Текст книги "След оборотня"

Автор книги: Конрад Левандовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

Часть вторая
КСИН – ХИЩНИК

ВОЛОКУН

Много веков назад, когда разбросанные взрывом магические искры Онно падали на людей, зверей, мертвые тела, одна упала на кладбище – словно зерно, брошенное на вспаханное поле, которым она тут же завладела. Первый проблеск сознания проник внутрь могил, заставляя оживать не одно тело, но все погребенные здесь за много поколений.

Превращение происходило медленно, но зато на значительном, пространстве. Первые его признаки заметили могильщики. Кости, попадавшиеся во время рытья новых могил, сидели в земле удивительно прочно, словно удерживаемые невидимыми узами. Казалось, будто они даже шевелятся. То, что сперва казалось обманом зрения, вскоре сменилось уверенностью. Быстро распространилась весть о сверхъестественной силе, скрытой в глубине кладбищенской земли. Могилы перестали рыть и позвали жреца.

Заклинания экзорциста причинили таинственному существу боль. То, что до сих пор было лишь сознанием, неуверенно цеплявшимся за материю этого мира, конвульсивно дернулось и с размаху нанесло удар по источнику страданий.

На глазах онемевшей от ужаса толпы голова читающего молитвы жреца откинулась назад, словно от судорожного рывка. Связки не выдержали, и шея с резким треском сломалась. Жрец испустил дух на полуслове, но исходившая из глубины земли сила сгибала его все сильнее, не позволяя упасть. Мгновение спустя позвоночник переломился на уровне груди, потом у крестца. Лишь после этого согнутый в жуткий крендель жрец осел на траву, но сила Онно не отпускала его, пока изуродованное тело не оказалось вдавлено в землю на глубину одной пяди. На большее силы не хватило, однако и этого было достаточно, чтобы верующие с криком разбежались. Никто не осмелился дотронуться до трупа экзорциста, и вскоре после этого события окрестности опустели. Люди ушли туда, где на кладбищах никто и ничто не рождалось.

Теперь уже ничто не мешало свершиться Превращению. Несколько магов, явившихся сюда, чтобы присутствовать при до сих пор незнакомом им процессе, разбили свои палатки на безопасном, как они полагали, расстоянии. Каждую ночь они делали все новые наблюдения. Однажды утром они заметили, что на кладбище высохли все деревья и пожухла трава, потом начала дрожать земля. Постепенно ее содрогания стали приобретать ритм дыхательных движений.

Финала маги не увидели, но приняли в нем участие. Ночью, сразу же после того, как Превращение завершилось, неожиданно все как один маги вышли из палаток и собственноручно лишили себя жизни, сломав себе шеи или разодрав ногтями артерии. Потом их трупы, словно привязанные к невидимым веревкам, поволокло на кладбище, которое уже было не кладбищем, а скорее ожившим побоищем. Все вытолкнутые из могил на поверхность останки кружили по спирали, словно листья на ветру. Среди них был разлагающийся труп жреца-экзорциста, а когда к ним присоединились остывающие тела магов, начал вырисовываться некий порядок. Облепленные землей кости двинулись в одном направлении, сливаясь в один клокочущий поток и унося с собой самые свежие трупы. Вскоре чудовищная река достигла кладбищенской стены, перелилась через нее и потекла дальше, исчезая в ночной мгле.

Поток этот не ощущал течения времени и не знал, что место, которое он сделал своими охотничьими угодьями, называлось Пустыми Горами. Он чувствовал лишь необходимость двигаться и потому кружил среди вершин, переливаясь через долины и охотясь. Каждое встреченное им человеческое существо возбуждало его голод, так что он без промедления его поглощал. Он не раздумывал над смыслом своего существования, просто существовал, питался и рос. Имени ему не требовалось, и было глубоко безразлично, что те, кому довелось рассмотреть его с расстояния действительно безопасного, нарекли его Волокуном.

