Текст книги "Мой дядя Бенжамен"

Автор книги: Клод Тилье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

IX. Господин Менкси готовится к войне

Господин Менкси неизвестно каким путем был уже осведомлен о том, что дядя стал пленником в Сент-Пьер дю Мон. Для освобождения своего друга он не придумал лучшего способа, как взять штурмом и снести загородный дом маркиза.

Вы, смеющиеся над этим, укажите в истории войну более законную, чем эта. Там, где государство не умеет заставить уважать законы, там чинить суд и расправу приходится самим гражданам.

Двор господина Менкси походил на военный лагерь. Музыканты верхом на конях и вооруженные чем попало, были готовы к выступлению. Поступивший недавно на работу к лекарю старый сержант принял на себя командование этим отборным войском. В центре войска колыхалось широкое знамя, сделанное из клетчатой занавески, на котором господин Менкси собственноручно, чтобы каждый мог прочитать, вывел печатными буквами: «Свобода Бенжамена или уши господина Камбиза». Таков был его ультиматум!

Второй ряд образовала пехота, составленная из пяти-шести батраков с кирками на плечах и из четырех местных кровельщиков, каждый с лестницей за спиной. Тележка изображала обоз. В ней находились фашины, предназначенные для засыпки замковых рвов, хотя время само постаралось об этом. Господин Менкси желал действовать, соблюдая все правила. Он не забыл положить в одно из отделений тележки ящик с медицинскими инструментами, в другое – флягу с ромом. В шляпе с перьями, со шпагой в руках гарцовал воинственный лекарь перед войсками, торопя выступление.

Согласно принятому обычаю, к солдатам, отправляющимся в поход, полагалось обращаться с напутственной речью. Господин Менкси отнюдь не собирался пренебречь этой формальностью и обратился к своим солдатам со следующими словами:

– Воины, я не стану уверять вас в том, что взоры всей Европы устремлены на вас, что ваши имена останутся в потомстве, сохранятся в храме славы и пр. и пр., – такие слова подобны пустоцвету или бросаемой на ветер сорной траве, но я хочу, чтобы вы знали, что целью нашего похода является не только желание освободить моего зятя, но и необходимость освободить наш край от угнетающего его тирана, вытаптывающего ваши посевы, бьющего вас при встречах и оскорбляющего ваших жен. Чтобы мужественно сражаться, для истинного француза достаточно одной причины, у вас их две, значит, вы непобедимы. Павших в бою я похороню на свой счет, а раненые получат уход в моем доме. Да здравствует Бенжамен Ратери! Смерть Камбизу! Долой его замок!..

– Браво, господин Менкси! – сказал вошедший незаметно через заднюю дверь дядя. – Вот трогательная речь; если бы она была произнесена по-латыни, то я подумал бы, что вы позаимствовали ее у Тита Ливия.

При виде дяди раздалось единодушное ура! Господин Менкси отдал войску приказ разойтись, а сам увел Бенжамена в столовую. Последний так обстоятельно и правдиво рассказал ему о происшедшем с ним событии, как редко кто расскажет о себе в своих мемуарах.

Господин Менкси был страшно возмущен оскорблением, нанесенным его зятю. В первую минуту у него с языка срывались только проклятья, но, понемногу придя в себя, он произнес:

– Бенжамен, ты энергичней, расторопней меня, возьми на себя командование войском, и двинемся в поход против замка Камбиза. Пусть место, где возвышается его замок, зарастет крапивой и чертополохом.

– Если вам угодно, – ответил дядя, – то от холма Сент Пьер дю Мон мы не оставим и камня на камне. Но, несмотря на все мое уважение к вам, я полагаю, что следует действовать хитростью; мы приступом захватим ночью стены замка, овладеем погруженными в сон и опьянение, как выражается Вергилий, маркизом Камбизом и его слугами, и тогда они должны будут перецеловать нас всех без исключения.

– Прекрасная мысль, – сказал господин Менкси, – но мы должны сделать полтора лье до замка, а через час уже наступит темнота. Поди, простись с моей дочерью, и в поход!

