, какими словами ты крыл меня после всего этого. А ведь ты сам виноват, я всё-таки отслужил больше тебя, да и по званию старше. Ты забыл, что такое «не положено» в армии? Что положено деду и что не положено духу?

Я вспомнил его улыбающуюся физиономию с двусмысленным взглядом, но решил промолчать об этом. Набравшись сил, я произнёс совсем другое:

– Вот уж никогда не предполагал, что моё мнение тебя так интересует. И, раз уж такой разговор, я думал, что это ты считаешь меня кем-то… Кем-то вроде маменькиного сынка. Ну, не знаю, презираешь вроде… С самого первого дня.

– Дурачок, – Сашка встал с кровати, взял сигарету, закурил. – Ну если хочешь, то слушай… Ты, может быть, самый хороший человек, которого я здесь встретил. Ты какой-то… не такой. Да, ты не такой, как они. Ты гораздо лучше. И я это знаю, убедился.

Вот те раз!.. Просто вечер сплошных метаморфоз!.. От осознания того, что сказал мне сейчас Сашка, стало приятно и стыдно одновременно. Почему всегда бывает стыдно, когда тебе говорят, что ты хороший человек? Может потому, что в глубине души знаешь, что не такой уж ты и хороший на самом деле? И всё же я на этом не успокоился. Глядя, как Сашка укладывается спать, спросил:

– С чего ты это взял? Ну, что я какой-то не такой…

– Просто знаю – и всё. Ладно, гаси свет и давай спать. Поздно уже.

Я лежал в темноте, мучительно обдумывая наш диалог… и не заметил, как уснул. Вернее, похоже, заснул только я. Разбудило меня то, что моя кровать прогнулась, когда на неё кто-то сел.

Подскочив, ничего не понимая спросонья, спросил в темноту Бункера:

– Кто это?!! Что случилось?!!

– Да не ори ты так!.. Ничего не случилось.

– Сашка, ты, что ли? – в Бункере не было окон, а свет был выключен, так что темнота была – хоть глаз выколи. – Да что случилось-то ещё? – окончательно проснулся я.

– Говорю же – ни-че-го. Ничего особенного… Просто не спится.

– А-а… А чего это… средь ночи-то? – зевая и без особого энтузиазма поинтересовался я.

– Какое там «средь ночи», пятнадцать минут только и прошло.

– Да? А кажется, что уже половина ночи, – пошарив рукой под кроватью, я достал очки.

Светящийся циферблат часов действительно показывал, что времени прошло чуть-чуть.

– Я у тебя спросить хотел, – помялся Сашка. – Тогда… Ну, помнишь, ты ещё меня разбудил ночью?

– Ну, помню, – нехотя ответил я, сразу поняв, о событиях какой ночи он спрашивает.

– Что ты с водой тогда сделал? Ты ведь что-то сделал?

– Да ничего я не сделал… налил и всё.

Эх, вот уж хорошо, что в Бункере было темно. Стыдоба ведь! Оказывается, он заметил все мои манипуляции с кружкой, а я-то думал… Что мне теперь ему ответить?..

– И всё-таки, ты что-то сделал, – уверенно зазвучал Сашкин голос из темноты.

– Ну, сделал, сделал… – признался я, припёртый к стенке. – Мама так иногда делала, когда мне снились всякие кошмары…

– Ясно, – он замолчал. Задумался…

Наконец Сашка встал с моей койки и зашлёпал по цементному полу к своей кровати.

– Извини… – после того, как он улёгся, наконец, пробубнил я. – Я не хотел… Я не думал, что ты видишь… Ты обиделся?

– Да ну тебя... Я же говорил, что ты иногда такой дурачок, – Сашкин голос был мягким, видимо, он улыбался. – Почему я должен был обидеться?

Я вновь помолчал, набираясь смелости, а потом выдал:

– Потому, что ты никому не позволяешь себя жалеть.

– Это правильно, – согласился он. – Но ты – можешь, у тебя это получается.

Снова! Как на такое реагировать – радоваться или опять искать скрытый подтекст? Отчего это мне вдруг приписали такие особенности?.. Я целиком перенёсся мыслями в тот день. И тут мой язык вновь меня опередил.