Для людей проходили века, но для него всегда существовал лишь сегодняшний день. Возможно, он ощутил бы ход времени, если бы считал свои жертвы, однако этого он не делал. Человеческие кости, стертые в прах и пыль о скалы, по которым он полз, постоянно заменялись новыми. В течение столетий он знал лишь два чувства: покой и голод. Впервые его охватило удивление, когда встреченный им человек никак не отреагировал на посланный ему волевой импульс. Приказ был повторен, но все так же безрезультатно. Удивленный Волокун пополз навстречу своей судьбе.

На груди мага был вытатуирован паук, и он не обращал внимания на приближающегося демона, хотя прекрасно знал о его существовании. У Мага-Паука, специалиста по чародейским сетям, были дела куда более важные.

Пустые Горы не стали совсем пустыми лишь потому, что там свирепствовали волокуны и прочая нечисть. Вообще говоря, даже сверхъестественных существ в Пустых Горах обитало не слишком много. Обычные твари, вылуплявшиеся из пораженных ненавистью трупов, заполняли леса, простиравшиеся несколько дальше к югу.

Особенностью Пустых Гор была расшатанная магия. Падение Онно отразилось на этой местности исключительно болезненно. Магическая ткань действительности, разорванная ударом, никогда уже не смогла срастись и вновь стать однородной. Заклинания действовали здесь слишком сильно или слишком слабо. Артефакты теряли стабильность, проявляя склонность к внезапному взрывному высвобождению заключенной в них силы под влиянием самой легкой вибрации сверхъестественных структур. Даже простейшие амулеты действовали шиворот-навыворот, часто приводя к смерти собственных владельцев.

Естественно, смельчаков, желавших вырвать у Пустых Гор их тайны, всегда хватало с лихвой. Именно благодаря многочисленным магам-исследователям, бродячим музыкантам, искателям сокровищ и путешествующим философам волокуны всегда были сыты и им незачем было сползать в долины ронийского предгорья.

Волокун, двигавшийся навстречу Магу-Пауку, хотя и был несколько удивлен первоначальным сопротивлением, все же не ожидал, что дальнейший ход событий будет резко отличаться от извечной рутины. Впрочем, он мог бы это предвидеть, если бы учел все имеющиеся предпосылки. Однако природа Волокуна была природой стихии, и потому, несмотря на имевшиеся у него некоторые признаки сознания, он поступил подобно слепой стихии.

Маг-Паук стоял выпрямившись, за его спиной лежало полукругом пять артефактов: медный меч, череп упырихи, малахитовый конус, большой серебряный самородок в форме куста и чугунная статуэтка беременной женщины. Маг всматривался в возвышавшуюся перед ним гранитную скалу и в одно лишь ему известное мгновение беззвучно пошевелил губами.

От вершины скалы откололся каменный обломок. Артефакты ярко засветились, каждый соответственно его естественному цвету. Маг сделал быстрый жест рукой, и гигантское, хотя и невидимое долото выдолбило в скале глубокую, длиной в тридцать шагов, борозду.

Приготовления длились долго, и немало усилий потребовалось Магу-Пауку, чтобы добыть и доставить сюда комплект артефактов. Теперь, однако, он мог наконец приступить к магическому действу, какого еще не знал мир. Маг-Паук намеревался набросить на Пустые Горы гигантскую сеть, которая свяжет и соединит разорванную магическую ткань этих мест. Оставалось самое главное. Скала, вырубаемая ударами очередных заклинаний, должна была послужить якорем и узлом для чар, укрощающих сверхъестественные силы.

Первое из них как раз начало действовать. Скала-якорь и окружавший ее грунт содрогнулись от резкого толчка. Громкий металлический звон, словно от натянутой до предела толстой стальной струны, эхом отразился от вершин. Волшебный луч, не имеющий ни ширины, ни толщины, лишь длину, промчался через тысячи миль утесов и долин Пустых Гор до самого Южного океана. Волокун ощутил болезненное, обжигающее прикосновение, словно его ударили раскаленной добела железной палкой.

Один из артефактов Мага-Паука – медный меч – начал на глазах распадаться, пожираемый зеленой патиной, подвижная пленка которой поглощала красный металл с яростью изголодавшегося хищника.

