Текст книги "Прелесть"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 96 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]

11

Они сызнова накрыли башенку плитой и установили треногу со шкивом. Потом опять стянули плиту вниз, а треногу использовали для того, чтоб спустить вовнутрь автоматическую камеру и получить снимки.

Да, в башенке что-то было. Они мучительно всматривались в снимки, разложив их на столе в кают-компании, и пытались сообразить, что же это такое. Формой оно напоминало не то арбуз, не то большое яйцо, поставленное на попа: нижний конец яйца был чуть сплющен, чтобы оно не падало. Снизу доверху яйцо поросло волосиками, и некоторые из них получились на снимках смазанными, словно вибрировали. У нижнего конца яйцо было оплетено какими-то трубками и, видимо, проводами. Впрочем, на провода в обычном понимании они были не очень похожи.

Они провели серию опытов, спустив в башенку измерительные приборы, и установили, что яйцо живое и во многих отношениях напоминает теплокровное животное, хотя можно было ручаться, что жидкие его компоненты не имеют с кровью ничего общего. Яйцо было мягким, не защищенным даже подобием панциря, оно пульсировало и вибрировало, только тип вибрации не поддавался определению. Однако волосики, покрывающие яйцо, шевелились без передышки.

И вновь они втащили плиту-покрышку на место, а треногу со шкивом не тронули. Биолог Говард сказал:

– Оно, несомненно, живое. Это какой-то организм, но не убежден, что это животное, и только животное. Провода и трубки ведут в его нутро извне и в то же время, могу почти поручиться, являются его частью. А посмотрите на эти – как прикажете их назвать – то ли штифты, то ли панели, как бы предназначенные для подсоединения новых проводов…

– Непостижимо, – заявил Спенсер – чтобы животное могло срастись с механизмом. Взять, например, человека и его машины. Спору нет, они трудятся совместно, но человек сохраняет свою индивидуальность, а машины, может статься, свою. А ведь во многих случаях было бы выгоднее – если не социально, то по крайней мере экономически, – чтобы человек составлял с машинами единое целое, чтобы они сплавились и стали по существу одним организмом…

– По-моему, – сказал Дайер, – что-то в таком роде здесь и произошло.

– А в других башнях? – осведомился Эллис.

– Они могут быть соединены друг с другом, – предположил Спенсер, – могут быть каким-то образом связаны между собой. Все восемь в принципе могут представлять собой единый комплексный организм.

– Мы же не знаем, что там в других башнях, – напомнил Эллис.

– Это можно выяснить, – ответил Говард.

– Нет, нельзя, – возразил Спенсер. – Мы не смеем рисковать. Мы уже шлялись вокруг да около гораздо дольше, чем позволяют простые меры предосторожности. Мак со своей командой решили прогуляться, заметили башни и осмотрели их, понятное дело, походя, а вернулись и забыли, как запустить движки. Мы не вправе слоняться возле башен даже на минуту дольше, чем совершенно необходимо. Уже и сейчас мы, быть может, утратили больше, чем подозреваем.

– Ты думаешь, – смешался Клайн, – что утрата памяти, которой мы, возможно, подверглись, скажется позже? Что мы сами не знаем сейчас, что именно мы утратили, а позже обнаружим, что утратили очень многое?..

Спенсер ответил кивком.

– Именно так и случилось с Маком. Он, как и любой в составе его команды, готов был поклясться, что может запустить двигатели, вплоть до минуты, когда их действительно потребовалось запустить. Любой в машинной команде считал свои навыки разумеющимися само собой, точно так же, как мы считаем само собой разумеющимися свои знания. Пока нам не потребуется какой-то специфический участок знаний, мы и не догадываемся, что утратили их.

– О таком несчастье страшно и подумать, – промолвил Говард.

– Это какая-то система связи, – заявил Ланг.

– Естественно, что вы так думаете. Вы же специалист по системам связи.

– Там провода!

– А зачем тогда трубки? – осведомился Говард.

– У меня есть на этот счет гипотеза, – сообщил Спенсер. – По трубкам доставляется пища.

– Трубки подсоединены к системе снабжения, – добавил Клайн. – Допустим, баки с пищей захоронены под землей.

