Текст книги "Герой ее мечты"
Автор книги: Конни Брокуэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 2
Спустя два дня Венис, сидя в баре «Золотой жилы» перед тарелкой остывающей яичницы и постукивая пальцами по столу, смотрела на Тима Гилпина.
– Ваша мать умерла, когда вам было?.. – говорил редактор.
– Я была ребенком.
– И все же хотя ваш отец – один из самых завидных холостяков страны, память о вашей матери удержала его от повторной же…
– Довольно, мистер Гилпин, – оборвала его Венис. – Я ответила почти на все ваши вопросы. Я сделала это, твердо веря, что мои слова будут должным образом отредактированы, чтобы исключить любое нелепое представление обо мне, которое вы хотели бы создать, ибо прежде я уже становилась объектом нежных состраданий прессы. Я сделала одолжение, побеседовав с вами, и теперь ожидаю от вас того же. Где записи моего дяди, касающиеся счетов Фонда Лейланда?
– Мисс Лейланд, это вовсе не означает, что кто-то желает активно воспрепятствовать вашим попыткам разобраться в финансовом положении Фонда Лейланда в Сэлвидже, – укоризненно сказал Тим.
Венис оперлась изящными руками о стол и наклонилась вперед так, что ее нос оказался на расстоянии ладони от носа Тима.
– Мистер Гилпин, – промурлыкала она, – извините меня, если я выскажу кое-что, мало похожее на доверие к вашему убеждению, но с момента моего приезда в этот город мне препятствуют постоянно. Сначала я обнаруживаю, что дом моего дяди занят скунсом, который после вежливого выселения оставил после себя устойчивое ароматное напоминание, делающее дом совершенно непригодным для проживания. Затем, когда я ищу жилье, я нахожу, что у милых «радующихся леди» города нет ни одной кровати, которой они могли бы поделиться, и единственный найденный всеми выход – это отправить меня обратно в Денвер. Только «безнравственная» мисс Кейти Джонс с готовностью предложила мне приют.
– У нее много комнат, – пробурчал Тим. – Или по крайней мере много кроватей.
– А теперь, – це обращая на него внимания, продолжала Венис, – теперь, мистер Гилпин, я узнаю, что ни одна душа – и здесь, мистер Гилпин, я делаю огромное послабление, приписывая наличие души существам, вряд ли водящим даже шапочное знакомство с мылом, – ни одна душа в городе не имеет даже смутного представления о том, куда уехал мой дядя, где его записи или хотя бы где находится счет Лейланда!
Редактор выглядел жалким, но информацию ей выдавать не собирался.
– Мистер Гилпин, – глубоко вздохнув, изменила тактику Венис, – я никогда еще не оказывалась в таком трудном положении, разыскивая утраченные сведения.
Не торопясь, зажав в кулаке лацкан куртки Тима, Венис потащила редактора вперед, удивляясь силе, которую придала ей ее ярость.
– Почему все такие несговорчивые? – взорвалась она. – Я старалась быть любезной. Я думала… э-э… танцевальная вечеринка будет лучшим способом представить себя, но только обнаружила, что ваши «радующиеся леди» объявили мне бойкот за приглашение на праздник «нежелательных элементов» вроде мисс Кейес Кейти. Не могу сказать, что меня это заботит, мистер Гилпин. – Она моргнула, прогоняя слезы, не позволяя себе заплакать. – Не могу сказать, что заботит, – твердо повторила Венис. – Но мне кажется, происходит полное самоуничтожение. Хотя того, кто происходит из народа, сознательно выбравшего жизнь в этой зловонной, отравляющей организм чертовой дыре, едва ли можно этим удивить.
– Милая, – благоговейно прошептал Тим, – ваша манера выражаться красочнее, чем нижнее белье у французской проститутки.
У Венис округлились глаза, а Тим прижал руку ко рту и поверх широкой ладони испуганно смотрел на Венис. Полминуты они сидели застыв, а затем она расхохоталась – заразительно, во все горло.