Когда вторая магическая нить связала сверхъестественные пространства, из скалы-якоря вместо щебня начали сыпаться искры. Череп упырихи разлетелся на куски, словно растоптанный невидимым сапогом. Маг-Паук, совершая руками подобие плавательных движений, с невероятной быстротой выкрикивал заклинания. В уголках рта выступила пена, кожа на лице высохла и пожелтела, словно у старика.

От третьего удара затряслась земля. Якорь покрылся льдом. Малахитовый конус почернел и рассыпался в прах.

Груда человеческих костей, увлекаемая невидимой силой, пересыпалась через вершину холма в нескольких десятках шагов за спиной мага.

Потом пространство над Пустыми Горами с пронзительным визгом прошило нечто подобное гигантской стреле, выпущенной из чудовищной катапульты. Серебро превратилось в золото.

Содрогающуюся скалу окутала паутина голубых молний. Небо над горами приобрело красно-фиолетовый цвет, а облака начали вытягиваться в белые полосы.

Когда Волокун целиком преодолел возвышенность, отделявшую его от Мага-Паука, беременная женщина из железа родила гомункулуса.

Все сущее стонало и дрожало, подобно брошенной оземь арфе.

ДНЕВНОЙ ПРИЗРАК

Побледневший шут вынырнул из глубины камеры пыток, судорожно ухватился за каменную стену, пошевелил губами, словно рыба, после чего, закатив глаза, без чувств рухнул на пороге.

– Что ж, ваше превосходительство, – обратился Редрен к сидевшему по левую руку от него послу Империи Южного Архипелага. – Врожденным чувством юмора мой паяц, может быть, и не обладает, но его талант мима, судя по всему, безупречен.

Достопочтенный Ргбар не успел дипломатично ответить, поскольку в то же мгновение пыточный зал взорвался чудовищным ревом боли и послу пришлось сосредоточиться на том, чтобы сохранить каменное выражение лица, что было далеко не просто. Смуглый щеголеватый южанин вручил королю верительные грамоты всего три недели назад и впервые принимал участие в развлечениях Редрена Безумного.

– Маэстро! – воскликнул властитель Суминора, стараясь перекричать раздающееся из подземелья эхо воплей обреченного.

Длинноволосый музыкант тряхнул головой и ударил по клавишам клавесина. Сумасшедший аккорд изящно вплелся в очередной вопль пытаемого, вызвав восхищенный ропот придворных, собравшихся за креслами короля и посла. Мгновение спустя следующий крик потонул в искусной гамме, словно червяк в золотистой смоле. Палач методично делал свое дело, а артист за клавесином уверенно следовал за ним. С воистину сверхъестественной интуицией музыкант безошибочно угадывал очередные действия находившегося за стеной мастера Якоба. Каждый вскрик, стон и даже вой пытаемого чародея завершался гармоничным аккордом или дополнялся последовательностью нот так, что в подземельях звучала музыка столь же страшная, сколь и совершенная. Завороженные слушатели пребывали на полпути между ужасом и восхищением. Здесь – длинные белые пальцы музыканта метались по клавишам, заставляя лихорадочно танцевать струны, там – зубчатые клещи и пилы рвали мышцы, медленно дробили кости, выворачивали суставы – все в соответствии с извечной, записанной в Своде Законов процедурой причинения мучительной смерти.

Ксин некоторое время наблюдал за шутом, который очнулся сразу же после начала концерта, отполз на четвереньках в дальний угол, где его вырвало. Этого не заметил никто, кроме котолака. Все, заслушавшись, почти не дыша, следили за конвульсивными движениями маэстро. Как раз завершалось очередное демоническое рондо. Гениально подобранные звуки вызывали иллюзию, будто пытаемый поет… Ксин прикрыл глаза. Редрен, следовало признать, редко осуждал кого-либо на столь ужасную смерть, но, если уж такое происходило, он, пользуясь случаем, устраивал выдающееся представление. Так было и на этот раз. Схваченный в Катиме наемный чародей-убийца оказался настоящим подарком судьбы, поскольку в последнее время возникла необходимость несколько «смягчить» нового посла Империи Южного Архипелага. Судя по выражению лица достопочтенного Ргбара, концерт произвел на него нужное впечатление, и в завтрашних переговорах относительно статуса порта и города Кемр должен был наметиться значительный прогресс. Так что отнюдь не политика беспокоила Ксина-котолака на службе у Редрена III, а нечто совсем иное…

