Текст книги "Зверь (СИ)"

Автор книги: Константин Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Майор Железняк беспокоит, – представился я.

– Ожидайте... – произнес капитан, и несколько секунд спустя продолжил: – Соединяю.

– Здравья желаю, все еще майор Железняк! – услышал я знакомый голос.

– Здравья желаю, товарищ полковник! – постарался угадать я.

– Чего? Какой, нахрен, полковник? – взревел Павел.

– Неужели, до сих пор подполковник? – хохотнул я.

– Ты, Евгений, вконец белены объелся! Бери выше! Генерал-майор!

Verdammte Scheisse! С генерала Мороза я мог стребовать гораздо больше, нежели с полковника Мороза. Старый знакомый попал по-крупному...

– Ого! – присвистнул я. – Поздравляю! Давно?

– Второй день! – гордо ответил офицер.

– Ощутимо, – согласился я. – И на груди его широкой...

– Не в один, а семь рядов, – продолжил за меня особист.

– Одна медаль висела кучей, и та – за выслугу годов! – закончили мы в один голос.

– Эх, Женька, Женька, – вздохнул Мороз. – Как мы с тобой в... хотя, ладно. Не говори, что ты специально позвонил, чтобы поздравить меня...

– Я службам собственной безопасности никогда не врал, и врать не собираюсь, – соврал я. – Паша, мне надо несколько ребят найти... причем, желательно, чтобы через неделю они были здесь.

– Я бы еще знал, где оно, твое "здесь" находится... диктуй.

И я, серьезно подстраховавшись, дал генералу список из двадцати имен. Даже если он сможет найти хотя бы половину, я в накладе не останусь. А если всех – что же, будет из чего выбирать!

– Нихрена себе, несколько! – возмутился Мороз. – Это все?

– Нет! Мне нужно оружие, надежный человек в Чечне... так, и переправить туда около пятидесяти тонн груза. Самолетом, конечно, – закончил я список.

– Да ты точно белены объелся! – рассмеялся Павел. – Ладно завтра к вечеру перезвоню. Кстати, с тебя коньяк!

– Ладушки, – согласился я. – А за твои труды?

– Я же сказал – конь-як, – повторил чекист. – Отбой.

– Отбой, – растерянно кивнул я.

Вот тебе и два! Получается, что больше половины проблем решились одним телефонным звонком! И, если бы не покупка двух бронеходов, подготовка ко всей спасательной операции стоила всего бутылку коньяка! Наверно, такое возможно только в России!

– Приехали, – Калач остановил "Гелика" перед моим подъездом.

Оставалась еще одна ощутимая проблема – Олеся с Оксаной. Как сказать жене и дочери, что я скоро поеду в Тмутаракань, где, еще и, постреливают, я до сих пор не придумал. А потому решил не говорить пока ничего. Представится удобный случай – скажу, а нет – скажу перед самым стартом.

– Ты это... – повернулся я к Алексею. – Лесе с Ксюхой пока ничего не говори. А то...

– Да понял я тебя, – отмахнулся сержант. – Не маленький.

– Вот и ладушки, – улыбнулся я. – Завтра в восемь жду.

– Так точно! – ответил боксер.

Я вышел из машины и достал из пачки последнюю сигарету. Рабочий день закончился, как обычно, вовремя. Щелчком открыв зажигалку, я прикурил, и отправился к ларьку за новой пачкой. Естественно, после встречи с банкоматом – не "LM".

Глава 2

На следующий день Лешка приехал на удивление вовремя. Вообще, зная пунктуальность боксера, у которого слово "выезжаю" означало "сейчас согрею борщ, поем, попью чайку, дочитаю газету и приеду", я ждал его не раньше девяти. Этим он, скорее всего, заразился от бывшей жены. Да, на первый взгляд удивительно, как такой человек может работать в службе безопасности банка, но, вспомнив, что Калачев – кто-то вроде моего "прикрепленного", выражаясь совдеповским языком, то все сразу становится на свои места. Со мной не забалуешь!