– Саш… Это правда – ну то, что ты Севе рассказывал? Это всё действительно так и было там, на «точке»? Ну, нос, спина и рёбра…

– Чего-чего? – буквально взревел он. – Сева? Растрепал?! Ведь просил же, как человека просил! Ах, так?!! Мать его перемать!

От прежней мягкости не осталось и следа. Казалось, в Сашкиных словах рушились каменные глыбы:

– А ну, колись – чего он ещё тебе наболтал?!

– Саш, да не злись ты так… Это я из него вытащил.

– Сева, чмо поганое, я ему теперь все зубы пересчитаю! Обещал же молчать!!! Трепло!! Кому он ещё «посекретничал»? Эти два козла – Андрей со Славкой – тоже знают? Он и им тоже растрепал?!!

– Да ты успокойся, Саш! Успокойся… Ну пожалуйста…

– Что «успокойся»? Гад этот твой Сева!! Я ему скажу «пару ласковых»! По секрету!!! С-сука…

Услышав, как он вскочил и шарит в темноте в поисках одежды, я тоже подскочил с кровати. «Проклятье! Только ещё разборок не хватало! Ну кто меня опять за язык тянул?» Кое-как ориентируясь в темноте Бункера, я бросился к Сашке – и мы, столкнувшись, грохнулись на его кровать. Вцепившись в него руками, я торопливо заговорил:

– Успокойся же ты! Думаешь, я бы и без Севы не догадался? А твои шрамы? А ожог на спине?..

– А ну пусти! – Сашка стряхнул мои руки с себя. – Ишь, умный какой! Догадался бы он!!! Догадливые нашлись, ...вашу мать…

Я вновь вцепился в него, поражённый тем, что его тело стало словно железным.

– И кричишь ты во сне! – торопливо продолжал я. – Тут не надо быть таким уж умником, чтобы понять!.. Саша! Ты только успокойся, я прошу тебя…

Противостоять Сашке было опасно, но я не отпускал его. Если ему удастся сейчас вырваться и уйти наверх, в кабинеты – может случиться что угодно. Я сам заварил всю эту кашу, самому теперь её и расхлебывать. Если повезёт, то, может, отделаюсь всего лишь синяками. Но если повезёт…

Сашка ещё раз сильно дёрнулся, порываясь встать, но я крепко обхватил его, прижавшись и буквально повиснув всем телом. Какое-то время мы так и сидели молча, вцепившись друг в друга. Сидели долго. На какое-то мгновение я вдруг поймал себя на мысли, что ещё лишь минуту назад, если бы Сашка захотел, он мог бы запросто, одной рукой отшвырнуть меня в противоположный угол Бункера и размазать по стенке… Но он не сделал этого. Он не захотел делать мне больно… Моё сердце было готово сейчас вырваться из груди от страха. Я держался как мог.

Было тихо. Очень тихо…

– Я что, часто кричу во сне? – наконец спросил он глухим голосом.

– Да, часто. Иногда ты же сам просыпаешься и куришь.

– Кто ещё об этом знает? – так же буркнул он.

– Не знаю, я не спрашивал. Наверное, больше никто.

Сашка замолчал, но вырываться перестал. И тут я почувствовал, что его сотрясает дрожь. Всё больше и больше. Через несколько секунд Сашку всего заколотило так, что я серьёзно перепугался – а что, если у него сейчас начнётся нервный припадок.

– Ты чего, Саш? Что с тобой?

– Ничего! Отстань! Пусти!! Пусти, кому сказал?!! – и он сильно сдавил мне руку.

Стоило слегка ослабить хватку – он без особых для себя усилий отодвинул меня и встал. По шороху и бренчанию пряжки стало понятно, что он одевается. «Вот блин, не было печали, так нашёл же! – ругал я себя. – Ну и трепло же я!..»

– Куда ты, Саш? Не ходи наверх! Сева не виноват, это…

– Сам успокойся, – перебил он меня, – курить я пошёл.

– Ну так кури тут. Зачем куда-то идти?

Он не ответил, и меня это совсем не успокоило. Нельзя его сейчас отпускать отсюда, ни в коем случае.

– Саша, не ходи туда. Кури тут, ладно? – я неуверенно нащупал в темноте его руку, потянул к себе, ожидая в этот момент чего угодно, например, прямого удара в лицо.

