Текст книги "Миры Клиффорда Саймака. Книга 17"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Телефон зазвонил снова.

Это был звонок из «Ассошиэйтед Пресс». Человек на другом конце провода был осторожен и скептичен.

– Говорят, у вас объявилось какое-то блюдце? Питер повесил трубку через десять минут.

Телефон зазвонил почти сразу.

– Маклеланд из «Трибюн», – сказал усталый голос. – Я слышал какие-то враки…

Пять минут. Снова звонок. Из «Юнайтед Пресс».

– Говорят, у вас приземлилось блюдце. А человечков маленьких в нем нет?

Пятнадцать минут.

Звонок. Это был раздраженный горожанин.

– Я только что слышал по радио, будто у вас опустилось летающее блюдце. Кому вы голову морочите? Вы отлично знаете, что никаких летающих блюдец нет…

– Одну минуту, сэр, – сказал Питер и выпустил трубку. Она повисла на проводе, а Питер пошел на кухню, нашел там ножницы и вернулся. Он слышал, как разгневанный горожанин все еще пилил его, – голос, доносившийся из раскачивающейся трубки, был какой-то неживой.

Питер вышел из дома, отыскал провод и перерезал его. Когда он вернулся, трубка молчала. Он осторожно положил ее на место.

Потом он запер двери и лег спать. Вернее, лег в постель, но никак не мог заснуть. Он лежал под одеялом, уставившись в темноту и пытаясь привести в порядок рой мыслей, теснившихся в голове.

Утром он отправился гулять и увидел машину. Он положил на нее руку, и она дала ему подарок. Потом дарила еще и еще.

– Прилетела машина, раздающая подарки, – сказал он в темноту.

Умный, продуманный, тщательно разработанный первый контакт.

Контакт с людьми при помощи знакомого им, понятного, нестрашного. Контакт при помощи чего-то такого, над чем люди могут чувствовать свое превосходство. Дружелюбный жест… а что может быть большим признаком дружелюбия, чем вручение подарков?

Что это? Кто это?

Миссионер?

Торговец?

Дипломат?

Или просто машина и ничего больше? Шпион? Искатель приключений? Исследователь? Разведчик? Врач? Судья? Индейский вождь?

И почему эта штука приземлилась здесь, на этом заброшенном клочке земли, на лугу его фермы?

И с какой целью? А с какой целью чаще всего прибывают на Землю все эти странные вымышленные существа в фантастических романах?

Покорять Землю, разумеется. Если не силой, то постепенным проникновением или дружеским убеждением и принуждением. Покорять не только Землю, но и все человечество.

Радиорепортер был возбужден, журналист из «Ассошиэйтед Пресс» возмущен тем, что его приняли за дурачка, представителю «Трибюн» было скучно, а тот, что из «Юнайтед Пресс», просто болтун. Но горожанин рассердился. Его уже не раз угощали историями о летающих тарелках, и это было слишком.

Горожанин разозлился, потому что, замкнувшись в своем маленьком мирке, он не хотел никаких беспокойств, он не желал вмешательства. У него и своих неприятностей хватает, недоставало еще приземления какого-то блюдца. У него свои заботы: заработать на жизнь, поладить с соседями, подумать о завтрашнем дне, уберечься от эпидемии полиомиелита.

Впрочем, диктор сказал, что положение с полиомиелитом, кажется, улучшается: нет ни новых заболеваний, ни смертных случаев. И это замечательно, потому что полиомиелит – это боль, смерть, страх.

«Боль, – подумал он. – Сегодня не было боли. Впервые за много дней мне не было больно».

Он вытянулся и застыл под одеялом, прислушиваясь, нет ли боли. Он знал, где она пряталась, знал то место в своем теле, где она укрывалась. Он лежал и ждал ее, полный страха, что теперь, когда он подумал о ней, она даст о себе знать. Но боли не было. Он лежал и ждал, опасаясь, что одна лишь мысль о ней подействует как заклинание и выманит ее из укромного местечка. Боль не приходила. Он просил ее прийти, умолял показаться, всеми силами души старался выманить ее. Боль не поддавалась.

Питер расслабил мышцы, зная, что пока он в безопасности. Пока… потому что боль все еще пряталась там. Она выжидала, искала удобного случая – она придет, когда пробьет ее час.

