Текст книги "Грезящие над кладезем"

Автор книги: Колин Гринленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Сейчас! – проорала она, лихорадочно пытаясь нашарить за спиной второй рукав.

– КАПИТАН, – рассудительно сказала Алиса, – ВОЗМОЖНО…

– Выключи голос! – приказала капитан и направила пульт на дверь.

Аки чудесное видение из какого-то давнего, элегантного века, на пороге стоял Мортон Годфри. Высокие, до колен, сапоги «Репеллекс» сияли умопомрачительно. Ниоткуда исходящий свет гостиничного коридора превращал его униформу в стальные, прекрасного покроя латы.

Он снял шоферское кепи и сунул его под мышку.

– Капитан Джут.

Табита двигалась ему навстречу не слишком изящными прыжками.

– Не нужно вам было подниматься сюда. Ее голос звучал довольно сердито.

– Извините за вторжение, – сказал Мортон Годфри, переступая порог.

Он высился над ней, как колокольня. Без кепи и маски он выглядел абсолютно безукоризненно, как, конечно же, и должно выглядеть споспешнику сиятельной особы. Он исходил строгим благоуханием стерильно чистой больницы.

– Принцесса готова.

– Сейчас? Посреди ночи?

Шофер стоял, уперев руки в боки и разглядывая фигурки, беззвучно склочничавшие на экране исполинского АV.

– Здесь всегда посреди ночи, – заметил он.

– Я уже легла, – возразила Табита.

Мортон Годфри смотрел в некую точку между ее глазами.

– Так мне это представляется, – согласился он и на мгновение оплел каждое свое запястье пальцами другой руки.

Табита ощутила, как кровь бросилась ей в лицо.

– Я весь день пыталась раздобыть транспорт, – сказала она.

– У нас есть транспорт, – сказал Мортон Годфри, глядя опять на АV.

В том, как он отводил от нее глаза, было нечто натужное, преднамеренное.

– Второй сезон, – сказал он, кивнув на экран. – После ухода Калигулы Проберта все это стало совсем не то.

Тут даже шоферы ходили в искусствоведах.

Он снова взглянул на переносицу Табиты, а затем скользнул глазами по растерзанной кровати, по завалам одежды и объедков.

– Я скоро вернусь, – сказал он. – Ровно в шесть. Вы можете быть готовой к этому времени?

– Я долго была готова, – грубо отрезала Табита. – Так долго, что даже устала.

– Но сейчас-то вы не готовы, – невозмутимо напомнил ей Мортон Годфри.

– О'кей, – сказала Табита. – Едем.

– Нет, – качнул головой Мортон. – Вы сейчас лучше поспите, а я зайду за вами попозже. – Он вроде как подмигнул и значительно воздел указательный палец. – В шесть.

Затворив за ним дверь, Табита с размаху плюхнулась на кровать.

Секунды через две она осознала, что злится в общем-то не на него, а на себя. Она вела себя в высшей степени непрофессионально. Он в полном праве направить в агентство жалобу и потребовать, чтобы ее заменили.

Она перекатилась на спину.

– Включи голос, – сказала она. Обрадованный сетком замигал огоньками.

– БЫЛ ЛИ ЭТО МОРТОН ГОДФРИ, КАПИТАН?

– Да. А что?

– НАПРЯЖЕННЫЕ ИНТОНАЦИИ ЕГО ГОЛОСА ВЕСЬМА СХОДНЫ С АНАЛОГИЧНЫМИ ИНТОНАЦИЯМИ В ГОЛОСЕ ОЛИСТЕРА КРЕЙНА, – доложила Алиса.

После долгих стараний Табита сумела наконец выключить АV.

– Правда, что ли? – спросила она.

– ЭТО ДАЕТ ОСНОВАНИЯ ПРЕДПОЛОЖИТЬ, ЧТО ОН ТОЖЕ ТЕБЯ ЖЕЛАЕТ, – сказала Алиса.

Капитан ощутила, что кровь снова прилила к ее лицу. Только этого ей и не хватало.

– Да нет, Алиса, я так не думаю, – сказала она. – А этот разговор ты сотри, пожалуйста.

– ДА, КАПИТАН, – прошептало из угла.

– Люди ее просто обожают, – сказал Мортон Годфри. – Обожают, я вам точно говорю. А вот каналы на нее ополчились все как один.