Я знал, что мне нельзя так делать. Ведь руками себя трогать, насколько я успел заметить, Сашка никому не позволял. Поэтому я очень осторожно взял его другой рукой за плечи, усадил обратно на кровать. Как ни странно, он послушался. Чиркнула спичка, вспыхнувшая оранжевым пламенем, осветила его лицо. Оно блеснуло, перекошенное в неровном свете огня, словно зловещая маска. Держа его за руку, я чувствовал, что его продолжает трясти. Сигарета нервно прыгала в руках.

– Саш, прости меня, пожалуйста, что я это сказал. Ты сильный человек, это правда… Но иногда и сильному человеку бывает нелегко. Бывает, что надо поделиться с кем-то – тем, что у него внутри делается. Я ведь тоже знаю, как бывает порой тяжело носить в себе…

– Тебе это зачем? – перебил он меня, нервно затягиваясь. – Что тебе до этого? Что ты лезешь ко мне?!

– Зачем?.. Попробовать помочь… – и словно уже слыша его резкую насмешку, торопливо продолжил: – Знаю, ты не принимаешь помощи ни от кого. Да и вообще, чем могу помочь тебе я? Может ты и прав, может так и есть всё на самом деле – то, что ты про меня говорил. Я не ровня тебе, ты много-много сильнее… и ты сам это знаешь. А я… Я могу только одно: слушать, пережить вместе с тобой всё, за тебя, за тобой… Поверь, я искренне хочу помочь тебе хоть чем-то. Я не хочу, понимаешь, я очень не хочу, чтобы ты так мучился. Если хочешь знать правду, то знай, что от этого мучаюсь и я. Мне так же больно внутри, как и тебе, когда тебе плохо!.. Разве ты не видишь?.. Это что, трудно видеть, да?!!

…Когда я замолчал, темнота Бункера стала такой вязкой, как будто мы окунулись в какой-то молчаливый гигантский аквариум. Казалось, стало даже трудно дышать и заложило уши.

Во мне жил уже новый стыд за те слова, которые я наговорил только что. Глупо всё. И он прав – зачем? Зачем я лезу в его жизнь… Разве я смогу помочь ему по-настоящему? Глупо, смешно… Но такой уж я есть, и это правда. Да, правда – мне очень хотелось помочь ему, хоть чем-то, хоть немного.

Сашка ещё несколько раз затянулся сигаретой, прежде чем произнёс наконец – медленно, задумчиво:

– М-да… Ты сейчас говоришь мне это, а я сижу и думаю, что сам-то себя толком до конца не понимаю. Эти процессы, которые образуются там, внутри, помимо меня, помимо здравого смысла… Помочь?! Ты хочешь мне помочь… Да если б ты знал… И вообще – откуда ты такой взялся? Зачем ты мне встретился на дороге?! Жалостный. Тоже мне ещё… выискался… Всех-то тебе жалко. Севу пожалел? Пожалел. А ему морду надо было бы разбить. Так, как он – не делают, понимаешь?! Этих говнюков, Славку и Андрюху, – тоже жалеешь, а ведь они – суки поганые: они стучат на тебя, и ты это знаешь. Теперь вот и меня жалко стало? Добрался?!

Я молчал. Мне нечем было крыть. Да – всё так, он был прав.

– Я сразу не хотел служить в секретке, – без всяких предисловий вдруг начал он. – Не моё это. Не нравилось мне тут. Я не такой умный и изворотливый, как Сева. Мне было сложно запоминать всю мутотень, с которой вы возитесь. Эти горы бумажек, писанина… Не для меня это. Но раз попал сюда – сам знаешь: дорога уже заказана. Отсюда по собственному желанию не уйдёшь. В конце концов меня отправили на «точку». А там… Ну, ты и так знаешь, как нас, штабных, не любят, что тебе рассказывать. Если уж в Штабе округа так, то в гарнизоне ещё хуже…

Он говорил, говорил и говорил. Вначале коряво, перескакивая с одного на другое, бросаясь отрывистыми фразами. А потом из него как будто что-то хлынуло: как гной, как рвота. Я слушал тихо, не перебивая. И чем дольше он говорил, тем спокойнее становился его голос. Спокойнее и холоднее. Сашка даже лёг, продолжая рассказывать, лишь время от времени прикуривая потухшую сигарету. Я всё слушал и слушал, пялясь в темноту, складывая в голове страшные картинки из его слов.

