Текст книги "Прелесть"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 96 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]

А другие по одному из каждой тысячи, где они?»

Бишоп терялся в догадках.

Но может быть, все это предположения? Мечты? Завтра утром он проснется и узнает, что ошибался. Он спустится в бар, выпьет с Максайн или Монти и будет смеяться над тем, о чем мечтает сейчас.

Школа. Но это была бы не школа, по крайней мере, она была бы совсем не похожа на те школы, в которых он когда-то учился.

Хорошо бы…

– Ложитесь-ка спать, сэр, – сказал шкаф.

– Наверно, надо ложиться, – согласился Бишоп. – День был тяжелый и долгий.

– Вы захотите встать пораньше, – заметил шкаф, – чтобы не опоздать в школу.

Через речку, через лес

1

Была пора, когда варят яблоки впрок, когда цветут золотые шары и набухают бутоны дикой астры, и в эту-то пору шли по тропе двое детей. Когда она приметила их из окна кухни, то на первый взгляд показалось – дети как дети, возвращаются домой из школы, у каждого в руке сумка, а в ней, понятно, учебники. Будто Чарлз и Джеймс, подумала она, будто Алис и Магги, да только давно минуло то время, когда эта четверка шагала по тропинке в школу. Теперь у них свои дети в школу ходят.

Она повернулась к плите помешать яблоки – вон на столе ждет широкогорлая банка, – потом снова выглянула в окно. Они уже ближе, и видно: мальчик постарше, лет десять ему, девочке-то никак не больше восьми.

Может, мимо? Да нет, не похоже, ведь тропа сюда приведет, куда еще по ней попадешь?

Не дойдя до сарая, они свернули с тропы и деловито зашагали по дорожке к дому. Ведь как идут, не задумываются, точно знают, куда идти.

Прямо к крыльцу подошли, и она вышла на порог, а они смотрели на нее снизу, с первой ступеньки.

Мальчик заговорил:

– Вы наша бабушка. Папа велел первым делом сказать, что вы наша бабушка.

– Но ведь это… – она осеклась.

Она хотела сказать, что это невозможно, она не может быть их бабушкой. Но, посмотрев вниз, на сосредоточенные детские лица, обрадовалась, что не произнесла этих слов.

– Меня звать Элен, – тоненьким голоском сказала девочка.

– А меня Пол, – сказал мальчик.

Она отворила затянутую сеткой дверь, дети вошли в кухню и примолкли, озираясь по сторонам, будто в жизни не видели кухни.

– Все как папа говорил, – сказала Элен. – Плита вот, и маслобойка, и…

– Наша фамилия Форбс, – перебил ее мальчик. Тут женщина не выдержала.

– Но это невозможно, – возразила она. – Это же наша фамилия.

Мальчик важно кивнул:

– Ага, мы знаем.

– Вы, наверно, хотите молока и печенья, – сказала женщина.

– Печенья! – радостно взвизгнула Элен.

– Мы не хотим причинять вам хлопот, – сказал мальчик. – Папа говорил, чтобы мы не причиняли хлопот.

– Он сказал, чтобы мы постарались быть хорошими детьми, – пропищала Элен.

– Я уверена, вы постараетесь, – отозвалась женщина. – Какие уж тут хлопоты!

Ничего, подумала она, сейчас разберемся, в чем дело. Она подошла к плите и отставила кастрюлю с яблоками в сторонку, чтобы не пригорели.

– Садитесь-ка за стол, – сказала она. – Я принесу молока и печенья.

Она взглянула на часы, тикающие на полке: скоро четыре. Вот-вот мужчины придут с поля. Джексон Форбс сообразит, как тут быть, уж он всегда найдется.

Дети вскарабкались каждый на свой стул и с важным видом смотрели вокруг – на тикающие часы, на плиту с алым отсветом в поддувале, на дрова в дровяном ящике, на маслобойку, стоящую в углу.

Сумки они поставили на пол рядом с собой. Странные сумки. Из толстого материала, может, брезента, но ни завязок на них, ни застежек. Да, без завязок и застежек, а все равно закрыты.

– У вас есть марки? – спросила Элен.

– Марки? – удивилась миссис Форбс.

