Текст книги "Зверь (СИ)"

Автор книги: Константин Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Готов, – резюмировал Татарин.

– Слушай, ты, scharfschЭtze, – вспылил я. – Я чего-то не понял... с какой стороны по нам стреляли-то?

– Слева, – признался Булат.

Хотя, это я и без него знал – слышал, где ракету поймал перехватчик, да и видел, куда он шмаляет.

– А ты какую сторону палил? – вкрадчиво осведомился я.

– Левую, – нехотя согласился Закиров.

– И как ты его прошляпил-то?

– Ну, командир... скалы, камня много, еще и на солнце нагрелся... – начал оправдываться стрелок. – Даже в тепловизор не видно было...

– Сейчас бы нас как разнесло на мелкие кусочки – ты бы это святому Петру рассказывал, – дрожащим голосом произнес Гера.

– Это ты Петру бы рассказывал, а он – Аллаху, – поправил водителя Калач.

– Scheiss drauf! – отрезал я. – Татарин, еще раз прошляпишь – своей башкой БТР закрывать будешь. Как Саша Матросов, только наоборот. Verstanden?

– Да понял я, понял, – отмахнулся боец.

– Вот и ладушки...

Оценив повреждения, полученные машиной, я, кажется, в первый раз поблагодарил создателей этим броневиков. Опаленная огнем краска левого борта, конечно, не в счет – она на боевые характеристики не влияет. А вот бронеплиты, закрывающие задние катки, пришлись весьма кстати – один из множества осколков, процарапавших сталь корпуса, острый, как игла, глубоко засел в броне, как раз напротив самой уязвимой части – резины баллона.

На первый раз обошлось, но происшествие послужило предупреждением для всех – расслабляться не следует. Мы на вражеской территории, и Бог весть, какие еще сюрпризы приготовили террористы. Даже не для нас – для федеральных войск, но какая разница, в чье дерьмо наступить – в коровье, или лошадиное? Результат, по большому счету, будет один и тот же.

Да и атмосфера была слишком накаленной, чтобы расслабляться. Даже обманчивое спокойствие природы не успокаивало, а, скорее наоборот. В тихом омуте, как говориться, черти водятся. Густые леса остались позади, и теперь два бронехода ползли по узкой, извилистой каменистой горной тропе. До лагеря Мамаева оставалось все меньше и меньше, напряжение же, наоборот, росло и росло. То здесь, то там виднелись следы прошедших боев – воронки от снарядов и мин, гильзы от выстрелов 125-миллиметровых танковых орудий, куски железа и брони от техники, и даже искореженные, вскрытые взрывами, как консервные банки, остова от бронетранспортеров, БМДшек и БМПшек. На смену беспечности Татарина пришла самая настоящая паранойя – стрелок выискивал боевиков буквально под каждым камнем, за каждым кустом. Парочку узких, мелких, но бурных речушек ТБС с легкостью преодолели по каменистому дну – таких широких, спокойных равнинных рек, как та, что мы пересекли вчера, больше не встречалось.

Но, если не считать найденный минным тралом головной машины противопехотный фугас, остаток пути прошел без происшествий. За день мы практически наверстали упущенное, и, когда солнце скрылось за покрытым снегом горным пиком, до цели нашего предприятия оставалось около тридцати километров. Здесь, на пологом склоне, покрытом хвойным лесом, я и решил остановиться на ночлег. Спрятав бронетранспортеры под сенью деревьев, затянув их маскировочной сеткой, мы начали готовиться ко сну.

Татарин, единственный из всех не признававший микроволновые печи, принялся разогревать консервы на горелках с сухим спиртом, Мищенко, попыхивая своей неизменной трубкой, горестно причитал, что сала вообще не осталось – последний кусок, залитый кровью Игоря, пришлось выбросить. Украинец не был один в своей скорби – Булат с Наилем тоже проявили свое сочувствие. Распределив наряды, те, чьи дежурства начинались позже, в том числе и я, отошли ко сну.

Поспать мне удалось недолго – гораздо меньше, чем промежуток до моего караула. Это дома, в своей постели, я дрыхну, как убитый – из пушки не разбудишь. В любом другом месте – в гостиничном номере в... хм, командировке, или у любовницы, что, признаться, случалось, хотя и нечасто (измена ведь спасает брак), достаточно малейшего шороха, чтобы я проснулся. На этот раз меня разбудил даже не шорох, а удар по броне транспортера, звоном прошедшийся по всей машине.