Поразительно, сколько здесь было людей, желавших ей что-нибудь рассказать.

Они сидели за стойкой и пили кофе. Барменша то исчезала по каким-то своим делам, то появлялась. А больше – никого, ни души. У Табиты снова возникло чувство, что они затаились где-то в засаде и подсматривают. Наблюдают издалека из боязни спугнуть любезную парочку.

Годфри развернулся на табурете и сидел теперь лицом к ней. Он держал чашку обеими руками и водил большими пальцами по ее краешку, словно лаская. Капитан Джут без труда представляла себе, как эти большие ладони ласкают щеки и шею невротической звезды, ее еле намеченные груди.

– Они ее не понимают, – продолжал Годфри. – Не понимают и боятся.

Он вскинул на нее глаза, чтобы понять, поняла ли она. Увидев, что Табита не реагирует, он кивнул, словно его слова нуждались в чьем-нибудь – хоть даже в его собственном – подтверждении, и лишь потом можно было продолжить.

– Они завидуют ее таланту.

Как назло, возникли некие обстоятельства, тормозившие дело. Либо принцессе все эти радости были совсем некстати, и она преднамеренно ставила палки в колеса. К шести часам Табита уже встала, оделась и была готова идти. В полседьмого позвонил Годфри – сказать, что «график немного изменился» и он приедет к восьми. К тому моменту, когда появился его синий двухместный слайдер «Гигнуки», время шло уже к девяти. Теперь было почти одиннадцать, а они все еще сидели в баре. Впрочем, Табиту его общество не тяготило. И какая разница, что там болтает Алиса; ничего она не понимает. Мортон Годфри был естественным, прирожденным спутником, так же неспособным изменить свою траекторию, как Умбриель или Луна. Если в его жизни и был хоть какой-то свет, весь этот свет исходил от центрального светила.

– Так глянем мы когда-нибудь на все это хозяйство? – спросила Табита.

– Да, – кивнул Мортон Годфри. – Скоро.

Он поставил чашку рядом со своим кепи, которое лежало на стойке вверх ободком, как пустая тарелка, и, похоже, с трудом подавил вздох. Возможно, они с хозяйкой крупно сегодня поцапались.

Барменша разгружала посудомоечную машину. Годфри посигналил ей рукой.

– Дорин, – сказал он. – Поставь, пожалуйста, «Знаешь».

Но барменше в данный момент это было совсем некстати. Она молча указала подбородком на свои руки, полные мытых стаканов.

Годфри встал, подошел к музыкальному автомату и нажал пару кнопок.

На голографическом экране возникла тонкая, как лоза, фигурка в черной рубашке и непомерно просторном, синем с прозеленью мужском костюме.

– Вы это уже видели, – сказал Годфри.

– Может, и видела, – устало откликнулась Табита. – А может, и нет – откуда мне знать?

Кукла, танцевавшая на экране, вращала бедрами. Сквозь нее просвечивали часть стены и украшения, словно она была целлофановой.

– Тридцать четыре дубля, – с гордостью произнес Годфри и отпил глоток давно остывшего кофе. – И тридцать четвертый она делала с той же энергией, что и первый. Она всегда выкладывается до конца.

Его преданность умиляла до слез.

На крупных планах принцесса Бад выглядела высокомерно и бесполо. Тогда, во время съемок, ее глаза были поуже, либо их делали уже при помощи грима или чего там еще. Она исполняла некий утонченный жеманный танец, а тем временем ее голос пел с фонограммы что-то о снеге. Всем своим видом, всеми ужимками она была ну прямо вылитый японец-трансвестит.

– Вы оцените эту глубину, эту проработку мельчайших деталей. Теперь такой работы уже не встретишь.

Было трудно понять, кого это он хвалит: принцессу Бадрульбудур или оператора. И как, интересно, отнеслась бы к таким комплиментам сама принцесса? Возможно, они бы ей и понравились. Возможно, как раз о таком двоении она и мечтала в своих одиноких раздумьях.

Музыка зазвучала чуть громче, а затем стихла, изображение расплылось и исчезло.

– Этот снег имел для нее особую важность, – доверительно сообщил Годфри.

– Капитан Джут недавно говорила, что принцесса снова работает, – встряла Дорин, вытирая руки о фартук.

Возможно, она заметила все нараставшую нервозность Табиты и решила ей помочь.