– Не слушайте ее, – сказал Пол. – Ей же не велели спрашивать. Она всех спрашивает, и мама ей не велела.

– А что за марки?

– Она их собирает. Холит, таскает чужие письма. Только чтобы марки добыть, на конверте которые.

– Ладно уж, поглядим, – сказала миссис Форбс. – Как знать, может, найдутся старые письма. Потом и поищем.

Она пошла в кладовку, взяла глиняный кувшин с молоком, положила на тарелку печенья из банки. Они степенно сидели на месте, дожидаясь печенья.

– Мы ведь ненадолго, – сказал Пол – Как бы на каникулы. А потом родители придут за нами, заберут нас обратно.

Элен усердно закивала.

– Они нам так сказали, когда мы уходили. Когда я испугалась, не хотела уходить.

– Ты боялась уходить?

– Да. Почему-то вдруг понадобилось уйти.

– Времени было совсем мало, – пояснил Пол. – Все спешили. Скорей, скорей уходить.

– А откуда вы? – спросила миссис Форбс.

– Тут совсем недалеко, – ответил мальчик. – Мы шли недолго, и ведь у нас карга была. Папа дал нам карту и все как следует рассказал…

– Вы уверены, что ваша фамилия Форбс? Элен кивнула:

– Ну да, как же еще?

– Странно, – сказала миссис Форбс.

Мало сказать странно, во всей округе нет больше никаких Форбсов, кроме ее детей и внуков. Да еще этих детей, но они-то чужие, что бы сами ни говорили.

Они занялись молоком и печеньем, а она вернулась к плите, снова поставила на огонь кастрюлю с яблоками и помешала их деревянной ложкой.

– А где дедушка? – спросила Элен.

– Дедушка в поле. Он скоро придет. Вы управились с печеньем?

– Все съели, – ответила девочка.

– Тогда давайте накроем на стол и согреем обед. Вы мне не пособите?

Элен соскочила со стула на пол.

– Я помогу, – сказала она.

– И я, – подхватил Пол. – Пойду дров принесу. Папа сказал, чтобы я не ленился. Сказал, чтобы я носил дрова, и кормил цыплят, и собирал яйца, и…

– Пол, – перебила его миссис Форбс, – скажи-ка мне лучше, чем занят твой папа.

– Папа – инженер, он служит в управлении времени, – ответил мальчик.

2

Два батрака за кухонным столом склонились над шашечной доской. Старики сидели в горнице.

– В жизни не видела ничего похожего, – сказала миссис Форбс. – Такая металлическая штучка, берешься за нее, тянешь, она скользит по железной дорожке, и сумка открывается. Тянешь обратно – закрывается.

– Новинка, не иначе, – отозвался Джексон Форбс. – Мало ли новинок не доходит до нас тут, в нашей глуши. Эти изобретатели – башковитый народ, чего только не придумают.

– И точно такая штука у мальчика на штанах, – продолжала она. – Я подняла их с пола, где он их бросил, когда спать ложился, взяла и положила на стул. Гляжу – железная дорожка, по краям зубчики. Да и сама одежда-то – у мальчика штаны обрезаны выше колен, и платье у девочки уж такое короткое…

– Про самолеты какие-то говорили, – задумчиво произнес Джексон Форбс, – не про те, которые мы знаем, а другие, будто люди на них едут. И про ракеты, опять же не для лапты, а будто в воздухе летают.

– И расспрашивать как-то боязно, – сказала миссис Форбс. – Они… не такие какие-то, вот чувствую, а назвать не могу.

Муж кивнул.

– И словно напуганы чем-то.

– И тебе боязно, Джексон?

– Не знаю, – ответил он. – Да ведь нету других Форбсов. То есть по соседству-то нету. До Чарли пять миль как-никак. А они говорят, совсем немного прошли.

– Ну, и что ты думаешь? – спросила она. – Что мы можем тут сделать?

– Хотел бы я знать, – сказал он. – Может, поехать в поселок, потолковать с шерифом? Кто знает, вдруг они потерялись, дети эти? А кто-нибудь их ищет.