В общем, когда Алексей позвонил и доложился, что уже ждет у подъезда, я только разместился перед телевизором с чашкой кофе. Если "Диалоги о рыбалке" я еще, скрепя сердце, мог досмотреть не до конца, то покинуть уютное кресло, не допив кофе и не затушив в пустой кружке утреннюю сигарету, я не мог никак. Лишь покончив с этими делами, я снял со стула наплечную кобуру с "Макаром", напялил ее на себя, надел сверху пиджак, и вышел во двор.

– Чего теперь? – первым делом поинтересовался сержант.

– А вот теперь звони Татарину, – ответил я.

– Не рановато? – усомнился боец.

– У них уж половина десятого, – ответил я. – Или, даже половина одиннадцатого...

Второй, а, считая со мной, третий участник экспедиции – Татарин, или же, если по паспорту – Булат Закиров, как и Калачев, служил под моим началом еще в ГДР. Кстати говоря, татарином по национальности он никогда не был, лишь родился в Казани. Насколько я знал, татарской крови в нем вообще не было ни капли: мать – армянка, а отец – казах. Но сам Булат, тем не менее, был глубоко убежден, что не кровь родителей определяет принадлежность ребенка к той или иной народности, а место рождения.

Примерно через год службы Закирова в нашу часть пришло очередное пополнение срочников, и был среди них рядовой Виль Накиев. Вот уж кто и был чистокровным татарином, так именно он – высокий, сухожилый, смуглый. На вопрос, который прочие солдаты задавали обоим с несомненным подвохом, чем татарин отличается от башкира, оба отвечали одинаково: "татарин на коне едет, а башкирин рядом бежит". Впрочем, на этом сходство Накиева с невысоким, круглолицым Закировым заканчивалось, как и их взгляды на национальную принадлежность.

– Татарин? Кто, ты? – кричал Булат, почти стуча себя пятками по груди. – С хера ли баня-то упала? Ты где родился? В Самаре? А я – в Казани! Значит это я чистокровный татарин, а ты – так, невесть что!

Но в мой красный список он попал, конечно не за это. Не знаю, где он научился, но стрелял молодой солдат отменно, причем из всего. Одним из упражнений тогда была стрельба сходу. Оно и понятно – теоретически мы учили солдат убивать и оставаться при этом в живых. Слова Ганнибала "успех измеряется кровью – вашей, или ваших врагов", пожалуй, будут иметь вес во все времена. Вне всяких сомнений, попасть в движущуюся фигуру намного сложнее, чем в бойца, который, стоя на месте, прицеливается и спускает крючок. Это с одной стороны. С другой стороны, на ходу и самому солдату попасть в цель гораздо сложнее. При стрельбе лежа-то руки дрожат, а что говорить о стрельбе, когда ствол "калаша" качается в такт походке? Плюс-минус сантиметр на дистанции в триста метров превращается в десятки метров разброса!

Бывалые офицеры учили солдат такой хитрости – перед выстрелом замереть, и, перенеся вес на одну ногу и имитируя шаг второй, выпустить маслину. Чистой воды показуха. Мало того, что скорость движения заметно падает, так еще и солдат на те доли секунды, что он имитирует шаг, становится отличной целью. Закиров же, идя быстрым шагом, клал пули от живота точнехонько в грудную мишень!

Стрельбой из АКМ, ПМ и СВД его таланты не ограничивались. Стоит еще раз отметить специфику Советской армии, в которой далеко не после каждого упражнения следовало сдавать гильзы. Кстати, пошло-то это с рубежа сороковых и пятидесятых годов, когда, даже покидая казармы, бойцы, в целях секретности, зачехляли новейший тогда АК-47. Да и гильзы собирали подчистую, чтобы янкели не узнали калибр секретного оружия. В общем, здесь изощренный мозг русского солдата начинал работать примерно так: если гильзы сдавать не обязательно, то и выпускать все патроны необязательно, значит их можно сховать! Не для продажи, естественно – Боже упаси! Сохранялись патроны с вершинкой пули, окрашенной зеленоватой краской – трассеры. В самом деле, зачем их тратить днем, когда на ночных стрельбах можно зарядить полный магазин трассеров, и дать длинную очередь? Красиво же!