– Fucking shit! – услышал я английскую речь. – Let me go!

– Поговори мне тут, – донесся ответ Маковецкого.

Мы с Калачом вскочили одновременно. Я – выдернув из кобуры Стечкина, Алексей – схватив свой ужасный револьвер. Кивком головы я показал боксеру – сначала ты, а там уж я за тебя отомщу. Сержант выполнил приказ без обсуждений, прощупав предварительно пространство за люком машины стволом карманной гаубицы.

Снаружи, в свете почти полной луны, уткнувшись мордой в опавшую хвою, лежал человек в серой униформе и отчаянно ругался на английском. Не пятнистой, как у нас, а в просто серой, какая бывает у американских летчиков. Лежал он так, естественно не по собственной воле, а потому что на спине у задержанного сидел Юра, заломив его руки за спину. По своей воле летчик только матерился, но, судя по тому, что Маковецкий приготовил внушительных размеров шишку, дабы заткнуть ему рот, это будет продолжаться недолго. Рядом уже стояла большая часть армии спасения – оба мусульманина, Тарас и Паша.

– Так, отставить! – приказал я. – Юра, подними его.

Сообразив, что если я не приказал кончать лазутчика сразу, то, значит, хочу пообщаться с ним, боец откинул ставшую бесполезной шишку, и поднял арестанта. Даже при таком тусклом свете я разглядел звездно-полосатый американский флаг на плече летчика.

– Who are you? What are you doing here? – спросил я.

– I' am James Stone, captain of the USAF, – ответил пилот.

– Ты смотри-ка! – удивился Булат. – Я думал, ты только по-немецки шпрехаешь, а ты еще и по-английски...

– Ce n'est pas de gaietИ de c?ur, – отмахнулся я.

– Он еще и на машинке может, – усмехнулся башкир.

– Шо он лопочет-то? – поинтересовался Мищенко.

– Капитан ВВС США Джеймс Стоун, был сбит три дня назад во время тренировочного полета, – начал я синхронный перевод.

– Тренировочного, – едко усмехнулся Татарин. – Так мы и поверили!

– Не мешай, – прорычал я. – Are you alone here?

А вот с переводом ответа я не спешил. Казался он слишком бредовым, да и вообще...

– Что он сказал? – насторожился Юра.

– Сказал, что второй пилот погиб, – буркнул я.

– Я, может, не слишком хорошо знаю английский, – покачал головой боец. – Но слово "werewolf" я слышал четко, и переводится это – оборотень. Он сказал, что второго пилота порешил оборотень...

– Так, отставить, – отрезал я, прикуривая сигарету. – Лучше свяжи его покрепче... и шишку зря выкинул – рот ему тоже заткни.

– Как в Германии, – тихо произнес Калачев.

– Что в Германии? – насторожился Елисеев.

– Пущай лучше Татарин расскажет, – отмазался Леха, наткнувшись на мой испепеляющий взгляд. – У него это лучше получается.

– Ладно, я – так я, – с готовностью согласился Булат. – В восьмидесятых, когда я, Леха и наш непревзойденный командир, отдавали долг Родине, служа в ГСВГ, недалеко от нашего батальона стоял еще один батальон. И мы, и те были десантниками, но офицеры, в том числе и наш горячо любимый друг, – он кивнул на меня. – В один голос утверждали, что на одного того десантника нас надо человек шесть – не меньше. Кстати, сейчас-то уж, наверное, можешь рассказать, что за батальон тот был? – повернулся ко мне Закиров.

– Ты продолжай, не отвлекайся, – ответил я, выпустив обалденно красивое кольцо дыма.