…«Первое крещение» – в бане, когда его специально толкнули на раскалённую печь. После чего он долго не мог без боли двигаться, а сон стал сплошным мучением. И как четверо «дедов» держали его за руки и за ноги, а пятый бил «от души» ногой в подкованном сапоге: «Я тебя, душара поганый, заставлю сапоги мне лизать!» Чем это закончилось, вылизал он сапоги или нет, Сашка не рассказал. А может быть, и не помнил…

– Долго они меня били. Очень долго… – равнодушно-холодным голосом процедил он. – Надо было дураку сразу так и сделать, с этими сапогами, глядишь, рёбра целы были бы. А так – кашлял потом через раз. Короче говоря, та роковая ночка была длинная, мало не показалось.

…После этого он понял – жизнь копейка, и если не ты, то – тебя. Можно долго разводить философские байки на эту тему, пока сам на себе того не прочувствуешь. Сашка же вынес весь этот беспредел на своей шкуре. Поэтому, наверное, начал драться так, словно это была последняя драка в его жизни – и ничего более не важно, так как там, впереди, только Смерть.

Он много ещё чего рассказал. Теперь уже меня трясло от услышанного. Казалось, будто душная казахская ночь сменилась на полярный холод.

Когда он закончил свой рассказ простыми словами: «Вот и всё», я, клацая зубами, сказал – не то ему, не то самому себе:

– Я бы не смог…

– Тебе и не надо, – отозвался Сашка. – Только этого ещё не хватало.

Мы замолчали, и тишину нарушало только потрескивание сигареты.

– Ты чего дрожишь, замёрз, что ли? – первым нарушил молчание он.

Я пожал плечами. В темноте это было глупо, поэтому добавил, прикладывая немалые усилия, чтобы не стучать зубами:

– Наверное…

– Так чего сидишь? Ложись-ка под одеяло, – и он похлопал по своей кровати.

Я покорно лёг и с удовольствием ощутил тепло его тела. Спать не хотелось, какой уж тут сон?

– Когда вернусь домой, – первым начал Сашка, – прямо с вокзала пойду пешком. Так соскучился по Волгограду, что хочется пройти его вдоль и поперёк пешком. Все наши летние кафе на улицах, акации. Знаешь, какой у нас зелёный город? Жаль, правда, одного: вернусь домой зимой. Так что придётся ждать лета, чтобы всё это увидеть. Странно, но почему-то всё время вспоминается Волгоград летом. Надоело мне здесь. Соскучился я. По друзьям соскучился, по родителям. Вернусь домой, обязательно восстановлюсь в институт.

– Ты бросил институт?

– Ага, прямо перед самой армией. Учиться не хотелось, вот и бросил. Сейчас жалею, дурак я был.

– Зря, Санька… Сейчас бы уже дома был бы. Конечно дурак.

– Так кто же знал, что всё так изменится? Что студентов будут увольнять в запас? Вообще-то я не потому решил восстановиться. Просто молодой тогда был, глупый. Теперь всё по-другому будет. Всё-таки кое-чему я тут научился, это точно.

Мы какое-то время болтали, успокаиваясь от только что пережитого. Когда Сашка закончил рассказывать мне, что он будет делать после армии, я попробовал представить ему свою версию, как я наконец уеду отсюда, но вдруг он оборвал меня на полуслове:

– Ты чего, так и не согрелся?

– Не-а… – сказал я, поняв, что всё ещё клацаю зубами.

– Ну ты даё-ошь!.. Что же ты такой мерзлявый?

– Не знаю… Оттого что сибиряк…

– Да уж, оно и видно, что сибиряк.

Внезапно Сашка сгрёб меня в охапку и подмял под себя… пружины кровати жалобно скрипнули.

– Сибиряк говоришь? Сибиряк, да? – замурлыкал он как кот. – Эх ты «сибиряк», мерзляк-сибиряк, замёрзший такой, холодный…

Он дышал мне прямо в лицо.

Я лежал, боясь пошевелиться и замерев так, что даже дыхание перехватило. Что это? – продолжение игры в «свалку», начатую ещё наверху, в кабинетах? Но тон его голоса… Сразу вспомнилось это тихое: «Стервец». Дёрнувшись как следует, я сделал попытку вырваться, но Сашкины руки сжали меня ещё сильнее.