– А не легче ли предположить, что эта штука питается через корни? – вставил Говард. – Раз мы толкуем о баках с пищей, то вроде бы подразумеваем, что эти штуки завезены с других планет. А они вполне могут быть местного происхождения.

– Но как бы они тогда воздвигли эти башни? – спросил Эллис. – Если б они были местными, им пришлось бы возводить башни вокруг себя. Нет, башни построил кто-то или построило что-то другое, Как фермер строит сарай, чтоб сохранить свой скот. Я бы проголосовал за подземные баки с пищей.

Уоррен подал голос впервые с самого начала совещания:

– Что заставляет вас склониться к идее системы связи? Ланг пожал плечами.

– Да нет каких-то особых причин. Наверное, дело в проводах и этих самых штифтах-панелях. Все вместе взятое выглядит как устройство связи.

– Пожалуй, это приемлемая идея, – кивнул Спенсер. – Устройство связи, направленное исключительно на прием информации, а не на ее передачу и распространение…

– К чему вы клоните? – резко спросил Ланг. – Какая же это тогда связь?

– Так или иначе, – сказал Спенсер, – что-то украло у нас нашу память. Украло нашу способность управлять движками и столь основательную часть наших знаний, что мы завалили работу на свалке.

– Нет, не может быть! – воскликнул Дайер.

– Почему же не может? – съехидничал Клайн.

– Да ну вас к черту! Это чересчур фантастично!

– Не более фантастично, – отозвался Спенсер, – чем многие наши прежние находки. Допустим, это яйцо – устройство для аккумуляции знаний…

– Да тут просто нет информации, которую можно аккумулировать! – взорвался Дайер. – Несколько тысяч лет назад были знания, которые можно было позаимствовать на том ржавом корабле. Некоторое время назад появились еще знания, прибывшие с кораблем, который устроил свалку. Теперь очередь дошла до нас. А следующий корабль, набитый знаниями, может прибыть сюда кто знает через сколько тысячелетий. Слишком долго ждать, и слишком велик риск вообще ничего не дождаться. Нам известно, что здесь садились три корабля, но с тем же успехом можно предположить, что следующего корабля не будет вообще никогда. Получается полная бессмыслица.

– Кто сказал, что знания, прежде чем их позаимствуют, должны непременно прибыть сюда сами? Ведь и дома, на Земле, мы кое-что забываем, не правда ли?

– Боже правый! – вырвалось у Клайна, но Спенсера было уже не остановить.

– Если бы вы принадлежали к расе, устанавливающей ловушки для знаний и если бы располагали достаточным временем, где бы вы такие ловушки поставили? На планетах, кишмя кишащих разумными существами, где ваши ловушки вполне могут обнаружить, разрушить и выведать их секреты? Или на других – необитаемых, второразрядных, на труднодоступных мирах, которыми никто не заинтересуется еще миллион лет?

Уоррен откликнулся:

– Я бы выбрал как раз такую планету, как эта.

– Представим себе картину целиком, – продолжал Спенсер. – Где-то существует раса, склонная воровать знания по всей Галактике. И для размещения своих ловушек она ищет именно маленькие, захудалые, ни на что не годные планетки. Тогда, если умело разбросать ловушки в пространстве, можно прочесать весь космос почти без риска, что их вообще когда-нибудь обнаружат.

– Вы полагаете, что мы столкнулись здесь с подобной ловушкой? – спросил Клайн.

– Я подбросил вам идею специально, чтоб поглядеть, как вы к ней отнесетесь. Теперь валяйте комментируйте.

– Ну, прежде всего межзвездные расстояния…

– Мы имеем здесь дело, – объявил Спенсер, – с механическим телепатом, обладающим системой записи. И нам известно, что скорость распространения мыслительных волн от расстояния практически не зависит.

– Ваша гипотеза не подкреплена никакими данными, кроме домыслов? – поинтересовался Уоррен.

– А каких данных вы ждете? Вы, безусловно, догадываетесь, что доказательств нет и быть не может. Мы не смеем подойти достаточно близко, чтобы выяснить, что это за яйцо. И даже если бы посмели, у нас уже нет достаточных знаний, чтобы принять разумное решение или хотя бы сделать логичный вывод.

– Так что мы снова гадаем, – заметил Уоррен.

– А вы можете предложить что-либо лучшее? Уоррен печально покачал головой.