– Я знаю, – сквозь смех призналась Венис. – Это ужасная привычка. Такое происходит каждый раз, когда я раздосадована. Я просто произношу самые скверные ругательства, какие только могу придумать. Всего лишь избалованный, капризный ребенок, испытывающий приступ раздражения. Во всяком случае, – ее улыбка смягчилась, – так заявлял мальчик, которого я когда-то знала.
– Я не хотел, чтобы это прозвучало осуждающе, – поспешил заверить ее Тим. – У вас изумительные способности к журналистике.
– Я очень не люблю газетчиков, мистер Гилпин, – снова рассмеялась Венис, – поэтому не пытайтесь меня умаслить. Это я буду здесь всех умасливать.
– Я брошу работу, сожгу свой кабинет, сломаю пресс, только обещайте не менять прекрасную речь, порожденную вашим раздражением. Не меняйте ни единой фразы, ни единого слова.
– Аминь! – произнес мужской голос, который перед этим взывал к Всевышнему, и Венис резко повернула голову.
За соседним с ними столом сидел молодой человек, рукой он подпирал подбородок, его глаза блестели, и по веснушчатому лицу расплывалась блаженная, кривая улыбка.
– Вы что-то сказали, молодой человек? – спросила Венис.
– Да. Я сказал «аминь», – не смутившись, протяжно ответил юноша. Пальцем с грязным ногтем он сдвинул на затылок шляпу, открыв голову со светлыми волосами, тонкими и короткими, Как шерсть новорожденного котенка.
В памяти Венис всплыл образ Слэтса, у которого была подобная стрижка. Он был чем-то похож на этого молодого человека: долговязый, нескладный, напоминающий ириску, которую слишком сильно растянули, – бледный и напряженный.
– И по поводу чего именно ты сказал «аминь», юный Фарли? – с возмущением спросил Тим.
– По поводу того, что вы говорили, убеждая эту леди продолжать ругаться, Я и половины не понял, мадам, но с удовольствием слушал. Все изысканные проклятия, произнесенные вашим хорошеньким ртом, заставили меня подать голос.
– Блейн Фарли, ты что, подкатываешь к мисс Лейланд? – строго спросил Тим.
– Нет, сэр, нет! – воскликнул Блейн и резко выпрямился на стуле, как будто его лягнул в лицо мул. – Я никогда не оскорбил бы мисс Лейланд. Никогда, клянусь.
Отчаяние юноши было столь очевидным, что Венис не могла не сжалиться над ним.
– Никто этого и не думает, мистер Фарли.
Решив, что, по-видимому, не получит от редактора никакой полезной информации во всяком случае, сегодня, – Венис встала и стряхнула с юбки крошки.
– Надеюсь, вы сможете прийти на мой праздник… мистер Фарли.
Юноша вскочил на ноги, но Тим встал первым.
– Всего доброго вам, джентльмены, – попрощалась Венис.
Заметив, что Тим старается оттеснить Блейна в сторону, а Блейн издает звук, похожий на сердитое рычанье, Венис, быстро вышла за дверь.
Перед «Магазином Гранди» Венис, взявшись за столб для лошадей, спустилась с дощатого настила на дорогу и сразу на целых двадцать дюймов погрузилась в пыль, наполнявшую улицу. Топот грубых башмаков привлек ее внимание к трем женщинам, шагавшим прямо к ней, но они не остановились, а только коротко кивнули, проходя мимо.
Никто из «радующихся леди» не хотел иметь с ней дела, хотя она пыталась объяснить, что смеялась не над ними, а над собой, когда ее по ошибке приняли за Кейти. Венис не была столь самонадеянной, чтобы рассчитывать на их дружбу, но разве просить взаимного уважения – это слишком много? Ей действительно очень хотелось устроить праздник для измученных заботами женщин и суровых мужчин этого города – пока в гостиницу «Золотая пыль» ни пришла анонимная записка, в которой говорилось, что достойные леди, независимо оттого, каким состоянием владеют их семьи, не станут общаться с «женщинами дурной репутации». Мысль об этом оскорбительном послании до сих пор заставляла Венис злиться.