С беззаботной отрешенностью, стараясь забыть будущее и его страхи, он наслаждался жизнью без боли.

Он прислушался к тому, что происходило в доме: из-за слегка просевших балок доски в полу скрипели, летний ветерок бился в стену, ветки вяза скреблись о крышу кухни.

Другой звук. Стук в дверь.

– Шайе! Шайе! Где вы?

– Иду, – отозвался он.

Он нашел шлепанцы и пошел к двери. Это был шериф со своими людьми.

– Зажгите лампу, – попросил шериф.

– Спички есть? – спросил Питер.

– Да, вот.

Ощупью Питер нашел в темноте руку шерифа и взял у него коробок спичек. Он отыскал стол, провел по нему рукой и нашел лампу. Он зажег ее и посмотрел на шерифа.

– Шайе, – сказал шериф, – эта штуковина строит что-то.

– Я знаю.

– Что за чертовщина?

– Никакой чертовщины.

– Она дала мне это, – сказал шериф, положив что-то на стол.

– Пистолет, – сказал Питер.

– Вы когда-нибудь видели такой?

Да, это был пистолет примерно сорок пятого калибра. Но у него не было спускового крючка, дуло ярко блестело, весь он был сделан из какого-то белого полупрозрачного материала.

Питер поднял его – весил он не больше полуфунта.

– Нет, – сказал Питер. – Ничего подобного я никогда не видел. – Он осторожно положил его на стол. – Стреляет?

– Да, – ответил шериф. – Я испробовал его на вашем коровнике.

– Коровника больше нет, – сказал один из помощников.

– Ни звука, ни вспышки, ничего, – добавил шериф.

– Коровник исчез, и все, – повторил помощник, еще не оправившийся от удивления.

Во двор въехала машина.

– Пойди посмотри, кто там, – приказал шериф. Один из помощников вышел.

– Не понимаю, – пожаловался шериф. – Говорят, летающее блюдце, а я думаю, никакое это не блюдце. Просто ящик.

– Это машина, – сказал Питер.

На крыльце послышались шаги, и в комнату вошли люди.

– Газетчики, – сказал помощник, который выходил посмотреть.

– Никаких заявлений не будет, ребята, – сказал шериф.

Один из репортеров обратился к Питеру:

– Вы Шайе? Питер кивнул.

– Я Хоскинс из «Трибюн». Это Джонсон из «Ассошиэйтед Пресс». Тот малый с глупым видом – фотограф Лэнгли. Не обращайте на него внимания. – Он похлопал Питера по спине. – Ну и как оно тут, в самой гуще событий века? Здорово, а?

– Не шевелись, – сказал Лэнгли. Сработала лампа-вспышка.

– Мне нужно позвонить, – сказал Джонсон. – Где телефон?

– Там, – ответил Питер. – Он не работает.

– Как это? В такое время – и не работает?

– Я перерезал провод!

– Перерезали провод? Вы с ума сошли, Шайе?

– Слишком часто звонили.

– Ну и ну, – сказал Хоскинс. – Ведь надо же!

– Я его починю, – предложил Лэнгли. – Есть у кого-нибудь плоскогубцы?

– Постойте, ребята, – сказал шериф.

– Поживей надевайте штаны, – сказал Питеру Хоскинс. – Мы хотим сфотографировать вас у блюдца. Поставьте ногу на него, как охотник на убитого слона.

– Ну послушайте же, – сказал шериф.

– Что такое, шериф?

– Тут дело серьезное. Поймите меня правильно. Нечего вам там, ребята, ошиваться.

– Конечно, серьезное, – ответил Хоскинс. – Потому-то мы здесь. Миллионы людей ждут не дождутся известий.

– Вот плоскогубцы, – произнес кто-то.

– Сейчас исправлю телефон, – сказал Лэнгли.

– Что мы здесь топчемся? – спросил Хоскинс. – Пошли посмотрим на нее.

– Мне нужно позвонить, – ответил Джонсон.

– Послушайте, ребята, – уговаривал растерявшийся шериф. – Погодите…

– На что похожа эта штука, шериф? Думаете, это блюдце? Большое оно? Оно что – щелкает или издает еще какой-то звук? Эй, Лэнгли, сними-ка шерифа.