– Ну, на "нет" и суда нет. Так вот, в один прекрасный день пропали из той части трое десантников. Понятно, первая мысль – в самоволку ребята убежали. Политрука на ковер, нас – в ружье. Наверно, половину ГДР прочесали – ничего. Да и времени около двух недель прошло – проявились бы где-нибудь. Или у какой-нибудь фрау под боком, или при попытке пересечь границу, или уж и в расположение части вернулись бы. Хренушки! Примерно через месяц – такая же ситуация. На этот раз пропали четверо. Опять в ружье, опять поиски, опять хренушки. Проходит еще месяц – и опять трое пропавших. Тут уже заговорили про то, что и в этот, и в прошлый, и в позапрошлый раз было полнолуние, а кое-кто, в эти же ночи, видел около части здоровенного волка.

Кто-то язвительно хохотнул, кажется – Наиль.

– Смейся, смейся, – отмахнулся Булат. – На следующее полнолуние устроили засаду. А был...

– Был у нас, в штабе армии, такой полковник Сидорчук, – перебил я Татарина. – Трезвым его мало кто видел, и не потому что он пил как собака, а потому что любую подпись с первого раза как родную рисовал. Особенно перед проверками из Москвы, когда в какой-нибудь ein Buch mit sieben Siegeln обнаруживались косяки, которые срочно надо исправить, большая половина штабов бежала к нему. Деньгами давать как-то не принято было – вроде как взятку даешь, подтверждаешь, что не случайно накосячил, а намеренно Родину-мать обманул. Потому и расплачивались с ним коньяком, или подарками какими-нибудь... словом, приходилось пить мужику.

– Да? Не знал, – удивился рассказчик. – Так вот, той ночью никто не пропал, да и караулы ничего не видели. Но утром на дороге, ведущей в ДОС, нашли того самого Сидорчука, сильно израненного... словно на медведя с рогатиной ходил. А рядом – труп голого, в чем мать родила, человека с перочинным ножом в сердце. Полковник еще жив был – отвезли его в госпиталь, особист сразу прибежал. Зачем, мол, мирное население режешь. Тот – в отказ, никакого эгсбициониста в глаза не видывал, а резал волка. Понятное дело, решили, что полкан до чертиков допился, да и скончался он через неделю. Так что дело замяли, пропавших десантников списали на волка, трупешник повесили на Сидорчука. Но примечательно то, что личность убитого так установить не удалось, а на плече у него была татуировка в виде орла, распростершего крылья, – Булат раскинул руки, изображая татуировку. – И свастики, какая была у штурмовых отрядов СС. И завалил его полковник не простым ножом, а серебряным.

– Нож тот, кстати, не перочинный, – поправил я. – А для конвертов, на шикарной гранитной подставке, ему как раз тем вечером и подарили. Тут уж, понятно, легенда об оборотне получила такую пищу, что ее рассказывали и через год, и через пять лет, и даже в Союзе я ее слышал. Но там уж такие подробности были, что Голливуд просто отдыхает.

– Брехня, – решительно заявил Тарас.

И в этот момент раздался волчий вой. Длинный, протяжный. Это дома перед телевизором, в передаче Дроздова ничуть не страшно звучит. Так – большая собака, вот и все. Но ночью, в горах, от этого звука стало жутко. И на собаку нифига не похоже... Мы, дружно схватив оружие, встали в круг, сомкнувшись спинами. Американский офицер, испуганно замычав, попытался заползти под БТР. Я почувствовал противную каплю пота, стекающую между лопатками.

– Слышь, Наиль, – прошептал Юра. – А сабелька-то точно серебряная?

– Могу расписку написать, – так же тихо ответил башкир. – Не сработает – оборотню покажешь.

– Как дети малые, – твердым голосом произнес я, первым опуская ствол пистолета. – А потом что, все дружно поверим в Деда Мороза и зеленых человечков?

– А если кто и придет – у нас огневой мощи хватит авианосец на дно пустить, – поддержал меня Калачев.

Засмеявшись, вначале неуверенно, но с каждой секундой все веселее и крепче, остальные бойцы тоже убрали оружие. Теперь, когда эхо воя умолкло, наш страх казался нелепым и смешным. Даже стыдно стало, и, в первую очередь – перед собой. Как у Носова в рассказе "Тук-тук-тук". Только там – двое сопливых пацанов, а здесь – восемь здоровых... нет, Маркина не считаем. Семеро здоровых мужиков, вооруженных до зубов, заваливших по всему свету столько народу, что Рембо отдыхает, пересрались, как маменькины сосунки, услышав волка черт знает где... рассказать кому – до конца жизни смеяться будут.