– Нет. Видимо, не могу.

12

Дайер надел космический скафандр. От скафандра шел канат, пропущенный через шкив на треноге наверху башенки. Еще Дайеру дали пучок проводов для подключения к штифтам-панелям. Провода были соединены с добрым десятком приборов, готовых записать любые данные – если будет что записывать.

Затем Дайер забрался на башню, и его опустили вовнутрь. Почти немедленно разговор оборвался, химик прекратил отвечать на вопросы, и его вытянули обратно. Когда освободили крепления и откинули шлем, Дайер весело булькал и пускал пузыри. Старый док ласково повел его в госпитальную каюту.

Клайн и Поллард затратили много часов, мастеря шлем из свинца с телевизионным устройством на месте лицевых прозрачных пластин. Биолог Говард залез в переоборудованный скафандр, и его спустили внутрь башни тем же порядком. Когда его через минуту вытянули, он заливался отчаянным плачем, как малое дитя. Эллис поволок его следом за старым доком и Дайером, а Говард цеплялся за руки археолога и в промежутках между рыданиями пускал пузыри.

Поллард выдрал из шлема телеустройство и совсем уже вознамерился сделать новый шлем из сплошного свинца, но Уоррен положил этому конец;

– Будете продолжать в том же духе, и в экипаже не останется ни одного человека…

– Но на этот раз может получиться, – объявил Клайн. – Не исключено, что до Говарда добрались именно через телевизионные вводы.

Уоррен остался непреклонен;

– Может получиться, а может и не получиться.

– Но мы обязаны что-то предпринять!

– Нет, пока я не разрешил.

Поллард стал надевать тяжелый глухой шлем себе на голову.

– Не делайте этого, – предупредил Уоррен. – Шлем вам не понадобится, потому что вы никуда не пойдете.

– Я лезу в башню, – решительно заявил Поллард. Уоррен сделал шаг вперед и без дальнейших разговоров взмахнул кулаком. Кулак врезался Полларду в челюсть и сбил его с ног. Уоррен повернулся к остальным:

– Если кого-нибудь еще тянет поспорить, я готов открыть общую дискуссию – по тем же правилам.

Желающих вступить в дискуссию не нашлось. Уоррен не мог прочесть на лицах ничего, кроме усталого отвращения к возомнившему о себе капитану. Молчание нарушил Спенсер:

– Вы расстроены, Уоррен, и не отдаете себе отчета в своих поступках.

– Отдаю себе полный отчет, черт побери! – взревел Уоррен. – Отдаю себе отчет, что есть какой-то способ залезть в эту башню и вылезти назад без полной потери памяти. Только не тот способ, какой выбрали вы. Так ничего не выйдет.

– Вы можете предложить что-нибудь другое? – поинтересовался Эллис не без ехидства.

– Нет, – ответил Уоррен, – не могу. Пока не могу.

– А чего вы хотите от нас? – продолжал Эллис. – Чтоб мы сели в кружок и били баклуши?

– Хочу, чтоб вы вели себя как взрослые люди, – отрезал Уоррен, – а не как орава мальчишек, заприметивших фруктовый сад и жаждущих забраться туда во что бы то ни стало. – Он оглядел подчиненных одного за другим. Никто не проронил ни слова. Тогда он добавил; – У меня на руках уже три хнычущих младенца. Мне ни к чему увеличивать их число.

И ушел по косогору прочь, на свой корабль.

13

Итак, их память обчистили, и скорее всего при посредстве яйца, притаившегося в башенке. И хоть никто не посмел высказать это открыто и вслух, всех донимала одна и та же надежда: что, если найдется способ выудить похищенные знания обратно? И даже больше того: что, если удастся не мытьем, так катаньем заполучить, отсосать из яйца и другие захваченные им знания?

Уоррен сидел за столом у себя в каюте, сжав голову руками и мучительно стараясь сосредоточиться.

Может, стоило позволить им довести свою затею до конца? Но в таком случае они продолжали бы дудеть в одну дуду, пробуя все новые варианты одной и той же схемы и не понимая, что, если схема подвела дважды подряд, надо отбросить ее за непригодностью и поискать что-нибудь иное.