– По ним вовсе и не скажешь, что потерялись, – возразила она. – Они знали, куда идут. Знали, что мы тут. Сказали мне, что я их бабушка, про тебя спросили, назвали тебя дедушкой. И все будто так и надо. Будто и не чужие. Им про нас рассказали. Как бы на каникулы, видишь ли. Так и держатся. Словно в гости зашли.

– Ну вот что, – сказал Джексон Форбс, – запрягу-ка я Нелли после завтрака, поеду по соседям, поспрошаю. Смотришь, от кого-нибудь что-то и узнаю.

– Мальчик говорит, отец у него инженер в управлении времени. Вот и разберись. Управление – это же власти какие-то, как я понимаю…

– А может, шутка? – предположил муж. – Отец просто пошутил, а мальчонка за правду принял.

– Пойду-ка я наверх да погляжу, спят ли они, – сказала миссис Форбс. – Лампы-то я им оставила. Вон они какие маленькие, и дом чужой для них. Коли уснули, задую лампы.

Джексон Форбс одобрительно кашлянул.

– Опасно на ночь огонь оставлять, – заметил он. – А ну как пожар займется.

3

Мальчуган спал, раскинув руки, спал глубоким здоровым сном юности. Раздеваясь перед сном, он бросил всю одежду на пол, но теперь все опрятно лежало на стуле – она сложила, когда приходила пожелать ему спокойной ночи.

Сумка стояла рядом со стулом, открытая, и два ряда железных зубчиков слабо поблескивали в тусклом свете лампы. И в ней что-то лежало – кое-как, в полном беспорядке. Разве так вещи складывают?

Она наклонилась, подняла сумку и взялась за металлическую скобочку, чтобы закрыть. Уж во всяком случае, сказала она себе, мог бы закрыть, не бросать так, открытой. Потянула скобочку, и та легко заскользила по дорожке, пока не уперлась во что-то, торчащее наружу.

Книга… Она взялась за нее, хотела засунуть поглубже, чтоб не мешала. И тут увидела название – стершиеся золотые буквы на корешке. Библия.

Она помедлила, держа книгу на весу, потом осторожно вынула ее. Переплет из дорогой черной кожи, потертый, старинный. Уголки помяты, погнуты, страницы тоже стертые от долгого употребления. Золотой обрез потемнел.

Она нерешительно раскрыла книгу и на самом первом листе увидела старую, выцветшую надпись:

«Сестре Элен от Амелии

30 октября 1896 года.

С самыми добрыми пожеланиями».

У нее подкосились колени, она мягко села на пол и, притулившись подле стула, прочла еще раз.

Тридцатое октября 1896 года – ну да, ее день рождения, но ведь он еще не настал, еще только начало сентября 1896 года.

А сама Библия – да сколько ей лет? Сто, наверное, а то и больше будет.

Библия – как раз то, что подарила бы ей Амелия. Но подарка-то еще нет, да и не может быть, до числа, которое написано на листе, целый месяц.

Вот и ясно, такого не может быть. Просто глупая шутка какая-то. Или ошибка. А может, совпадение? Где-то еще есть женщина, которую звать Элен, и у нее тоже есть сестра по имени Амелия, а число – что ж, ошибся кто-то, не тот год написал. Будто люди не ошибаются.

И все-таки она недоумевала. Они сказали, что их фамилия Форбс, и пришли прямо сюда, и Пол говорил про какую-то карту, по которой они нашли дорогу.

Может, в сумке еще что-то такое есть? Она поглядела на нее и покачала головой. Нет, не годится выведывать. И Библию-то она зря достала.

Тридцатого октября ей будет пятьдесят девять лет – старая женщина, жена фермера, сыновья женаты, дочери замужем, под воскресенье и на праздники внуки приезжают погостить. И сестра Амелия есть, которая в этом, 1896 году подарит ей на день рождения Библию.

Дрожащими руками она подняла Библию и положила обратно в сумку. «Спущусь вниз, Джексону расскажу. Пусть-ка поразмыслит, может, что и надумает».

Она засунула книгу на место, потянула за железку, и сумка закрылась. Поставила ее на пол, поглядела на мальчугана на кровати. Он крепко спал, и она задула лампу.