– Все ты, Татарин, со своими байками, – заметил Маковецкий.

– Ладушки, хватит. Кто дежурит – остается, остальные – отбой, – распорядился я.

– Так, командир... твое же дежурство, – просветил меня Паша.

– Да? – удивился я. – Тем более.

Взяв из машины АК и прибор ночного видения, я, забравшись на броню транспорта, сел, сложив по-турецки ноги, положил на колени "Калаша", загнав предварительно патрон в патронник, и прикурил очередную сигарету. Боксер расположился на втором БТРе, повесив автомат себе на шею.

Забавно... за столько лет службы на Кавказе я оказался первые, и при таких обстоятельствах! И, казалось бы – война идет, а в горах – прямо проходной двор. И мы, и BBC, и американцы, и, уж конечно, террористы – куда без них? Надо скорее закругляться и валить отсюда – пускай каждый сам своими проблемами занимается. Я не Красный Крест и не мать Тереза – спасу девчонку, сдам янкеля Сорокину, и домой. И пошло оно все...

Затушив об броню окурок, я поднял голову вверх. Как же чертовски красиво звездное небо! И какая чертовски огромная здесь луна – ни с тарелку, как у нас, а с колесо от "Гелика". Нет, больше, с колесо от "Урала". Более красивую и крупную луну я видел только в Африке. Вот там она на самом деле здоровая. Зевнув, потянувшись, я достал новую сигарету.

Но прикурить ее не успел. Внезапно я ощутил на себе чей-то взгляд. Не просто взгляд, а примерно такой же, как Мищенко смотрит на сало – взгляд голодного зверя, для которого лучше сырой человечины блюда нет. И он умеет это блюдо правильно готовить. Стало немного не по себе... да чего уж врать? Стало страшно до жути, до усрачки. Жгучий, противный лед пробежал по каждой мышце, каждой клеточки моего тела. Не поворачивая головы, не шевеля ни рукой, ни ногой, большим пальцем ладони, лежащей на автомате, я сдвинул предохранитель в среднее положение. По тихому металлическому щелчку справа, я понял, что Лешка сделал то же самое.

И тут мозг, словно раскаленным шилом, пронзила мысль: если это слышал я, то, уж тем более, слышал и зверь! Теперь неизвестная тварь точно знала, что мы почувствовали его взгляд. Сразу за этой мыслью пришла другая – может, Замышляеву и в самом деле повезло, что он вынес себе мозги?

Я сидел, не в силах пошевелиться, положив палец на спусковой крючок, и приготовившись выпустить всю обойму в ответ на малейший шорох. Одновременно с этим, я понимал, что не хочу видеть неведомое существо, и, вообще, хочу оказаться как можно дальше отсюда. Я чувствовал на своей спине немигающий взгляд зверя так отчетливо, что мог бы с точностью указать то самое место, где он сейчас находится.

Отпустило так же внезапно, как и началось. Зверь ушел. Не потому что решил оставить нас в покое, а потому что решил отложить трапезу на попозже. Одновременно, не сговариваясь, мы с Калачем вскочили на ноги, наведя стволы "Калашей" на то место, где несколько мгновений назад стояло дьявольское создание. В серо-зеленом свете ПНО виднелись лишь качающиеся ветви кустарника. То ли от ветра, то ли тварь, уходя, потревожила их.

– Что это было? – шепотом поинтересовался боксер.

– Ничего хорошего, – заверил я.

– Как-то мне... ну... сыкотно, – признался Алексей, проверяя револьвер.

– Ich glaube, er kommt nicht mehr, – заверил я, заметив его жест. – Во всяком случае, сегодня.

Глава 5

Утро началось, как по уставу – все одновременно поднялись, позавтракали, никто никого не подстрелил, и оборотень никого не слопал ночью. Даже янкель перестал паниковать. Понял, зараза, что здесь ему не Вьетнам и не Ирак – церемониться с пленным никто не будет. Летчика даже покормили, пожертвовав часть пайка Замышляева, ему теперь абсолютно бесполезного. Но когда арестант попросился в туалет, получил жесткий отказ.

– Хоть в штаны ссы, – категорично заявил Татарин.