– Ну да, в общем-то.

Вмешательство Дорин было очень некстати шоферу, не желавшему включать ее в число своих слушателей. Он глядел на опустевший экран, словно в надежде, что призрак принцессы снова появится и направит его на верный путь.

– Она никогда и не прекращала, – сказал он в конце концов.

– И она теперь делает грезы, – добавила Дорин.

– Ну да. – Шофер развернул свою кофейную чашку на сто восемьдесят градусов. – Ваша луна пошла ей на пользу, – сказал он задумчиво. – Ее новое произведение лучше всего, что делалось ею прежде.

– Мне очень хотелось бы на них взглянуть, – заметила Дорин вполне благодушно, но вроде как и с обидой.

Она подхватила поднос со стаканами и исчезла в неведомых далях служебных помещений.

Мортон Годфри проводил ее взглядом и что-то пробормотал. Видя, что Табита никак не реагирует, он повторил негромким отчетливым голосом:

– Принцесса не демонстрирует незавершенных работ никогда и никому. Они это прекрасно знают.

Он допил холодный кофе и аккуратно, с хирургической точностью установил свою чашку посредине блюдца. Было видно, что верный поклонник вне себя от самой уже мысли, что кто-то посмел усомниться в целостности творческого облика его повелительницы.

Капитан Джут взглянула на лунные грезы, украшавшие бар, – шипованную голову и маленького транта, все так же игравшего мышцами.

– Мне говорили, – сказала она осторожно, – что вдали от создателей все эти штуки быстро погибают.

Годфри взглянул на нее в упор впервые с того момента, как на экране возникла принцесса. В его взгляде была странная беззащитность, мольба об участии. Он словно говорил ей: ну не надо так, делай как я, даже словом не заикайся, что все ее надежды впустую.

– Нужно ехать, – сказал Годфри. – Она уже ждет. Однако сам он не двигался, а только сидел с несчастным видом и смотрел на Табиту.

Табита решила взять события в свои руки и посмотреть, не этого ли он ждет.

– Позвоните ей, – предложила она. – Скажите, что мы уже едем.

Не отводя от нее глаз, Мортон Годфри наполовину вытащил телефон из кармана. И тут же затолкал его обратно.

Его рука поднялась и прошла над плечом Табиты, широкая ладонь легла ей на затылок.

– Из машины позвоню, – хрипло сказал Годфри, а потом слегка приоткрыл рот и отчаянно, словно ради спасения собственной жизни, впился ей в губы.

За краткие доли секунды Табита успела и возмутиться, и позабавиться возникшей ситуацией. Она крепко, что было сил, уперлась руками в широченную грудь шофера и ощутила колючую боль от серебряных пуговиц, врезавшихся ей в ладони. Плотно зажмурившись, с бешено колотящимся сердцем, она резко повернула голову, хватила глоток воздуха и увидела через плечо Годфри синюю вазу с грезовым цветком Олистера Крейна, а рядом с ней – принцессу Бадрульбудур, холодно наблюдавшую за происходящим.

От неожиданности она дернулась еще сильнее и свалилась с табурета.

Капитан Джут закрыла правый передний шлюз и закинула шлем в пустующий гамак второго пилота.

– Алиса, приготовься к отбытию.

– НО ВЕДЬ ТРЮМ ЕЩЕ ПУСТ, КАПИТАН, – напомнил корабль. – ЗАКАЗАННЫЙ К ПЕРЕВОЗКЕ ГРУЗ НЕ БЫЛ ЕЩЕ ЗАГРУЖЕН.

– Я и сама знаю, что этот долбаный груз не был еще загружен!

Она была в ярости: на себя, на «Кейруэйз», на Мортона Годфри, на принцессу, драть ее и резать, Бадрульбудур. Это ж нужно было быть такой дурой: притащиться в эту чертову даль – и все лишь затем, чтобы битую неделю пить в три горла и смотреть идиотский АV и чтобы тут всякие придурки пускали на тебя слюни. А теперь ей ни шиша не заплатят, и Бад уж точно сохранила достаточно связей, чтобы ее имя попало в черные списки всех до единого транспортных агентств внешней системы.

Гравитация на Умбриеле низкая, а потому ее падение было не столько болезненным, сколько унизительным. Столь же унизительна была минута, пока она старалась отдышаться и вставала на ноги. А когда встала, их уже не было.