Ховались такие патроны в тревожных мешках, подвязанных у каждого солдата под койкой. И то верно – лучшей нычки придумать сложно – тревожные мешки, в которых хранилась смена одежды, аптечка и сухпаек на три дня, были святыней и у "дедов". Время такое было – громыхнуть могло в любой момент, и забрать у салаги, скажем сухпаек... а если завтра война? Короче говоря, такой поступок не приветствовался, и потому, кроме предметов, положенных уставом, в тревожных мешках прятали и трассеры. И не только 7,62х39 мм от АКМ – так же пулеметные 7,62х54R для ПКТ, и, даже, 14,5 мм для КПВТ! Словом, ночные учебно-боевые стрельбы были зрелищем совершенно потрясающей красоты, но степенью высочайшей крутизны считалось написать трассерами из БМПшного пулемета Калашникова на ночном небосклоне, усыпанном звездами, три буквы – "ДМБ".

Надо же было такому случиться, что по дурости, наглости, или незнанию, Булат решил продемонстрировать свой подчерк во время очередной комиссии из Москвы... с этого момента, и до конца службы Татарина, дежурство по кухне второй роты автоматически означало, что в наряд идет Закиров и еще несколько особо отличившихся. Причем, если особо отличившиеся раз от разу менялись, то величина "Закиров" оставалась константой.

Кстати, начиная с этого времени, снайпер стал резко худеть, и я понимаю почему! Сам один раз, мельком, видел, как и из чего готовится пища на армейской кухне – процесс, не объясняемый ни одним из известных законов химии и физики, в результате которого нечто совершенно несъедобное, содержащее одни и те же ингредиенты, превращается в первое, второе, третье или компот – и то неделю есть не мог, чего уж говорить о Татарине? И это, хочу заметить, за границей, в ГДР! Как и чем кормили солдат в самом Союзе я и представить боялся. Постепенно, раз от разу, солдаты стали замечать, что пища наряда Булата отличается не только тем, что ее можно было без опасения за сохранность алюминия брать ложкой – она отличалась вкусом! Вкус первого блюда отличался от второго, и совершенно не был похож на вкус компота! Закиров научился готовить, и из чего – из того, что было на армейской кухне! Событие совершенно из ряда вон выходящее...

Конечно, доверять я ему, доверял – иначе и быть не могло. И как специалисту, и как человеку. Но, как у человека, у Татарина был один ощутимый минус, бывший, однако, большим плюсом для специалиста.

– Евген, – повернулся ко мне Лешка, прикрыв трубку рукой. – Он говорит, что меньше, чем за миллион, он не согласен.

Вот! Это и есть тот самый минус. А, может, и плюс – как посмотреть.

– Дай сюда, – я забрал у Калача телефон. – Татарин, это Железняк говорит...

– Да и тебе, командир, то же самое скажу, – ответил снайпер. – Меньше, чем за миллион – ни-ни.

– Ладушки, – усмехнулся я. – Миллион.

– Не рублей, – поспешно поправился Закиров.

– Естественно, не рублей, – согласился я.

В трубке повисло натянутое молчание.

– Э-э... когда приехать, командир?

– Завтра утром.

– Есть, товарищ майор! Разрешите приступать?

Вот нас и трое... теперь самое время связаться с Сохновским, дабы выяснить, получилось у него навешать лапши на уши похитителям, или нет. Впрочем, в успехе этой микро операции я почти не сомневался. Ну не был бы банкир тем, кто он есть, если бы не умел как следует компостировать голову своим партнерам и клиентам! Но самый ценный жизненный груз – опыт, учил, что доверять, кончено, можно чему угодно, даже своей интуиции. Но проверить, все же, было бы недурно.

Антон перезвонил сам, когда мы подъезжали ко двору, где я родился и провел детство, дабы встретиться с четвертым членом команды – Геркой Маркиным. Бывший спортсмен, автогонщик, как нельзя лучше подходил на роль водителя командирских двух с половиной десятков тонн металла. Помню, лет десять назад, после того, как он домчал меня на старом "двадцать один сорок" до Москвы, уложившись в три часа, а потом – дал круг по МКАД за сорок минут, я вообще зарекся садиться с ним в одну машину. И оказался прав – на одном из этапов кубка "Дружбы народов" Гера не справился с управлением и вылетел в повороте, покосив с десяток человек. Так закончилась его спортивная карьера, но началась другая – карьера водителя-дальнобойщика, возможно, менее славная, и на кусок хлеба перепадало меньше... приходилось мазать масло сразу на колбасу.