– Да не спешите так, черт возьми! Я хотел бы что-нибудь перекусить перед дорогой.

– В таком случае я распоряжусь чтобы солдаты стали вольно и чтобы им выдали вина, это поддержит в них воинский дух.

– Прекрасно! – ответил дядя. – Пока я все обдумаю, ваше войско управится.

К счастью для маркиза, возвращавшийся из суда адвокат Паж зашел к господину Менкси с просьбой накормить его обедом.

– Вы пришли как раз вовремя, – сказал воинственный лекарь. – Я хочу, чтобы вы также приняли участие в нашем походе.

– Каком походе? – спросил адвокат Паж, изучавший право не для того, чтобы воевать.

Дядя рассказал ему о происшествии и о том, как он решил мстить.

– Будьте осторожны, – сказал адвокат Паж, – это дело гораздо серьезнее, чем вы думаете. Если речь идет об успехе, то уверены ли вы в том, что с семью-восьмью хромыми вы победите гарнизон в тридцать замковых слуг, находящийся под командованием лейтенанта мушкетеров?

– Двадцать, господин адвокат, – вставил господин Менкси, – и все здоровенные ребята!

– Допустим, – холодно ответил адвокат, – но замок господина Камбиза окружен стенами. Что же, эти стены падут от трубного гласа, как пали стены иерихонские? Допустим даже, что при первом же штурме вы овладеете замком маркиза, это будет, конечно, блестящим военным подвигом, но им вы не заслужите креста святого Людовика. Вам это кажется веселой забавой, а для правосудия и закона это – взлом дверей, насильственное вторжение в дом, ночной набег и все это направлено против маркиза. Предупреждаю вас, что и одного из этих преступлений достаточно, чтобы попасть на галеры. После вашей вылазки вам придется покинуть страну, и ради чего? Ради того, чтобы удостоиться поцелуя маркиза.

Дядя был очень упрям, упрям, точно сын жеребеца и ослицы, упрямство было вообще нашим родовым семейным недостатком, но, несмотря на это, он согласился, что адвокат прав.

– Я думаю, – сказал он господину Менкси, – что вы умно сделаете, если вложите меч в ножны, а шляпу с перьями спрячете в футляр. Войну следует начинать только по очень серьезным причинам. Возможно, что попасть в число героев и польстило бы вашему самолюбию, господин Менкси, но что такое слава полководца? – разрушенные города, испепеленные деревни, опустошенные поля, женщины, отданные на произвол грубых солдат, уведенные в плен дети, бочки вина с выбитым дном. Вы, повидимому, не читали Фенелона, господин Менкси? Все это ужасно, и при одной только мысли об этом я содрогаюсь.

– Что ты там болтаешь? Дело идет о нескольких ударах киркой по этим уже наполовину обвалившимся стенам.

– Так зачем вам трудиться и разрушать их, когда они по собственному почину развалятся? Поверьте мне, оставьте в покое эту прекрасную страну. Я сочту себя подлецом и предателем, если за нанесенное мне лично оскорбление потребую, чтобы вы подвергались всем тем неприятностям, которые возникнут из-за нашей экспедиции.

– Но у меня тоже есть свои счеты с этим чудовищем. Желая высмеять меня, он, вместо людской, послал мне для исследования конскую мочу.

– Ну и уважительная причина, нечего сказать, и вы согласны поплатиться, за это десятью годами каторжных работ? – Нет, господин Менкси, потомство вас не оправдает. Если вы не думаете о себе, то подумайте хоть о своей дочери, о своей дорогой Арабелле: что ей за радость приготовлять такие великолепные сливочные сыры, когда вас уже с ней не будет?

Это обращение к нежным родительским чувствам старого доктора возымело свое действие.

– Обещай мне, по крайней мере, что наглость маркиза Камбиза будет наказана. Ты мой будущий зять, и с этого мгновения мы с тобой должны быть солидарны в вопросах чести.