Гостиница «Золотая пыль», куда направлялась Венис, отличалась тем, что была единственным по-настоящему двухэтажным зданием в городе. Ее первоначальный владелец, тоскующий по родине южанин, потратил свою последнюю драхму золота на то, чтобы окружить весь второй этаж верандой в южном стиле. Венис были видны ярко раскрашенные гирлянды из перьев, свисающие как подвески с верхних ограждений, и стеганные блестками покрывала, накинутые на деревянные перила и призрачно мигающие в искрящемся утреннем свете.
Венис собиралась перейти усеянную рытвинами дорогу, когда что-то пролетело мимо ее уха, и она машинально шлепнула себя. Насекомые были неизбежностью во всех самых неприятных частях мира – в Калькутте, в Каире… в Сэлвидже. Один из паразитов с такой силой врезался в тулью соломенной шляпы, что ее поля опустились на глаза Венис.
– Проклятое чудовище. – Проворчав, Венис поправила шляпу, и вдруг что-то твердое ударилось в ее пышно собранный турнюр.
Это было не насекомое.
Она обернулась, и из складок платья к ногами упал камень размером в четверть фута. Кто-то бросал в нее камни! Если бы не турнюр, то у нее был бы синяк на… Венис внимательно посмотрела кругом в поисках нападавшего. Спрятаться было негде, разве что позади огромного валуна, отмечавшего северную границу города.
Венис решительно обошла его вокруг – никого. Но ее внимание привлекли признаки того, что камень недавно долбили. От мотыги в нем образовалась неглубокая, но явно заметная выбоина. Часть углубления заполнял еще не застывший цемент – Венис наклонилась ниже, чтобы лучше рассмотреть, – из сырой смеси под странным углом торчала кость.
Венис осторожно протянула пальцы к тому, что было похоже на крошечное ребро, а затем из предосторожности натянула кожаную перчатку и несмело потянула находку. Когда она вытащила кость на свободу и бетонная смесь сырыми комьями упала с нее на гравий, Венис вздрогнула.
Она держала в руке части скелетов представителей двух различных биологических видов. Тело выглядело принадлежащим какому-то грызуну, а голова определенно была птичья, возможно, воронья. Но самым отвратительным во всем этом было то, что кто-то, пристроивший птичью голову к телу грызуна, закрепил ее проволокой, продетой через основание черепа. Проволока была почти не видна, если не перевернуть отвратительное чучело.
Где-то в этом городе прячутся злые дети. Или, возможно, приверженец какого-то странного культа, подумала Венис, и от этой мысли ее руки покрылись гусиной кожей.
– Фу! – Она бросила на землю маленький скелет и заторопилась в «Золотую пыль».
Высоко вверху, прижавшись животами к расколотой верхушке валуна, Энтон и Гарри Гранди наблюдали, как восточная девушка бросила их «ископаемое», словно это было свежее собачье дерьмо, и побежала к «Золотой пыли».
– Ну, как по-твоему, какой бес в нее вселился? – спросил Энтон, вставая на колени, когда дверь гостиницы захлопнулась. – Думаешь, она купилась?
Гарри презрительно скривился и, сняв с головы шляпу, с размаху шлепнул ею по лицу недоумка брата.
– Заткнись, Энтон! – прошипел он и, похлопав его по спине, принялся ковырять в носу. – Мне нужно кое-что обдумать.
* * *
– Привет, Венис, – угрюмо пробормотала Кейти, шурша по полу соломенным веником.
– Мисс Джонс, – вежливо поздоровалась Венис.
Бросив веник, Кейти рукавом кимоно вытерла глаза, размазав при этом вечернюю краску для век в грязную полоску, и подобрала с покрытого опилками пола мокрую, наполовину выкуренную сигару. Задумчиво покрутив ее в пальцах, Кейти достала из кармана спичку и зажгла ее, щелкнув по головке ногтем большого пальца. Затянувшись, она поймала выражение отвращения на лице Венис, но лишь пожала плечами.
У Венис уже крутило желудок от яичницы на сале, а от запаха затхлого дыма он взбунтовался. С дрожащей улыбкой она прошмыгнула мимо Кейти и поспешила наверх, в свою комнату.