– Минутку! – закричал Лэнгли со двора. – Я соединяю провод!

На веранде снова послышались шаги. В дверь просунулась голова.

– Автобус с телестудии, – сказала голова. – Это здесь? Как добраться до этой штуки?

Зазвонил телефон. Джонсон поднял трубку.

– Это вас, шериф.

Шериф протопал к телефону. Все прислушались.

– Да, это я, шериф Бернс… Да, оно там, все в порядке… Конечно, знаю. Я видел его… Нет, что это такое, я не знаю… Да, понимаю… Хорошо, сэр… Слушаюсь, сэр… Я прослежу, сэр.

Он положил трубку и обернулся.

– Это военная разведка, – сказал он. – Никто туда не пойдет. Никому из дома не выходить. С этой минуты здесь запретная зона.

Он свирепо переводил взгляд с одного репортера на другого.

– Так приказано, – сказал он им.

– А, черт! – выругался Хоскинс.

– Я так торопился сюда, – заорал телерепортер, – и чтоб теперь сидеть взаперти и не…

– Теперь здесь распоряжаюсь не я, – сказал шериф. – Приказ дяди Сэма. Так что вы, ребята, не очень…

Питер пошел на кухню, раздул огонь и поставил чайник.

– Кофе там, – сказал он Лэнгли. – Пойду оденусь.

Медленно тянулась ночь. Хоскинс и Джонсон передали по телефону сведения, кратко записанные на сложенных гармошкой листках бумаги; разговаривая с Питером и шерифом, они царапали карандашом какие-то непонятные знаки. После недолгого спора шериф разрешил Лэнгли доставить снимки в редакцию. Шериф шагал по комнате из угла в угол.

Ревело радио. Не переставая звонил телефон.

Все пили кофе и курили, пол был усеян раздавленными окурками. Прибывали все новые газетчики. Предупрежденные шерифом, они оставались ждать. Кто-то принес бутылку спиртного и пустил ее по кругу. Кто-то предложил сыграть в покер, но его не поддержали.

Питер вышел за дровами. Ночь была тихая, светили звезды.

Он взглянул в сторону луга, но там ничего нельзя было рассмотреть. Он попытался разглядеть то пустое место, где прежде был коровник. Но в густой тьме увидеть коровник было трудно, даже если бы он и стоял там.

Что это? Мгла, сгущающаяся у смертного одра? Или последний мрачный час перед рассветом? Перед самой светлой, самой удивительной зарей в многотрудной жизни человечества?

Машина что-то строит там, строит ночью.

А что она строит?

Храм? Факторию? Миссию? Посольство? Форт? Никто не знает, никто не скажет этого.

Но что бы она ни строила, это был первый аванпост, построенный чужаками на планете Земля.

Он вернулся в дом с охапкой дров.

– Сюда посылают войска, – сказал ему шериф.

– Раз-два – левой, – с невозмутимым видом командовал Хоскинс; сигарета небрежно повисла на его нижней губе.

– По радио только что передали, – добавил шериф. – Объявлен призыв национальной гвардии.

Хоскинс и Джонсон выкрикивали военные команды.

– Вы, ребята, лучше не суйтесь к солдатам, – предупредил шериф. – Еще ткнут штыком…

Хоскинс издал звук, похожий на сигнал трубы. Джонсон схватил две ложки и изобразил стук копыт.

– Кавалерия! – закричал Хоскинс. – Вперед, ребята, ура!

– Ну что вы как дети, – проговорил кто-то устало. Медленно тянулась ночь, все сидели, пили кофе, курили. Никому не хотелось говорить.

Радиостанция наконец объявила, что передачи окончены. Кто-то стал крутить ручку, пытаясь поймать другую станцию, но батареи сели. Давно уже не звонил телефон.

До рассвета оставался еще час, когда прибыли солдаты. Они не маршировали и не гарцевали, а приехали на пяти крытых брезентом грузовиках.

Капитан зашел на минуту узнать, где лежит это проклятое блюдце. Это был беспокойный тип. Он даже не выпил кофе, а тотчас вышел и громко приказал шоферам ехать.

В доме было слышно, как грузовики с ревом умчались.