– Знаешь, – задумчиво произнес банкир. – Это оказалось даже легче, чем я думал...

– Gott mit uns, – улыбнулся я. – Чтобы и все остальное прошло так же.

– Больше похоже на тост, – заметил Сохновский. – В общем, как я и обещал, у тебя есть две недели. Будет что нужно – деньги, или еще что – сразу звони.

– Да, кстати, – вспомнил я. – На счет тоста. Нужна бутылка коньяку.

– Не рановато праздновать?

– Какой праздновать? Мне за оружие и самолет расплатиться надо! – отрапортовал я.

– Чтоб мне все так легко давалось, – вздохнул в трубку одноклассник.

К вечеру, как и обещал, отзвонился Мороз. Разговор начался с весьма неутешительных новостей – из списка в двадцать человек в живых остались лишь пятнадцать, из которых двое находились в психушке, еще трое – в инвалидном кресле. Из оставшихся – троих даже ему, генералу, выдернуть никак не удастся. Оставалось только догадываться, где и какие задания Родины выполняют ребята... Однако, для собственного спокойствия я не стал этого делать. Еще двое могли подъехать минимум через месяц, этих тоже пришлось вычеркнуть. Оставалось пятеро. В принципе, такой расклад меня вполне устраивал – получалось ровно девять человек, как назгулов у Толкиена. Безо всяких там половинок, четвертей и десятых долей. Четверо подъедут через три-пять дней, а еще один... последний кандидат, как оказалось в настоящее время служил в управлении генерала!

– Да? – удивился я. – И кто же это?

– Капитан Замышляев, – ответил Мороз.

Ну да, следовало догадаться. Игорь Замышляев – человек с небывалым везением. Он и в мой список попал лишь благодаря этому качеству. Не потому что ему повезло попасть, а потому что я считал весьма недурным иметь в команде такой талисманчик.

Игорю, редкостному раздолбаю, везло во всем и всегда. Это был как раз тот уровень удачи, везения, который не поддается никакой логике и никакому здравому объяснению. Словно какие-то высшие силы подталкивают его, направляя по жизни. Почаще бы включал голову – глядишь, уже полковником был бы.

Самый выдающийся пример его везения – один случай на Кубе, где мы охраняли наши ракеты. Тьфу, совсем забыл, что на Острове Свободы Советских боеголовок никогда не было... в общем, выполняли задание Родины и партии. Одним совершенно обычным вечером лейтенант Замышляев приволок в часть древнюю старушенцию. На первый взгляд бабушка – божий одуванчик. Как рассказывал Игорь, копалась в мусорных баках, куда свозились отходы с нашей части. Подозрений, по большому счету, никаких и не возникло – просто решил немного прикольнуться. Внести, так сказать, разнообразие в тяготы и лишения военной службы.

Но самое удивительное началось, когда бабушка попросилась в туалет. Только здесь оказалось, что старушка – и не старушка вовсе. Даже не женщина, пусть и преклонного возраста, а переодетый, искусно загримированный, американский шпион. Замышляеву, с разгону, чуть было Героя не дали, но вовремя спохватились, и решили что двухнедельного отпуска в Союз молодому офицеру более чем достаточно. Неслабо парень прикололся...

Что тут началось в части! Бедных кубинцев в особый отдел каждый день приводили десятками. Первым делом, конечно, под подозрение попадали те, кому под шестьдесят. Потом, естественно, все остальные. Терпению особистов настал конец, когда один прапор, который меньше чем трех "шпионов" ежедневно не притаскивал, сдал на руки чекистов двенадцатилетнюю девчонку, утверждая, что уж кто-кто, а она – точно цэрэушница. Прапорщик схлопотал пять суток ареста, а остальные военнослужащие получили четкое внушение, что если еще хоть раз... так охота на агентов иностранных разведок закончилась, и Куба зажила спокойной, мирной жизнью.