В комнате рядом спала крошка Элен, лежа по-детски, ничком. Маленький огонек над прикрученным фитилем трепетал от легкого ветерка, который струился из открытого окна.

Сумка Элен была закрыта и бережно прислонена к ножке стула. Женщина задержала на ней взгляд, потом решительно двинулась к столику, на котором стояла лампа.

Дети спят, все в порядке, сейчас она задует лампу и пойдет вниз, поговорит с Джексоном, и может, ему вовсе незачем будет утром запрягать Нелли и объезжать соседей с расспросами.

Наклоняясь над лампой, она вдруг заметила на столе конверт с двумя большими многокрасочными марками в правом верхнем углу.

«Какие красивые марки, никогда таких не видела». Она нагнулась еще больше, чтобы лучше их разглядеть, и прочла название страны: Израиль. Но ведь нет на свете такого места. Это библейское имя, а страны такой нет. Раз нет страны, откуда марки?

Она взяла конверт в руки, еще раз посмотрела на марки, проверяя. Очень красивые марки!

Пол говорил, она их собирает. Таскает чужие письма.

На конверте была печать, и число должно быть, но проштемпелевано наспех, все смазано, не разобрать.

Из-под рваного края конверта, там, где вскрывали, самую малость выглядывал краешек письма, и она поспешно извлекла его; от волнения трудно дышать, и холодок сжал сердце…

Это был конец письма, последняя страница, и буквы не писаные, а печатные, почти как в газете или книге.

Не иначе, опять какая-нибудь новомодная штука, из тех, что стоят в учреждениях в большом городе. Где-то она про них читала – пишущие машинки, что ли?

«…не думаю, чтобы из твоего плана что-нибудь вышло. Не успеем. Враг осадил нас, нам просто не хватает времени.

И даже если бы хватило, надо еще продумать этическую сторону. По совести говоря, какое у нас право лезть в прошлое и вмешиваться в дела людей, которые жили сто лет назад? Только представь себе, чем это будет для них, для их психологии, для всей их жизни!

А если ты все-таки решишь послать хотя бы детей, подумай, какое смятение ты внесешь в души этих двух добрых людей, когда они поймут, в чем дело. Они живут в своем тихом мирке, спокойном, здоровом мирке. Веяние нашего безумного века разрушит все, чем они живут, во что верят.

Боюсь, ты меня все равно не послушаешь. Я сделал то, о чем ты просил. Написал тебе все, что знаю о наших предках на этой ферме в Висконсине. Как историк нашего рода я уверен в достоверности всех фактов. Поступай как знаешь, и пусть Бог нас милует.

Твой любящий брат Джексон.

P. S. Кстати, если ты все-таки отправишь туда детей, пошли с ними хорошую дозу нового противоракового средства. Прапрапрабабушка Форбс умерла в 1904 году, насколько я понимаю, от рака. С этими таблетками она сможет прожить лишних десять – двадцать лет. И ведь это ничего не значит для нашего сумбурного будущего, верно? Что выйдет, не знаю. Может быть, это спасет нас. Может, ускорит нашу погибель. Может, никак не повлияет. Сам разбирайся.

Если я успею все здесь закончить и выберусь отсюда, я буду с тобой, когда придет конец».

Она машинально сунула письмо обратно в конверт и положила его на стол рядом с мигающей лампой. Медленно подошла к окну и посмотрела на пустынную тропинку.

Они придут за нами, сказал Пол. Придут ли? Смогут ли?

Хоть бы им это удалось. Бедные люди, бедные, испуганные дети, запертые в западне будущего.

Кровь от моей крови, плоть от плоти, и столько лет нас разделяет. Пусть они далеко, все равно моя плоть и кровь. Не только эти двое, что спят под моей крышей сегодня ночью, но и те, которые остались там.

В письме написано – 1904 год, рак. До тех пор еще восемь лет, она будет совсем старуха. И подпись – Джексон. Уж не Джексон ли Форбс? Может, имя из поколения в поколение передавалось?

Она словно окаменела. После придет страх. После она будет не рада, что прочла это письмо. Не рада, что знает. А теперь надо идти вниз и как-то все объяснить Джексону. Она прошла к столу, задула лампу и вышла из комнаты. Чей-то голос раздался за ее спиной:

– Бабушка, это ты?