Стало светать. На лугу стояло здание, вид у него был непривычный, потому что оно возводилось вопреки всем строительным нормам. Тот, или скорее, то, что строило его, делало все шиворот-навыворот, так что видна была сердцевина здания, словно его предназначали к сносу и сорвали с него всю «оболочку».

Здание занимало пол-акра и было высотой с пятиэтажный дом. Первые лучи солнца окрасили его в розовый цвет; это был тот изумительный блекло-розовый тон, от которого становится теплее на душе, – вспоминается платье соседской девчушки, которое она надела в день рождения.

Солдаты окружили здание, утреннее солнце поблескивало на штыках винтовок.

Питер приготовил завтрак: напек целую гору оладий, изжарил яичницу с беконом, на которую ушли все его запасы, сварил галлона два овсяной каши, ведро кофе.

– Мы пошлем кого-нибудь за продуктами, – сказал Хоскинс. – А то мы вас просто ограбили.

После завтрака шериф с помощниками уехал в окружной центр. Хоскинс пустил шапку по кругу и тоже поехал в город за продуктами. Остальные газетчики остались. Автобус телестудии нацелился на здание широкоугольным объективом.

Телефон снова начал трезвонить. Журналисты по очереди брали трубку.

Питер отправился на ферму Маллет достать яиц и молока.

Мэри выбежала ему навстречу, к калитке.

– Соседи боятся, – сказала она.

– Вчера они не боялись, – заметил Питер. – Они просто ходили и брали подарки.

– Но ведь все изменилось, Питер. Это уж слишком… Здание…

То-то и оно. Здание.

Никто не боялся безвредной на вид машины, потому что она была маленькая и дружелюбная. Она так приятно блестела, так мило щелкала и раздавала подарки. На первый взгляд внешне она ничем не отличалась от земных предметов, и намерения ее были понятны.

Но здание было большое и, возможно, станет еще больше, и строилось оно шиворот-навыворот. Кто и когда видел, чтобы сооружение росло с такой быстротой – пять этажей за одну-единственную ночь?

– Как они это делают, Питер? – понизив голос, спросила Мэри.

– Не знаю, – ответил Питер. – Тут действуют законы, о которых мы понятия не имеем, применяется технология, которая людям и в голову не приходила; способ созидания, в своей основе совершенно отличный от человеческого.

– Но это совсем такое же здание, какое могли бы построить и люди, – возразила она. – Не из такого камня, конечно… Наверное, в целом свете нет такого камня. Но в остальном ничего необычного в нем нет. Оно похоже на большую школу или универмаг.

– Мой нефрит оказался настоящим нефритом, – сказал Питер, – ваши духи – настоящими духами, а спиннинг, который получил Джонни, – обыкновенным спиннингом.

– Значит, они знают о нас. Они знают все, что можно узнать, Питер, они следят за нами!

– Несомненно.

Он увидел в ее глазах страх и привлек к себе. Она не отстранилась, и он крепко обнял ее, но тут же подумал, как странно, что именно у него ищут утешения и поддержки.

– Я глупая, Питер.

– Вы замечательная, – убежденно сказал он.

– Я не очень боюсь.

– Конечно, нет. – Ему хотелось сказать: «Я люблю тебя», но он знал, что этих слов он не скажет никогда. «Хотя боль, – подумал он, – боль сегодня утром не возвращалась».

– Я пойду за молоком и яйцами, – сказала Мэри.

– Принесите, сколько можете. Мне надо накормить целую ораву.

Возвращаясь домой, он думал о том, что соседи уже боятся. Интересно, скоро ли страх охватит весь мир, скоро ли выкатят на огневые позиции пушки, скоро ли упадет атомная бомба.

Питер остановился на склоне холма над домом и впервые заметил, что коровник исчез. Он был стесан так аккуратно, будто его ножом отсекли, – остался только фундамент, срезанный наискось.

Интересно, пистолет еще у шерифа? Питер решил, что у шерифа. А что тот будет делать с ним и почему он был подарен именно ему? Ведь из всех подарков это был единственный предмет, неизвестный на Земле.

На лугу, где еще вчера, кроме деревьев, травы и старых канав, поросших терновником, орешником да куманикой, ничего не было, теперь росло здание. Питеру показалось, что за час оно стало еще больше.