Дорин, помогавшая ей подняться, рассказала потом, что вернулась в бар и увидела спину принцессы, молча уходившей по лестнице.

– А этот Годфри, он стоял и таращил глаза, словно увидел знамение, – сказала Дорин.

– Какое еще знамение? – спросила Табита, потирая ушибленное бедро.

– Знамение, – повторила Дорин и написала пальцем в воздухе невидимые буквы. – ИЕРУСАЛИМ, – продекламировала она, – ЗАКРЫТО ДЛЯ ПЛАНОВОЙ ПЕРЕСТРОЙКИ. Затем он схватил эту свою шапку, нахлобучил ее и бросился следом. Боже милосердный, дал бы ты мне хоть одного мужика, чтобы так за мною бегал. А ты-то как, милая, отошла? Налить тебе кофе?

– Трижды… придурок, – сказала Табита и добавила несколько совсем уж непристойных выражений.

Дорин смотрела на нее с откровенным интересом, а затем, когда поток ругательств иссяк, спросила:

– Он тебе что-нибудь повредил?

– Он меня, на хрен, поцеловал! – продолжала кипеть Табита.

Дорин заметила на стойке лужицу кофе и принялась ее вытирать.

– Значит, не все в убыток, был хоть какой-то плюс, – сказала она, продолжая драить стойку.

– По-твоему, это смешно? – возмутилась Табита. Дорин вскинула руки в знак безоговорочной капитуляции.

– Поостынь, дорогуша, поостынь. Ты знаешь, что это за мужик? Да он же клеится к каждой встречной и поперечной. Так что ты не обижайся, – проворковала она, – но иначе и быть не могло. – От избытка чувств она встряхнула кудряшками. – И если принцесса об этом не знала, ей предстояло узнать, и не сегодня, так завтра.

– А как она выглядела?

– Со спины не больно-то разберешь, но, судя по походке и по тому, как дергались плечики, она готова была на стенку лезть, – сказала барменша и вдруг рассмеялась; это было настолько неожиданно, что ее поддержала и Табита.

Отсмеявшись, Табита села за стойку и попросила налить ей кофе.

– Господи, – пробормотала она, – ну почему я никогда не могу получить простую, нормальную работу? Ну хоть бы раз для разнообразия.

– Знаешь, милая, – вздохнула Дорин, – если ты найдешь в этой системе хоть что-то простое и нормальное, непременно расскажи нам, мы очень порадуемся. Слушай, а как ты насчет плеснуть в кофе виски? Настоящего, из личных запасов тети Дорин.

Пока барменша копалась под стойкой, Табита размышляла, что, когда местные шутки начинают повторяться, это вернейший знак, что пора двигать дальше.

И вот теперь она сидела в кокпите своего «Кобольда», готовясь к отлету и размышляя на совсем другую тему – как скоро ей достанет духу снова появиться в агентстве «Кейруэйз».

– Если так и дальше дело пойдет, скоро мне придется просить Санжау о новом одолжении, – сказала она вслух.

Ей претила сама эта мысль. Это бы было равнозначно признанию, что ей не под силу совладать с кораблем, что дал ей Великий Старик.

– ТЫ ОБЕЩАЛА БАЛТАЗАРУ ПЛЮМУ, ЧТО БУДЕШЬ ПОДДЕРЖИВАТЬ С НИМ КОНТАКТ, – тактично напомнил ей корабль.

– Ну его к черту, этого Балтазара! – отмахнулась Табита. – Он ничем не лучше Мортона Годфри.

– Я НЕ ВПОЛНЕ УВЕРЕНА, КАПИТАН, ЧТО ВЕРНО ПОНИМАЮ ЭТУ РЕМАРКУ, – сказала Алиса, знавшая далеко не все.

– Чушь это все. А ты, Алиса, радуйся, что ты железная.

– ЕСЛИ СТРОГО ПРИДЕРЖИВАТЬСЯ ФАКТОВ, – обиделся корабль, – ЖЕЛЕЗО ИГРАЕТ В МОЕЙ КОНСТРУКЦИИ КРАЙНЕ МАЛУЮ РОЛЬ. ОСНОВНОЙ МАТЕРИАЛ, ПОШЕДШИЙ НА СОЗДАНИЕ МОЕЙ ЛИЧНОСТИ, – ЭТО ПАРНЫЙ ПОЛИСАХАРИД КРЕМНИЯ.