До сих пор чутье Присутствия никогда его не подводило. Тем временем уже два дня Ксину казалось, что он ощущает близость другого демонического создания, хотя не в силах был оценить ни направления, ни расстояния. Нечто кружило вокруг него, но с тем же успехом оно могло находиться как в шаге за его спиной, так и за городскими стенами. Это приводило его в ярость. Придворный маг Родмин, которого он попросил было о помощи, заперся у себя в лаборатории и не появлялся уже полдня.

Казнь как раз приближалась к тому моменту, когда освобожденная мастером Якобом волна боли должна была окончательно уничтожить разум осужденного, а железный пресс пыточной машины раздавить его черное сердце, в соответствии с текстом приговора.

Музыкант за клавесином тоже приготовился к финалу. Создавая видимость спокойствия перед последним взрывом безумия, он, не обращая внимания на стоны пытаемого, извлек из инструмента монотонную трель, словно задавая ритм четырем детинам, помощникам мастера Якоба, крутившим главный маховик пыточной машины, мерный шум которой постоянно слышался на фоне музыки.

Слушатели ждали.

Звон струны и грохот машины начали нарастать. Следом за ними к своду зала вознесся последний вопль обреченного. Эхом отдался вторивший ему вихрь звуков.

– Пришло время! – прошипел музыкант. Длинные волосы поднялись и заплясали на его голове, словно языки пламени. Из инструмента ударил голубой свет.

Внезапно для Ксина мелодия и непрестанное ощущение Присутствия слились воедино. Он заметил, что клавиши проваливаются в глубь клавесина еще до того, как их коснулись пальцы артиста.

– Это чародей! – крикнул Ксин сопровождавшим его гвардейцам. – Взять его!

Но было уже поздно. Солдаты успели лишь закрыть собой короля и посла. Музыкант исчез, словно его и не было, а из разорванного магическим взрывом клавесина разлетелись по всему залу куски раскаленных докрасна струн. Придворных охватила паника, с криками и воплями они столпились на ведшей наверх лестнице. Вихрь голубого света сменил цвет на фиолетовый и проник сквозь каменную стену прямо в камеру пыток.

– Охраняй Якоба! – крикнул Редрен Ксину.

Котолак, не раздумывая, вбежал в пыточный зал. Какая-то деталь пыточной машины, кажется тиски для ног, чуть не разнесла ему голову, пролетев на расстоянии в палец от виска. В следующее мгновение магическая сила отшвырнула Ксина к стене. «Кто-то за это поплатится головой…» – подумал он и отчаянно рванулся в сторону, ибо прямо на него летела железная корзина, полная раскаленных углей. Красный фейерверк рассыпался по стене, чудом миновав котолака. Загорелись какие-то тряпки.

Над столом палача и частично разрушенной машиной висело окутанное фиолетовым сиянием человеческое тело. Проникшая в подземелье магическая сила освободила осужденного, попросту вырвав его тело из захватов, клещей и кандалов. После всего случившегося трудно было догадаться, что висевшее сейчас над столом было когда-то человеком. Но форма не имела значения, в данный момент как раз происходило демоническое Превращение. Сила Онно насыщала останки, создавая тварь под названием Ошметник.

Ксин, высматривая мастера Якоба, неосмотрительно сделал шаг вперед и оказался в пределах досягаемости магического вихря. Неконтролируемое Превращение обрушилось на него волной чудовищной боли. Пальцы превратились в когти. Не в силах вынести страданий, он вцепился в собственную грудь, раздирая стальной нагрудник, словно бумагу. Потом что-то заставило его вскочить на стол. Он знал, что должен попытаться убить Ошметника, но вместо этого начал с ним танцевать…

Несколько мгновений спустя все прекратилось и погасло. Котолак потерял равновесие и свалился со стола, упав на пол рядом с мастером Якобом.