Вернувшись домой, Питер увидел, что все журналисты сидят во дворе и смотрят на здание. Один из них сказал:

– Военное начальство прибыло. Ждет вас там.

– Из разведки? – спросил Питер. Журналист кивнул:

– Полковник и майор.

Военные ждали в столовой. Полковник – седой, но очень моложавый. Майор был при усах, которые придавали ему весьма бравый вид.

Полковник представился:

– Полковник Уитмен. Майор Рокуэл. Питер поставил молоко и яйца и поклонился.

– Это вы нашли машину? – спросил полковник.

– Да, я.

– Расскажите нам о ней, – попросил полковник. Питер стал рассказывать.

– А где нефрит? – сказал полковник. – Вы нам не покажете его?

Питер вышел на кухню и принес нефрит. Они передавали камень друг другу, внимательно рассматривали его, вертя в руках немного с опаской и в то же время с восхищением, хотя Питер видел, что они ничего не смыслят в нефрите.

Словно прочитав мысли Питера, полковник поднял голову и посмотрел на него.

– Вы разбираетесь в нефрите? – спросил полковник.

– Очень хорошо, – ответил Питер.

– Вам приходилось работать с ним прежде?

– В музее.

– Расскажите о себе.

Питер заколебался… но потом стал рассказывать.

– А почему вы здесь? – спросил полковник.

– Вы когда-нибудь лежали в больнице, полковник? Вы никогда не думали, каково умирать там?

Полковник кивнул:

– Я понимаю вас. Но здесь за вами нет никакого…

– Я постараюсь не заживаться…

– Да, да, – проговорил полковник. – Понимаю…

– Полковник, – сказал майор, – взгляните, пожалуйста, сюда, сэр. Тот же символ, что и на…

Полковник выхватил нефрит у него из рук.

– Тот же символ, что и над текстом письма! – воскликнул он.

Полковник поднял голову и пристально посмотрел на Питера, как будто впервые увидел его и очень удивился этому.

Вдруг в руке майора появился пистолет, холодный глазок дула был направлен прямо на Питера.

Питер бросился было в сторону. Но не успел. Майор выстрелил в него.

Миллион лет Питер падал сквозь призрачно-серую, пронзительно воющую пустоту, сознавая, что это только сон, что он падает в бесконечном атавистическом сне, доставшемся в наследство от тех невероятно далеких предков, которые обитали на деревьях и жили в вечном страхе перед падением. Ему хотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться, но он не мог этого сделать, потому что у него не было рук, а потом оказалось, что у него нет и тела, которое можно было бы ущипнуть. Лишь его сознание неслось сквозь бездну, у которой не было ни конца, ни края.

Миллион лет Питер падал в пронзительно воющую пустоту; сначала вой пронизывал его и заставлял вновь и вновь корчиться в муках его душу (тела не было), не доводя пытку до той крайности, за которой следует спасительное безумие. Но со временем он привык к этому вою, и, как только привык, вой прекратился, и Питер падал в бездну в полной тишине, которая была еще страшнее, чем вой.

Он падал, и падение это было вечным, а потом вдруг вечности пришел конец, и наступил покой, и не было больше падения.

Он увидел лицо. Лицо из невероятно далекого прошлого, которое он видел однажды и давно позабыл, и он рылся в памяти, стараясь вспомнить, кто это.

Лицо расплывалось, оно качалось из стороны в сторону, и остановить его Питер никак не мог. Все попытки его оказались тщетными, и он закрыл глаза, чтобы избавиться от этого лица.

– Шайе, – позвал чей-то голос. – Питер Шайе.

– Уходи, – сказал Питер.

Голос пропал. Питер снова открыл глаза, лицо было на старом месте: на этот раз оно не расплывалось и не качалось.

Это было лицо полковника.

Питер опять закрыл глаза, припоминая неподвижный глазок пистолета, который держал майор. Он отпрыгнул в сторону или хотел это сделать, но не успел Что-то случилось, и миллион лет он падал, а теперь очнулся и на него смотрит полковник.

В него стреляли. Это очевидно. Майор выстрелил в него, и теперь он в больнице. Но куда его ранило? В руку? Обе руки целы. В ногу? Ноги тоже целы. Боли нет. Повязок нет. Гипса нет.