– О, насчет этого будьте покойны, господин Менкси, я теперь глаз не спущу с маркиза. Я буду так же терпеливо подстерегать его, как кошка подстерегает мышь. Не сегодня, так завтра, но я уж застигну его одного без стражи и тогда заставлю его скрестить дворянскую шпагу с моей или доотказу натружу о него свои кулаки. Я не могу клясться, как древние герои, тем, что не сбрею бороды и буду сидеть на хлебе и воде до тех пор, пока не сдержу своей клятвы, ибо первое не вяжется с моей профессией, а второе противоречит моему темпераменту, но даю вам слово, что только тогда буду вашим зятем, когда нанесенное мне оскорбление получит достойное возмездие.

– Ты заходишь слишком далеко, Бенжамен, я не принимаю такой беззаконной клятвы, напротив, необходимо, чтобы ты женился на моей дочери, и я уверен, что ты так же прекрасно сумеешь отомстить после свадьбы, как отомстил бы и до нее.

– Но вы только подумайте, господин Менкси, раз я должен драться с маркизом на смерть, то моя жизнь уже не принадлежит мне, не могу же я позволить себе жениться на вашей дочери, когда, может быть, на следующий же день после свадьбы оставлю ее вдовой.

Как ни старался добряк-доктор сломить непреклонное решение Бенжамена, это ему не удалось, и, видя, что с этим ничего не поделаешь, он пошел переодеться и снять с себя свое вооружение. Так закончился этот грандиозный поход, стоивший мало крови человечеству и много вина господину Менкси.

Х. Как дядя заставил маркиза поцеловать себя

Бенжамен остался ночевать в Корволе. Когда на следующий день он вместе с господином Менкси вышел из дому, первым, кого они встретили, был Фата. Фата предпочел бы встретить на большой дороге двух волков, чем дядю и господина Менкси, но так как уклониться от встречи было невозможно, то, приняв самый приветливый вид, он направился к дяде.

– Здравствуйте, господин Ратери! Как поживаете, уважаемый господин Менкси? Ну, как вам удалось избавиться вчера от нашего Гесслера, господин Бенжамен? Я так боялся, что он проделает с вами какую-нибудь злую шутку, что от беспокойства всю ночь не сомкнул глаз.

– Фата, – сказал господин Менкси, – приберегите вашу рабскую угодливость для маркиза. Вы сказали ему, что не знакомы больше с Бенжаменом? Правда ли это?

– Не помню, дорогой господин Менкси.

– А сказали ли вы вышеупомянутому маркизу, что я такой человек, знакомство с которым вести не подобает?

– Этого я сказать не мог, мой дорогой господин Менкси, ведь вы же знаете, как я вас уважаю.

– Клянусь честью, – с ледяным спокойствием сказал дядя, – это его подлинные слова.

– Прекрасно, – ответил господин Менкси, – тогда мы посчитаемся с ним.

– Фата, – обратился к нему дядя, – предупреждаю вас, что господин Менкси собирается вас выпороть во имя чести нашей корпорации, вот вам мой хлыст, защищайтесь! Не позволите же вы, чтобы вас отстегали, как простого осла.

– На моей стороне закон, – ответил Фата. – Если господин Менкси ударит меня, то ему дорого обойдется каждый удар.

– Жертвую тысячу франков, – хлыст господина Менкси засвистел в воздухе. – На, получай, Fata, fatorum, судьба, провидение древних, на! на! получай!

Крестьяне вышли на пороги своих домов посмотреть, как господин Менкси избивает Фата, ибо, как это ни позорно, но зрелище человеческого унижения всегда привлекает людское внимание.

– Господа, заступитесь за меня! – закричал Фата.

Никто не тронулся с места. Уважение, питаемое населением деревни к господину Менкси, облекало его некоторыми судебными правами.

– Беру вас в свидетели, что надо мной, врачом, было учинено насилие! – продолжал кричать несчастный Фата.

– Постой, – сказал господин Менкси, – чтобы те, кому не видно ударов, могли, по крайней мере, хоть услыхать их, я буду бить еще сильнее. – И он стал бить сильнее прежнего, этот бесцеремонный человек.