Все слишком хорошо знали эту фишку с развязыванием рук, чтобы купиться на нее. Но сам снайпер, закинув автомат на плечо, в кустики отошел – сам себе он доверял. Я слишком поздно сообразил, что направился он именно в те заросли, откуда ночью мы с Калачем почуяли угрозу. Кстати, теперь, при свете солнца, от того леденящего страха не осталось и следа. Ночное происшествие казалось чем-то вроде обычного кошмара. Словно и не со мной это было, а с кем-то другим, давным-давно, в прошлой жизни. Даже позабылось как-то.

Напомнил о пришельце Булат, выскочивший из кустов, как пробка из нагретой и взболтанной бутылки шампанского. В руках, с таким видом, словно только от его автомата зависит жизнь всего человечества, он сжимал АК.

– Ты чего это? – насторожился Наиль.

– Там следы... как волчьи, только здоровые, – дрожащим голосом произнес Закиров. – Вот такие! – показал он, сделав жест руками, как рыбаки показывают сорвавшегося с крючка карпа.

– Брешешь, – по своему обыкновению ответил казак.

То, что Закиров врал, было и без того ясно. Если размер следов соответствовал тому, что он показал, то сам волк, если прикинуть по пропорциям, ростом должен быть не меньше трехэтажного дома. А то и поболе. Вопрос в том – насколько преувеличил стрелок.

– Конечно, брешет, – согласился с Тарасом башкир. – Я таких здоровых в жизни не видел, а уж у нас-то волков – тьма. Особенно ближе к Уралу.

– А ты пойди и проверь, – предложил Татарин.

Сафин не заставил просить себя дважды, скрылся в кустах и надолго потерялся. Вернулся следопыт минут через пятнадцать, когда бойцы начали порядком беспокоиться, а я успел выкурить две с половиной сигареты. Ему даже говорить что-то было не обязательно – по выражению лица Наиля все поняли, что Булат соврал ненамного.

– Действительно, волк, – озабоченно произнес он. – Здоровый, зараза. В жизни таких следов не видел. Пришел оттуда, – башкир махнул рукой на запад. – А ушел... ушел он туда, – боец показал на юго-восток, куда лежал и наш путь.

– Сдается мне, что кто-то хреново нас ночью охранял, – подметил Маркин.

– Может, ты нас и охранял херово? – предостерегающе сузил глаза Юра.

– Так, отставить, – крикнул я. – Он в нашу с Калачом смену приходил.

И я рассказал про этот крайне неприятный эпизод. Мужики слушали с еще большим интересом, чем вчерашнюю байку Татарина. Ну, еще бы! Или дела давно минувших дней, случившиеся больше десяти лет назад и в нескольких тысячах километров отсюда, или же нечто, произошедшее давеча ночью, на расстоянии в несколько десятков метров от спящего отряда. Даже пилот сбитого разведчика внимательно прислушивался, хотя, скорее всего, мало чего понимал.

– Шевелиться быстрее надо, – сделал вывод Паша.

Тарас – и тот промолчал, не заявив что это – брехня. Но с Елисеевым никто и не спорил.

– Хер-ли расселись тогда? – прикрикнул я. – Aufgesessen!

Два бронетранспортера, заляпанные грязью, окропленные кровью, с опаленными боками, продолжили путь. Последний отрезок на пути "туда", а ведь предстояло еще "обратно", которое обещало быть не менее веселым. Не знаю, какие настроения были в головной машине, но не думаю, что атмосфера сильно отличалась от той, что была в командирском броневике. Я начинал понимать, что чувствовал Колумб перед тем, как команда "Санта Марии" едва не отправила за борт искателя приключений. Приключений, в первую очередь – на собственную задницу с самым чувствительным органом – волосами на ней.

Спокойным казался только Лешка. Но я слишком хорошо знал Калача, чтобы понимать, что его спокойствие – лишь внешнее. Положив ладонь на рукоятку своего чудовищного револьвера, сержант сидел, прикрыв глаза, покачиваясь в такт мерному колыханию бронетранспортера по волнам дороги. Булат нервно теребил 12,7-миллиметровый бронебойно-разрывной патрон к В-94. Даже я поймал себя на том, что все чаще и чаще поглядываю в сторону серебряной сабельки, презентованной Игорем.