Полковник сказал:

– Он только что приходил в себя, доктор, и тотчас снова потерял сознание.

– Он будет молодцом, – сказал врач. – Дайте только срок. Вы вогнали в него слишком большой заряд. Он придет в себя не сразу.

– Нам надо поговорить с ним.

– Вам придется подождать. С минуту было тихо. Потом:

– А вы абсолютно уверены, что он человек?

– Мы обследовали его очень тщательно, – сказал врач. – Если он и не человек, то такая хорошая подделка, что нам его вовек не уличить.

– Он говорил мне, что у него рак, – сказал полковник, – притворялся, что умирает от рака. А вы не считаете, что если он не человек, то на худой конец он в любой момент мог сделать вид, будто у него…

– У него нет рака. Ни малейших признаков. Не было ничего похожего на рак. И не будет.

Даже с закрытыми глазами Питер почувствовал, как у полковника от недоверия и изумления открылся рот. Питер нарочно зажмурил глаза покрепче – боялся, что это уловка… хотят, чтобы открыл глаза.

– Врач, который лечил Питера Шайе, – сказал полковник, – четыре месяца назад говорил, что ему осталось жить полгода. Он сказал ему…

– Полковник, искать объяснение бесполезно. Могу сказать вам одно: у человека, лежащего на этой постели, рака нет. Он здоровяк, каких мало.

– В таком случае это не Питер Шайе, – упрямо заявил полковник. – Что-то приняло облик Питера Шайе, или сделало копию с него, или…

– Ну и ну, полковник, – сказал врач. – Не будем фантазировать.

– Вы уверены, что он человек, доктор?

– Я убежден, что это человеческое существо, если вы это имеете в виду.

– Неужели он ничем не отличается от человека? Нет никаких отклонений от нормы?

– Никаких, – сказал врач, – а если бы и были, то это еще не подтверждение ваших догадок. Незначительные мутационные различия есть у каждого. Людей под копирку не делают.

– Каждая вещь, которую дарила машина, чем-то отличалась от такой же вещи, но сделанной на Земле. Отличия небольшие и заметны не сразу, но именно они говорят, что предметы сделаны чужаками.

– Ну и пусть были отличия. Пусть эти предметы сделаны чужаками. А я все равно утверждаю, что наш пациент – самый настоящий человек.

– Но ведь получается такая цельная картина, – спорил полковник. – Шайе уезжает из города и покупает старую заброшенную ферму. В глазах соседей он чудак из чудаков. Уже самой своей чудаковатостью он привлекает к себе нежелательное внимание, но в то же время чудаковатость – это ширма для всех его необычных поступков. И если уж кому суждено было найти странную машину, так это человеку вроде него.

– Вы стряпаете дело из ничего, – сказал врач. – Вам нужно, чтобы он чем-то отличался от нормального человека и тем подтвердил вашу нелепую догадку. Не обижайтесь, но, как врач, я расцениваю это только так. А вы мне представьте хотя бы один факт… подчеркиваю, факт, подкрепляющий вашу мысль.

– Что было в коровнике? – не сдавался полковник. – Хотел бы я знать! Не строил ли Шайе эту машину именно там? Не потому ли коровник и был уничтожен?

– Коровник уничтожил шериф, – возразил врач. – Шайе не имеет к этому ни малейшего отношения.

– А кто дал пистолет шерифу? Машина Шайе, вот кто. И сам собой напрашивается вывод – чтение мыслей на расстоянии, гипноз, назовите как угодно…

– Давайте вернемся к фактам. Вы выстрелили в него из анестезирующего пистолета, и он тут же лишился сознания. Вы арестовали его. По вашему приказу он был подвергнут тщательному осмотру – это настоящее посягательство на свободу личности. Молите Бога, чтобы он на вас не подал в суд. Он может призвать вас к ответу.

– Знаю, – неохотно согласился полковник. – Но нам надо разобраться. Нам надо выяснить, что это такое. Мы должны вернуть свою бомбу.

– Так бы и говорили – вас тревожит бомба.

– Висит она там, – дрогнувшим голосом сказал полковник. – Висит!

– Мне надо идти, – сказал врач. – Не волнуйтесь, полковник.