Спенсер первым догадался, что они утратили знания, не ощущая утраты, – в том-то и коварство, что не ощущая. Они и сейчас, сию минуту, считают себя людьми науки и являются таковыми, кем же еще? Но они отнюдь не столь умелые, не столь знающие люди, как прежде. И не понимают этого. В том-то и чертовщина – они не ощущают утраты знаний.

Сейчас они презирают капитана за рукоприкладство. Ну и наплевать! На все наплевать, лишь бы помочь им найти путь к спасению.

Забывчивость. Напасть, известная по всей Галактике. И есть куча объяснений этой напасти, куча хитроумных высоколобых теорий о том, отчего да почему разумные существа забывают то, что было усвоили. Но может, все эти теории ложны? Может, забывчивость объясняется не какими-то капризами мозга и вообще не психическими причинами, а бессчетными тысячами разбросанных по Галактике ловушек, помалу осушающих, обкрадывающих, обгрызающих коллективную память всех разумных созданий, живущих среди звезд?

На Земле люди забывают медленно, капля за каплей на протяжении долгих лет – и, быть может, потому, что ловушки, в зону действия которых входит наша родная планета, расположены очень далеко от нее. А здесь человек забывает иначе – полностью и мгновенно. Не потому ли, что здесь до ловушек памяти рукой подать?

Уоррен попытался представить себе размах этой, условно говоря, операции «Мыслеловка» и спасовал; самая идея такой операции была слишком грандиозной, да и слишком шокирующей, чтобы мозг согласился ее воспринять. Кто-то поставил себе задачей облететь захолустные планетки, ни на что не годные, не способные привлечь ничьего внимания, и заложил ловушки, Собрал ловушки группами, построил башенки, оберегающие их от непогоды и от случайностей, и пустил в действие, подключив к питательным бакам, захороненным глубоко под почвой. И улетел домой.

А годы спустя – тысячу, а то и десять тысяч лет спустя – этот кто-то должен вернуться и выбрать из ловушек накопленные знания. Как охотник ставит капканы на пушных зверей, как рыбак маскирует западни для омаров и закидывает сети на осетров.

Здесь собирают урожай, подумалось Уоррену, постоянный нескончаемый урожай знаний всех рас Галактики…

Но если так, что же за раса установила такие ловушки? Что за охотник шастает по звездным дорогам, собирая добычу? Разум отказывался рисовать себе расу столь бесчестную.

Несомненно одно: кто б они ни были, они возвращаются к своим ловушкам спустя много лет и собирают добытые знания. Иначе просто не может быть, иначе вообще незачем было хлопотать, устанавливая ловушки. И если они могут опорожнять ловушки, значит, существует способ это сделать. Если сам охотник может достать добычу из капкана, значит, это посильно и кому-то другому.

Забраться бы в башенку так, чтоб осталось время сообразить, как извлечь знания, – и ведь это, вероятно, несложно, только бы хватило времени осмотреться. Однако в том-то и штука, что в башенку не забраться. Едва попробуешь, и в ту же секунду тебя лишат памяти начисто и превратят в сопливое дитя. В ту же секунду, как ты заберешься в башенку, яйцо накинется на твой мозг и обчистит его досуха, и ты не упомнишь даже, где ты есть, как ты сюда попал и зачем.

Так что фокус сводится к тому, чтобы проникнуть внутрь и тем не менее сохранить память, приблизиться к яйцу и все-таки не забыть, зачем ты здесь очутился.

Спенсер и все остальные попытались экранировать мозг, но экран не сработал. Может, и есть надежда создать надежный экран, но придется идти методом проб и ошибок, а значит, многие, слишком многие выберутся на свет с утраченной памятью, прежде чем сыщется удовлетворительный ответ. И не исключается, что через день-другой от экипажа ничего не останется.

Нет, должен быть иной, принципиально иной способ.

Если мозг нельзя защитить экраном, тогда чем?

Система связи, утверждает Ланг. Вполне вероятно, что он прав и яйцо представляет собой некую систему связи. Что принято делать для защиты систем связи? Если их нельзя экранировать, тогда что?

Разумеется, на этот вопрос есть ясный ответ: если система связи не защищена, информацию шифруют. Но в подобном ответе нет решения, нет и намека на решение. Уоррен еще посидел, прислушиваясь, – ниоткуда не доносилось ни звука. Никто не забегал к нему по дороге, никому не приходило в голову заглянуть к капитану, просто чтобы скоротать время.