– Будь покоен, Менкси, – проговорил, уходя, Фата, – тебе придется иметь дело с самим маркизом, он не допустит, чтобы меня оскорбляли, потому что я всегда при встрече кланяюсь ему.

– Передай от меня маркизу Камбизу, что я плюю на него, что мой дом прочнее его замка и, если ему угодно, он может притти со своими слугами на площадь Фертиана, я к его услугам.

Чтобы не задерживать больше внимания читателя на всей этой истории, добавим только, что за передачу персоне маркиза всех высказанных господином Менкси по адресу маркиза оскорблений сам Фата с позором был выгнан за порог замка. Что же касается до свидетелей перед судом, то не нашлось ни одного желающего выступить, несмотря на целую сотню присутствовавших при происшествии.

Когда дядя вернулся в Кламеси, сестра передала ему полученное на его имя из Парижа письмо следующего содержания:

«Господин Ратери!

Я узнал из достоверного источника, что вы собираетесь жениться на девице Менкси. Категорически запрещаю вам это.

Виконт де Пон-Кассе».

Послав Гаспара купить ему особый сорт почтовой бумаги и забрав у Машкура чернильницу, он тотчас же настрочил в ответ следующее послание:

«Господин виконт!

Вы можете убираться к ….

Примите уверения в моем совершенном почтении, в коем и имею честь пребывать.

Ваш покорный слуга

Б. Ратери».

Куда хотел дядя отправить своего виконта, так и осталось неизвестным. Тщетно старался я проникнуть в тайну опущенного в письме слова, этого мне так и не удалось. Что же касается сжатости, ясности, силы и выразительности стиля Бенжамена, то об этом я упоминал уже не раз.

Между тем дядя не отказался от своего плана мести. В ближайшую же пятницу, навестив больных, он дал наточить шпагу, надел поверх красного камзола дождевой плащ Машкура и, не желая жертвовать своей косой, а, с другой стороны, не имея возможности спрятать ее в карман, засунул ее под надетый им старый парик Машкура и, наряженный таким образом, отправился выслеживать маркиза. Местом своих постоянных наблюдений он избрал расположенный как раз против замка маркиза кабачок, стоящий на краю дороги, ведущей в Кламеси.

Хозяин кабачка только что сломал себе ногу, дядя, всегда готовый помочь ближнему, предложил свои услуги и, получив согласие семьи, приступил к операции. Он проворно, нигде ничего не повредив, снова соединил сломанную берцовую кость, чем вызвал восхищение двух выпивавших в кабачке, высоких, одетых в ливреи лакеев маркиза, случайно при этом присутствовавших. Закончив операцию, дядя поднялся наверх в расположенную направо от общего зала комнату трактира и, вооружившись взятой на этот случай у Машкура подзорной трубой, принялся наблюдать за замком. Прошло уже около часу, он продолжал напрасно дрогнуть на вышке, как вдруг заметил слугу маркиза, бегущего сломя голову с горы. Остановившись у дверей трактира, человек осведомился, здесь ли находится врач, и, получив от служанки утвердительный ответ, поднялся в комнату к дяде. Отвесив почтительный поклон, он попросил оказать помощь маркизу Камбизу, подавившемуся костью. Первым побуждением дяди было отказаться, но, сообразив, что это обстоятельство может способствовать его планам – он согласился и последовал за слугой.

Слуга привел его в комнату маркиза. Господин де Камбиз, согнувшись, сидел в кресле и, казалось, находился в состоянии крайней тревоги. Около стояла маркиза, красивая двадцатилетняя шатенка, и старалась его успокоить. При появлении дяди маркиз поднял голову и сказал:

– Я проглотил за обедом рыбью кость, она застряла у меня в горле. Хоти я и не имею чести быть с вами знакомым, но, узнав, что вы находитесь в деревне, я пригласил вас, уверенный, что вы не откажете мне в помощи.

– Мы обязаны оказывать ее всякому, – с ледяным спокойствием ответил дядя, – как богатым, так и бедным, как дворянам, так и крестьянам, как злым, так и добрым.

– Я боюсь этого человека, – сказал маркиз жене, – попроси его удалиться.