Личный состав, как и обещал Мороз, был полностью собран через пять дней, к нашей миссии добавились: Павел Елисеев, Тарас Мищенко, Юрий Маковецкий и Наиль Сафин. Всего – девять человек. Ну, точно – слуги Кольца. Все – отличные, проверенные мужики, с каждым из которых, в свое время, я прошел и огонь и воду. Как я успел заметить, множество коллективов, сплоченных команд распадаются именно тогда, когда приходит пора последнего испытания – медных труб. Не могут поделить лавры ни по совести, ни по-честному, ни поровну. Нам до этого было еще далеко – мы ведь даже не начали!

Если я чего и боялся вначале – так это внутренних трений в коллективе, и на первые два-три дня без этого не обошлось: Булат с Наилем волком смотрели друг на друга, выясняя, кто и них на коне едет, а кто рядом бежит. Но вскоре Татарин с башкиром дружно уминали сало, или же "визжалово", как они его называли, конфискованное у Мищенко.

– А что такого? – удивлялся Булат. – Я вижу, он ест, значит он меня не сдаст. А он видит, что и я ем, значит и я его не сдам.

Отношение Наиля к религии мне стало понятно еще в Ливии, где он застукал нашего связного, стоит заметить, мусульманина, за курением. Как же так? Это же грех? Но Акбаш смог выкрутиться.

– Это же маленький грех! Пять раз помолюсь, и Аллах простит!

Не знал ливиец, с кем он связался. Башкир, сразу, не отходя от касса, и предложил Акбашу:

– А давай тогда ты неделю курить не будешь, а потом мы с тобой забухаем! Это же все компенсирует?

Я ожидал, что араб сразу откажется, или согласится – в зависимости от того, что на этот счет говорит ислам. Но он задумался! На полном серьезе задумался, уйдя в себя минут на десять! Наверно, перелистывал в голове Коран, в поисках подходящей главы. В итоге, все же, отказался, сочтя "забухать" слишком большим грехом.

Последние десять дней вообще были сущим адом. Почти одновременно с оставшимися бойцами подошло и оружие, обещанное генералом, и, хотя в выборе стволов я особо не заморачивался – АК-103 калибра 7,62 мм с подствольниками и ПБС, Стечкины АПБ – все было не ново, но, как оказалось, некоторые, в том числе и я, успели позабыть, с какой стороны автомат берется. Пришлось расстреливать тысячи патронов, чтобы вспомнить, как это вообще делается. Были и совершенно новые образцы, которые многие из нас и в глаза-то ни разу не видели, не говоря о каком-то опыте – та же винтовка В-94 или стрелково-гранатометные комплексы "Гроза". Но я и взял-то их исключительно по настоянию Мороза, как игрушки. Да и мало ли чего... своя ноша, как известно, карман не тянет. А броневики, купленные Антоном, с легкостью могли вывезти и не такой груз.

Кстати, ГШ-6-23 всем пришлась по вкусу. Один звук, с которым она выплевывала иглы, чего стоил! НСВТ, или, тот же КПВТ звучит так, словно ребенок быстро колотит палкой по пустому ведру. Авиационная же пушка ревела, как гром, грохотала, как будто тот же ребенок насыпал в то же ведро камней, и пустил его под уклон. Деревья на берегу залива ГШ сносила не хуже бензопил, а то и гораздо лучше. Через пять тысяч пулеметаний в лесу образовывалась неплохая просека, по которой свободно проходили оба БТРа. Одно плохо – боекомплект в десять тысяч патронов, весящий, около пяти тонн, шестиствольная пушка выплевывала за считанные минуты.

Две недели – казалось бы, бесконечно маленький промежуток времени, чтобы подготовить такую операцию в практически кустарных условиях. Две недели, полмесяца, одна двадцать четвертая года... но одна полуторатысячная средней жизни! И вот здесь становится немного не по себе, когда начинаешь задумываться о том, что в жизни всего около полутора тысяч таких промежутков... нет, согласен, у кого-то больше, у кого-то меньше, но всего полторы тысячи, из которых половина уже прожита! Причем прожита-то лучшая половина, моложе мы не становимся.