Конский волос выцветшего дивана и ворс старых красных бархатных драпировок кровати сохраняли аромат последнего постояльца – сногсшибательную смесь запахов бетеля и сирени, и в желудке у Венис забурлило.
Раздвинув двери на веранду второго этажа, Венис выскочила наружу и, зажмурившись, сделала несколько глубоких, спокойных вздохов. Лучше. Она медленно открыла глаза и снова моментально зажмурилась. Ранним утром «Золотая пыль» бросала длинную тень на раскинувшийся позади нее луг, где были разбросаны полосатые палатки, которые Венис заказала для праздника. На обращенной к западу веранде с нависающей крышей было темно, но отраженный от белых тентов палаток солнечный свет слепил глаза. Долетевший до Венис ветерок принес с собой благоухание высоких, заросших соснами гор и холодных как лед озер.
Какая красота, подумала Венис, переводя взгляд с ковра сочной весенней травы на сияющие, покрытые снегом горные вершины, и шагнула вперед. Так чудесно и так спокойно. Если бы только не было необходимости повернуться и встретиться лицом к лицу с шумным, пронизанным зловонием, счастливо-нищим Сэлвиджем.
Венис направилась к перилам, но, услышав звук плещущейся воды, остановилась и попятилась глубже в тень. Она не хотела встретить влюбленный взгляд еще одного мужчины. Венис была знакома с таким вниманием и избегала его.
Плеск продолжался, и через мгновение Венис встала на цыпочки, чтобы увидеть, кто это полощет горло, брызгается и плещется внизу. Она осторожно двигалась вперед, пока в поле зрения не показался угол деревянного корыта для лошадей. Еще шаг вперед – и она увидела сильные загорелые пальцы, держащиеся за растрескавшийся борт поилки. Полшага – и она увидела крепкое бронзовое запястье и длинное предплечье с натянутыми, выпуклыми мускулами под золотистой кожей. Еще шаг – и Венис остановилась, как будто на бегу получила сильный удар в живот.
Там, держась руками за борта корыта, стояло мужское существо, самое нелепое из всех, какие Венис когда-либо видела, готовое еще раз опустить голову в грязную, полную травы воду. Когда мужчина облокачивался на край корыта, по красно-коричневым мускулам, проходившим вдоль неглубокой ложбинки позвоночника, прокатывались волны; от движения изношенные брюки из грубой хлопчатобумажной ткани съехали вниз, открыв контрастную светлую полоску, свидетельствующую об истинном цвете кожи, замаскированном годами пребывания на жгучем горном солнце. Мужчина выпрямился, тряхнул головой, и длинные пряди цвета тусклого золота разлетелись во все стороны, разбрасывая брызги воды по широким покатым плечам. Из легких Венис с тихим свистом вышел воздух.
Это был грек с Олимпа, сатир, языческое божество и христианский святой одновременно. Мужчина тщательно вытер полотенцем блестящую воду, стекавшую по его мускулистой груди, груди абсолютно гладкой, как отполированный металл, безусловно, такой же твердой и вдвойне привлекательной. Венис читала о влечении таком сильном, таком внезапном, что оно пугало, но она не принимала всерьез подобные рассуждения, считая их преувеличением, и оказалась не права – магнетизм незнакомца был очевиден.
Венис слегка стукнула себя по груди, надеясь заставить легкие снова задышать, и, когда незнакомец повернулся к ней спиной, воздуху, который она вдохнула, удалось с тихим свистом миновать сжавшееся горло. Незнакомец изогнулся, ища что-то на земле, потом бросил на перекладину рубашку из шамбре и начал неторопливо, устало и, по мнению Венис, чрезвычайно чувственно потягиваться.
Сцепив длинные тонкие пальцы, он поднял руки высоко над головой и тянулся вверх, целенаправленно растягивая лестницу из гладких ребер сначала на одном боку, потом на другом. Натягиваясь и расслабляясь, сухожилия и мускулы под кожей танцевали по плоскому, упругому животу, играли на напряженных предплечьях.
Совершенно невозможно, чтобы такой физический идеал не обладал достойным его разумом, подумала Венис. «Пожалуйста, не опровергни это, сделав какую-нибудь глупость», – с безмолвной мольбой обратилась Венис к незнакомцу.