– Ты не больно-то умничай, – нелюбезно оборвала ее Табита. – Доложи, пожалуйста, текущую ситуацию.

– ЗАПРОС НА ВНЕОРБИТАЛЬНЫЙ ПОЛЕТ ПОДАН И ПРИНЯТ, – сказала корабельная личность. – БАЛАНС ПЛАЗМЫ СОРОК ШЕСТЬ ПРОЦЕНТОВ, НАРАСТАЕТ. ОСЦИЛЛЯЦИЯ ИМПУЛЬСА СТО ДВАДЦАТЬ – ДВАДЦАТЬ ДВА. ПРИВЯЗКА ОРИЕНТАЦИИ К ОСИ ВРАЩЕНИЯ ЦЕНТРАЛЬНОГО ТЕЛА ЗАФИКСИРОВАНА. ПРИБЛИЖАЕТСЯ МАШИНА.

– Чего?

На мониторах появился серый «роллс-ройс», лихо мчавшийся по льду посадочного поля.

Капитан Джут длинно и цветисто выругалась.

– Спешит мне сказать, что он не может меня отпустить, так, что ли?

Но секунду спустя она увидела, что «роллс-ройсом» управляет робот – коренастый, с посеребренной грудью «Факто-4000».

– Сбрасывай мощность, Алиса, – сказала Табита, торопливо крутившая увеличение, пытаясь рассмотреть, кто сидит в машине сзади, на пассажирских местах. – Господи, да она это или нет? И чего ей от меня нужно? Если она думает, что мне нравились его приставания, я рассмеюсь ей в лицо, точно рассмеюсь.

Но робот был в машине один.

Аккуратно припарковав «роллс» рядом с «Кобольдом», он распахнул дверцу и столь же аккуратно опустился на лед. Затем он подкатился к левому переднему шлюзу, перестроил конфигурацию мобилаторов и стал подниматься по трапу.

Внутри корабля робот вскинул свою плоскую башку и уставился прямо на Табиту.

– Работник, командированный агентством «Кейруэйз», я имею сообщение к вам от принцессы Бадрульбудур, – сказал робот. – Она готова разрешить вам начать погрузку.

– Это сообщение я уже получала, так что спасибо и до свидания, – сказала Табита и потянулась к кнопке герметизации шлюза.

– Данное сообщение отменяет сообщение, доставленное вам в ноль восемь восемьдесят четырнадцать Мортоном Годфри, – сказал робот. – Данное сообщение было составлено в пятнадцать ноль шесть тридцать шесть.

– Вы шутите, – сказала Табита. – Нет ли там заодно и извинения за неавторизованное и неправомочное вмешательство в сферу межличностных отношений, произведенное одним из работников Ее Высочества?

Какое-то время робот гудел, явно не справляясь с перегрузкой.

– В этом вопросе содержится свыше десяти процентов терминов, не имеющих определения либо мне незнакомых, – сказал он в конце концов. – Я не имею возможности на него ответить. Я имею только возможность препроводить вас к дому и помочь вам в исполнении ваших инструкций, отданных вам агентством «Кейруэйз» и подробно изложенных в контракте агентства «Кейруэйз» девяносто пять тэ-а-эф девять у четыре ноль-ноль два.

Капитан Джут присвистнула, встряхнула ошарашенно головой и потянулась за своим шлемом.

– А можно я поведу машину? – спросила она.

– В настоящий момент данный экипаж способен принимать только мои указания, – совершенно серьезно ответствовал робот.

– Вот так вот, значит? – спросила Табита, переводя параллельно Алису на поддержание в рабочем режиме. – А что случилось с мистером Годфри?

– Я не имею возможности ответить на этот вопрос, – ответил «Факто-4000».

Дворец принцессы Бадрульбудур все так же сиял огнями. Кроме нее, во дворце не было никого, зато она уж была здесь везде. Все оформление интерьера состояло из хроматических вариаций ее собственной личности.

При входе вас сразу встречал голографический, в натуральную величину портрет молоденькой принцессы в белоснежном платье. Стараниями визажистов она была точь-в-точь похожа на древнюю кинозвезду Мерилин Монро, но только с черными волосами. Когда вы шли, она поворачивала голову и смотрела вам вслед, а когда воздух из вентиляции вздувал ей юбку, вы могли заметить, что она без трусов.