Расчетные тридцать километров, как это ни странно, оказались таковыми лишь на карте. На деле, поплутав по горам, мы намотали все сто, а то и больше. Не раз вспомнились детские головоломки из журналов типа "Веселые картинки", где надо было вывести Мурзилку/Чиполлино/Илью Муромца (ненужное зачеркнуть) из лабиринта. Нет, даже круче! Провести по лабиринту мышь к сыру, минуя кота и мышеловку! На практике, даже в пятилетнем возрасте, такие задачи решались очень просто – берется карандаш и ластик. Ведем карандашом от мышонка по каверзному запутанному пути, если упираемся в тупик, или, не приведи Бог, в кота – стираем линию до последнего поворота, и идем по другой дороге.

Казалось бы, чего уж легче, в условиях реальной жизни провести такую же операцию с картой, и добраться до сыра, избежав когтей кота и стального захвата мышеловки? На словах оно, конечно, все легко. А на деле – хрен там. В горах, в настоящих горах, а не тех, что нарисованы на карте с линиями топографии и промерами высот, там, где должна быть дорога, находился обрыв. Или отвесная скала. Или ущелье. Складывалось такое впечатление, что оборотнем был, если вообще был, не только волк – но и горы, и карта.

По старинному поверью, если оборотень кусает человека, тот тоже превращается в оборотня. Бред, конечно. Если следовать логике, то через пару десятков лет таких превращений на всей Земле остались бы одни оборотни. Какой там! Здесь я не обломался, и, вспомнив математику за десятый класс, произвел нехитрые расчеты, и пришел к ужасающему выводу – если бы каждый новый оборотень на следующее полнолуние кусал хотя бы по одному человеку, которой, свою очередь, тоже превращался бы в оборотня и так далее, то меньше, чем через три года человечество перестало бы существовать! Но это – нормальная логика нормального, здравого человека, коим, как это ни странно, я продолжал считать себя. Однако, если продолжать верить легендам, то получается, что оборотень укусил каждый камень, каждый кустик, каждую травинку и каждую пылинку, и даже карту, и теперь они превращались во все, во что им заблагорассудится.

Часа через два пути, после того как я вспомнил прогрессии, меня больше занимал вопрос размножения оборотней, нежели бесконечные плутания по горам. Все испортил Калач. Оставив в покое свой миниатюрный дробовик, сержант сверлил меня взглядом, давая понять, что что-то хочет сказать. Причем это "что-то" явно не было просьбой остановиться, дабы поставить струю в угол – здесь бы он не робел. Да и вообще, если вспомнить, Лешка – из тех людей, которые говорят, ежели что-то хотят сказать. Или молчат, если такого желания нету. И чаще случалось именно второе, за что кандидат в мастера спорта получил в личное дело огромный плюс.

– Говори уже, – не стерпел я.

– Евген, ты же знаешь... я родился не в самом Новосибе, а в деревеньке недалеко от него. Петровка называлась. Не в честь того Петра, а помещика Петрова, которому она принадлежала когда-то. Дед мне еще рассказывал – перед войной во всем селе куры пропадать по ночам стали.

Татарин, любитель погреть уши, едко усмехнулся. Куры, мол – великое дело. Здесь люди пропадают – и ничего. Впрочем, он не учел, что в те далекие трудные времена ценность курицы, дающей бесценное мясо, молоко, яйца и мех, была намного выше человека, эти ценности потребляющего.

– Смейся, смейся, – продолжал боксер. – Устроили засаду, и ночью увидели, как огромная черная собака залазит в курятник, а вылазит оттуда с курой в зубах. Шмальнули по ней из трехлинейки, лапу перебили. Ну, собака куру бросила и огородами ушла. А на следующее утро бабка, вдова кулака, еще во времена гражданской расстрелянного, с забинтованной рукой появилась. Типа, дрова рубила, и порезалась.

Булат уже гоготал вовсю. Даже я не смог скрыть усмешки.

– Ну про нее и так знали, что ведьма, – с невозмутимым видом рассказывал сержант. – Так что порешили ее – и все. Самое интересное – куры-то пропадать перестали!