В течение сорока секунд она не поддавалась атаковавшим ее чувствам, а потом громко вдохнула. Незнакомец мгновенно опустил руки, слегка пригнулся и, легко повернувшись на носках, поднял лицо вверх, к яркому утреннему солнцу, чтобы осмотреть балкон.
Его лицо было так же прекрасно, как и тело. Подбородок, скулы и лоб были четко очерчены и идеально пропорциональны; из-за того, что он щурился от утреннего солнца, Венис не могла определить цвет глаз, но брови были темными, а ресницы густыми; у незнакомца был большой рот, говоривший о решительности, а над верхней губой располагалось его единственное несовершенство – нос. Хотя он имел красивую форму, но посередине когда-то был сломан и остался слегка кривым. Впрочем, это не имело значения. Нос только подчеркивал безупречность остальных черт.
– Кто там, наверху? – спросил незнакомец.
У Венис вырвался вздох, тихий звук истинного удовольствия. Голос незнакомца оказался таким же совершенным, как и все в нем: хорошо модулированный, с интригующими хриплыми нотками, окрашивающими мягкий тембр.
– Давайте же показывайтесь! – приказал незнакомец.
Венис попыталась заговорить, но у нее возникло странное ощущение, что все ее тело заполнила жидкость, и сердце, в отличие от дыхания, колотящееся в безумном ритме, казалось, не могло работать должным образом. У Венис промелькнуло опасение, не начался ли у нее какой-то приступ, так как единственное, что она, околдованная и застывшая, могла делать, – это смотреть на рассерженного незнакомца внизу.
Раздраженно заворчав, он сдернул рубашку с перекладины и принялся просовывать руку в рукав. Охваченная страхом, что он собирается скрыть это изумительно вылепленное тело, Венис совершенно бессознательно сложила губы и испустила тихий, отчетливый, откровенно восхищенный свист.
Незнакомец вскинул голову, и на этот раз Венис уловила янтарный блеск его глаз. Его взгляд двинулся по веранде в поисках ее, и настороженность на лице мужчины сменилась выражением озадаченности. А потом он продел в рукав вторую руку, и Венис вздохнула.
– Зачем вы это делаете? – тихо спросила она, не узнавая собственный низкий, протяжный горловой голос. Она понимала, что потеряла рассудок, но была не в силах остановить вырывающиеся слова. – Вы такой… такой… просто прелестный!
Слова остановили незнакомца на середине движения, он замер, и ни одна жилка не дрогнула. Потом по его лицу медленно, маняще расплылась мальчишеская улыбка, и, затрепетав от чистого восторга, Венис едва не упала на колени. Пожав плечами, незнакомец стянул рубашку и небрежно бросил ее на ограду.
– Леди, – взглянув вверх, протянул он с улыбкой, открывшей ровные белые зубы, – вы еще ничего не видели.
Глава 3
Вода в поилке для лошадей, нагревшаяся за несколько коротких часов пребывания на солнце, доставила удовольствие усталому телу Ноубла Маккэнихи, смыв верхний слой глубоко въевшейся грязи. Но ее воодушевляющее воздействие не шло ни в какое сравнение с тем, которое оказывала невидимая леди на затененном балконе. Прежде никто из женщин не свистел Ноублу. Подмигивали, кивали – если повезет, – но никогда не свистели.
То, что он оказался целью такого дерзкого заигрывания, несколько обескуражило Ноубла. На секунду перед ним возник образ матери, ирландской католички, пораженной ужасом при виде такого бесстыдства, но Ноубл не задумываясь отправил ее дух обратно в Скенектади, к ее третьему и, нужно надеяться, последнему мужу.
«Черт, – подумал Ноубл, с усмешкой глядя вверх, на темную фигуру на балконе, – быть может, я выгляжу не так ужасно, как себя чувствую?» При этой мысли его улыбка стала шире. Он спешил спуститься с гор, стремясь вернуться в Сэлвидж вовремя, чтобы успеть отправить со скоростной дорогой свой законопроект в Вашингтон. Теперь одобрение, которое хриплым шепотом произнес невидимый падший ангел над ним, каким-то образом хотело компенсировать трудности того адского путешествия.