– Косэ, Косэ… – зашептал он и, изловчившись, снял с меня очки.

– Э-э! Ты что? – беспокойство за то, что с очками может что-то случиться, разом оживило меня.

– Тихо, тихо, Косэ… Всё нормально. Я их под кровать положил. Всё будет нормально, – тем же влажным, глубоким голосом отозвался Сашка.

– Что ты делаешь?! Пусти!

– Тише, сибиряк… Косэ…не бойся… Всё будет хорошо…

– Ты… Ты что?!!

Меня вновь посетила та странная мысль о его намереньях. По спине пробежал холодок ужаса. Я вспомнил игривый блеск его глаз, кривую ухмылочку и разговор о «друганах», ещё тогда, в Кабинете. «Нет, это невозможно!» – внушал я себе. – Такого не бывает. Где-то, может, это и существует, но не здесь, не со мной и не с ним… Это невозможно. Он не такой…»

– Саша, опомнись! – взмолился я. – Что ты делаешь?!

Хотя мог уже и не спрашивать – всё и так было понятно без слов. Но не верилось. Чёрт возьми, не верилось, что такое может наконец произойти! Ведь стыд же, стыд!!! И, боже мой, как же сковало страхом всё тело насквозь!

– Саша, не надо… – только и смог я пролепетать под его натиском.

– Косэ, Косэ… Я так хочу… – жгуче шептал он мне в самое ухо. – Не бойся, Косэ, слышишь, не бойся меня…

…Всё смешалось в моей голове, как в доме Облонских… Иначе это состояние было не охарактеризовать. «Что делать?! – панически забилось в рассудке. – Ведь в армии нет ничего худшего, что могло бы случиться с «духом». От этого никогда не отмоешься. Никогда. Сам ведь говорил когда-то Лёшке из учебки, что, если вдруг такое случится, нельзя допускать этих ошибок. А сам?! Как же теперь!..» Я задёргался что было сил, пытаясь вывернуться, но моё сопротивление давало совершенно обратный результат. Оно ещё больше распалило Сашку, и он совсем подмял меня под себя. И, чем больше я дёргался, тем сильнее он заводился. Похоже, его даже забавляла вся эта возня. Когда Сашка совсем прижал меня к кровати, я почувствовал, что он возбуждён до предела. Ошибиться в этом было невозможно, его твёрдый член упёрся мне в живот. Как коленом придавили… Что ж это такое-то, как же всё это понять?! А все его байки о бабах?! Враньё?! Но это невозможно… Он же нормальный мужик, нормальный. А разве может нормальный…

– Косэ… Не бойся… Ну не бойся же меня… – Сашка шептал и тёрся об меня всем телом.

Его движения стали гибкими, трепетными, а руки ползли по моему телу, и я не знал, как их остановить. И вдруг он особенно нежно и очень тихо, едва слышно, прошептал:

– Давай попробуем, а… пожалуйста…

На секунду мне показалось, что его слова дыхнули мне на кожу раскалённым клеймом.

– Нет… Нет! Нет!… – я заметался, как безумный.

Но вырваться не получалось. Сашка был гораздо сильнее меня, и все мои попытки освободиться из-под него были безуспешны. Кровать жалобно стонала под нами на все лады. От всего происходящего, от тщетности усилий, от страха, от его шёпота, от разгорячённого дыхания голова шла кругом. Я не выдержал и бессильно расплакался.

– Пусти… – глотая слёзы, молил я.

– Почему, Косэ? Почему ты плачешь? Я не сделаю тебе ничего плохого… Слышишь, Косэ…ну зачем ты так? Прошу тебя, не бойся, всё будет хорошо. Никто никогда не узнает… Ни под каким видом, Косэ… не плачь, пожалуйста, не плачь – и он нежно провёл рукой по моим волосам.

Мне стало совсем дурно…

– Нет, нет, Саша, я прошу тебя, не надо… Пусти меня… Слышишь? Отстань! Отстань!! Да отвали же ты от меня!!!

Объятья Сашки ослабли, и я выскользнул, кинувшись к своей кровати, сбивая по пути табуретки – туда, где лежала моя одежда.