Для меня эти две недели стали маленькой жизнью, в течение которой я почти не видел своих девочек. А каково приходится Даше в плену у боевиков? Если я просто очнулся, и обнаружил, что вот он, последний день подготовки, то для нее-то, скорее всего, время тянулось гораздо медленнее. Но сам кошмар-то еще и не начался! Он начнется только завтра, и что, где, как... там уж Бог рассудит.

И самое поганое то, что Леся с Ксютой терялись в догадках, не зная и не понимая, что со мной происходит. Старт, точка отсчета, начало операции, или, уж совсем по-военному, час "Ч" назначен на завтра, на половину седьмого утра, а я до сих пор так ничего не сказал своим девочкам... молчать дальше было уже попросту невозможно. Домой последним вечером я поднимался в крайне подавленном настроении. В самом деле, не могу же я сказать, что пошел за хлебом, а вернуться через неделю? Если вообще вернуться... надо было срочно что-то придумать. Тот подходящий момент, на который я так надеялся, все не наступал и уже вряд ли наступит.

Настроение и так не красноармейское, а какой-то ублюдок в очередной раз выкрутил лампочку в подъезде, так что подниматься по лестнице пришлось на ощупь. Или, "по записи", как говорит Гера, вспоминая свое раллийное прошлое.

Достигнув предпоследнего пролета, я услышал на своей площадке чьи-то голоса. Один – девичий, в котором я узнал Ксюту. Второй – мужской, совершенно мне не знакомый.

– Ну че ты ломаешься, – уговаривал мужской голос. – Как целка-неберучка.

– Володя, ты совсем дурак? – раздраженно ответила дочка. – Сказала же – у меня маменька дома. И отец скоро вернется.

– Да я на комфорте и не настаиваю... давай хоть в подъезде?

– В подъезде? – фыркнула девчонка. – Ты дурак – нет? Еще что придумаешь! И, вообще, я сегодня не могу!

– Ах, не можешь! В клубешник на халяву можешь, а трахнуться – сразу не можешь? Тогда отсосешь! – заключил маленький mistkerl.

– Володя, ты...

– Сосать, сука!

Последние слова были подкреплены пощечиной. Ох, не ту девочку ты выбрал... Кольцо у меня выдернуло окончательно. Словно призрак, за одно мгновение я пролетел лестничный марш, и, ориентируясь по звуку борьбы, схватив дерущихся за загривки, растащил из в стороны, держа на весу на вытянутых руках. Тело полегче в левой руке, пахнущее духами, несомненно принадлежало моей дочери. А гораздо более тяжелая, трепыхающаяся туша в правой – неудавшемуся насильнику.

– Папка! – обрадовано вскрикнула Оксанка.

– Че за... – попробовал возмутиться парень.

Пришлось его заткнуть, воздействовав на речевой центр подъездной стеной, который, как известно, у правшей находится в правом полушарии. Хотя, могу и ошибаться. Нет, вряд ли – ублюдок же заткнулся!

Резко распахнулась дверь в нашу квартиру, и в дверном проеме, освещенная из-за спины так, что остался виден лишь стройный силуэт, такой же прекрасный, как и много лет назад, показалась Олеся в коротенькой ночнушке, едва доходящей до середины бедра. Ее растрепанные волосы, подсвеченные электрическим светом, создавали вокруг головки совершенно мистический сияющий ореол.

– Что здесь происходит? – грозно осведомилась жена.

– Да так, – буркнул я, ставя Ксюту на ноги. – Тут кое-кто отсосать хочет.

– Что!? – не поняла Леся.

– Мама, мама, уже все в порядке, – принялась успокаивать ее дочка.

Теперь я смог рассмотреть насильника. Узкое прыщавое лицо, острый нос, густая черная шевелюра. Единственной примечательной особенностью были ярко-синие глаза. На них, наверно, и повелась моя дочурка.

– Так, говоришь, пососать хочешь? – мрачно усмехнулся я, доставая левой рукой из наплечной кобуры Макарова.

Не самое легкое, должен заметить, занятие, извлечь левой рукой шпалер из кобуры, висящей подмышкой слева же. Но я справился с этим блестяще, большим пальцем опустив флажок предохранителя и им же взведя курок. Володя, словно завороженный, смотрел на вороненую сталь волыны, стертую до блеска на сгибах штамповки затворной рамы.