– Да, Пол, – ответила она. – Что тебе?

Стоя на пороге, она увидела, как он, освещенный полоской лунного света из окна, присел подле стула и что-то ищет в сумке.

– Я забыл. Папа велел мне, как приду, сразу отдать тебе одну вещь.

Эволюция наоборот

Старший негоциант приберег в грузовом отсеке местечко специально для корней баабу, обещавших лучшую прибыль – унция золота за унцию корней, – чем все другие товары, какие удалось набрать на доброй дюжине планет, где корабль совершал посадку.

Однако деревушки гуглей, обитателей планеты Зан, поразила какая-то напасть. Корней баабу, собранных загодя в ожидании корабля, не было и в помине. Старший негоциант метался по трапу вверх и вниз, накликая на головы гуглей страшные проклятья, позаимствованные из двух десятков языков и культур.

В своей каморке на носу, всего на ярус ниже поста управления и капитанской каюты, закрепленный за кораблем координатор Стив Шелдон прокручивал ролик за роликом записи, относящиеся к данной планете, и в который раз вчитывался в библию своего ремесла – «Путеводитель по разумным расам» Деннисона. Шелдон искал скрытый ключ к разгадке, насиловал свою перегруженную память в надежде выкопать хоть какой-нибудь фактик, который мог бы иметь отношение к делу.

Тщетно – фактик не находился, записи не помогали.

Зан относился к числу планет, не замеченных в эпоху первой волны космических открытий, – фактически его обнаружили всего-то пять веков назад. С тех пор торговые корабли совершали сюда регулярные рейсы ради корней баабу. В должном порядке торговцы сообщили о планете в ведомство внеземных культур. Однако ведомство, заваленное более важными делами, чем обследование захолустных планеток, сдало сообщение в архив и, разумеется, начисто забыло об этом.

Вот почему никто никогда не проводил на планете Зан серьезных исследований, и ролики записей не содержали почти ничего, кроме копий контрактов, заявок, лицензий и сотен счетов, накопившихся за пять столетий торговли. Правда, тут и там были вкраплены письма и другие сообщения со сведениями о гуглях или о самой планете, но цена им была невысока: ведь все это писали не квалифицированные наблюдатели, а безграмотные торговцы – попрыгунчики космоса.

Впрочем. Шелдон нашел и одну высокоученую диссертацию о корнях баабу. Из нее он узнал, что баабу растет только на планете Зан и ценится как единственное известное лекарство от некоей болезни, распространенной в одном из секторов Галактики. Поначалу баабу были дикорастущими, и гугли собирали их на продажу, но в недавние времена, как уверял автор, были предприняты попытки окультурить полезное растение, и сбор диких баабу пошел на убыль.

Шелдон не смог бы выговорить ни точное химическое наименование лекарства, ни название болезни, от которой оно исцеляет, но эту трудность он преодолел пожатием плеч: в данных обстоятельствах она значения не имела.

Справочник Деннисона посвящал планете Зан полтора десятка строк, и они не сообщили Шелдону ничего такого, чего бы он и так не знал. Гугли были до известной степени гуманоидами и принадлежали к культурному классу 10, с вариациями от 10-А до 10-К; они отличались миролюбием и вели пасторальное существование; всего было известно тридцать семь племенных деревень, причем одна деревня обладала по отношению к остальным тридцати шести диктаторскими полномочиями, хоть и в достаточно мягкой форме. Существенно, что руководящее положение периодически переходило от деревни к деревне, видимо, в соответствии с какой-то ненасильственной ротационной системой, отвечающей дикарским представлениям о политике. По натуре гугли были существами кроткими и не прибегали к войне.

Вот и все сведения, какие предлагал справочник. Оттолкнуться было практически не от чего.