Шаги врача, вышедшего из комнаты, затихли в коридоре. Полковник немного походил из угла в угол и тяжело опустился на стул.

Питер лежал в постели и с каким-то неистовством повторял про себя снова и снова: «Я буду жить!»

Но ведь он должен был умереть. Он приготовился к тому дню, когда боль наконец станет невыносимой… Он выбрал место, где хотел дожить остаток дней, место, где застигнет его смертный час. И вот его помиловали. Каким-то способом ему вернули жизнь.

Он лежал на кровати, борясь с волнением и растущей тревогой, стараясь не выдать себя, не показать, что действие заряда, которым в него стреляли, уже прошло.

Врач сказал, что стреляли из анестезирующего пистолета. Что-то новое… он никогда не слыхал. Впрочем, он читал о чем-то вроде этого. О чем-то, связанном с лечением зубов, припомнил он. Это новый способ обезболивания, применяемый дантистами, – они опрыскивают десны струйкой анестезирующего вещества. Что-то в этом роде, только в сотни, в тысячи раз сильнее.

В него выстрелили, привезли сюда и осмотрели – и все из-за бредовых фантазий полковника разведки.

Фантазий? Забавно. Невольно, бессознательно быть чьим-то орудием. Разумеется, это нелепость. Потому что, насколько он помнит, в делах его, словах и даже в мыслях не было и намека на то, что он каким-то образом мог способствовать появлению машины на Земле.

А может быть, рак – это не болезнь, а что-то другое? Может, это какой-то незваный гость, который пробрался в тело человека и живет в нем. Умный чужак, прибывший издалека, одолевший несчетное число световых лет!

Но он знал, что эта фантазия под стать фантазии полковника: кошмар недоверия, который живет в сознании человека, средство самозащиты, которое вырабатывается подсознательно и готовит человечество к худшему, заставляя его держаться настороже.

Нет ничего страшнее неизвестности, ничто так не настораживает, как необъяснимое.

– Нам надо разобраться, – сказал полковник. – Надо выяснить, что это такое.

И весь ужас, разумеется, в том, что узнать ничего невозможно.

Питер решил, наконец, шевельнуться, и полковник тотчас сказал:

– Питер Шайе.

– Что, полковник?

– Мне нужно поговорить с вами.

– Хорошо, говорите.

Он сел в постели и увидел, что находится в больничной палате. Это было стерильно чистое помещение с кафельным полом и бесцветными стенами, а кровать, на которой он лежал, – обычная больничная койка.

– Как вы себя чувствуете? – спросил полковник.

– Так себе, – признался Питер.

– Мы поступили с вами крутовато, но у нас не было другого выхода. Видите ли, письмо, игорный и кассовый автоматы и многое другое…

– Вы уже говорили о каком-то письме.

– Вы что-нибудь знаете об этом, Шайе?

– Понятия не имею.

– Президент получил письмо, – сказал полковник. – Аналогичные письма были получены почти всеми главами государств на Земле.

– Что в нем написано?

– В этом-то и вся загвоздка. Оно написано на языке, которого на Земле никто не знает. Но там есть одна строчка – одна строчка во всех письмах, – ее можно прочитать. В ней говорится: «К тому времени, когда вы расшифруете письмо, вы будете способны действовать логично». Только это и удалось понять – одну строчку на языке той страны, которая получила письмо. А остальное – какая-то тарабарщина.

– Письмо не расшифровали?

Питер увидел, что полковнику становится жарко.

– Не то что слова, ни одной буквы…

Питер протянул руку к тумбочке, взял графин и наклонил его над стаканом. Графин был пуст. Полковник встал со стула.

– Я принесу воды.

Он взял стакан и открыл дверь в ванную.

– Спущу воду, чтобы была похолоднее, – сказал он.

Питер едва ли слышал его, потому что смотрел на дверь. На ней была задвижка, и если…

Полилась вода, шум ее заглушал голос полковника, он заговорил громче.

– Примерно тогда же мы стали находить эти машины, – сказал он. – Только представьте себе. Обыкновенная машина – автомат продает сигареты, но это не все. Что-то в нем следит за вами. Что-то изучает людей и их образ жизни. Во всех кассовых и игорных автоматах и других устройствах, которые мы сами же установили. Только теперь это не просто автоматы, а наблюдатели. Они следят за людьми все время. Наблюдают, изучают.