Королевский палач ошеломленно заморгал. С того момента, как Ксин оказался в зале пыток, минуло не более шести ударов сердца.

Котолак быстро сел.

– С тобой все в порядке, мастер? – спросил он.

– Да… – Якоб рассеянно тряхнул головой.

Подошли помощники и помогли им встать. Не было заметно, чтобы магический катаклизм произвел на этих четверых немытых детин какое-либо впечатление. Что ж, на роль помощников палача всегда выбирали субъектов не слишком впечатлительных.

– Три болта сорвал, – сообщил старший из них, явно имея в виду осужденного Чародея. – Вот сволочь! Но мы починим, а как же…

– Беритесь за работу! – оборвал его мастер Якоб.

– Тут до утра возни… – запричитал второй.

– Хватит! – Палач оперся а стену и уставился куда-то в пространство перед собой.

Ксин внимательно наблюдал за ним.

– Нужно было ему пасть заткнуть… – пробормотал Якоб, то ли про себя, то ли обращаясь к котолаку. – Чтоб его!

– Во имя Рэха! – На пороге появился Редрен. – И где ты этого музыканта отыскал? – повернулся он к Ксину. – Значит, так ты проверяешь тех, кого приводишь к моему двору? Радуйся, кошачье отродье, что Якоб, как я вижу, жив и здоров! Если б ты лишил меня моего лучшего палача, я бы этого так не оставил. Ну, говори!

– Господин, у этого музыканта было рекомендательное письмо от самого посла Ргбара, – ответил Ксин.

– Что? И ты только теперь мне об этом говоришь?

– Господин, я собирался более тщательно проверить этого человека…

– Какого еще человека?! – рявкнул Редрен. – Теперь даже я знаю, что это был дневной призрак. Ты должен был раньше его почуять! А вместо этого дал себя обмануть как последний дурак!

– Я что-то чуял, только не знал, где именно…

– Нужно было хотя бы сказать мне про письмо. Ргбар упоминал перед концертом, что этого музыканта не знает.

– Прости, господин. – Ксин опустил голову.

Редрен посмотрел на него критическим взглядом.

– Мало того что с делом не справился, так еще и ходишь в драных доспехах… – заметил он без тени юмора. – Это твоя первая и последняя ошибка на посту начальника стражи, запомни, котолак! Уж не знаю, чего у тебя больше – везения или разума… – Король развернулся кругом и вышел из камеры пыток.

Маг Родмин сочувственно покачал головой и снова начал расхаживать по внутренней галерее дворца,

– Значит, ты не читал «Бестиарий» монаха Анафазия?

– Нет, – угрюмо признался Ксин, следуя за магом.

– Там есть упоминание о том, что одна из черт дневного призрака – ослабленное чувство Присутствия.

– Ты не мог мне этого сразу сказать? – взорвался котолак.

– Я хотел удостовериться и надлежащим образом подготовиться. Я не думал, что призрак появится столь быстро, извини.

– Но это письмо… – начал Ксин.

– Лучше не показывай его послу, иначе он сочтет все это некоей изощренной игрой. Письмо, несомненно, подлинное, но достопочтенный Ргбар не имеет с ним ничего общего.

– Не понимаю.

– Дневной призрак – это воплощение желаний создающего его мага. Главнейшее свойство этого существа – способность реализовать желания. Ты хотел иметь рекомендательное письмо, вот он и сотворил его для тебя…

– А, чтоб его!

– Дневные призраки невероятно трудно вызывать, к тому же они крайне капризны. Они проявляют склонность подчинять себе своего создателя, – продолжал Родмин. – Вследствие этого их создают крайне редко, ибо даже самые могущественные маги боятся самих себя…

– Но этот отважился, – пробормотал Ксин.