Но коль на то пошло, утешал себя Шелдон, координатор в принципе почти обречен на безделье, пока корабль не угодит в какую-нибудь передрягу. Настоящая нужда в координаторе возникает лишь тогда, когда все, не исключая его самого, окажутся в глубокой луже. Найти путь из лужи – именно в том и состоит его работа. И вспоминают о нем, только если не остается другого выхода. Конечно, в обязанности координатора входит держать торговцев в узде, следить, чтоб они не надували тех, с кем ведут дела, сверх разумных пределов, не нарушали туземных табу, не надругались над инопланетной этикой, соблюдали кое-какие ограничения и придерживались минимальных формальностей, – но это простая повседневная рутина, не более того.

И вот после долгого спокойного полета – чрезвычайное происшествие: на планете Зан не оказалось корней баабу, и Дэн Харт, капитан звездолета «Эмма», гневается, скандалит и ищет козла отпущения, хоть и без особого успеха.

Шелдон загодя услышал, как капитан грохочет по лесенке, приближаясь к каморке координатора. Судя по интенсивности грохота, настроение у Харта было хуже некуда. Шелдон отодвинул ролики на край стола и постарался привести себя в состояние безмятежного равновесия – иначе беседовать с капитаном было попросту немыслимо.

– Добрый день, капитан Харт, – произнес Шелдон, как только пышущий гневом визитер переступил порог.

– Добрый день, координатор, – отозвался Харт, хотя очевидно было, что вежливость стоит ему больших усилий.

– Я просмотрел все имеющиеся материалы, – сообщил Шелдон. – К сожалению, зацепиться практически не за что.

– Значит, – смекнул Харт, и ал алеющая им ярость чуть не вырвалась из-под контроля, – вы не имеете понятия, что тут происходит?

– Ни малейшего, – весело подтвердил Шелдон.

– Хотелось бы слышать другой ответ, – заявил Харт. – Хотелось бы получить от вас совершенно другой ответ, мистер координатор. Настал момент, когда вам придется отработать свое жалованье. Я таскаю вас с собой годами и плачу вам жирную твердую ставку не потому, что мне так нравится, а потому, что меня к этому принуждают. И все эти годы вам было нечего или почти нечего делать. Теперь у вас есть дело. Теперь наконец-то оно у вас появилось. Наконец-то вам выпал случай отработать свое жалованье. Я мирился с вашим присутствием, хоть вы держали меня за глотку, а то и подставляли мне ножку. Я сдерживал свой язык и темперамент, несмотря ни на что. Но теперь у вас есть дело, и уж я прослежу за тем, чтобы вы от него не отлынивали – Он вытянул шею вперед, как черепаха, злобно выглянувшая из панциря. – Вам понятно, что я хочу сказать, мистер координатор?

– Понятно, – ответил Шелдон.

– Вы займетесь этой проблемой всерьез. И приступите к делу немедленно.

– Уже приступил.

– Как же! – саркастически заметил капитан Харт.

– Я установил, что в письменных источниках нет ничего полезного.

– И что вы теперь намерены предпринять?

– Наблюдать и думать.

– Наблюдать и думать! – взвизгнул Харт, потрясенный до глубины души.

– Появились догадки, которые подлежат проверке. Рано или поздно мы докопаемся, в чем тут загвоздка.

– И сколько это займет? Сколько времени продлится ваше копание?

– Пока не могу сказать.

– Стало быть, не можете. Должен напомнить вам, мистер координатор, что в космической торговле время – деньги.

– Вы опережаете график, – спокойно возразил Шелдон. – Вы стояли на своем в течение всего рейса. Вечно торопились, вели торговлю бесцеремонно почти до грубости, вопреки правилам, установленным для общения с внеземными культурами. Я был вынужден раз за разом настойчиво напоминать вам о важности этих правил. Был даже случай, когда я спустил вам заведомое убийство. Вы толкали экипаж на нарушения общепринятых норм организации труда. Вы вели себя так, будто сам дьявол наступает вам на пятки. Экипаж нуждается в отдыхе, и сколько бы дней мы ни потратили на распутывание здешней загадки, они пойдут ему на пользу. Да и вас задержка тоже не убьет.

Харт стерпел все эти выпады, поскольку так и не уразумел, какой силы нажим допустит человек, невозмутимо сидящий за столом. Но пришлось изменить тактику.

– У меня контракт на корни баабу, – проговорил он, – и лицензия на данный торговый маршрут. Могу вам признаться, что я делал ставку на эти корни. Если вы не вытрясете их из туземцев, я подам в суд…

– Не дурите, – перебил Шелдон.