– В этот дом приходят люди двух разновидностей, – сказала живая хозяйка дворца, выходя из золоченой клетки лифта. Она указала на свою копию, которая вихляла задом, лучезарно улыбалась и пыталась, но никак не могла совладать со своим платьем. – Те, что сразу же это замечают и начинают ходить кругами и заглядывать под подол, и те, кто и подумать не может о поведении столь вульгарном. – Ее голос звучал устало, но при этом спокойно и чуть игриво. – А к какой разновидности относитесь вы?

– Я довольно вульгарна, – сказала Табита, не двигаясь с места.

Ей пришлось сказать это очень громко, чтобы перекричать музыку.

Прихожая представляла собой округлое помещение, вымощенное большими прямоугольными плитками чего-то жемчужно-серого. Везде, куда ни посмотри, периодически вспыхивали крошечные изображения принцессы Б ад, подобные язычкам оранжевого и ярко-зеленого пламени, в то время как ее же голограмма в полный рост сверкала и трепетала. Видимо, каждая из этих плит представляла собой экран. Музыка и близко не напоминала те номера, которые Табита слышала в баре, но была чем-то вроде неспешных взрывов – громыхание и белый шум, безжалостно перегружающие аппаратуру. От этих звуков ее сразу стало подташнивать. Вполне вероятно, что именно в этом и было их предназначение.

Певица была просто великолепна в своей тунике из лилового переливчатого шелка, пузырящихся шароварах и сетчатой накидке. На ней были туфли на высоких каблуках и безумная масса арабских побрякушек. Немного возбужденная, она была явно довольна собой; от недавней ярости, как, впрочем, и от высокомерия, не осталось и следа.

– Вульгарность – это все, что у нас осталось! – сказала, вернее, прокричала она.

Похоже, принцесса сочла Табиту своей единомышленницей, своей союзницей в противостоянии враждебному миру – неожиданность, совершенно сбивавшая с толку.

– Очень жаль, что я тут провозилась так долго, – продолжила она, направляя Табиту к лифту. – Ведь можно не сомневаться, что все это ожидание было для вас жутким, ужасным кошмаром.

Дверца лифта громко, с клацаньем захлопнулась, оставив Табиту лицом к лицу с принцессой Бадрульбудур. На всякий случай Табита решила четко обрисовать ситуацию.

– Я отправлюсь сразу же, как только получу от вас груз.

Но принцесса ее не слушала, предпочитая говорить сама.

– Я ведь все пыталась, и пыталась, и пыталась сделать выбор, – говорила она, уставив на Табиту огромные, в поллица, глаза. – И никак не могла решить. И знаете почему? Потому что с самого начала единственным разумным решением было послать все.

Поднявшись на один этаж, лифт остановился, и они вышли в искривленный коридор с влажно лоснящимися розовыми стенами, смыкавшимися над головой наподобие арки. В добавление к оглушительной музыке воздух здесь был густо напоен головокружительным запахом мускуса. Весь дворец казался пародийным подобием женского тела, его структура была словно срисована с потаенных внутренностей хозяйки.

– Все, – повторила принцесса Бадрульбудур. – Это более чем логично. Выставка.

Из ямки в стене приветливо улыбалась маленькая голограмма принцессы. Когда живая принцесса и Табита прошли мимо, голограмма насупилась и помрачнела.

– Выставка. Это тут главное, центральный стержень.

Организаторша грядущего показа одарила Табиту лучезарной улыбкой, неприятный случай в баре был полностью забыт. Возможно, Дорин была права и разнузданность Годфри не стала для принцессы такой уж неожиданностью.

Принцесса распахнула дверь и ввела Табиту в комнату.

Комната была очень просторная, с белыми стенами и огромными картинами на них – сплошной абстрактной тоской, какими-то цветными треугольниками на грязно-белом или бежевом фоне. В дальнем углу располагалась компактная автоматическая кухня. Там же находился стеклянный столик, над которым парила белая шаровидная лампа. Лампа была включена, как и все светильники во дворце принцессы Бадрульбудур. На столике стояла открытая банка меда с воткнутой в нее ложкой и валялась груда скомканных пакетов из белой инсулитовой пленки, оставшихся от какой-то еды. На полу, словно скатившись со столика, валялось нечто похожее на черный, с откромсанным краем арбуз.