Как казалось Ноублу, у него было две возможности: стоять здесь и с откровенным восторгом недалекого простака, считающего себя знатоком по части мужской неотразимости, наслаждаться речами, от которых любого мужчину распирает от зазнайства, или таскать свой несчастий зад по Сэлвиджу в поисках галлона колесной мази и куска щелока, чтобы вычистить, выколотить и вычесать свою шкуру. Выбор действительно был невелик, и Ноубл сделал его в тот момент, когда дама назвала его прелестным.
Ноубл понимал, что она проститутка, ведь здесь располагался бордель. Однако в этом простом свисте было что-то такое необъяснимо оригинальное и в то же время такое неожиданно чувственное. А ее голос, благослови ее душу, звучал так естественно и простодушно, как у любой девушки, вздыхающей по своей первой любви.
Какая разница, что все это спектакль? Она заставила его почувствовать себя таким же юным, как Блейн Фарли, а Ноубл уже очень-очень давно не чувствовал себя таким молодым.
Ну и будь все проклято, подумал Ноубл, наслаждаясь игрой.
Подняв правую руку, он сжал кулак, так что его бицепсы вздулись. Сосредоточенно нахмурившись, Ноубл крепче сжал кулак, стремясь, чтобы мускулы приобрели более впечатляющие размеры, и был вознагражден восхищенным, в высшей степени женским вздохом наверху. В ответ у него приподнялся уголок рта и на худой щеке появилась глубокая ямочка.
Приняв на себя непривычную роль, Ноубл поднял другую руку и, сделав глубокий вдох, сжал обе руки одновременно, так что бицепсы превратились в твердые, выпуклые эллипсоиды. Ноубл, никогда прежде не демонстрировавший себя подобным образом, украдкой взглянул на свои руки, и его темные брови взлетели вверх от изумления – неплохо для тощего, видавшего виды отставного солдата. Совсем не плохо. Как бы в подтверждение дама снова вздохнула от удовольствия:
– Вы выглядите просто как статуя в музее!
«Ну и чертовка!» – посмеялся про себя Ноубл. Откуда только взялась эта девица? Вполне вероятно, она не поняла бы, что это музей, окажись в одном из них. Но ее голос был таким убедительным и полным благоговения, что он не смог сдержать улыбки.
– Конечно, милая, работы Микеланджело, верно?
– О да!
Его самолюбование длилось недолго. Внезапно подрагивающую мышцу правой руки пронзила острая боль. Поморщившись, Ноубл опустил руку, стряхнул овода и стал искать в памяти другие способы развлечь даму.
Единственным сильным мужчиной, которого Ноубя видел в своей жизни, был румын из передвижного цирка. Лысый гигант ломал и гнул различные предметы и демонстрировал силу, пока зазывала подсчитывал прибыль от индейского эликсира из источника мужественности кикапу.
Ноубл не собирается гнуть зубами металлические прутья, но решил, что и без этого может вспомнить достаточно, чтобы занять свою зрительницу. Он поставил руки перед грудью и, молясь, чтобы что-нибудь получилось, крепко сжал ладони.
Кое-что получилось.
Мышцы грудной клетки вздулись в резкий, выпуклый рельеф, крупные вены начали пульсировать, словно толстые веревки вились по верхней части его торса. Вверху над ним дыхание леди превратилось в стон.
Чувствуя, что мышцы на спине горят от напряжения, Ноубл повернулся, отчаянно надеясь, что его спина стоит того, чтобы на нее посмотреть. Очевидно, она этого стоила.
– О Господи, помилуй! – Это был шепот, столь полный обещания, что забота Ноубла о том, чем бы еще развлечь леди, мгновенно и решительно приняла другой уклон.
– Что скажете, дорогая? Не поиграем ли в игру другого рода?
– Другого? – удивленно переспросила она. – Хотите сказать, что есть еще?
– О, я почти уверен, что могу кое-что предложить!
– Тогда да, не возражаю.