– Весомый аргумент! – выдавил из себя между приступами неконтролируемого веселья Закиров. – Да подохла та собака где-нибудь, вот и все.

– А лапа? – продолжал настаивать на своем Алексей.

– Ну, не повезло бабке, куда деваться? – ответил стрелок. – Совпало неудачно, вот и все.

– Но куры-то пропадать перестали! – привел самый весомый довод Калачев.

– Ой, Лешка, уморишь меня, – произнес я, стараясь глубоко дышать, чтобы прекратить смех. – Давайте, наконец, договоримся. Не бывает оборотней, зеленых человечков, вампиров, упырей и вурдалаков. Нет, упыри бывают – за штурвалом сидит один. Бред все это, сказки. Брехня! Das ist alles erstunken und erlogen!

– А в Германии? – не сдавался боец. – И америкоз что сказал? Оборотень!

– Ну, wei? der Teufel, что там в Германии произошло – еще разобраться надо. А янкель еще и сказал, что был на учебном задании. Этому тоже верить?

– Хорошо, – медвежонок извлек главный козырь. – А сегодня ночью?

– Ну, сегодня ночью... – развел я руками.

Действительно, от этого события никуда не деться. Был же кто-то, что даже мне страшно до потери пульса было. И оставил после себя волчьи следы. Сказать, что этого не было, я не мог, потому что оно было!

– "Кипарис", я "Баргузин", – избавил меня от ответа Елисеев. – Мы на точке.

– Стоп, машина, – скомандовал я, обрадовавшись неожиданному спасению.

Надо отдать должное Калачеву – обстановку он разрядил, как обойму "Калаша" – в один счет. За кажущейся простотой этого человека скрывается еще тот жук. Если я за столько лет дружбы так и не понял – то ли он гораздо тупее, чем кажется, то ли наоборот – гораздо умнее, чем хочет показать, то о чем, вообще, говорить? Лично у меня сложилось ощущение, что это байку он затравил не зазря.

Армия спасения остановилась в заданном квадрате, в полутора километрах от базы боевиков. Как это ни странно, сосновая роща, обозначенная на карте, была и здесь, только больше напоминала чащу. Но это – мелочи. Сам лагерь террористов располагался за торчащим из зеленого моря травы темно-серым утесом, так что здесь мы были надежно скрыты от глаз бандитов, и, согласно хитрому тактическому замыслу, до того момента, как их тела остынут, боевики не должны узнать о нашем присутствии. Впрочем, за последние два дня теория тактико-специальной подготовки не раз спотыкалась об суровую действительность, так что дальнейшее развитие событий процентов на девяносто зависит от везенья и расположения звезд.

Оставив отряд маскировать машины, вооружившись ТКБ-0239 и биноклем, взяв с собой Татарина с успевшей полюбиться ему В-94, я отправился на разведку. Взобравшись на утес по узкой, извилистой, поросшей тропой тропинке, которой, похоже, со времен шелкового пути никто не пользовался, я залег на краю скалы. Вид отсюда открывался просто потрясающий – горы с белоснежными вершинами, подпирающие собою облака, густое зеленое море лесов со сверкающими на солнце змейками рек, и, конечно, база Мамаева.

Бандформирование обосновалось в двух одноэтажных зданиях, построенных, наверно, сразу после Великой Отечественной. Обе постройки неоднократно реставрировались, и дошли до наших дней в более-менее приемлемом состоянии. Хотя, конечно, сами боевики ремонтом не занимались – штукатурка на стенах во многих местах обвалилась, обнажив красные кирпичи. На площадке перед домами стоял Nissan Patrol и пара "командирских" УАЗ-469, а из-под навеса импровизированной ремзоны торчала морда бронированного Урала.

В бинокль я насчитал пару десятков человек, занятых повседневными делами, коими занимается любое преступное сообщество в промежутках между своими антиобщественными деяниями: кто-то подметал площадку, кто-то ремонтировал грузовик. Несколько террористов, скорее всего – часовых, неспешно прохаживались по периметру базы с висящими за спинами "Калашами". Еще трое, сидя на корточках, выстукивали на коленях какой-то ритм, которого я с такого расстояния не слышал, а четвертый, размахивая руками, отжигал какой-то местный танец.