Люди обозлены, решил он. Каждый дуется и сидит в своем углу. А что до него самого, ему объявили молчаливый бойкот.

– Ну и черт с ними, – сказал он вслух.

Он сидел в одиночестве и старался что-то придумать, но и мысли не слушались, толковых мыслей не возникало, лишь сумасшедшая карусель вопросов без ответов.

Наконец с трапа донеслись шаги, и по их нетвердости он понял без колебаний, чьи это шаги. Лопоухий надумал подняться из камбуза утешить старого друга, а предварительно насосался до бровей.

Уоррену пришлось подождать, пока кок нетвердой поступью не одолеет трап, но в конце концов Лопоухий добрался до цели и застыл на пороге, выпростав руки в стороны и уперевшись в дверные косяки. Вероятно, иначе капитанская каюта качалась у него перед глазами.

Лопоухий собрался с духом, стремглав пересек пустоту меж дверью и стулом, с натугой обогнул стул, вцепившись в спинку, как в якорь, уселся и поднял глаза на Уоррена с улыбкой триумфа.

– Вот я и добрался, – возвестил Лопоухий.

– Ты пьян, – огрызнулся Уоррен с отвращением.

– Конечно, пьян. Только тоскливо напиваться все в одиночку и в одиночку. Вот… – Кое-как найдя собственный карман, он выудил оттуда бутылку и осторожно водрузил на стол. – Держи. Давай придавим ее вместе.

Уоррен уставился на бутылку, и вдруг где-то в подсознании возникла и зашевелилась шальная мыслишка.

– Да нет, чепуха. Не получится…

– Кончай трепаться и приступай к делу. Как покончишь с этой посудиной, я добуду из заначки другую.

– Лопоухий, – позвал Уоррен.

– Чего тебе надо? – подивился Лопоухий. – Никогда не видал человека, который бы…

– Сколько у тебя есть еще?

– Сколько чего, Айра?

– Спиртного. Сколько еще ты припрятал?

– Много. Я всегда иду в рейс с изрядным рез… резер…

– С резервом?

– Точно, – подтвердил Лопоухий – Ты понял, что я хотел сказать. Я всегда прикидываю, сколько мне надо, а потом добавляю резерв на случай, если мы застрянем где-нибудь или что-то еще…

Уоррен потянулся к бутылке, открыл ее и отшвырнул пробку.

– Лопоухий, – попросил он, – топай за другой бутылкой. Лопоухий недоверчиво заморгал.

– Прямо сейчас, Айра? Ты хочешь, чтоб я принес вторую прямо сейчас?

– Немедленно, – сказал Уоррен. – А по пути будь так добр заглянуть к Спенсеру и сообщить ему, что я хотел бы его видеть, и как можно скорее.

Лопоухий встал, покачнулся, уставился на Уоррена с откровенным восторгом и все-таки спросил:

– Что ты задумал, Айра?

– Напиться допьяна. Надраться так, чтоб это событие вошло в историю космического разведывательного флота.

14

– Нельзя этого делать, – запротестовал Спенсер. – У вас нет никаких шансов…

Уоррен поднял руку и, опершись на башенку, попытался обрести равновесие: вся планета вращалась вокруг него с устрашающей скоростью.

– Лопоухий, – выкликнул он.

– Я здесь, Айра.

– Ззастрели – ик – ззастрели ллюбого, ккто ппопытается осстановить меня…

– С удовольствием, Айра, – заверил Лопоухий.

– Но вы лезете туда без всякой зашиты, – продолжал Спенсер озабоченно. – Даже без скафандра.

– Я ппробую нновый ппод… пподх…

– Подход? – пришел на помощь Лопоухий.

– Тточно, – откликнулся Уоррен. – Сспасибо, Лопоухий. Тточно эт' ссамое – ппробую новый пподход…

– А ведь может и получиться, – взял слово Ланг. – Мы пробовали экранироваться, и это не помогло. Он пробует новый подход – он зашифровал свои мысли, затуманив их алкоголем. На мой взгляд, у него могут быть шансы на успех.

– Но в таком виде, – возразил Спенсер, – он нипочем не сумеет подсоединить концы.