– Но пять лет назад, когда мы в последний раз прилетали сюда, все было в порядке! Никакая культура не может развалиться ко всем чертям за такое короткое время!

– Судя по наблюдениям, это явление более сложное, чем культура, развалившаяся ко всем чертям, – произнес Шелдон. – У них была определенная схема, они действовали по плану, вполне сознательно. Деревня класса 10 стоит как стояла, в полутора – двух милях отсюда к востоку. Стоит покинутая, дома аккуратно закрыты и заколочены. Все прибрано, все опрятно, будто жители ушли ненадолго и намерены вернуться в недалеком будущем. А в двух милях от деревни класса 10 появилась другая деревушка с населением, живущим примерно по классу 14.

– Бред какой-то! – воскликнул Харт. – Как может целый народ утратить сразу четыре культурные градации? Да если даже так, какого лешего им было переселяться из домов 10-го класса в тростниковые хижины? Даже варвары, когда завоевывали культурный город, вселялись во дворцы и храмы и о тростниковых хижинах не горевали…

– Не знаю, в чем тут дело. Моя обязанность в том и состоит, чтоб узнать.

– И главное, как исправить положение?

– Тоже пока не знаю. И не исключаю, что на то, чтоб исправить положение, уйдут столетия.

– Что ставит меня в тупик – это их молельня. И парник позади нее. А в парнике растет баабу!

– Откуда вам известно, что баабу? – резко спросил Шелдон. – Вы же до сих пор не видели растений, только корни!

– Несколько лет назад один из туземцев показал мне посевы. Никогда не забуду – посевы занимали много акров. Это же целое состояние – а я не мог вырвать ни корешка! Они заявили, что надо потерпеть, пока корни не подрастут.

– Я уже приказал ребятам, – объявил Шелдон, – держаться от молельни подальше, а сейчас повторяю это вам, Харт. Запрет относится и к парнику. Если я поймаю кого-нибудь, кто попробует добыть из парника корни баабу или что-то другое, что там растет, виновный не рассчитается до конца дней своих!..

Вскоре после того, как Харт отбыл не солоно хлебавши, по трапу вскарабкался старшина гуглей, деревенский вождь, и пожелал видеть координатора.

Вождь был немыт и с головы до ног облеплен паразитами. О стульях он не имел понятия и расположился на полу. Шелдон поднялся с кресла и сел на корточки лицом к гостю, но в тот же миг заерзал и отодвинулся на шаг-другой; от вождя воняло.

Наречие гуглей Шелдон вспоминал не без труда – ему не доводилось пользоваться этой тарабарщиной с самой студенческой скамьи. И даже подумалось, что на всем корабле не сыщется человека, не способного объясниться с гуглями лучше, чем координатор: любой из членов экипажа бывал на планете Зан и раньше, а его занесло сюда в первый раз.

– Вождю добро пожаловать, – вымолвил Шелдон.

– Окажи услугу, – попросил вождь.

– Конечно, окажу.

– Похабные истории, – уточнил вождь. – Ты знаешь похабные истории?

– Знаю парочку. Боюсь только, что они не слишком хороши.

– Расскажи, – потребовал вождь, деловито почесываясь одной рукой. Второй рукой он не менее деловито выковыривал грязь, застрявшую между пальцами ног.

Шелдон рассказал ему про женщину и двенадцать мужчин, очутившихся на одном астероиде.

– Ну и что? – спросил вождь.

Тогда Шелдон рассказал ему другую историю попроще, а главное – неприкрыто похабную.

– Эта хорошая, – одобрил вождь, но смеяться и не подумал. – Знаешь еще?

– Нет, других не знаю, – отмахнулся Шелдон: продолжать вроде бы не имело смысла. Но потом он рассудил, что с инопланетянами надо поладить любой ценой, тем более что это его прямая обязанность, и предложил: – Теперь расскажи ты.

– Я не умею, – признался вождь. – Может, расскажет кто другой?

– Сальный Феррис, – сообразил Шелдон. – Он корабельный кок и знает такие истории, что у тебя волосы дыбом встанут.