– Это был чародей не из лучших, и ему не хватило воображения. Потому он и кончил столь печально.

– Однако призрак исполнил какое-то его желание… – заметил котолак. – Какое?

– Он дал ему возможность бросить невероятно сильное заклятие, столь могучее, что в моей лаборатории сгорело несколько простых защитных амулетов.

– Уничтожена была и вся магическая защита камеры пыток, – добавил Ксин. – Значит, это было заклятие… – Он замолчал.

– Даже камни из Северных Болот? – удивился маг. – Недурно… Хотя в конечном счете этого следовало ожидать, – добавил он уже тише.

Невысказанный вопрос повис в воздухе.

– От них остались лишь дыры в стенах и черная пыль… – сказал котолак, стараясь оттянуть мгновение жестокой правды.

– Скажи кто? – прервал его Родмин. – Кто пал жертвой заклятия?

– Мастер Якоб. – Ксин отвернулся. – Только он один в момент появления призрака находился в пределах досягаемости голоса и взгляда осужденного.

– Счастье еще, что это не король и не посол.

– Для меня разница невелика, – заметил котолак. – Редрен еще всего не знает, но то мгновение, когда он узнает, будет последним мгновением моей службы при этом дворе.

– То есть король полагает, что это были лишь небольшие незапланированные магические фейерверки? – спросил Родмин. – Без особых последствий?

– Похоже, так…

– Тогда постарайся его в этом не разубеждать. Мастер Якоб – это нечто большее, нежели просто палач. О нем говорят, что он даже свежий труп может заставить испытывать боль. Он фанатик Закона, происходит из благородного рода, пишет стихи и, насколько я знаю, во имя справедливости пользуется Чистой Магией. Без него дворцовые заговорщики испытывали бы втрое меньше сомнений.

– Знаю, – тяжело вздохнул Ксин. – К тому же Редрен его попросту любит.

– Поскольку уже несколько раз случалось, что Якоб отказывался исполнить приговор, вынесенный подкупленными судьями. Этот палач, наверное, единственный человек, всерьез относящийся к законам этой страны, и король о том знает.

– А из-за нескольких моих дурацких просчетов через несколько дней или часов мастера Якоба растерзает какой-нибудь демон, – мрачно закончил Ксин.

– Если до этого дойдет, это будет конец твоей молниеносной карьеры при королевском дворе. Всего лишь через три месяца после того, как ты получил звание капитана гвардии, жаль…

– Что я могу поделать?

– Оказаться в нужный момент рядом с Якобом и расправиться с той тварью, что явится его убить. Профессия истребителя тебе ведь хорошо знакома.

– Да, но как мне сражаться с Ошметником? Я уже пытался…

– Выучишь несколько заклинаний, не слишком сложных. Ошметники – это демоны, которые лишь частично существуют в нашем мире. Их держат здесь лишь ошметки того, что когда-то было их телом. Поэтому их довольно легко вытолкнуть назад в сферу Онно.

– Мне придется прибегать к заклинаниям?

– К заклинаниям, лжи, правде, интригам, хитрости – всему, что позволит тебе выжить при дворе. На твоем посту нет места просчетам и ошибкам! Я уверен, что если бы ты тщательнее допрашивал свидетелей, а не удовлетворился бы быстрой поимкой того чародея, то наверняка услышал бы кое-что о некоем таинственном сообщнике. Таким образом ты напал бы на след дневного призрака и, возможно, не впустил бы его столь легко во дворец. Ты совершил множество ошибок, дорогой мой котолак!

– Редрен хотел подготовить концерт побыстрее…

– Никакие объяснения не изменят того, что ты подвел короля, мастера Якоба, а также Ханти и себя.

– Назначая меня на должность капитана, Редрен сказал – если что, я должен упасть на все четыре лапы…

– Советую тебе сделать это как можно скорее!

– Нет, капитан, спасибо тебе за заботу, но я не могу принять твоих услуг. – Мастер Якоб снова начал листать лежащую на столе книгу.