– Но вы сами прекрасно знаете, что ни один врач не соглашается притти в замок, постарайтесь, по крайней мере, удержать хоть его.

Маркиз согласился. Бенжамен, исследовав горло больного, с сокрушенным видом покачал головой. Маркиз побледнел.

– В чем дело? – спросил он, – неужели опасность серьезнее, чем мы предполагали?

– Не знаю, что вы предполагали, – глухим голосом ответил ему Бенжамен, – но опасность может стать очень серьезной, если тотчас же не принять необходимых мер. Вы подавились костью лосося, и костью от его хвоста, то есть как раз самой ядовитой.

– Вы правы, – удивленно ответила маркиза, – но как вы это узнали?

– Я исследовал горло больного, сударыня, – ответил Бенжамен. На самом же деле догадаться об этом было очень просто: проходя мимо столовой, дверь в которую была приотворена, он заметил лежащего на блюде лосося, начатого только с хвоста; он тотчас же сообразил, что кость, которой подавился маркиз, была от этого хвоста.

– Мы никогда прежде не слыхали, – дрожащим от страха голосом сказала маркиза, – что кости лосося ядовиты.

– Однако это так, – ответил Бенжамен. – Мне очень неприятно, что госпожа маркиза сомневается в этом и я вынужден ей противоречить. Кости лосося, как и листья манценилы, содержат в себе такое острое и разъедающее вещество, что если эта кость даже на четверть часа дольше, чем полагается, задержится в гортани маркиза, то я не в силах буду справиться с воспалением и операция будет бесполезна.

– Так приступайте скорей к операции, – сказал окончательно напуганный маркиз.

– К сожалению, – ответил дядя, – дело не может быть приведено в исполнение так быстро, как вам бы того хотелось, надо выполнить еще одну небольшую формальность.

– Так выполняйте ее скорей!

– Выполнение зависит только от вас.

– Так ответь мне, по крайней мере, несчастный лекаришка, в чем заключается эта формальность. Не желаешь же ты, чтобы я погиб от нее?

– Я все еще колеблюсь, – медленно продолжал Бенжамен, – как осмелиться предложить вам то, что я имею в виду, вам, маркизу! Вам, прямому потомку египетских царей!..

– Ты, кажется, пользуешься моим положением, несчастный, и издеваешься надо мной! – приходя в обычное для него состояние раздражения, закричал маркиз.

– И не думаю, – холодно ответил Бенжамен. – Припоминаете ли вы, маркиз, человека, которого только за то, что он первый не поклонился вам, вы, месяца три-четыре тому назад, затащили к себе в замок и нанесли ему кровное оскорбление?

– Человека, которого я заставил поцеловать себя в. Но это ты! Я узнаю тебя по росту в пять футов десять дюймов.

– Да, это я и теперь я требую от вас, чтобы вы загладили нанесенное мне оскорбление.

– О! Боже мой! Да я только этого и желаю. Скажи, во сколько ты ценишь свою честь, и эта сумма будет тебе полностью уплачена.

– Ты что, принимаешь меня за приказного, что ли? Ты думаешь, оскорбления смывают деньгами? Нет! Нет! Я требую, чтобы ты восстановил мою честь, понимаешь ли ты, маркиз Камбиз, мою честь!

– Хорошо, – не отрывая глаз от часовой стрелки и с ужасом замечая, что роковые полчаса на исходе, ответил маркиз, – если вы желаете, то я могу, даже письменно, в присутствии самой госпожи маркизы признать, что был неправ.

Бенжамен пожал плечами.

– Неужели, – ответил он маркизу, – оскорбив порядочного человека, тебе достаточно лишь призвать свою вину перед ним – и все уже будет заглажено? А завтра в обществе своих негодяев и бездельников ты будешь смеяться над тем, что я согласился на столь призрачное удовлетворение! Нет! Я хочу, чтобы тобой были пережиты все муки возмездия, на меньшем я не примирюсь. Тот, кто вчера был бессилен, ныне стал силой, червь превратился в змею. Ты не ускользнешь от моего суда, как ускользаешь от суда правосудия, и ничто не защитит тебя. Ты поцелуешь меня туда же, куда я поцеловал тебя.