Первой мыслью было – как можно скорее сбежать из Бункера. Любой ценой. В темноте, на ощупь… Я схватил одежду, но от страха никак не мог разобраться в ней, судорожно хватая то китель, то брюки, то рубашку. Руки тряслись, из них всё вываливалось. Услышав скрип пружин Сашкиной койки, я затравленно вскочил на свою кровать, забился в угол, поджал ноги и замер. «Если он снова начнёт всё сначала, что же тогда? Заорать? Тут ори не ори – никто не услышит. А если услышит, то будет ещё хуже. Если хоть кто-то узнает о том, что тут произошло… Я пропал. Я пропал!! Пропал!! Пропал!! Остаётся только одно – в петлю лезть…»

Я, кажется, готов был проломить стену спиной от страха… но Сашка лишь молча достал новую сигарету и закурил.

– Косэ… – голос его был тихий, мирный и грустный. – Успокойся. И не дрожи. Всё. Проехали… Я тебя не трону…

– Не трону?!! – выпалил я, давясь слезами. – Какого чёрта?! Зачем это тебе надо?!

– Какой ты ещё маленький и глупенький, – с горечью хмыкнул Сашка.

– Зато ты уж больно умненький! Только каким местом?! Или что: сила есть – ума не надо?! Так?!!! – кажется, у меня началась истерика.

– Тише, Косэ… успокойся же, – терпеливо повторил Сашка из тьмы. – Всё будет хорошо. Я к тебе не подойду, не трону – успокойся…

– Что «успокойся»? Что «успокойся»?! Что «хорошо будет»?! Сначала опустил ниже канализации, а теперь заладил: «успокойся»?

– Нет, Косэ. Не опускал я тебя никуда и не собирался этого делать. Это было совсем не то…

– Да?! А как это ещё называется, по-твоему?!!!

– Не понял ты. Я ведь по-хорошему хотел. А ты не понял.

– Что ты хотел «по-хорошему»? Всё я понял!!! По-хорошему, да уж!! – бросал я сквозь спазмы.

– Нет, Косэ. Всё не так… – спокойно отозвался Сашка, не меняя интонации. – Нравишься ты мне. Понимаешь?.. глупый…

– Что??? – …мне показалось вдруг, что раскалённое железо вновь вошло в мою мякоть. – Ты совсем??? С ума… того???

– Всё, что я сказал, ты уже слышал, – тихо произнёс Сашка. – А теперь успокойся. Не трону я тебя. Обещаю. Никто больше не тронет и никто не узнает обо всём этом. А если кто тронет – пожалеет. Это я тоже обещаю. Только, пожалуйста, не рви мне душу, Косэ… Не скули как побитый. Я не сделал тебе ничего плохого… Успокойся же ты… прошу… Всё, проехали…

Он замолчал, потом глубоко вздохнул, повернулся на кровати – и стало абсолютно тихо. Больше мы не говорили. Но я всё равно не верил. Мои мозги были растерзаны, задавлены… Какой же я кретин, что ввязался сегодня в это… Сначала – дневная «свалка», потом – этот ночной разговор… Зачем я лёг в его кровать? Можно же было догадаться, пуганый ведь уже, стреляный… И вот – опять… Я просидел почти всю ночь, зажавшись в угол, прислушиваясь к каждому его движению… Вот сейчас он встанет и подойдет ко мне… С его-то силой… Что же делать, а?! Что же делать-то?! Сидя так, в скрюченном виде, чего я только не передумал, глотая слёзы и стараясь не всхлипывать!.. Но Сашка лежал как убитый – ни слова, ни движения…

В Бункер навалилось ощущение какой-то вселенской тишины, которую обычно несёт поздняя-поздняя ночь. Спал Сашка или нет – я не знал. Немного успокоившись, я осмелился немного вытянуть затекшие ноги. Не знаю как, но позже, под утро, всё-таки задремал…

Проснулся я, когда скрипнула входная дверь. Подскочив – так, словно в меня воткнули шило, – я вытянул руки и стал напряжённо прислушиваться. Вокруг было всё тихо. Ни звука. Просидев в оцепенении какое-то время, всё-таки осмелился и, крадучись, проскользнул до выключателя – вспыхнул свет.

В Бункере никого не было.