Жилище Главного Палача Суминора ничем не напоминало типичной обители городского заплечных дел мастера, обычно походившей отчасти на лабораторию чародея, отчасти на подсобное помещение аптеки. Мастер Якоб не подрабатывал ни изготовлением магических ингредиентов, ни оказанием медицинских консультаций местному люду. Жил он отнюдь не в полуподвале, но в солнечных апартаментах на втором этаже южного крыла королевского дворца. Комната, в которой они находились, скорее была подобна кабинету ученого-исследователя.

Ксин раздраженно переступил с ноги на ногу.

– Мастер, из-за моего недосмотра тебе грозит смертельная опасность. Прошу тебя, обдумай еще раз мое предложение.

Якоб отодвинул книгу, закрыл чернильницу и встал из-за стола.

– Дорогой мой капитан, – сказал он. – Я не питаю к тебе ни малейшей обиды и ни в чем тебя не виню. Виноват был исключительно я сам.

– Не понимаю, – удивился Ксин.

Мастер Якоб заложил руки за спину и подошел к окну.

– В соответствии с Законом, – начал он, – единственный, – кто причиняет страдания, боль и страх, является только и исключительно преступник. Палач же лишь обращает вспять ход событий, и боль вместе со страхом возвращаются от жертвы преступнику, который был их источником. Это вполне справедливо, судья же и статьи Закона определяют меру подобной справедливости.

– К чему ты клонишь, мастер? – спросил котолак.

– Из данного принципа следует и то, что осужденный должен был быть оставлен один на один со своими страданиями, то есть рот его должен быть закрыт. Я же по желанию нашего короля, которому хотелось слышать крики преступника, пошел вопреки духу Закона и не вставил ему кляп. Это противоречило также правилам безопасности, которые необходимо соблюдать во время казни чародеев. Я вполне сознательно согласился на первое и пренебрег вторым. Ты, капитан, совершил лишь несколько мелких неумышленных ошибок, моя же вина значительно тяжелее, и за то, что случилось вчера, я несу полную ответственность.

– Значит, ты предпочитаешь ничего не делать и положиться на судьбу? – взорвался Ксин.

– Этого я не говорил, капитан. Я сказал лишь, что этот несчастный случай с заклятием подыхающего чародея – исключительно мое дело, и только мне решать, как поступать дальше.

– Но, мастер, ты, похоже, не понимаешь…

– Мне приходилось видеть останки нескольких уважаемых представителей моей профессии, которым довелось совершить подобное безрассудство, – спокойно ответил Якоб. – На этом основании я утверждаю, что мне знакомы все стороны опасности, которой я подвергся.

Котолак молчал, не зная, что сказать.

– Мастер, – решил он прибегнуть к последнему аргументу, – мне кажется, ты чересчур серьезно относишься к собственной чести…

– Капитан, – решительно прервал его палач, – я дворянин, который после глубоких раздумий взялся за ремесло, несправедливо считающееся недостойным рыцаря. Иными словами, для меня поныне нерушимы принципы кодекса чести, но это еще не все. Подумай только, капитан, – как человек, лишающий жизни беззащитных людей, причиняющий им невообразимые страдания, может быть достоин того, чтобы существовать самому? Как он может отыскать что-то человеческое в самом себе, в собственных глазах? Способ только один. Человек этот должен руководствоваться принципами, стократ более твердыми, нежели принятые среди прочих высокорожденных. Стоит мне хоть раз пойти против Правды и Справедливости, и я стану лишь жалким мясником. Вот почему я добровольно отрекся от семьи, вот почему я живу один и почему я всегда смотрю прямо в глаза тварям, выползающим из тел казненных преступников. Хотелось бы, дорогой капитан, чтобы и ты смог выразить словами те принципы, которые наверняка в себе носишь. А в этом я не сомневаюсь, ибо без них ты был бы лишь зверем, не способным жить среди людей. Прошу тебя, капитан, не гневайся на меня за напоминание о том, что ты не человек. Это лишь подтверждение факта, а не оскорбление, да хранит меня Рэх!