– Милая, – хмыкнул Ноубл, – я понятия не имею, где вы научились так вздыхать, но на сцене в Чикаго вы могли бы заработать состояние.
– Господи! Уверяю, моя оценка ваших физических данных – это полная, полная правда.
Физические данные? Оценка? У девицы, должно быть, где-то под рукой словарь. Пожалуй, придется добавить несколько баксов к ее оплате. Настоящая маленькая бизнес-вумен.
– Не могли бы вы теперь… – ее голос стал низким и соблазняющим, – сделать что-нибудь еще?
– Могу только попробовать. – Он улыбнулся еще шире.
– Правда? Прошу вас.
– Черт побери, милая, это я должен просить вас, – ответил Ноубл, удивив самого себя. Хотя ему, как любому мужчине, который провел слишком много лет без регулярного общения с прекрасным полом, нравились женщины, это будет первый раз, когда он заплатит партнерше по постели.
Взяв рубашку, Ноубл продел руки в рукава и даже не потрудился застегнуть ее, решив, что если все пойдет так, как он ожидает, то через несколько минут он ее снимет, и с ворчанием подкатил под нависающий балкон пустую бочку для дождевой воды.
– Куда вы собрались? – спросила дама.
– Не волнуйтесь, милая, я сейчас же буду наверху, – ответил Ноубл соблазняюще низким голосом, наполненным отпечатками ирландского акцента, спрятанного в медлительном западном произношении.
– Наверху? – Это был мечтательный, неопределенный вопрос.
– Да. Прямо сейчас. – Ноубл по-кошачьи вспрыгнул на перевернутую бочку, потянулся и, взявшись за низ двух стоек балконной ограды, отклонился назад, чтобы проверить, выдержат ли тонкие стойки его вес. Решив, что они ни за что его не выдержат, он ухватился за выступающие доски пола.
– Что вы делаете? – спросила явно удивленная дама.
– Иду наверх, чтобы показать вам другие вещи, которые я умею делать. Как вы просили.
– Я не просила!
– Разумеется, милая, – пробурчал Ноубл, сосредоточенно выбирая, за что бы ухватиться, чтобы у него в ладонях не остались занозы.
– Вы не подниметесь!
– Ошибаетесь, мадам, – успокоил ее Ноубл.
– Не подниметесь!
– Конечно, поднимусь. – Ноубл с ворчанием подтянулся, и его глаза оказались на одном уровне с нижней частью испачканного серебристо-синего подола. Синий – Ноубл всегда был неравнодушен к этому цвету. – Видите? Вы просто поскорее идите за подушками, а я просто забираюсь… эй!
Как раз в тот момент, когда Ноубл запрокидывал голову, чтобы взглянуть вверх на даму, синий подол волной грязного кружева и испачканных атласных лент с шелестом двинулся вперед, и внезапно появившийся пыльный черный башмак без всякого предупреждения наступил прямо Ноублу на руку.
Вскрикнув, Ноубл отдернул поврежденные пальцы, перенеся свой вес на другую руку. Несколько долгих мгновений он висел на одной руке, раскачиваясь в шести футах над землей, держась за доску и проклиная синий подол, а затем почувствовал, что его пальцы скользят. С последним громогласным богохульством он с грохотом свалился на бочку для дождевой воды, а потом его голова ударилась о твердо утрамбованную землю.
Несколько секунд Ноубл лежал пластом на спине, глядя, как ослепительное солнце исполняет на небе сумасшедшее фанданго. Осторожно пощупав языком уголок рта, он почувствовал солоноватый вкус крови. Наверху над ним плавно двигалась неясная фигура с длинными волосами – у нее длинные темные волосы, отметил Ноубл.
– С вами все в порядке? – обеспокоенно окликнула его дама.
Она шутит?
– Я просто… Я не хотела вас… Я совсем не думала, что вы решите… Вам не следовало… – бессвязно залепетала она.
– Простите. Скажите же что-нибудь!
– Леди, – прорычал Ноубл, вставая на колени, – вам никогда не приходило в голову просто попробовать сказать «нет»?
Наверху со стуком захлопнулась дверь.