– Тем лучше, – заявил вождь и поднялся с пола. Дошел до двери и вдруг обернулся: – Вспомнишь еще похабную историю – не забудь рассказать!

И Шелдон смекнул без особых усилий, что вождь относится к этим историям вполне всерьез.

Вернувшись за стол, Шелдон какое-то время слушал, как вождь тихо топочет по трапу. Заверещал коммуникатор. Это оказался Харт.

– Первый катер-разведчик на борту, – сообщил он. – Облетел пять других деревень, и всюду то же самое. Гугли покинули прежние жилища и поселились в грязных хижинах на небольшом отдалении. И в каждом из тростниковых поселений – своя молельня и свой парник.

– Дайте мне знать, когда появятся остальные разведчики, – сказал Шелдон, – хоть и не думаю, что есть надежда на что-то новенькое. Вероятно, сообщения будут неотличимы одно от другого.

– Еще одна новость, – продолжил Харт. – Вождь просил нас пожаловать вечером в деревню на посиделки. Я заверил его, что мы придем.

– Это уже достижение, – отозвался Шелдон. – Несколько первых дней они нас просто не замечали. Или не замечали, или удирали при нашем приближении во все лопатки.

– Появились у вас свежие идеи, мистер координатор?

– Одна есть. Или даже две.

– И что вы намерены предпринять?

– Пока ничего, – объявил Шелдон. – Времени у нас много. Отключив коробку-верещалку, он откинулся на спинку кресла. Свежие идеи? Одна, пожалуй, есть. Хотя не слишком богатая. Что, если это обряд очищения? Или местный эквивалент возвращения к природе? Нет, не вытанцовывается. Поскольку культура класса 10 и не уводила гуглей от природы на расстояние, достаточное, чтобы заронить в них потребность вернуться к ней. Что такое класс 10? Жизнь, разумеется, очень простая, но довольно комфортабельная. Еще не преддверие века машин, но до него остается совсем чуть-чуть. Своеобразный золотой век варварства. Добротные прочные поселения с несложным, но крепким хозяйством и нехитрой торговлей. Ненасильственная диктатура и пасторальное существование. Никакого переизбытка законов, мешающих людям. Слабенькая религия с минимумом табу. Вся планета – одна большая счастливая семья без резких классовых различий.

И тем не менее они отказались от своей идиллической жизни.

Психоз? Да, конечно, похоже на то.

В нынешнем своем состоянии гугли еле сводят концы с концами. Их словарь обеднел. Черт возьми, сказал себе Шелдон, ведь даже я сегодня владею языком лучше, чем вождь.

Средства к существованию у нынешних гуглей едва достаточны для того, чтобы не умереть голодной смертью. Они охотятся и рыбачат, собирают дикорастущие фрукты и корешки, но при этом у них постоянно урчит в животе от голода – а между тем вокруг покинутых деревень лежат поля под парами, пустуют в ожидании мотыги и плуга, в ожидании семян, и по всем признакам эти поля были в обороте еще год-два назад. Вне сомнения, на полях выращивали не только овощи, но и баабу. А сегодня гугли не имеют понятия ни о плугах, ни о мотыгах, ни о семенах. Их хижины слеплены кое-как и тонут в грязи. У них сохранились семьи, но моральные установления таковы, что вызывают тошноту. Оружие – каменное, и только каменное, а о сельскохозяйственных орудиях никто и не слыхивал.

Культурный регресс? Нет, не так просто. Можно допустить культурный регресс, но как объяснить парадокс? Гугли отступили в деревушки класса 14, но в центре каждой деревушки – молельня, позади молельни – парник, а в парнике – баабу. Парники возведены из стекла, а больше нигде в деревушке класса 14 стеклами и не пахнет. Ни одно существо класса 14 не сумело бы возвести такой парник, да и молельню, коль на то пошло. Потому что молельня – отнюдь не хижина, а здание из обработанного камня и отесанных бревен, и двери заперты каким-то хитроумным способом, который еще не удалось раскусить, Впрочем, с дверями никто особенно не возился. На чужих планетах гостям, мягко говоря, не рекомендуется соваться в молельню без спроса.