– Да что ты, я вовсе не обижаюсь, – смущенно пробормотал котолак.

До полнолуния осталось полтора часа. Ксин метался по лаборатории Родмина, словно тигр в клетке.

– Он меня совершенно заговорил! – возмущался он, расхаживая от стола к шкафу с ингредиентами и обратно.

– Судя по твоей физиономии, догадываюсь, что аргументы мастера Якоба были вполне логичны.

– Во имя Онно! Я знаю сотни способов совершить самоубийство, и ни один из них не требует умения логически мыслить!

Родмин свернул пергамент, который все равно был не в состоянии внимательно читать.

– Ты боишься за Якоба или за собственную шкуру? – спокойно спросил он.

– Терпеть не могу наглецов!

– Приятель, я тебя совершенно не узнаю. С вашего разговора прошло уже четыре дня. Достаточно времени, чтобы остынуть.

– Наоборот! С каждым днем эта история все больше меня беспокоит. Чем дольше я об этом думаю.

– Может, наконец, сядешь? – не выдержал Родмин. – Раз уж мастер Якоб просил тебя не вмешиваться, будь любезен исполнить его волю.

– В прошлый раз ты говорил совсем другое!

– Я не знал, что палач умеет справляться с демонами.

– Именно! – фыркнул Ксин. – Мастер Якоб бывает по ночам в Ущелье Непогребенных и каждый раз берет с собой топор с серебряным лезвием…

– Ты приказал за ним следить? – изумился маг.

– Конечно. Благодаря этому мне известно, что сего дня вечером он собирается туда опять. Поеду за ним!

– Зачем? Ведь это тебя уже не касается.

– Ты сам мне советовал.

– Я передумал. Не ввязывайся в это дело.

– А Редрен?

– Ксин, что тебе, собственно, надо?

– Я должен туда идти!

– Должен?..

Тело Ксина сотрясла неожиданная судорога.

– Кажется, Превращение… – тяжело выдохнул он, – преждевременное… Нужно скорее… – Он двинулся к двери.

Во взгляде Родмина ирония сменилась настороженностью.

– Собственно, зачем ты ко мне пришел?

– Мне казалось… – котолак тяжело дышал, – что ты должен знать…

– Превращение не имеет права начаться до полнолуния, – сурово проговорил маг. – Подожди немного, я должен кое-что проверить…

– Не могу. – Дверь уже была открыта. – Нет времени, – донеслось из коридора.

Родмин немного постоял, удивленный и сбитый с толку.

– Нет, не может быть, – наконец прошептал он и подошел к шкафу с магическими принадлежностями. Открыв его, он достал и поставил на стол небольшой серебряный котелок с плоской крышкой. Подумав, он всыпал в сосуд шесть унций мелко смолотых костей справедливо казненных преступников. Прошептав активирующее заклинание, закрыл крышку. Вскоре из котелка донесся шелест, подобный звуку, который издает пересыпающийся внутри песочных часов песок. Маг осторожно вынул пробку из флакона, в котором находились зубы убийц, избежавших наказания и умерших естественной смертью.

Полтора десятка пожелтевших клыков и резцов он высыпал на серебряную крышку котелка. Магическая реакция последовала мгновенно, зубы, отталкиваемые серебром и содержимым котелка, начали дрожать и подпрыгивать. В лаборатории раздались шорох и звон.

Родмин отошел к шкафу и, прищурив глаза, вынул один из талисманов, испорченных после событий в камере пыток. Держа его за цепочку, он опустил помутневший треснувший кристалл над вздрагивающими зубами, произнес второе заклинание и мысленно задал вопрос.

Зубы уложились в форме руны.

Маг побледнел, повторил заклинание громче и задал следующий вопрос.

Зубы ответили символом «танец смерти».

Родмин отскочил от стола, отчаянными жестами отменяя вызванные чары. В то же мгновение он ощутил запах горящего дерева. Висевший над входной дверью главный охраняющий лабораторию амулет светился, раскаленный докрасна. Дерево притолоки дымилось и шипело.