– Рот открой, – тихо приказал я.

Парень лишь испуганно замотал головой.

– Ты че, schwanzlutscher, не понял что ли? Я сказал – рот открой.

– Папа, может, не... – сжалилась дочурка.

– Так, отставить! – рыкнул я. – Не хочешь – не надо.

Коротко, без замаха, разбивая плотно сжатые губы и вышибая тесно стиснутые передние зубы, я воткнул ствол скрипки в рот ублюдка. Тот сдавленно запищал, а из глаз брызнули слезы.

– А то ты думал! – оскалившись, произнес я. – Хочешь кататься – хоти и саночки возить. Соси давай.

– Женя, в самом деле, хватит уже, – скривившись от отвращения, вымолвила Леся.

– Ладушки, – согласился я, вытаскивая петарду из пасти ублюдка. – Вали отсюда, schwuchtel.

Володя, выплюнув на бетонный пол зубы, вперемешку с кровью, отчаянно скуля, шатаясь, словно пьяный, спотыкаясь, побрел вниз по лестнице. Вытащив обойму, передернув, прикрыв ладонью окно экстрактора, затвор, я протянул пистолет Ксюте.

– Доча, почисти, пожалуйста, – попросил я.

Брезгливо взяв Макарова двумя пальцами за ремешок, стараясь не прикасаться к стволу, с которого капала слюна, приправленная кровью, девчонка пошла в ванную. Чистить оружие, как и стрелять и него, я научил ребенка еще до того, как она на двухколесном велосипеде ездить научилась.

– Женя, что с тобой случилось? – поинтересовалась жена. – Ты последние две недели сам не свой... я тебя вообще не узнаю! А это... поставил бы парню фингал под глазом – и хватит! Зачем так-то?

Нервы. Нервы, и в самом деле, стали ни к черту.

– Малыш, я утром уезжаю, – признался я.

– Как? Далеко? На сколько? – засыпала меня вопросами Олеся.

– Могу соврать, или ничего не сказать, – ответил я.

– Тогда лучше молчи, – вздохнула супруга, обняв меня и положив голову на плечо.

Глава 3

Тяжелая транспортная машина АН-124, по размерам лишь немного уступающая авианосцу, коснулась земли Северного Кавказа. Два бронехода, спрятанные в брюхе транспорта, слегка покачнулись на гидропневматике подвески. Теперь пути обратно точно нет – только вперед! Самолет, поднимая пыль взлетно-посадочной полосы турбинами, покатился по бетонке, гася скорость. Служащие базы, не занятые приемкой грузовика, равнодушно скользнув взглядом по фюзеляжу транспорта, продолжали заниматься своими повседневными обязанностями. Да, для них прибытие такой машины дело совершенно привычное. Ведь эта военная база – едва ли не единственный аэродром на сотни километров вокруг, способный принимать самолеты такого класса.

АН, почти остановившись, завернул в отстойник и замер, докатившись до УАЗика со снятым брезентом. В чреве самолета что-то гулко ухнуло, огромный задний люк поднялся вверх, а трап – наоборот спустился вниз. Первым, по праву командира, по сходням спустился я, за мной – остальные члены команды, исключая пилотов бронетранспортеров.

Мужчина среднего роста, поджарый, с проступающей сединой на висках, в зеленом пятнистом камуфляже, с майорскими звездами на погонах, отчеканив последние несколько метров строевым шагом, встал подле нас по стойке смирно и взял по козырек. Не знаю, что ему сказал Мороз, но он явно ожидал увидеть не ребят в серой форме без знаков различий, обвешанных оружием как новогодняя елка игрушками.

– Здравья желаю, товарищ полковник! – прокричал он, изучая наши лица, и, очевидно, пытаясь понять, кто старший группы.

Полковник? Ну это генерал загнул... несколько лет назад было бы приятно, но сейчас, когда я понял, что не количество звезд является показателем счастья, мне было глубоко параллельно. Вообще же интересно, что такого ему наплел Паша?

– Евгений, – представился я, протягивая ладонь.

– Майор Сорокин, – ответил тот, неуверенно отвечая на рукопожатие. – Генерал-майор Мороз предупредил, что прибудет спецгруппа, но я и подумать не мог...