Но это – снаружи. Внутрь зданий мог заглянуть лишь тепловизор винтовки Булата, который, припав к окуляру прицела, лежал рядом.

– Бац, бац, бац, – произнес он, имитируя выстрелы.

– И мимо, – пошутил я. – Ну, что там?

– Насчитал сорок восемь человек, – ответил Татарин. – Причем большая часть – в левом доме.

– А Даша?

– Не вижу, – признался снайпер. – Есть одно пятно, в правом здании, похоже на человека, привязанного к стулу. Но на вид веса в нем килограммов восемьдесят – не меньше.

– Неужели, промахнулись? – огорчился я.

Или мы опоздали, и заложницу уже убили, или выкупили. Или же источники Сорокина, мягко говоря, были неточны. А, может, сам майор был неточен в своих рекомендациях, причем, намеренно?

– Постой... подошел еще один... стоит напротив – наверно, разговаривают... бьет. Раз, два... опять стоит, – комментировал Татарин то, что видел через тепловизор.

– Ладушки, – повеселел я. – По крайней мере, один пленник там есть. А была здесь Даша или нет... есть только один способ проверить!

– Разведка боем? – уточнил Закиров.

– Разведка боем, – кивнул я. – Как тебе позиция?

– Как в тире, – усмехнулся стрелок. – Я бы на их месте хотя бы заминировал... балбесы, что поделать?

– Нам от этого хуже что ли? – пожал я плечами. – Перед атакой возьмешь Мища, и будете прикрывать сверху. Вопросы е? Вопросов не – исполнять!

– Есть! – ответил Булат.

Спускаясь, я не переставал удивляться, каким же образом мы забрались на такую верхотуру? Тропинка казалась еще более крутой и более опасной, чем при подъеме. Маленькие камушки выскальзывали из-под ног, и, звонко ударяя об скалу, подпрыгивая, летели вниз, грозя унести с собой, как на роликах, двух альпинистов. Тропа тоже обернулась...

Впрочем, я понимал, что это только так кажется. Понимаясь наверх, когда не оглядываешься вниз, и не можешь оценить, на какую высоту уже забрался – это одно. Кажется – ох, сколько еще карабкаться... А вот спускаясь вниз, когда волей-неволей приходится смотреть не только на узкую тропинку, но и на ландшафт, раскинувшийся далеко внизу – совсем другое дело. Здесь основная мысль не о том, что спускаться еще черт его знает сколько, а о том, что этот процесс может быть значительно ускорен, причем не по доброй воле.

Внизу, где осталась моя небольшая армия, царил полный порядок: Тарас попыхивал своей трубкой, обе машины, закрытые маскировочной сеткой, присыпанные сверху хвоей, превратились в два небольших холмика – даже я чуть не прошел мимо. Янкель, с шишкой во рту, с которой он весь день не расставался – прямо как младенец с соской, был заботливо привязан к дереву.

– А пусть охраняет, – ответил Наиль на мой безмолвный вопрос.

Я не стал разбираться – кого охраняет. То ли сосну, чтобы не упала, то ли шишки под ногами, чтобы не украли, а, может и землю, чтобы не сбежала. Головных болей хватало – настроение и так не красноармейское, а тут, похоже, еще и дочери Сохновского в лагере боевиков нету. Но есть другой пленник. Получается уравнение с двумя неизвестными, решить которое можно введением третьей – языка. "einen Gefangenen einbringen", как это называлось полвека назад по обе стороны фронта.

Задачи распределились по принципу "от каждого по возможностям": Булат с Мищенко – на скале, поддержка из высокоточного оружия. Правда, Тарас взял с собой еще и ПКМ... ну, раз ему так спокойнее – то пусть. Гера с Пашей – держать машины на парах и ждать сигнала. Если будет туго, их артиллерия с легкостью сравняет с землей обе хибары террористов. Главное – чтобы нас в это время под крышами зданий не было. Пилоту разведчика – самое ответственное задание – нести почетный караул у мачты сосны. Оставшимся бойцам – мне, Калачу, Наилю и Маковецкому, предстояло взять лагерь штурмом. Назначив властью, данной мне, час "Ч" на час ночи, я, как и прочие бойцы, начал готовиться к бою.