Венис прижалась спиной к двери. Судя по его хищному, как у пантеры, взгляду, ее сто фунтов не будут большим препятствием, если мужчина решит войти. От этой мысли сердце Венис, и так уже скачущее, пустилось быстрым галопом, и она, плотно закрыв глаза, прислушивалась к мужчине внизу. Венис обнаружила, что вопреки всякому смыслу надеется, что он снова попытается забраться на балкон, – если бы только ей снова довелось увидеть игру мускулов на его длинных руках и на груди!
Услышав, что его голос – или, вернее, рычание – затих, Венис вздохнула. Ну вот, опять то же самое. Бездумно провоцирует неприятность, а потом, когда неприятность взбирается к ней на балкон, глупо удивляется.
Венис сникла. Отец был прав. Учитывая ее полностью подтвержденную документами репутацию импульсивной натуры, любой достойный, разумный мужчина будет искать ее общества не больше, чем общества бешеного бабуина. Но ведь никто не сказал, что мужчина, который только что ушел прочь, достойный или разумный. А если и так, какое это имеет значение? Он был так далек от ее мира, как те сосны на вершине горы далеки от Нью-Йорка.
Уже осталось не много времени до того момента, когда она, несомненно, выйдет замуж за одного из джентльменов, которого выберет ее отец, за кого-то из своего социального круга, за кого-то, кто повысит престиж и увеличит доходы Фонда Лейланда. Выйти замуж за такого человека – ее долг. Помимо всего прочего, как часто напоминает ей Тревор, они оба знают, какой кошмар может получиться из брака людей разных социальных классов.
Но Венис надеялась до замужества стать членом совета Фонда, чтобы ее жизнь была наполнена чем-то ценным, а не просто бесконечной чередой скучных завтраков, чаев и балов, которые заполняют календарь многих богатых женщин. Если она не утвердится до того, как выйдет замуж, то потом у нее такой возможности не будет. Любой из мужей, как и ее отец, будет неодобрительно смотреть на ее «административные притязания» – если она к тому времени не докажет свою ценность.
Последний «скандал» неожиданно дал Венис дополнительное время. Как раз перед тем как она покинула Нью-Йорк, Тревор предупредил ее, что пройдет еще несколько месяцев до того, как появится какой-нибудь подающий надежды претендент на ее руку, готовый пойти на риск общественного самоубийства, ухаживая за ней. А это означало, что у нее есть несколько месяцев на то, чтобы доказать свой способности. У нее, возможно, есть месяцы, но лучше всего начать не откладывая.
Боясь выглянуть в окно, Венис прижала ухо к двери. Он ушел, вероятно, навсегда. Она решительно покончила с этим случаем, поклявшись больше не тратить время на бесполезные размышления, но не могла не прошептать:
– Если бы только…
– Дьявол, Маккэнихи, ты дерьмово выглядишь, – весело приветствовал Блейн Фарли Ноубла, появившегося в «Золотой жиле».
– Заткнись, Фарли, – беззлобно отозвался Ноубл, опускаясь на стул напротив более молодого человека. Мольбы матери наконец-то были услышаны, подумал он. А почему еще в проститутке вдруг проснулась совесть после того, как девица преодолела все трудности и добилась его… э-э… интереса?
По крайней мере хорошо, что не было свидетелей его позорного поражения.
– Может быть, вам, старикам, следует собрать свои шмотки и оставить эту территорию нам, тем, кто помоложе? – сказал Блейн. – Не пойму, почему ты зациклился на том, чтобы превратить эту землю в какой-то гигантский парк. Их полно на востоке, они только и ждут тебя с корзиной для пикника. А Скалистые горы – это страна исследователей и искателей приключений, а не велосипедистов. Здесь есть золото, которое предстоит найти, и я намерен получить свою долю.
– За десять лет никто не нашел в этих горах золота, дурачина. Золото закончилось.
– Скажи, Ноубл, что ты делал в горах на этот раз? Я думал, ты закончил все работы для сенаторов. Собирал ромашки?
Ноубл фыркнул.
– Давай же рассказывай, – не отставал Блейн. – Мне интересно. Правда.