Принцесса Бад уверенно направилась к этому предмету, словно собираясь то ли поднять его, то ли пнуть ногой.

Капитан Джут держалась в стороне; было невозможно сказать, какой еще номер выкинет эта женщина.

Принцесса остановилась рядом с арбузом и широким царственным жестом пригласила Табиту взглянуть.

Табита подошла и взглянула.

В надколотой черной скорлупе влажно поблескивала бурая вязкая масса. Из этой массы проступало лицо принцессы, будто из нее же и вылепленное. Подбородок принцессы был вскинут, глаза зажмурены, а рот широко, словно в экстазе, раскрыт. Была тут и правая рука, во всяком случае, высовывались ее пальцы. Пальцы то сжимались, то разжимались, словно грезовая женщина пыталась выбраться, вытолкнуться из цепко державшей ее трясины.

– А теперь, – говорила принцесса, – попробуйте себе представить. – Она взяла что-то со столика. – Вы заходите в комнату – точно так, как сделали это сейчас, а там…

Она сунула предмет, что-то взятое ею со столика, прямо Табите в руки.

Табита рефлекторно не дала этому чему-то упасть. Она удивленно взглянула на принцессу и только потом опустила глаза на предмет, оказавшийся у нее в руках.

Это была длинная проволока для резки сыра, снабженная на концах гладкими канареечно-желтыми ручками. Принцесса Бадрульбудур вложила эти ручки прямо ей в руки.

Табита взглянула на сырорезную проволоку, взглянула на черное яйцо с его странным шевелящимся содержимым. Какие мысли копошатся в мозгу у этой женщины? Кто знает, но уж точно не нормальные.

– Ничего я не хочу себе представлять, – ответила Табита и торопливо вернула сырорезку на столик.

– Нет так нет, – пожала плечами принцесса. – Во всяком случае, вы получили общее представление. Размещение, вспомогательное оборудование – это все подробно расписано в сопроводительных документах. Но только вы же понимаете, им нужно увидеть что-нибудь вроде этого, но, с другой стороны, если они увидят что-нибудь вроде вот этого……

Не закончив фразу, певица – или теперь ее нужно было называть художницей? – длинным прыжком перенеслась в другой конец комнаты, распахнула высокие белые двери и пропала из виду.

Ошарашенная, Табита подавила брезгливое отвращение и упрямо последовала за ней.

Здесь были джунгли в миниатюре, царство тропических растений. К громыханию музыки теперь примешивались звуки льющейся воды и многоголосое пение птиц.

Смотреть на то, что собиралась показать эта женщина, Табите было и противно, и даже страшновато. Но это оказалось вполне безобидное и даже симпатичное изображение той же самой принцессы, с головы до ног одетой в яркие перья. В этом комичном наряде она походила на попугая, а еще больше – на клоуна.

– И это ваши грезы? – спросила Табита и тут же сама ощутила слабость, неадекватность этого слова.

– Только не говорите мне снова всю эту ерунду про страховку, – высокомерно сказала принцесса, отталкиваясь от чего-то, одной лишь ей известного. – Я знаю, что их никто не застрахует, их нельзя, невозможно сохранить. Но это-то как раз и интересно.

Она выудила из тропической зелени еще одну голову. На этот раз голова была изжелта-белая, как иссушенная временем кость. Ее глаза были закрыты, рот широко распахнут. Там, где положено быть зубам, сверкали два иззубренных лезвия, две стальные пилы.

– Ведь это и есть настоящая, подлинная эксклюзивность.

Глаза принцессы истерически блестели, она вертела голову в руках, словно соображая, куда бы ее закинуть. Из шеи головы торчало что-то странное и волокнистое вроде зубного корня. Корня, замаранного кровью.

Принцесса Бад рассмеялась, прикрыв рот тыльной стороной ладони; создавалось впечатление, что она может в любой момент потерять равновесие и рухнуть спиной в буйные заросли.

– Экс-позиция и экс-клюзивность, – сказала она, с трудом ворочая языком. – Слышь, а ну его все это на хрен, я хочу вина.

Табита с тоской подумала, что теперь придется вернуться в комнату, где по полу катается этот черный арбуз, но принцесса повела ее куда-то вперед по облицованной сосной и неким желтым металлом галерее, обегавшей по кругу весь дворец, мимо ряда широких окон, выходивших на ледяную пустыню. Там, за окнами, ничего не двигалось. И не будет двигаться, подумала Табита, не будет никогда.