– Но ты забыл, несчастный, что я – маркиз Камбиз.

– А ты помнил о том, что я – Бенжамен Ратери?

– Эй, слуги! – закричал, забыв в гневе угрожающую ему опасность, маркиз, – выбросьте этого человека на двор и всыпьте ему сто палочных ударов, мне хочется послушать, как он будет кричать.

– Прекрасно, – сказал дядя, – но через десять минут делать операцию будет уже поздно, а через час вас уже не станет.

– Я пошлю гонца в Варц за хирургом, и он меня оперирует.

– Если ваш гонец застанет хирурга дома, то он поспеет как раз во-время, чтобы присутствовать при вашей смерти и оказать первую помощь госпоже маркизе.

– Но неужели же вы так жестоки? – сказала маркиза. – Неужели приятнее мстить, чем прощать?

– О, сударыня, – изящно поклонившись маркизе, ответил Бенжамен. – Поверьте, что если бы подобное оскорбление было нанесено мне вами, то я отказался бы от мести.

Госпожа де Камбиз улыбнулась и, поняв, что дядю не переубедишь, сама принялась уговаривать маркиза подчиниться неизбежному, так как осталось еще только пять минут.

Маркиз ужаснулся и знаком приказал удалиться двум находившимся в комнате лакеям.

– Нет, – сказал неумолимый Бенжамен, – я требую, чтобы они от вашего имени позвали сюда и остальных слуг. Они все были свидетелями нанесенного мне оскорбления, так пусть же присутствуют и при возмездии. Только маркиза имеет право удалиться.

Бросив взгляд на часы, маркиз увидел, что ему осталось еще только три минуты. Видя, что лакей не трогается с места, он сказал:

– Ступайте, Пьер, исполните приказание этого господина, разве вы не видите, что сейчас он здесь хозяин?

Один за другим вошли слуги, не хватало только управителя.

Но Бенжамен не смягчился и до тех пор не хотел начинать, пока все не оказались налицо.

– Ну, теперь мы квиты, и все забыто, – сказал Бенжамен, – сейчас я займусь вашим горлом.

Он быстро и ловко извлек кость и отдал ее маркизу. Пока тот с любопытством рассматривал ее, Бенжамен подошел к окну, распахнул его и, сказав:

– Вам необходим свежий воздух, маркиз, – одним прыжком выскочил в окно и в два-три скачка своих громадных ног достиг ворот. Когда он бегом спускался с горы, в одном из окон замка появился маркиз, крича:

– Постойте, господин Ратери! Вернитесь, ради бога! Мы с маркизой хотим поблагодарить вас!

Но не таким человеком был Бенжамен, чтобы дать поймать себя на эту удочку. У подножия холма он повстречал гонца маркиза.

– Ландри, – сказал он, – передай мое почтение госпоже маркизе, а господину маркизу Камбизу скажи, что кость лосося не более ядовита, чем кость щуки, только не следует глотать ее. Пусть он кладет на горло припарки, и через два-три дня все пройдет.

Как только дядя очутился вне досягаемости маркиза, он повернул направо, пересек изрезанную множеством ручейков равнину Флетца и направился в Корволь, чтобы первым сообщить о своей удаче господину Менкси. Он еще издали увидал его стоящим на пороге своего дома и замахал ему в знак триумфа носовым платком.

– Мы отомщены! – закричал он.

Добряк помчался ему навстречу во всю прыть своих толстых и коротких ног и обнял его с такой горячностью, с какой обнял бы родного сына. Дядя даже утверждал, что заметил, как старик старался незаметно утереть две крупных слезы, катившиеся по его щекам. Господин Менкси, не менее гордый и вспыльчивый, чем Бенжамен, просто ликовал. Вернувшись домой и желая чем-нибудь ознаменовать этот день, он приказал музыкантам играть до самого вечера, а затем напиться пьяными, что те в точности и с радостью исполнили.