Облегчённо вздохнув, я сощурился на часы. Будильник показывал без четверти девять. Сейчас в Штабе должно появиться начальство. Надо как можно быстрее приводить себя в порядок и подниматься, если я не хочу крупных неприятностей.

Да уж – хочу или не хочу, а чувствуется, что неприятностей с сегодняшнего дня мне уже никак не миновать…

Трясущимися руками я кое-как умылся и начал бриться, несколько раз порезавшись. Потом долго шарил под койкой в поисках очков, пока не вспомнил, что Сашка положил их под свою кровать. Наспех одевшись и нацепив очки, я долго не мог заставить себя собраться с силами, чтобы открыть дверь Бункера и выйти наружу. Просидев так на стуле какое-то время, всё-таки с трудом поднялся. Оставаться в Бункере было нельзя, надо было идти наверх… Сделав над собой усилие, открыл дверь и – ступил за порог с таким чувством, как будто шагнул в бездну…

В кабинетах шла обычная утренняя возня. Ребята сонно перебирали бумаги, вяло бросали их по разным папкам для начальства. Настороженно кивнул тем, кто поднял на меня глаза. Мы почему-то никогда не здоровались – может потому, что практически не расставались. Облегчённо вздохнул, увидев, что Сашки в кабинете не было. Я не знал, как отреагирую, если увижу его сейчас. Молчком проследовал к своему столу и уткнулся в бумаги, намеренно повернувшись ко всем спиной. Мне было тяжело и стыдно смотреть ребятам в глаза. Казалось, что на моём лбу повисла неоновая вывеска: «Опущенный». Рассеянно и машинально я стал перебирать какие-то бумаги… Чутко вслушивался в разговоры ребят, остро терзаемый сомнениями и подозрениями.

«Что, если Сашка всё рассказал им?» – спрашивал я себя. «Что же мне тогда делать? Нет! Нет, нет. Только не это. Я совсем не готов. Я не знаю, что мне делать. Совсем не знаю…»

Появилась Бухара. Она взяла какие-то нужные ей документы, потом настежь распахнула окно, укоризненно сказав:

– Ребятки, да вы что?! На дворе уже солнце вовсю светит, а вы тут сидите в духоте. Задохнетесь ведь!

– Спасибо, Зинаида Борисовна. А мы как-то и не заметили.

Бухара улыбнулась, и вдруг пристально посмотрела на меня.

– А ты что это с утра такой хмурый? Заболел?

– Да нет, – пробормотал я, – устал немножко. Это пройдёт.

– Устал? Не выспался, что ли?.. А кто тебя так порезал?! – изумилась Бухара, увидев следы моего утреннего бритья. – А ну-ка, пойдём со мной, я тебя сейчас лечить буду! Что ж это такое-то?! Идём-идём, шустренько…

– Да ладно, не надо, Зинаида Борисовна.

– Что ещё за разговоры? Сказала – идём, значит – идём. Сева, ты, если что, скажи начальству, что я твоего подопечного лечить увела.

– Скажу, скажу…– хмыкнул Сева. – Не беспокойтесь.

У себя в каморке Бухара быстро заварила чай, всунула мне в руки термометр, смочила какой-то жидкостью кусок бинта для компресса.

– Так, дружок: термометр – подмышку живо, бинты приложи на места порезов, сейчас чай заварится. Давай-давай-давай, без разговоров, меряй температуру, бинты – на мордаху и – за чай, пока горячий!.. Что случилось-то? Что-то серьёзное? Я ж вижу – на тебе сегодня лица нет…

– Нет-нет, Зинаида Борисовна, всё нормально… Спасибо.

– Ну-ну… Спасибо-на здоровье… Где ты ночевал-то? Внизу? С Кунсайтесом? – проницательно глянула она. – Что, небось, выясняли отношения?