И почти сразу художница вернулась к своей любимой теме, словно и не она предложила ее оставить.

– Экспозиция и эксклюзивность. Принцесса Б. которую никто не видит. Ни даже… – Она оборвала фразу, а секунду спустя заговорила снова, спокойно и рассудительно. – Куда ты уходишь, когда закрываешь глаза? С этого все и началось. С этого и с того, что происходит, когда ты уходишь от самой себя.

Табита решила, что наелась всем этим по уши, и заговорила сама:

– Мне-то казалось, что всем нам полагается заново изобретать себя тридцать два раза в секунду, что бы это ни значило.

– Так именно об этом я и говорю, – сказала принцесса, вводя ее в другой, на этот раз вполне обыкновенный лифт. – Принцесса Бадрульбудур стала пленницей этой фразы. Люди приковали меня к ней намертво. Те самые люди, которых она, эта фраза, должна была освободить. Они не хотят, чтобы их освобождали от них самих, – говорила она медленно и презрительно, а тем временем лифт опускал их вглубь ледяного холма. – Не хотят даже на одну тридцать вторую долю секунды. Они по уши влюблены в свои тупоумные эго. И в принцессу – трижды долбаную Бадрульбудур.

Принцесса взглянула на пилозубую голову, прихваченную ею с собой. Словно чтобы подчеркнуть справедливость ею сказанного, голова открыла невидящие глаза, взглянула ими на нее и нежно улыбнулась.

– К чему я сама же их и подталкивала, – сказала принцесса. – Знаю, я все прекрасно знаю.

Капитан Джут смотрела на свое отражение в стальных раздвижных дверях.

В помещение, куда доставил их лифт, было слишком темно, чтобы увидеть хоть что-нибудь. В воздухе пахло затхлостью. К музыке, сопровождавшей их по всему дворцу, добавились какие-то всхрапы и жужжание. Мотив воды продолжал присутствовать, но стал потише и поспокойнее, больше походил на бульканье в большой кастрюле, чем на плеск огромной реки.

– Они превратили меня в женщину, сказавшую эту фразу, – говорила принцесса, уходя в темноту. – Мне теперь не позволено заново придумывать себя, не позволено бросаться в объятия необычности.

«Если уж кто и влюблен в себя нежной любовью, – подумала Табита, – так это принцесса Бад. Говорит, говорит и не может остановиться, даже чтобы включить здесь свет».

– Вино, – пробормотал голос принцессы. – Включить освещение.

Когда со всех сторон полился бледный мягко-янтарный свет, Табита увидела, что они находятся в спальне. Потому, наверное, и храп, рассудила она. Над большой круглой кроватью свисала бронзовая курильница для благовоний, а посреди этой кровати валялась та самая пилозубая репа.

Широкие мраморные ступеньки вели от кровати к небольшому бассейну, отдаленно похожему на джакузи; вот отсюда и исходило непонятное бульканье – от темной воды, непрерывно кипевшей в этом бассейне.

Куда ни посмотри, твой взгляд натыкался на одежду – одежду, висевшую на вешалках и валявшуюся на полу, одежду, аккуратно сложенную или беспорядочно скомканную, одежду, запихнутую на переполненные полки. То там, то сям, по углам и закоулкам из этих завалов одежды выглядывали головы и фигуры, большие и маленькие. Одна из фигур, с лысым как колено черепом и несколькими руками, валялась на спине в шаге от джакузи и судорожно жестикулировала.

И все они, сколько их было, изображали ее. В случае принцессы Бад ее истинным, потаенным «я» была совокупность ее внешних проявлений. Видимо.

– Вот все они и поедут, – сказала созидательница и прообраз всех этих образов. Она стояла на другом краю комнаты, за круглой кроватью, и наливала в два больших бокала густое красное вино. – Пытаясь что-то здесь отобрать, я угробила попусту дикую массу времени, – объяснила она еще раз. – Теперь я отчетливо вижу, что главная фишка в том, чтобы выставить их все до единой. Вот, держите.

– Нет, спасибо, – качнула головой Табита.

Но принцесса ее словно не слышала, а так и стояла, протянув над кроватью руку с бокалом вина.

– Показать им всем, что может здесь сделать настоящий художник, – заключила она, надменно вскинув подбородок.