Уоррен слегка покачнулся.

– Нне ппорите ххреновину!.. – Он глянул на сопровождающих мутными глазами. Каждый из них недавно был тут в трех экземплярах, а теперь время от времени казалось, что только в двух. – Лопоухий!

– Да, Айра?

– Ммне ннадо еще выппить. А то ттрезвею.

Лопоухий добыл из кармана бутылку и передал по назначению. Она была полна едва наполовину. Уоррен запрокинул ее и стал пить, кадык у него на шее заходил ходуном. Он не успокоился, пока не осушил все до капли. Тогда он выронил бутылку и осмотрел членов экипажа снова. Теперь все было в порядке – каждого было не меньше трех.

– Нну, – сказал он, повернувшись к башенке, – если вы, джжельмены, ннемного пподсобите… – Эллис с Клайном натянули канат, и Уоррен взмыл в воздух. – Эй, – заорал он. – Ччто вы такое надумали?

Уоррен совершенно запамятовал про шкив, установленный на треноге наверху башни. Он болтался в воздухе и сучил ногами, пытаясь восстановить равновесие. Под ним разверзлось чернотой внутреннее пространство башни, а на дне ее мельтешилось, посверкивая, какое-то смешное пятнышко.

Тренога скрипнула, он начал спускаться и очутился внутри. Штуковина, что затаилась на дне, виделась теперь получше. Вежливо икнув, он предложил ей подвинуться, поскольку он идет на снижение. Штуковина не шевельнулась ни на дюйм. Что-то попробовало открутить ему голову, но голова не откручивалась.

– Уоррен! – взорвались наушники. – Уоррен, вы живы? Все в порядке? Отзовитесь!

– Кконечно, – ответил он. – Кконечно, я жжив. Ччего вы ко мне ппристали?

Его опустили на дно, и он оказался рядом со смешной штуковиной, пульсирующей в полутьме колодца. Почувствовал, как что-то копошится у него в мозгу, и зашелся клокочущим пьяным смехом.

– Эй, нне ттрогай мменя за вволосы! Щщекоттно…

– Уоррен! – воззвали наушники. – Уоррен, провода! Провода! Вспомните, мы с вами говорили про провода…

– Кконечно, – откликнулся он. – Ппровода…

На пульсирующей штуковине торчали такие хорошенькие штифтики, и к каждому было очень удобно приладить по проволочке.

Но провода! Куда к черту подевались эти провода?

– Провода у вас на поясе, – подсказали наушники. – Провода прицеплены к поясу.

Рука сама собой потянулась к поясу и нащупала моток проводов. Он попытался их разъединить, но они выскользнули из пальцев. Пришлось сесть и пошарить вокруг, и провода обнаружились. Только они все перепутались, и непонятно было, где у них начато и где конец, и вообще – какого рожна возиться тут с проводами?

Чего ему хотелось до смерти, так это еще выпить, хоть чуть-чуть выпить. И Уоррен запел:

«Я, ккак на грех, ппоступил в Пполитех и сстал, ддуралей, инжженерром…»

– Сслушай, ддруг, – обратился он к яйцу, – ббуду рад, если тты ввыпьешь со мной за ккомпанию…

Наушники рявкнули:

– Ваш друг не сумеет выпить, пока вы не прицепите провода. Пока вы этого не сделаете, он вас не услышит. И не поймет, что вы ему толкуете, пока вы не прицепите провода. Дошло до вас, Уоррен? Прицепите провода. Он ничего не слышит без проводов…

– Это нникуда нне годится, – икнул Уоррен. – Эт' ббезобразие…

Он сделал все, что было в его силах, прилаживая провода, и попросил нового друга потерпеть и не дергаться – он старается как только может. Крикнул Лопоухому, чтоб поторопился с бутылкой, и спел еще одну песенку, совсем непристойную, И в конце концов прицепил провода, но человек из наушников заявил, что соединение неправильное и надо попробовать по-другому.

Он поменял провода местами, но оказалось опять неправильно, и он менял их до тех пор, пока человек из наушников не сказал:

– Вот теперь хорошо. Теперь мы что-то нащупали…

И тут его вытащили из башенки. Вытащили раньше, чем он успел выпить с новым приятелем хотя бы по маленькой.