– Кто Вам сказал, Зинаида Борисовна?! – робко улыбнулся я. – Ну так, немножко повыясняли… и разошлись…

– Эх уж эти мне горе-выясняльщики! А ты, дорогуша, помни, что за себя надо всегда уметь постоять!.. Что бы тебе твои дружки ни говорили. А так, как ты – нельзя: сразу скуксился, разболелся… Вон весь порезался даже, с утра… Куда это годится?! Я тебе вот что скажу: ты с Кунсайтесом, вместо того, чтоб ругаться, лучше подружись. Ты же у меня умница, знаешь как это сделать. Он тебя в обиду не даст. Вон он какой сильный! Ты попроси его, чтоб он спортом с тобой позанимался, в спорт-кубрике. Он же занимается там, каждый день – и тебя будет с собой брать. Хочешь, я поговорю с Цапенко, чтобы тебя отпускали на часок-другой в спорт-кубрик? А то – глянь, какой ты дохленький-то!.. Мой сын – покрепче. А он спортом у меня занимается, с детства приучен… И Кунсайтес тебя понемногу приучит… Слышишь, что я говорю?

– Да, Зинаида Борисовна… Хорошо, я поговорю с Сашкой.

– Вот и славно. Будешь с ним дружить – будет всё хорошо.

– А Сева?

– Сева – это Сева. А Саша – это Саша. Понятно тебе?

– М-м-м… Не совсем…

Я на секунду даже зажмурился от ужаса… Неужели Сашка… Да нет, быть того не может… Это бред…

– А что тут непонятного? Я же вижу, кто тут рядом со мной крутится и кто чего достоин.

– То есть Вы хотите сказать, что Сашка…

– Я хочу сказать только то, что я хочу сказать. А всё остальное поймёшь сам. Договорились?

У меня сразу как-то настолько отлегло от сердца, что слёзы вновь навернулись на глаза. Бухара и это заметила, улыбнулась:

– Ну ещё только этого не хватало!.. Пей чай. Давай сюда термометр. Так… температура нормальная… Уже допил? Ну тогда иди работать. Возьми-ка яблоко, пожуй. И послушай сюда: во-первых – успокойся, нельзя так нервничать, ты ещё молодой, а во-вторых – запомни этот наш разговор. И впредь аккуратней брейся, пожалуйста. Ну, беги!..

Утро потихоньку перерастало в обычный рабочий день. Начальство, как всегда, вальяжно порхало из кабинета в кабинет. Стрекотал телетайп. Звонил телефон. Сева с кем-то ругался, угрожая «накатать телегу», если хотя бы ещё раз кто-то там проспит и не пошлёт вовремя доклад. Несколько раз в кабинет заходил Сашка. И каждый раз я дёргался, слыша его голос. Сашка подсаживался за стол Севы и тихо говорил с ним о чём-то, но ко мне ни разу не обратился, будто бы меня тут не было. Я же сидел как на иголках, не поднимая головы от стола.

В середине дня, плотно погрузившись в работу, я, кажется, немного успокоился. Никто не тыкал в меня пальцем, припоминая ночные события в Бункере, никто не отпускал «голубых» шуточек на мой счёт. Конечно – умом я понимал, что Сашка никому не расскажет. Хоть он и «не подарок» по характеру, но всё-таки далеко не идиот… Однако, всё равно по спине пробегал неприятный холодок от одной только мысли… Да и как было не бояться? Если то, что произошло сегодня ночью в Бункере, станет хоть кому-то известно – всё! – мне крышка. А ведь так хорошо все наши отношения складывались до этого!…

С другой стороны, эти мысли потихоньку вытеснялись иными. Более субъективными. Вновь и вновь прокручивая в голове ночную сцену, я вспоминал и анализировал Сашкины слова: тон, которым он их произносил, их смысл. И, чем дальше – тем ближе подходил к странному и даже жуткому объяснению, – я был не прав. Не прав по отношению к Сашке, к себе, своему поведению… И, наконец, самое жуткое – не прав по отношению к нам. Этот кошмарный вывод ну никак не мог вписаться в прочное армейское клише – следовательно, возникновение этой ситуации произросло из каких-то других источников. Вопрос: каких? Тут-то всё и запутывалось… то есть мои прежние рассуждения разбивались в пыль – разбивались рядом с такими понятиями, как «трепет», «сердце», «чувство»… и т.д.

Как же я действительно отношусь ко всему этому?! И как я отношусь к Сашке в частности?! Разве я когда-нибудь задавал себе эти вопросы? Разве я могу смело на них отвечать, не понимая их сути, не уяснив себе до конца?.. А ведь именно так оно и было сегодняшней ночью… Неужели я всю свою жизнь занимался лишь игрой в прятки, сам с собой?…