– Фюрер думает за нас, – улыбнулся я. – О целях миссии он говорил?

– Так точно, – кивнул майор. – Разведданные...

– Так, отставить, – прервал я военного. – Калач, займись разгрузкой, а мы пройдемся...

Алексей согласно кивнул, и скрылся в брюхе самолета. Мы с Сорокиным подошли к УАЗику, майор отщелкнул клапан планшетки и вопросительно посмотрел на меня. Я молчал.

– Разрешите доложить, товарищ... – начал он.

– Отставить, – повторил я.

Признаться, в начале, первые день-два подготовки, на меня нашла волна ностальгии. Такой душащей памяти о тех временах, когда я, будучи еще молодым лейтенантом, мечтал уйти в отставку не меньше, чем генерал-полковником... я верил в чудеса, и весь мир был у моих ног. И жизнь показала, что чудеса случаются, хотя и не так часто, как хотелось бы. И далеко не всегда эти чудеса творит добрая крестная фея из "Золушки".

Но теперь слова майора резали слух, а его нервное, напряженное поведение передавалось и мне, и я сам начал нервничать. Случай из ряда вон выходящий, если вспомнить, что последние несколько лет я был спокоен, как слон, и вывести меня из колеи – это нужно очень постараться, и не факт, что старания увенчаются успехом. Миссия почти невыполнима!

– Майор, тебя как звать? – спросил я.

– Майор Сорокин! – отрапортовал военный.

– Так, ладушки. Имя у тебя есть? – уже начиная выходить из себя, но стараясь сохранять спокойствие, произнес я.

– Николай.

– Вот что я тебе скажу, Николай... то, что говорят про полковников – ко мне пока что не относится. В смысле, папаху я зимой ношу не потому что она на мозги похожа, а потому что теплая. И не хуже тебя понимаю, что генерал – это не звание, а диагноз. Так что можешь расстегнуть верхнюю пуговицу и начать разговаривать нормальным, человеческим языком.

В глазах Сорокина промелькнуло недоумение, граничащее с ужасом. Даже я испугался – а вдруг он не умеет разговаривать, или, теп паче – думать по-человечески? Признаться, мне попадались подобные экземпляры.

К счастью, майор, все же, расстегнул верхнюю пуговицу, закатал рукава, снял фуражку и забросил ее в УАЗик, и начал уже другой разговор, совершено нормальным языком. И тут я все понял! Вернее, вспомнил свою реакцию в армейские годы на подобные визиты. Полковник спецгруппы, которой сам генерал Мороз приказал оказывать содействие! Пес меня знает, какие тараканы у меня в голове? Береженого, как говориться, Бог бережет, и лучше действовать по уставу – универсальной книги всех времен и народов, а касательно нашей ситуации – тем более.

– Девчонку, скорее всего, захватила группа Асламбека Мамаева, он уж не раз промышлял этим, – рассказывал Николай, расстилая на капоте русского джипа карту. – И держат ее, скорее всего, здесь, – майор ткнул пальцем в точку юго-западнее Буйнакска. – Тут у него что-то вроде временной базы.

– Километров двести, – прикинул я по масштабу. – Людей у него много?

– Людей? – усмехнулся Сорокин. – Людей у него нет вообще. А вот зверей – около пятидесяти. Бронетехники нет, вооружение – как у всех, старые добрые "Калаши", гранатометы. Вот, вроде, все что есть...

– Негусто, – согласился я. – Чем богаты, тем и рады.

– Только это... – майор поежился, словно вдруг замерз при тридцатиградусной жаре. – Места там странные.

– Да ты что? – удивился я. – И в чем же это выражается?

– Люди там пропадают, – пояснил Сорокин.

– Ну так, – развел я руками. – По-моему, в Чечне сейчас люди везде пропадают. Время такое.

– Да нет, не скажи, – протянул комбат. – Давненько, говорят, началось это. У меня еще отец, сразу после войны, погранцом в тех местах служил. Рассказывал, месяца не было, чтобы два-три человека не исчезли. Как не искали – никого так и не нашли. Говорят, до войны вообще спокойно было, а с сорок третьего все и началось.