Питер, бесшумно ступая босыми ногами, подошел к двери, захлопнул ее и закрыл на задвижку.

– Эй! – крикнул полковник.

Где одежда? Наверно, в шкафу. Питер подскочил и дернул дверцу. Вот она, висит на вешалке.

Он сбросил больничный халат, схватил брюки и натянул их. Теперь рубашку. В ящике. А где ботинки? Стоят тут же. Шнурки завязывать некогда.

Полковник дергал дверь и колотил в нее, но еще не кричал. Он закричит, но пока он заботится о своей репутации – не хочет, чтобы все узнали, как его провели.

Питер полез в карманы. Бумажник исчез. Остальное тоже – нож, часы, ключи. Наверное, вынули и положили в сейф, когда его привезли сюда.

Сейчас не до этого. Главное – скрыться.

В коридоре он постарался сдержать шаг. Прошел мимо сестры, но та даже не взглянула в его сторону.

Питер отыскал выход на лестницу, открыл дверь. Теперь можно и поторопиться. Он перепрыгивал через три ступеньки, шнурки мотались.

Питер подумал, что безопаснее будет спуститься по лестнице. Там, где есть лифт, ею почти не пользуются. Он остановился, нагнулся и завязал шнурки.

Над каждой дверью был обозначен этаж, и поэтому Питер легко ориентировался. На первом этаже он снова пошел по коридору. Кажется, его еще не хватились, хотя полковник мог поднять тревогу с минуты на минуту.

А не задержат ли его у выхода? А вдруг спросят, куда он идет. А вдруг…

У выхода стояла корзина с цветами. Питер оглянулся. По коридору шли какие-то люди, но на него никто не смотрел. Он схватил корзину.

В дверях он сказал служительнице, сидевшей за столом:

– Ошибка вышла. Не те цветы.

Она кисло улыбнулась, но не задержала его. Выйдя, он поставил цветы на ступеньку и быстро пошел прочь.

Час спустя он уже знал, что ему ничто не угрожает. Знал также, что находится в городе, милях в тридцати от того места, куда хотел добраться, что у него нет денег, что он голоден и что у него болят ноги от ходьбы по твердым бетонированным тротуарам.

Он увидел парк и присел на скамью. Поодаль старички играли в шахматы. Мать укачивала ребенка. Молодой человек сидел и слушал крохотный транзистор.

По радио говорили: «…Очевидно, здание закончено. За последние восемнадцать часов оно не увеличилось. Сейчас оно насчитывает тысячу этажей и занимает площадь более ста акров. Бомба, сброшенная два дня назад, все еще плавает над ним, удерживаемая в воздухе какой-то непонятной силой. Артиллерия находится поблизости, ожидая приказа открыть огонь, но приказа не поступает. Многие считают, что если бомба не достигла цели, то со снарядами будет то же самое, если они вообще покинут жерла орудий.

Представитель военного министерства заявил, что большие орудия на огневой позиции – это, в сущности, лишь мера предосторожности, что, может быть, и верно; но тогда совершенно непонятно, зачем было сбрасывать бомбу. Не только в конгрессе, но и во всем мире растет негодование по поводу попытки разбомбить здание. Ведь со стороны здания до сих пор не было никаких враждебных действий. Как сообщают, пока нанесен ущерб только Питеру Шайе, человеку, который нашел машину: его ферма поглощена зданием.

Все следы Шайе потеряны три дня назад, когда с ним случился какой-то припадок и его увезли из дома. Наверно, он находится в военной тюрьме. Высказывают самые различные догадки насчет того, что мог знать Шайе. Весьма вероятно, он единственный человек на Земле, который может пролить свет на то, что случилось на его ферме.

Тем временем к зданию стянуты войска и все жители в зоне восемнадцати миль эвакуированы. Известно, что две группы ученых препровождены через линии заграждения. Хотя никакого официального сообщения не последовало, есть основания полагать, что поездки ученых не увенчались успехом. Что это за здание, кто или что его строило, если только процесс его возведения можно назвать строительством, и чего можно ожидать в дальнейшем – таков круг беспочвенных гаданий. Естественно, недостатка в них нет, но никто еще не придумал разумного объяснения.